bannerbanner
Наемник
Наемник

Полная версия

Наемник

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 11

Мы болтали обо всем на свете, и вот разговор зашел о походе.

– Да ну, Ханс, – махнул рукой Крис, – Папа там нас пригласил или нет, главное – это ведь что?

– Что? – непонимающе отозвался Ханс.

– Деньги! – назидательно произнес Крис, – деньги решают, нам заплатят, соберем трофеев, вот и есть наша главная цель. Такая удачная война не часто выпадает на нашу долю.

– Удачная? – удивился я.

– Конечно, – Крис чуть понизил голос, – если правда, о чем судачат ветераны за кружкой пива, то нас поддерживают чуть ли не все города в Италии. Они там поди все родственники с Карлом, нас прямиком до Неаполя проводят, там мы быстренько расправимся с, как его, ну, тамошним королем.

Крис замялся, вспоминая имя короля Неаполя, мы с Хансом только переглянулись, не в силах помочь другу.

– Черт, забыл, имя такое еще, смешное, – Крис морщил лоб, – Ар… Арль, Альфонс, точно, Альфонс!

– Думаешь, это будет так просто? – спросил я у Криса.

– Конечно! – возмутился Крис, как будто я спросил какую-то глупость, – его там никто не любит. Говорят, он бабник, грубиян и вообще личность весьма мерзкая, так что нам его голову выдадут сами неаполитанцы, как только мы к ним придем.

– Я почему-то сомневаюсь, – покачал головой я.

– Верь мне! Я тут еще поспрашивал, – заговорщицки перешел на шепот Крис.

– Занялся любимым делом, – усмехнулся Ханс.

– И что! – с вызовом проговорил Крис, – без меня вы бы как телята шли, а так хоть понимаете, куда вас ведут!

– Ладно, ладно, – примирительно помахал руками Ханс, – продолжай.

– Ну так вот, – продолжил Крис, – я поспрашивал у старших, говорят, наш Карл после Неаполя собирается на турка идти, сам Константинополь отвоевывать!

– Ого, – вырвалось у меня, – то есть ты думаешь, что Карл собирает силы не для похода на Неаполь, а дальше? – озадаченно проговорил я.

– Ага, представляешь! – лицо Криса озарила улыбка.

– И что, ты хочешь и там поучаствовать? – настороженно спросил Ханс.

– С ума сошел, что ли, – усмехнулся Крис, – где я, а где Константинополь! Не, это уже без меня, я хочу заработать денег и домой вернуться. Может, потом в Люцерн подамся.

– А чего тебе дома не сидится? – спросил Ханс.

– Да у нас же дыра! – ответил Крис, – жить от зимы до зимы, ну его к лешему.

– Уж очень все легко выходит, – задумчиво проговорил я, – мне кажется, так не бывает.

– Только так и бывает, – улыбнулся Крис, – главное ведь рискнуть, остальные этого боятся, поэтому те, кто рискует, и получают все плюшки.

– А если все сложится иначе? – продолжал я гнуть свою линию.

– Как, например? – удивился Крис, – нас разобьют неаполитанцы?

– Ну, хотя бы и так, – я решил оппонировать другу для своего же убеждения.

– Да не, – махнул рукой Крис, – мы лучшая пехота на свете, неаполитанцы с нами не сравнятся. К тому же на нашей стороне вся французская конница, говорят, это страшная сила.

– Ну, дай то Бог, – пробормотал я.

– Не беспокойся, и Он на нашей стороне, – улыбнулся Крис, – если Карл и впрямь задумал освобождать Константинополь, то Бог с нами будет этих проклятых мусульман бить, точно тебе говорю.

Ханс и Крис пустились в пространные политические рассуждения, на которые способны только сельские жители, я же шел и наслаждался прекрасным днем и возможностью прогуляться. Все происходящее для меня было внове и казалось каким-то сном. Вот я, крестьянин из Богом забытой деревни, иду освобождать Константинополь с королем Франции. Кто бы мне рассказал это раньше, я бы не поверил, а сейчас я уже в лагере, собираюсь с такими же, как я, людьми разных сословий, родов деятельности и возрастов, объединяемых единой целью.

Воистину, пути господни неисповедимы.

В конце концов, пройдя весь город в шестой раз и окончательно убедившись, что он ничем не отличается от нашей общины, мы решили пойти в таверну и заказать немного пива.

Там, за столиком, мы слушали рассказы Криса о Берне, в котором тот побывал когда-то с отцом, и охотно соглашались с ним, что служба дает нам прекрасные возможности увидеть дальние города и армия, по сути, вполне сносное место, если не считать риска быть убитым.

Разговор прервал бой часов на башне, возвестивший всему городу, что время уже пять часов, и нам пора возвращаться.

Мы вернулись в самом благостном расположении духа, и я не сразу обнаружил, что в моих вещах кто-то копался. Решив подогнать снаряжение перед смотром, я развязал узел и не обнаружил и половины из того, что взял с собой.

Перепугавшись, я начал осматриваться и шарить по полу в полутьме горевших светильников, проверил постель, мой ли узел… Нет, все было моим: котелок, комплект ремней, еда и теплые вещи были на местах. Не было хауберка, шлема и рукавиц.

– В чем дело? – спросил меня Крис, сидевший рядом.

– Вещи, – коротко ответил я, – вещи пропали.

– Как пропали? – удивился Крис и на всякий случай осмотрел свой узел.

– Кольчуга, шлем и рукавицы пропали, – взволнованно ответил я.

Ханс присоединился ко мне в поисках.

– Альбрехт, – крикнул он, – ты не видел вещи Фреда?

– Мы их взяли, – ответил вместо Альбрехта Фабио.

– Как взяли? – удивился я, – зачем?

– Мы посовещались и решили, что тебе их рано носить, – ответил на мой вопрос Фабио, – мне стоять в первом ряду, я должен быть защищен, а тебе пока там делать нечего, только сдохнешь зазря.

– Но это же мои вещи! – возразил я, – они мне от отца остались!

– Твой отец был уважаемый человек и закаленный боец, он знал, как с этим обращаться, а ты пока еще желторотый цыпленок, – вмешался в разговор Максим, – ты же не собираешься в первый ряд вставать?

Я вопросительно посмотрел на Альбрехта.

– Ну, а что, – пожал плечами Альбрехт, – они правы, тебя в первый ряд ставить никто не будет, так что отдай свое снаряжение тем, кто будет тебя прикрывать. Это разумно. Людвиг же просил подумать, вот мы и подумали.

– Но это же мои вещи! – возмущенно проговорил я.

– Что ты заладил «мои – твои», – с раздражением произнес Альбрехт, – мы здесь общее дело делаем, здесь нет твоего – моего, если фенляйну надо усилить переднюю линию, то это надо делать. А на тебе это все как на корове седло, бесполезно.

Я почувствовал, как краска подступает к моему лицу, от возмущения у меня перехватило дыхание. Я оказался в ситуации, когда не знал, что делать. Лезть в драку не решался, они были старше, сильнее и опытнее. Звать на помощь? Кого?

Остальные члены нашей общины сидели вокруг и молча наблюдали эту сцену, никто из присутствующих не высказался в мою защиту, только отводили взгляд.

Только Вернер решил вступиться.

– Ребят, вообще-то такие вещи сначала обсуждаются с владельцем, – начал он, – так вот отбирать, а потом ставить перед фактом, не по-людски это как-то.

– Так его весь день не было, – возразил Фабио, – завтра утром смотр, а снаряжение подогнать еще нужно, не в темноте же это делать.

Я поискал глазами Криса, тот только пожал плечами, Симон тоже. Сдерживая слезы, я вышел прочь из расположения подышать воздухом.

Это был очередной тест мужского коллектива, который, увы, я провалил. Уже спустя год я понял, что в такой ситуации надо было идти до конца и отбирать свое имущество даже ценой синяков и ушибов. Но тогда я испугался, мне не хватало духа.

Вскоре меня догнал Крис.

– Да не расстраивайся ты так, – подбодрил меня друг, – они в чем-то правы, для тебя это первый поход, тебя никто не хочет на пики кидать, а там вернемся уже с деньгами и купим себе все что нужно. Я, вон, смотри, тоже только в одной стеганке иду, и ничего, не плачу по этому поводу. Если бы у меня была возможность дать кому-то эту стеганку, чтобы самому не лезть на пики, я бы отдал ее без зазрения совести.

– Крис, – ответил я, – это вещи моего отца, я не думаю, что он хотел отдать их каким-то чужим людям.

– Ну, ты же сам говорил, что он не хотел видеть тебя на войне, думаю, он бы отдал все свое снаряжение, чтобы тебя не подставлять под стрелы и пики.

– Но я уже здесь, Крис, и вещи у меня, по сути, украли, решили за меня, понимаешь? Не договорились со мной, не попросили, а решили за меня.

– Право сильного, – пожал плечами Крис, – мы с тобой здесь пока гости, а они уже хозяева. Зачем вообще ты взял все это барахло? Думаешь, оно может спасти тебя?

– Не знаю, – вздохнул я, – просто хотел повысить свои шансы вернуться домой, а может, хотел на отца походить.

– Мне батя всегда говорил, что выделяться из толпы опасно, таких бьют первыми. А ты, извини, но пока не готов выделяться.

Погуляв с Крисом еще около получаса, мы вернулись в расположение. Настроение было поганое. Меня не просто обокрали, а заставили еще и стоять с этими же людьми в одном строю.

Глава 7. Дерево

Живя в маленькой общине, привыкаешь к достаточно узкому кругу общения. Ты всех знаешь по именам, тебя все знают, интересуются твоим здоровьем и делами. Ты живешь как бы в большой семье, да, не всегда дружной, не всегда доброй, но тем не менее вокруг всем до тебя есть дело. Даже если тебе это не нравится.

Людвиг, когда давал свое разрешение на мое участие в походе, великолепно знал меня еще с детства как облупленного, хотя и делал вид, что забыл. Он понимал, что я молод для подобного рода мероприятия и сомневался в своем решении. Но он также понимал, что рано или поздно я все равно там окажусь, как и большинство мальчишек из братства, и препятствовать мне не стал, подумав, видимо, что в кругу друзей это будет легче.

Оказавшись же в Шюпфхайме, я впервые столкнулся с состоянием, когда до меня никому не было дела. Совсем. Я был предоставлен сам себе, отвечал сам за себя, и мое состояние абсолютно никого не интересовало. Чиновник из Энтлебуха, проходя мимо строя, только скользнул по мне взглядом и молча, с полным равнодушием поставил какие-то отметки на листе бумаги и пошел дальше.

Даже Альбрехту было глубоко плевать на мое состояние, он старался не замечать ни моего негодования, ни растерянности.

Настал час принятия присяги. Всех прибывших разделили по земельной принадлежности на три колонны и построили в три шеренги на поляне перед башней. Фабио и Максим, довольные, встали в первый ряд, облаченные в отцовские доспехи.

Магистрат города Шюпфхайм в присутствии чиновников из Энтлебуха и Люцерна объявил нам благодарность за своевременное прибытие и зачитал клятву кнехта, которую мы должны были повторить вслед за ним. Слова клятвы были больше похожи на свод правил для обеспечения порядка в армии:

Клянусь восхвалять и почитать всемогущего Господа и его достойную Мать и Деву, и в том клянусь также, что никто не будет в церкви преступно врываться и грабить их. И особенно, что принадлежит церквям и является церковным добром, то из церквей не выносить и не ломать. Также уважать священников. Кроме того, женщин и детей не оскорблять, своевольно у них не располагаться, их не захватывать, не причинять никакого другого вреда.

Кто это нарушит, того постигнет наказание телом и добром.

– Клянемся! – прокатилось по рядам.

Никто не побежит и не уйдет в побег, а кто это нарушит, то ближайший к нему, кто бы это ни был, должен беглеца убить до смерти, и за то не должен быть наказан ни правом, никакой виной и не обвиняться перед судом.

Если такой беглец сможет скрыться, а потом будет найден, то должно над ним держать суд, как над мерзким преступником и злодеем.

– Клянемся! – снова прокатилось по рядам.

Если Бог даст нам удачу, что мы выиграем битву, то никто других не раздевает и не разоряет, пока битва полностью не пройдет и мы не одержим полную победу и удержим поле. Тогда при совете и по его воле раздевать, а как это будет закончено, то следует сложить все вместе, и маршал раздаст каждому поровну, справедливо.

За такое раздевание и разорение, что происходит во время боя, будет причинен тебе больший ущерб и позор.

Каждый должен оставаться на своем месте, какое ему будет назначено в походе, и его не нарушать, не уходить оттуда без разрешения, оставаться перед или за знаменем, где ему будет назначено.

Когда же будет взята или выиграна добыча, будь то скот или что другое, то не должен никто увозить с поля без разрешения своего гауптмана и совета, что из того будет съедено сообществом, за то будет дана равная уместная, не преувеличенная цена.

– Клянемся!

Никто не должен жечь без разрешения гауптмана и совета, и того не следует делать, но оберегать и так долго сохранять, пока войско там не пройдет вперед, и арьергард и фуражиры не получат от того помех.

Никто не должен без желания и разрешения гауптмана играть в какие игры, как они именуются или прозываются, без всяких изъятий и исключений.

Ибо от игр возникает недружелюбие и возмущение.

Никто не должен богохульствовать.

– Клянемся!

Во вражеской земле в походе каждому должно всегда иметь одетым свой доспех, носить при себе свое оружие, идет ли он в церковь или общественное место.

Никто не должен отлучаться из войска или просто из-под флага или из-под вымпела без ведома и разрешения гауптмана, куда-либо или домой, кто же то сделает, теряет плату, что заслужил в походе.

Если дойдет до боя, то никто не должен поднимать крик и шум, но выкликать Бога и его Святую Мать, иметь их перед глазами и с тем мужественно и рыцарски сражаться и так делать, как наши предки от века делали и на нашем месте делали бы.

– Клянемся!

Если товарищи, один или несколько, начнут ссору, то остальные должны их упредить и развести, и не принимать ничью сторону, а не подстрекать одну часть или поддерживать, или помогать, или злонамеренно толкать или бить. Но должно незамедлительно поддержать мир, и во всем следует установить мир, и никто не должен отказывать в мире, но давать миру слово и дело.

Если кто нарушит мир проклятием и злословием, того должны командиры по своей клятве покарать по его чести или телу и добру.

– Клянемся!

Кто же нарушит мир делом, тому следует отсечь голову.

Если же кто убьет кого в мире, то тот убийца, и его следует колесовать без пощады в соответствии с клятвой.

Никто не должен мстить другому кровной местью, пока они находятся в походе, а кто нарушит, тому по праву наказание телом и добром.

– Клянемся!

Прежде всего каждый должен избегать таких вещей, как учинение всякого беспорядка, также не предпринимать никаких самовольных выходов, особенно если враг близко, кроме как по разрешению командира и по его приказу, если такое предприятие необходимо и назначено.

Никто не должен разрушать мельницы или добро, к мельнице принадлежащее, или уносить без ведома и воли гауптмана.

– Клянемся!

Клянусь наносить врагам урон, телу и добру, как удастся вместе и каждому до этого тела и добра добраться. Быть послушным гауптману и его помощникам, не предпринимать походов и уговоров без ведома и воли гауптмана и совета, и при том нашим друзьям не причинять вреда, ни телу, ни добру, и по нашей принятой клятве в бою и битве не стоять в стороне, но нашему врагу вредить и убивать его.

– Клянемся!

Закончив чтение, магистрат свернул лист с текстом клятвы, повернулся к Седому Нику и произнес:

– Никлаус фон Виллисау, клянешься ли ты заботиться о народе, вверенном тебе в управление, поддерживать честь и оберегать их от вреда, и народ ничем не соблазнять, также не предпринимать собственных походов без ведома и воли совета, и прилагать все усилия для победы, верно и без злых помыслов?

– Клянусь! – твердым и немного хриплым голосом ответил Седой Ник.

– Ваша клятва принята советом и при свидетелях, достопочтенных жителях города Шюпфхайм, – продолжил магистрат, обращаясь к нам. – Держите её с честью и не нарушайте никогда. Взамен вы будете получать достойную плату в четыре с половиной ливра за каждый месяц службы, а также иметь полное обеспечение пищей и питьем в соответствии с вашими потребностями.

Никлаус фон Виллисау родом был из небольшого городка севернее Энтлебуха и происходил из рыцарского рода, сохранившего свое имя ещё со времен владычества Австрийской империи, наверное, отсюда происходит его любовь к войне и воинскому искусству. Гордая осанка и тяжелый взгляд нашего капитана были тому подтверждением. Не похож он был ни на простого бюргера, ни на горного пастуха, властность сочилась из него при каждом движении, а прямой и пристальный взгляд вкупе с недюжинной силой внушали страх.

С Энтлебухом его связывала служба, он был поставлен советом Люцерна вершить суд в наших землях и набирать ополчение для участия в военных походах. При этом Седого Ника, как его называли сослуживцы, в округе уважали за честность и порядочность в делах.

Поэтому, когда Ник получил бумаги от чиновника, вокруг раздались аплодисменты. Обернувшись по сторонам, я увидел, что посмотреть на нашу присягу собрался почти весь город. Выглядело все это очень торжественно и несколько высокопарно, но тем не менее производило должный эффект сопричастности всех присутствующих к некоему таинству, за которым кроются серьезные обязательства.

После молитвы Седой Ник скомандовал построение, сел на лошадь и проехал вдоль рядов, выравнивая строй.

Нас разделили на несколько колонн по роду войск. Сначала шли пикинеры по четыре человека в двенадцать рядов, за ними шла колона алебардистов, так же по четыре человека и двенадцать рядов. Далее на конях следовал Седой Ник в сопровождении десятерых драбантов15 с длинными двуручными мечами, за ним фенрих в сопровождении двух помощников нес вымпел нашей провинции и фенляйна – желтый крест и белое дерево на красном фоне. После них шел еще один отряд пикинеров, чуть длиннее первого, в шестнадцать рядов, а следом еще десять рядов стрелков с арбалетами и аркебузами. Замыкали пешее шествие музыканты, и тянулся обоз из двадцати телег, груженных продовольствием и снаряжением.

На небольшом удалении за обозом неровной толпой шел невоенный люд, который, как рыба-прилипала, всегда следует за армией. Среди них были как люди полезные – различные ремесленники, прачки, шлюхи и торговцы, – так и простые зеваки и мародеры, даже дети. Эта армия сопровождающих едва ли была меньше нашей и росла с каждым днем.

Расстояние в восемнадцать миль от Шюпфхайма до Люцерна мы преодолели за один день и к вечеру 16 июня добрались до места сбора – огромного лагеря на берегу Фирвальдштетского озера.

Уже на подходе мы были поражены представшей перед нами картиной. Если ажиотаж вокруг городка Шюпфхайм я назвал суетой, то вокруг Люцерна был настоящий хаос. Для меня, жителя деревни, такое зрелище было впервые, и я невольно почувствовал себя маленьким зверьком. Все мои знания и навыки казались в тот момент ничтожными, а известный мне мир нашей провинции ютился сейчас в скорлупе лесного ореха.

Лагерь не был огорожен частоколом, так как располагался вдали от предстоящего места боя, поэтому меры безопасности были ограничены патрулем периметра лагеря, больше для предупреждения внутренних проблем, чем для защиты от внешнего врага. Сотни костров, ряды палаток, тысячи людских фигур, снующих по своим делам с вещами, оружием и едой, и огромный вытоптанный плац посредине лагеря.

Мы вошли в лагерь через импровизированные ворота, промаршировали по центральной улице и остановились у большого красочного шатра, громко грохнув сотней древков пик и алебард о землю. Из шатра нам навстречу вышло несколько человек в богатой одежде.

– Ник, рад видеть тебя в добром здравии, – начал разговор высокий, черноволосый, но уже седеющий мужчина лет пятидесяти. – Все так же скучаешь дома?

– Приветствую, Зигфрид, – ответил с легким полупоклоном Ник своим хрипловатым голосом. – Ты же знаешь, что с годами старики только мешают молодым своими советами и поучениями, а вы все ещё меня терпите.

– Добро, – согласился Зигфрид. – Проходи в шатер, поговорим о деле. Люди твои могут разместиться в северной части лагеря, там для вас расчищена площадка, сориентируйтесь по палатке твоего старого приятеля.

– Хендрик? Он уже здесь? – удивленно спросил Ник, слезая с коня.

– Да, – подтвердил Зигфрид, жестом приглашая Ника в шатер. – Они прибыли два дня назад.

Ник передал поводья помощнику, коротко кивнул ему и направился в палатку вслед за Зигфридом. Помощника звали Роджер. Он крикнул команду: «На плечо!» – и мы, вскинув оружие, последовали за ним к месту нашей стоянки.

Имя приятеля Ника кольнуло меня. Тот ли это Хендрик, о котором говорил отец, или нет? Друг гауптмана, знакомый с самим командующим кантональным контингентом? Тогда мне это показалось странным, и я подумал о том, что это просто совпадение.

Мы прибыли на площадку и принялись разгружать телеги, когда те опустели, их отогнали в сторону к стоянке остального обоза, вместе с ними уехали и возничие.

Сумерки начали сгущаться. Ник пришел в расположение фенляйна и собрал всех кнехтов вокруг себя.

– На сегодня все передвижения и приказы закончились, всем отдыхать, – объявил он. – Завтра для вас начнется подготовка к войне. Капралам собраться около моей палатки через десять минут, я дам указания по распорядку дня. Вопросы есть?

Солдаты переглянулись и активно замотали головами. Только один рослый мужик с большой и густой бородой, приподнявшись на цыпочки, выкрикнул:

– А пожрать дадут?

Ник равнодушно посмотрел на крикуна и сухо ответил:

– Дадут, ужин через час, капралы вам все объяснят.

После этих слов он развернулся и пошел по направлению к палатке, которая служила ориентиром для Роджера, когда тот искал место для постановки лагеря.

От группы людей, сидящих рядом с костром, отделилась высокая фигура и, раскрыв руки, направилась к Нику, заключив того в объятия. Увидев приближающегося гостя, остальные тоже встали, и седина Ника скрылась за широкими спинами незнакомой компании.

Отведя взгляд от встречающих Ника, я вернулся к своим делам. Роджер распределял места для палаток, поочередно тыкая пером в толпу капралов перед собой и затем указывая на место, выделенное выбранному отряду. Нам досталась площадка в самом дальнем углу, на самом краю лагеря, куда мы все гурьбой и отправились за Альбрехтом и стали ставить палатку в лучах заходящего солнца.

Спустя почти час суеты и ругани лагерь был поставлен. На весь фенляйн приходилось двадцать три палатки на десять человек каждая, но, как уже было понятно по вчерашнему разговору Альбрехта, пришлось ютиться плотнее.

После размещения мы разожгли костер, поставили оружие в специфическую конструкцию, называемую «пирамидой», и стали дожидаться возвращения Альбрехта с инструктажа.

Ханс сидел рядом, молча смотря на костер, Крис внимательно слушал, о чем говорят наши новые боевые товарищи, но вступать в дискуссию не решался. Я же размышлял о доме и своих родных.

Я никогда не отлучался из дома больше чем на пару дней. Сейчас прошло уже три, и мне начало не хватать того уюта, который дарит родной дом и близкие люди рядом. Несмотря на то, что я прекрасно понимал цель своего похода и его необходимость, а также на наличие множества людей вокруг и гула тихих переговоров, легкая тень одиночества и грусти накрыла сердце.

Из раздумий меня вывел командный голос Альбрехта, который возвестил о том, что нас ждет ужин и нам стоит поспешить. Дружной гурьбой мы направились к кантине16, цепочке шатров с длинными столами и лавками внутри, расположенной на другой стороне центральной аллеи.

Утолив голод копченым мясом, пивом и куском свежего хлеба, я обнаружил, что печальные мысли из головы немного выветрились и на мир стало приятнее смотреть, он потихоньку наполнялся оптимизмом и верой в успешное завершение этого приключения.

Мы долго еще сидели под навесом, попивая пиво и слушая разговоры солдат вокруг, пока окончательно не стемнело и лагерь не окрасился желто-оранжевым отсветом костров.

Меня окончательно разморило, и я решил пойти укладываться спать. Предложил это сделать Хансу и Крису, Ханс согласился, а Крис остался сидеть с остальными, пытаясь, по всей видимости, стать своим среди них.

– О чем думаешь? – спросил я Ханса, пока мы шли к палатке.

– Да так, странно все это как-то, – ответил он нехотя.

– Что именно?

– Ну-у, – протянул он, – мы вроде как в отряде. Но при этом старшие товарищи нас как будто не замечают, не обратил внимания?

Я задумался.

– Да, я тоже заметил, – подтвердил я. – Но, знаешь, здесь вообще похоже никому до нас дела нет.

– Это точно, – подтвердил мои мысли Ханс. – Я понимаю, что мы зелень, но все равно чувствую себя немного не в своей тарелке, как чужой.

– Ну, мне можешь об этом не говорить, – вспомнил я недавние события по изъятию у меня снаряжения.

– Ну да, – понимающе посмотрел на меня Ханс. – Ладно, обвыкнемся, просто первый раз так надолго от дома отлучаюсь, непривычно.

На страницу:
8 из 11