Наемник

– И вам здравствуйте, – настороженно ответил Гус, поглядывая по сторонам в поисках возможных спутников женщины.

– Можно к вам обратиться с просьбой? – начала женщина. – Не найдется у вас немного еды? Мой муж не вернулся из похода, и у нас совсем не осталось денег и еды на зиму. У меня…

Женщина запнулась, и на глазах у нее выступили слезы.

– У меня трое детей, – продолжила она, собравшись, – и мы сильно голодаем.

– А что же вы так плохо подготовились? – хмуро ответил Гус. – Не первый день живете на свете.

– Да, да, – заспешила женщина, – конечно, мы старались сделать припасы, но денег у нас немного, и год был неурожайным, к тому же осенью умер мой брат, и мы совсем остались без кормильца.

– Откуда вы? – поинтересовался Гус.

– Наша ферма находится по пути в Труб, – поспешно ответила женщина.

– Ого, и вы проделали весь этот путь в одиночку через перевал? – не поверил Гус.

– Да, – кивнула женщина и добавила: – Поверьте, у меня больше нет выбора, если я не найду еды, мои дети…

Женщина снова запнулась, пересиливая себя.

– А почему вам жители общины не помогают? – все еще не веря, поинтересовался Гус.

– У нас в общине у всех очень плохо с едой, все семьи голодают.

Я положил руку на плечо Гусу и потянул его к себе, чтобы прошептать на ухо:

– Это правда, Гус, Альбрехт рассказывал, что у тех общин большие проблемы.

Гус покосился на меня и покачал головой.

– Хорошо, допустим, я вам поверю, – продолжил он, обратившись к женщине, – но наш дом далеко не крайний в общине, вам что, в остальных отказали?

– Да, – опустила голову женщина, – точнее, нет. В одном доме добрые люди покормили и дали вот это. – Она достала из узелка кусок сыра. – Но больше ничем не помогли.

– Боюсь, мы вам помочь не сможем, – спустя несколько мгновений ответил Гус.

– Но что же мне делать? – спросила женщина, глядя на нас с Гусом глазами, полными слез.

– Обычно община помогает своим жителям, – пожал плечами Гус и закрыл дверь.

– Ты чего? – удивился я.

– А что? – непонимающе посмотрел на меня Гус.

– Ну, мы же можем им немного помочь. Отдадим мешок овса, что купили для отца.

– Знаешь, я его лучше для себя приберегу или для своих односельчан. Наверняка ближе к апрелю опять начнутся продовольственные сборы.

– Слушай, – не унимался я, – давай его отдадим. Я все равно уйду весной, пусть это будет моя доля.

Несмотря на то что я хорошо понимал Гуса, мне почему-то очень хотелось помочь этой женщине. Объяснить это внезапно нахлынувшее чувство я не мог, но и противиться ему тоже.

– Куда ты уйдешь? – не понял меня Гус.

– Туда, – вздохнул я. – Я решил податься в солдаты, помнишь, мы говорили с тобой по дороге в Энтлебух.

– Да, помню, – нахмурился Гус, – но если это из жалости к этой женщине, то поверь, такие истории случаются каждую зиму, и делать из этого трагедию не стоит. Это жизнь.

– Нет, брат, – я уверенно посмотрел в глаза Гусу, – это решение зрело давно, просто эта женщина убедила меня в нем.

– Ты так хочешь помочь ей, что готов погубить себя на войне? – все еще хмурясь, спросил Гус.

– Дело не в этом, – покачал я головой. – Мне трудно это объяснить, но мне кажется, это какой-то знак для меня.

– Не глупи, Фред, – покачал головой Гус. – Знаешь, мне тоже жаль эту женщину, но не позволяй своим эмоциям управлять твоей жизнью. Ей поможет община, для этого она и существует, не волнуйся.

– Гус, – вздохнул я, – давай ей поможем, мне кажется, это будет богоугодное дело.

Гус долго смотрел на меня, потом вздохнул и махнул рукой.

– Будь по-твоему, может, ты и прав, на том свете нам это зачтется. Беги, догони ее.

– Спасибо, брат, – улыбнулся я и накинул теплый плащ.

– Надеюсь, мы об этом не пожалеем, – пробормотал Гус и тоже стал собираться.

Эмма и Лина молча наблюдали за нами.

– Мы скоро вернемся, заприте дверь и не открывайте никому, кроме нас, – обратился к ним Гус, и мы вышли из дома.

Гус пошел к хлеву выбрать мешок овса, а я побежал по следам женщины, которая ушла уже довольно далеко.

Догнав, я окликнул женщину, и та, испугавшись, обернулась на мой голос.

– Не бойтесь, – проговорил я и приблизился к ней, – мы с братом поможем вам, мы дадим вам мешок овса. Это немного, но по крайней мере поможет продержаться месяц–полтора. А там, глядишь, и община что-нибудь решит.

Женщина упала мне в ноги и стала целовать мои руки. Она не говорила ни слова, просто плакала.

Я опешил от подобной реакции и стал оправдываться.

– Перестаньте, перестаньте, пожалуйста, – бормотал я, стараясь поставить ее на ноги.

Она с трудом поднялась, и я смог разглядеть ее поближе. Это была взрослая, сильно изможденная женщина лет тридцати–тридцати пяти. Когда-то можно было бы назвать ее даже красивой, но сейчас впалые щеки, темные круги под красными, воспаленными глазами, серая кожа практически полностью скрыли ее привлекательность.

Я взял ее под руку и повел к нашему дому. Не зная, что уместно спрашивать в таких обстоятельствах, я завел разговор о погоде.

– Хорошая погода сегодня, солнце, морозец прихватил, можно быстро дойти до вашей фермы.

– Да, да, – проговорила женщина чуть охрипшим голосом.

– Надо побыстрее все сделать, пока солнце не зашло, а то дни нынче коротки, – продолжил я, пытаясь как-то заполнить тишину.

– Да, – снова ответила женщина.

Когда мы подошли к нашему двору, Гус уже ждал нас у дороги с мешком овса.

До Труба было около четырех миль, летом по хорошей дороге путешествие заняло бы часа два, но зимой по бездорожью это могло занять весь день. Но, как я уже сказал той женщине, погода стояла отличная, светило солнце, что редкость в наших краях в это время года, легкий морозец сковал грязь и жижу, и дорога уж не стремилась расползтись под каждым нашим шагом.

Мы с Гусом перекинули носилки с мешком через плечи и двинулись в сторону Труба через перевал.

– Как вас зовут? – поинтересовался Гус, когда мы отошли от дома на полмили.

– Хлоя, – ответила женщина и улыбнулась в первый раз за все наше знакомство. – А вас?

– Меня Густав, а моего брата Фредерик, – ответил Гус.

– Густав и Фредерик, я не знаю, как вас благодарить, вы лучшее, что произошло со мной за последний год.

– Пока не за что, – махнул рукой Гус. – Надо еще добраться до вашего дома.

В итоге дорога заняла у нас около трех часов, когда мы добрались до дома Хлои, солнце уже клонилось за горы и начало стремительно темнеть. Дойдя до двора, мы занесли мешок в дом.

Уставшие, мы сели на лавку возле двери и немного огляделись.

Красноватый свет от тлеющих углей, смешанный с последними лучами заходящего солнца, тускло освещал бедное убранство дома. Здесь стоял только стол и две скамьи по обеим сторонам от него, несколько тарелок, сковорода расположились на очаге. Видно было, что дом явно беден, но его жители стараются соблюдать чистоту и порядок.

Наконец, привыкнув к полутьме, нам удалось увидеть три пары глаз, смотрящих на нас из противоположного угла.

– Лука, Маттиас, Жан, – позвала своих сыновей Хлоя, – подойдите, поздоровайтесь, это Густав и Фредерик, они наши спасители.

В углу послышалась возня и перешептывание, наконец в тусклом свете тлеющих углей появилось три мальчишечьих фигуры. Все трое, как и мать, были изнеможденные и тощие. Только огромные глаза на худеньких лицах выделялись своей выразительностью и смотрели настороженно, но с надеждой.

Хлоя побежала к печи и стала разжигать огонь и суетиться с кухонной утварью.

– Я сейчас, только приготовлю поесть, простите нас, пожалуйста, мы уже шесть дней ничего не ели, – она говорила очень быстро, даже не поворачиваясь к нам и не отвлекаясь от своего занятия.

– Да, все в порядке, – ответил Гус и посмотрел на меня. – Мы, наверное, пойдем.

Я кивнул в ответ и стал подниматься.

– Нет, нет, нет, – обернулась к нам Хлоя, – что вы, там уже темнеет, нельзя ходить ночью, тем более зимой, оставайтесь у нас на ночь. Я сейчас быстро сварю кашу, и мы поужинаем, а потом мальчишки вам принесут постель, и вы отдохнете. А завтра отправитесь домой. Прошу вас, это меньшее, что я могу для вас сделать.

Мы с Гусом переглянулись и, оба пожав плечами, сели обратно.

Хлоя была права: брести ночью по горным тропам, еще и зимой, когда и луны-то толком не видно, почти гарантированно обещало долгое и утомительное блуждание. Тем более дорога в Труб была через перевал, а там гулял сильный ветер, который легко мог сдуть беспечного путника, а малейшее отклонение от дороги было чревато падением с обрыва.

– Спасибо вам, – отвлекшись от готовки, улыбнулась нам Хлоя и обратилась к своим сыновьям: – Мальчики, организуйте постель для наших спасителей.

Мальчишки засуетились и стали таскать сено и тюки с какими-то тряпками, с любопытством поглядывая на нас украдкой, когда думали, что мы их не видим.

Старшему из них на вид было не больше восьми лет, а младшему года три-четыре, и, несмотря на свой малый возраст и сильный голод, они быстро сложили нам постели рядом с печью, самые что ни на есть комфортные по меркам их бедного дома.

Мне определенно понравилась эта семья, было в ней то достоинство, которое проявляется независимо от достатка у людей, которые уважают себя и умеют уважать других.

Через четверть часа каша была разлита по тарелкам и стояла на столе, аппетитно паря жаром.

– Масла у нас нет, – виновато призналась Хлоя.

– Ничего, – ответил Гус и улыбнулся.

Хлоя тихо произнесла молитву перед едой, в которой поблагодарила Бога за ужин и за то, что послал на землю таких хороших людей, как мы с Гусом, и, улыбнувшись нам, разрешила начать трапезу.

Раздался перестук ложек столь частый, что Хлоя вынуждена была сделать замечание своим сыновьям.

– Мальчики, не спешите, после голода нельзя так быстро есть, иначе разболятся животы!

Замечание это если и подействовало, то очень незначительно: стук ложек немного замедлился, но потом снова разогнался до прежней частоты.

Мы с Гусом только улыбнулись, наблюдая за этим действом, и продолжили трапезу.

Когда с ужином было покончено, настроение в этом доме явно улучшилось.

– Что вы планируете делать дальше? – поинтересовался Гус, когда мальчишки собрали посуду и умчались во двор ее мыть.

– Пока не знаю, – ответила Хлоя, потупив взгляд.

– Мешка вам хватит на месяц, – задумчиво начал Гус, – это если питаться два раза в день, если полтора – то дотянете до середины марта.

Хлоя молчала, не поднимая глаз.

Вернулись мальчишки и начали весело щебетать вокруг нас. Гус смотрел на все это действие и печально улыбался. Улыбался так же, как и наш отец, наблюдая за нами. Глядя на него, я понял, что скрывалось за этой печальной отцовской улыбкой. Сострадание и тяжкое бремя ответственности.

Я положил руку на плечо брата и, когда тот повернулся ко мне, кивнул в знак одобрения его невысказанных мыслей. В ответ Гус усмехнулся и покачал головой.

– Хорошо, что-нибудь придумаем, – наконец произнес он.

Хлоя взглянула на него с недоумением и надеждой, но, смутившись чего-то, отвела взгляд.

Закончив веселье и игры, мы улеглись спать. Постель нам сделали на славу, не пожалели ни сена, ни тряпья для набивки подушек, и я, завернувшись в одеяло, почти и забыл, что ночую не дома.

Мы с Гусом лежали в общей комнате одни, хозяйка дома ушла к себе в отдельную комнату, а дети, чтобы не мешать нам, разместились в одной небольшой комнатушке, в которой должны были храниться продукты.

– Ты не жалеешь, что мы помогли этой семье? – шепотом спросил я у Гуса, когда суета в доме затихла.

– Нет, – тихо ответил Гус.

– Что думаешь делать дальше?

– Не знаю, – немного погодя ответил Гус.

– Слушай, ну, если я уйду, то можешь мою долю им отдать.

– Фред, – ответил Гус с легким раздражением, – давай будем решать проблемы по мере их появления. Во-первых, тебя еще никуда не звали, а во-вторых, размахивать подобными решениями не стоит. Сам же сказал, что отец не хотел, чтобы кто-то из нас отправился воевать, чего ты так туда стремишься?

– Да я же как лучше хочу! – возразил я.

– Тише, – осадил меня Гус, – не кричи, все спят уже.

Я помолчал немного, остужая свое негодование.

– Ладно, давай спать, утро вечера мудренее. Завтра по дороге домой еще подумаем, – тихо сказал Гус и повернулся на бок.

– Ладно, – согласился я и, повернувшись на бок, уснул.

Проснувшись рано утром, я не обнаружил Гуса. Оглядевшись в полной темноте, я нащупал его вещи, лежащие рядом, но он сам куда-то пропал. Тогда я подумал, что он отлучился по нужде и, не придав особого значения, уснул дальше.

Только утром, когда мы стали собираться в обратный путь, мой брат был еще более молчалив, чем обычно, а Хлоя, напротив, много говорила и чему-то все время улыбалась.

После еды и отдыха темные круги под глазами Хлои посветлели, черты лица разгладились и заиграли небольшим румянцем, это была уже совсем другая женщина – моложе и привлекательнее той, что постучалась вчера к нам в двери.

Мальчишки все утро кружились вокруг нас и задавали тысячи различных вопросов, от погоды на завтра до придем ли мы еще к ним в гости. По наивности я стал отвечать на все эти вопросы, предполагая, что смогу своими ответами остановить этот поток, но все было напрасно: чем больше я отвечал, тем больше их становилось.

Поняв, что моя стратегия обречена на провал, я стал просто отшучиваться и веселиться, а потом и вовсе вошел в раж и, схватив самого мелкого, взвалил его на плечо и стал гонять весь этот молодняк по небольшой комнате, загоняя под стол.

Гус же сидел безучастный и задумчиво смотрел то на меня и детей, катающихся по полу, то на Хлою, которая стряпала нам завтрак в дорогу, на котором очень настаивала.

Позавтракав в кругу семьи Хлои, мы выдвинулись в обратный путь, как только солнце показалось из-за гор. Погода была солнечная и теплая, дорога вот-вот грозила начать раскисать под ногами, и мы поспешили домой, благо мы были сытые и налегке.

– Хорошая у них семья, добрая, – начал я. – Видел, какой порядок дома? Это при том, что они уже несколько недель голодали!

Гус не ответил, только кивнул в знак согласия.

– Ты чего такой молчаливый? – не унимался я. – Что-то случилось?

Гус ответил не сразу, тихо и подбирая слова.

– Ты знаешь, что у Хлои было четверо детей?

– Нет, – нахмурился я, понимая, что разговор будет не самым веселым.

– Младшему было два, когда он умер. Это было в конце декабря.

– Два? Ужас какой, – пробормотал я, почувствовав, как по спине пробежал холодок.

– Да, именно поэтому Хлоя и кинулась искать помощь в округе, боялась потерять остальных.

– Странно, я думал, что младшему три.

– Нет, младшему четыре, среднему шесть, а старшему скоро будет девять. Но из-за недоедания они такие мелкие.

– А что с их отцом случилось?

– Погиб где-то на чужбине, – пожал плечами Гус, – а может, просто решил не возвращаться, никто толком не знает.

– А брат от чего умер?

– Осенью шел домой ночью, по дороге из Эшольцматта какие-то бандиты на него напали и ранили, рана загноилась, и он умер.

Ошарашенный, я встал как вкопанный. По спине снова побежали мурашки, а волосы на голове стали шевелиться.

– К-как это умер? – в горле моментально пересохло, и слова в нем застряли.

Пройдя два шага, Гус остановился и обернулся ко мне.

– Вот так вот, бывают же люди без совести, – проговорил он, глядя на меня, и потом добавил: – Ты чего встал-то?

Я сделал несколько шагов и почувствовал, что ноги мои словно сделаны из соломы, при каждом шаге рискуя переломиться пополам.

– Да что с тобой? – удивленно проговорил Гус.

Голова моя кружилась от осознания того, что я наделал. Из-за меня умерло уже два человека, один из которых ни в чем не повинный ребенок, ведь если бы не я, все могло бы сложиться иначе.

Сердце забилось чаще, руки затряслись, я сделал несколько неловких шагов в сторону и, облокотившись на ствол рядом стоящего дерева, сполз на землю.

– Что, черт побери, происходит? – Гус подскочил ко мне и стал тормошить. – Что с тобой?

Не имея возможности говорить из-за сухости во рту, я только смог кивнуть в ответ.

– Да чтоб тебя, – выругался Гус и шлепнул меня по щекам.

– Когда это произошло? – прохрипел я, загораживаясь от ударов брата.

– В сентябре, – нахмурился Гус. – Ты что-то знаешь об этом?

– Д-да, – дрожащим голосом проговорил я, – это из-за меня.

– Что? – проговорил Гус, держа меня за плечи и глядя в глаза. – Как?! Как ты умудрился в это влезть?

Мы сидели и молчали, пока я наконец не нашел в себе силы рассказать брату всю историю своего посвящения в братство. Врать или что-либо скрывать я не мог из-за охватившего меня стыда, поэтому поведал всю историю и о романе на стороне одной из наших замужних девок, и об устроенной нами засаде на ее любовника во всех подробностях.

Гус слушал внимательно, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Только когда я кончил свой рассказ, он посмотрел на меня и спросил:

– Фред, ты идиот?

– Гус, я хотел как лучше.

– Получилось?

Мы снова надолго замолчали, погрузившись в свои мысли. Наконец молчание снова нарушил Гус.

– Ладно, пошли, – Гус поднялся на ноги и подал мне руку.

Я принял помощь и тоже поднялся.

– Гус, я не знаю, что мне делать, – честно признался я. – Мне невероятно стыдно за то, что я натворил, но поверь, я не хотел ничьей смерти, я хотел поддерживать порядок и быть нужным своей общине, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Гус, – но привело это к тому, к чему привело. Насилие всегда порождает беду.

Я снова не нашел что ответить, поэтому просто молча побрел к дому рядом с братом.

– Не думаю, что ты виноват в том, что брат Хлои умер, – через какое-то время произнес Гус. – Не стоит себя за это корить. В конце концов, ты старался все сделать более-менее аккуратно, если судить по твоему рассказу.

– Да, Гус, Бог свидетель, я не желал смерти тому мужику, – подхватил я его мысль. – Понимаешь, я сам боялся всего этого, но раз это было условием вступления в братство, я должен был все сделать правильно. Но Анри, зачем он его полоснул мечом, ума ни приложу. Можно было бы ударить по спине, уронить, оглушить, я же ему предлагал взять палку, но он показал на меч и сказал, что и так вооружен.

– Этот твой Анри вообще неприятный тип, такой же, как и его отец, – проговорил Гус.

– Да, – подтвердил я, – мне он тоже не нравится.

– Думаю, что даже если бы тебя там не было, для брата Хлои все закончилось бы так же, – задумчиво начал Гус. – Вы просто невовремя там оказались. И, думаю, что Альбрехт послал вас туда не просто так, он знал, что основная работа ляжет на Анри, вы нужны были как отвлекающий фактор, чтобы навалиться мясом. Ради вступления вы на все пойдете.

– Не думаю, – подумав, ответил я. – Мне кажется, Альбрехт не такой великий стратег, как ты думаешь.

– А тут и не надо быть великим стратегом, как ты говоришь, вы просто вовремя подвернулись под руку, вот и все.

– В любом случае, теперь для меня помощь семье Хлои – дело принципа, – проговорил я. – Недаром же меня вчера что-то подтолкнуло к этому. Я же не знал всего этого, но уже хотел помочь, значит, провидение мной движет. Я натворил дел, мне это и исправлять.

– Сделаем все, что можно, – тяжело вздохнул Гус.

Мы снова побрели к дому в молчании, пока у меня не родился вопрос, который поставил уже Гуса в тупик.

– Слушай, а откуда ты все это знаешь? – насторожился я, вспоминая, как проснулся ночью и не обнаружил Гуса в его постели.

– Хлоя рассказала, – не глядя на меня, ответил Гус.

– Когда? Что-то я такого не помню.

– Ты спал.

– Я проснулся вместе с тобой, – настаивал я.

– Не важно, – отрезал Гус.

– Погоди, братец, я тебе признался в страшном своем проступке, а ты от меня что-то скрываешь? Это нечестно!

Гус помедлил.

– Хорошо, – снова вздохнул он, – я тоже признаюсь тебе кое в чем, но прошу об этом помалкивать.

– Обещаю!

– В общем, мы с Хлоей проговорили всю ночь.

– Только проговорили? – ехидно спросил я, пытаясь заглянуть в глаза брата.

– Нет, – тяжело выдавливая из себя слова, ответил Гус, – не только.

– То есть у вас была близость этой ночью?

Гус посмотрел на меня так, как будто вот-вот ударит. Но, передумав, ответил:

– Да, была.

– Ну и как, понравилось? – поинтересовался я.

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

– Ну, это же первая твоя женщина?

– Фред, отвали, я тебе признался в том, в чем не следовало, а ты начинаешь задавать тупые вопросы.

– Ну, мне просто интересно, – с обидой произнес я, – она интересная, особенно после того, как пришла в себя.

– Все прошло хорошо, этого с тебя достаточно, – отрезал Гус. – Больше я тебе ничего рассказывать не стану, это очень личное.

– Понятно, – улыбнулся я.

Оставшуюся часть пути мы провели в обсуждении планов дальнейшей помощи семье Хлои и пришли к выводу, что сможем им помогать до конца весны. Это вселило в нас оптимизм, и к дому мы подошли в хорошем расположении духа.

Дома мы все рассказали Эмме и Лине и поделились нашими планами на ближайшие месяцы. Лина нас полностью поддержала, а Эмма засомневалась в возможности их осуществления. Ведь если так подумать, то одного человека прокормить мы еще хоть как-то могли, то четверых было уже проблемой, и вся эта затея грозила нам голодной весной, до момента, когда взойдут озимые.

– Гус, ты уверен в своем решении? – спросила Эмма. – Мне кажется, взять на себя заботу о целой семье очень трудно, такие решения должны поддерживаться общиной, а не одним хозяйством.

– Ну, у нас есть небольшой излишек, – ответил Гус, – я думаю, что кое-чем мы можем поделиться.

– Безусловно, – ответила Эмма, – это даже наш христианский долг – помочь страждущим, но брать на себя всю полноту ответственности очень опрометчиво. Мы не знаем, что может понадобиться нашей общине и сколько у нас будет голодающих этой весной.

Гус замялся, видно было, что он мечется в поисках правильного решения.

– Эмма, – решил я помочь брату, – все будет хорошо, не волнуйся, у нас есть еще несколько идей, как все устроить.

– Да, – голос Эммы стал строже, – каких, например?

– Ну, например, пойти служить, – пожал плечами я.

– Вот как? – удивилась Эмма. – И кто же пойдет, Гус? А кто будет за хозяйством следить?

– Нет, – помотал головой я, – я пойду, а Гус останется на хозяйстве.

– Фред, не надо так говорить, – покачала головой Эмма. – Это, конечно, похвально, что ты хочешь таким образом помочь, но это опасно, к тому же ты еще мал.

– Мне пятнадцать, – обиделся я.

– Вот именно, всего пятнадцать!

Слова Эммы хоть и были справедливы, но меня обидели, мне хотелось доказать, что я могу быть полезным, что я могу помогать и менять этот мир, что я в конце концов уже достаточно взрослый, чтобы меня перестали опекать все подряд.

Чтобы немного остыть, я вышел на улицу и побрел по дороге. Сам того не заметив, я дошел до дома Криса и решил заглянуть к нему, узнать, чем занимается мой старый приятель.

У Криса я просидел до самого вечера, отвечая на расспросы его многочисленного семейства. Три старших брата, две младшие сестры, ровесницы Эммы и Лины, матушка, дядя, брат матушки по имени Ульрих и его жена Саломея с двумя малолетними детьми. Вся эта шумная ватага уживалась на одном участке с тремя домами и огромным хлевом.

Кормили все это семейство три коровы, шесть коз, два или три десятка кур и пяток поросят. Это было большое хозяйство, одно из самых зажиточных в нашей общине.

Не хватало только отца Криса, о судьбе которого ничего не было известно уже больше пяти лет. Однажды он уехал на ярмарку в Женеву и не вернулся. Что с ним стало, никто толком не знал, кто-то говорил, что его убили разбойники на обратном пути, кто-то рассказывал, что видел его в Берне, но в любом случае домой он так и не вернулся.

Крис верил, что его отец погиб в бою с разбойниками, как настоящий воин, хотя, по правде говоря, Хофер-старший не отличался ни смелостью, ни воинским искусством, он всю жизнь провел в общине, занимаясь хозяйством, поэтому в его героическую смерть верилось с трудом.

Единственный, кто в семействе Криса действительно познакомился с войной, был его дядя Ульрих, который еще мальчишкой прошел войну с Бургундией, на рассказах о которой вырос Крис. Но и тот предпочел остепениться и осесть в общине.

Наболтавшись вдоволь со всем этим шумным семейством, я позвал своего товарища на улицу, где рассказал ему о том, что узнал сегодня о брате Хлои.

– Вот как, – удивился Крис, – это что же получается, мы человека загубили?

– Выходит, что так, – подтвердил я.