Точка невозврата. На линии огня

– Мы жили в Приречном, на Юго-Востоке. В наш дом попал снаряд, прилетел со стороны карателей. Муж погиб на месте. Меня ранило в ногу. Я была на восьмой месяце. Меня отвезли в больницу. Еле спасли. Сделали кесарево. Мне и моей дочке повезло…

– И где твоя младшая дочка? – прищурился Николай. – Ей же чуть больше года? Если я все правильно понял!

– Она сейчас в яслях. За все платит наша контора. Наша Саша нашла меня, вывезла сюда, пристроила на хорошее местечко.

– Наша Саша? – сощурился Николай.

– Да! Наша Александра Валентиновна. Ее все так называют, кто ее знает. Вы сами-то знаете Нашу Сашу?

– Знаю… – кивнул Плющ. – Мы сегодня виделись…

Говорить о том, что он ее давно и очень хорошо знает, Николай не стал. Он снова дотронулся до Леночки, погладил ее бедро, нежно провел пальцами по его внутренней поверхности.

– Ты хочешь еще? – спросил он негромко.

– Хочу! – встрепенулись, очнулись женские глаза. – Хочу!

– Я тоже хочу… – потянулся мужчина к женским губам.

До конца обеда у Леночки оставалось всего минут десять, они собирались в суетливой спешке, торопливо одевались. Особо даже не задумываясь, Плющ машинально отсчитал половину от оставшихся у него наличных денег, оставил стопочку на столе.

– Если хочешь, приходи вечером! – выдохнула Лена потоком горячего воздуха. – Я познакомлю тебя с моими дочурками…

– Я приду…

– Не провожай! Не хочу, чтобы Тамара тебя заметила!

– Как скажешь…

Николай Иванович неторопливо шел к дому, где поселилась Саша, тщательно все обдумывал. Лена ему понравилась. Она не была похожа на Сашу, но она в то же самое время в корне отличалась и от Ангелы, его бывшей любовницы, и от Маши Белых, второй его жены, бросившей его и разведшейся с ним, когда он промотал все деньги и все свое состояние. Лена была другой, какой-то особенной, к ней тянуло, хотелось снова увидеть ее…

Около пяти вечера во дворе появились Ваня и Валя. Они сразу направились к нему, из чего Плющ заключил, что за ним наблюдали из окна, Саша его видела и направила детей прямо к нему.

– Здравствуй, Валечка! Здравствуй, Ванечка! – присел Николай Иванович перед детьми, заключил их в крепкие объятия. – Как я рад вас видеть, мои Котики! – потекли слезинки по его щекам. – Я уже думал, что больше никогда вас не увижу! Вы уехали, а я не находил себе места! Котики мои! Ангелочки мои…

– Мама сказала нам, что мы можем с тобой погулять, – произнес негромко Ваня, поднял глаза, посмотрел на Плюща.

– Котики, скажите мне, что вам нужно, мы пойдем сейчас и все купим! – смотрел Николай Иванович на мальчиков, тихонечко утирал слезы и никак не мог на них насмотреться. – Ну же, Котики! Я с огромной радостью куплю все для вас!

– Дядя Коля, ничего нам не надо! – мотнул Ваня головой. – Мама-кошка и Большой Котик хорошо зарабатывают. У них сейчас хорошие зарплаты! Мы больше ни в чем не нуждаемся! У нас все уже хорошо! Мама-кошка больше у нас не болеет! Большой Котик к нам вернулся с войны! Спасибо, дядя Коля, нам ничего не нужно! Честное слово! Я не обманываю тебя…

На глазах у мужчины снова навернулись слезы. Старший пацан вырос, рассуждал по-взрослому. И он из-за своей глупости упустил все, пропустил мимо себя, отдалился от детей, стал им чужим. Он им попросту больше уже совсем не нужен…

– Но мороженым я могу вас угостить? – покачал Плющ головой. – Помните, как раньше мы все уплетали мороженое…

– Мороженое мы с удовольствием! – сверкнул Валечка сильно обрадованными глазами. – Идем, дядя Коля, мы покажем тебе одно классное место! Там подают наше любимое…

Смахивая с ресниц влажные капельки, мужчина смотрел на то, как мальчики охотно поедают мороженое, с тоской думал о том, что жизнь у него проходит, что ничего хорошего за душой у него нет и, скорее всего, никогда уже не будет. И он все себе испортил. Ему надо было обеими руками держаться за Сашу, за ее Котиков, а он лишь строил им пакости и всячески гадил. Вот и пришло за все его дела и делишки закономерное наказание.

Завибрировал телефон, и он ответил. Звонила Настасья.

– Коля, ты нашел наших Котиков? – спрашивала она.

– Нашел! – ответил он коротко.

– С ними все хорошо? – свербело в его ухе настойчивым голосом Медведицы. – Они в порядке?

– Да! – кивнул он и посмотрел на мальчиков.

– Точно все хорошо? – ударило по уху набатным звоном.

– Да! Я сейчас с ними сижу в кафе, мороженым кормлю!

– Назови мне адрес! – потребовала Настасья.

– На кой он тебе, старая ты кошелка? – удивился Плющ.

Вытянувшие уши пацаны с радостью услышали ее ответ:

– Я сижу в такси, пулей к вам подлечу!

– Чё-чё-чё? – едва не поперхнулся Плющ ошарашенной слюной. – Ты совсем сбрендила, старая калоша, на старости-то лет!

– Адрес назови, аспид, и сиди, давись своим мороженым!

– Это рядом с вокзалом…

Через пару минут в кафе ураганом ворвалась и заполнила собою все пространство страшно взволнованная Медведица.

– Котики мои! – пробасила она. – Ангелочки мои!

– Тетя Настя! – вскочили пацаны со стульчиков, бросились к ней навстречу. – Тетя Настя…

И снова у Плюща острым лезвием резануло по сердцу. Несмотря ни на что, но Настасье Петровне каким-то образом все же удалось сохранить теплые и доверительные отношения с мальчиками, а он этого не смог, не сумел или не захотел…

Прямиком из кафе Настасья повела мальчиков в ближайший торговый центр и накупила им целую гору подарков, приобрела два складных велосипеда. Велики на месте собрали, упаковали и нагрузили на них все покупки…

Саша стояла у окна, смотрела на двор, выглядывала Котиков. Но дети все не шли и не шли, где-то они сильно задерживались. Увидев рядом с ними Настасью, она протяжно охнула.

– Сашенька, что с тобой? – подскочил к ней Котэ.

– Сам посмотри! – показала Саша глазами.

– Понятно! – хмыкнул Гиоргадзе. – Медведица не выдержала, сама к нам притопала! Ну, иди, ставь чайник! Будем мы гостей наших встречать, медом их угощать…

– Сам чайник поставишь! – рванула Саша к двери.

Стремглав спустившись по лестнице, она выскочила во двор, порывисто бросилась навстречу родственнице Плюща, попала в широкие объятия Настасьи Петровны.

– Ну, будет тебе, милая моя Сашенька, не плачь! Не плачь, Сашенька, не плачь! – приговаривала женщина, а у самой по щекам ручьем текли крупные и отборные слезы.

– Настасья Петровна! Настасья Петровна! – уткнулась Саша лицом в покатое женское плечо. – Как мы все соскучились по вам! Простите, что уехали, ничего вам не сказали! Мы…

Почувствовав себя лишним, Плющ развернулся и потихоньку ушел. Не удержался он, обернулся, посмотрел назад. Ванечка смотрел ему вслед и украдкой помахал ручонкой, резко повернулся, побежал вслед за остальными, среди которых Плющу самому места не находилось в силу определенных причин и обстоятельств…

Настасья Петровна заметила его уход, кинула быстрый взгляд на Сашу, хмыкнула, но ничего не сказала на то, что Сашенька сделала вид, что ничего странного не произошло. Впрочем, ничего странного и не случилось. Желанным гостем в этом доме Плющ не был, никто особо не огорчился его уходу по-английски.

– Чувствуется, Саша, что ты лучше стала жить! – обследовала Медведица всю квартиру, провела тщательную ревизию. – Хороший ремонт, приличные вещи! Чашки у тебя, наконец, появились, что не стыдно и за стол человека пригласить! Помню, как-то ты меня, Саша, угощала из армейской кружки!

– Да будет вам, Настасья Петровна! – пунцовела всем лицом хозяйка, горели у нее ушки. – Чего былое вспоминать!

Медведица подошла к пианино, откинула крышку, пробежалась пальчиками по клавишам, прислушалась к звучанию.

– Откуда, Саша, у вас это чудо? – повернула она голову к хозяйке. – Этот инструмент стоит бешеных денег!

– Стоял уже в квартире! – хмыкнула Саша. – Костенко купила, привезли из Швейцарии.

– И как она поживает? – прищурила Медведица пытливо один свой любопытный глаз. – Родила уже, небось…

Саша достала телефон, открыла галерею, показала снимок.

– Родила наша Кристинка пятого числа марта. Сына Ванечкой она назвала. В честь дяди своего, Ивана Тимофеевича…

– Настоящей глыбой был наш Иван Тимофеевич! – кивнула Настасья. – Такого Зама министра уже и днем с огнем не сыскать! Обмельчал народ! Думала, что муж Кристины со временем займет это место, но, видать, не судьба! Слинял наш Максим…

– Время нынче такое… – пожала Саша неопределенно плечом. – Лучше пока нашему Максу Петровичу оставаться в стороне, глянуть внимательно на все со стороны…

– Сыграй! – попросила Настасья.

Присев на стульчик, Саша пробежалась по клавишам:

Оглянись, незнакомый прохожий,Мне твой взгляд неподкупный знаком,Может, я это, только моложе —Не всегда мы себя узнаём…

Прикрыв глаза, Медведица слушала. Эту песню Николая Добронравова и Александры Пахмутовой очень любила исполнять мать Николая. Они пели ее вместе, и Настасья подхватила припев:

Ничто на земле не проходит бесследно,И юность ушедшая всё же бессмертна…

По Сашиной щеке тихо прокатилась изумрудная слезинка, Саша всхлипнула, но продолжила играть. Закрыла Саша глаза и играла, переживая те годы, когда ее молодость и юная красота ушли, безжалостно перемолотые тяжелой болезнью. Пришла похоронка на Котэ, и жизнь остановилась, и она тихо умирала…

Медведица своим мощным голосом тянула одна:

Как молоды мы были,Как молоды мы были,Как искренне любили,Как верили в себя…

Подошел Котэ, подпел вместо жены:

В небесах отгорели зарницы,И в сердцах утихает гроза.Не забыть нам любимые лица,Не забыть нам родные глаза…

Перестав играть, Сашенька бросилась в объятия любимого мужа, впилась в его губы жарким поцелуем. Котики стояли рядом, громко хлопали мальчики в ладоши. Когда их мама и папа целуются, все у них дома хорошо и прекрасно…

Остановившись возле дома, где Леночка снимала квартиру, Николай Иванович постоял в нерешительности, шагнул в подъезд.

– Я думала, что сегодня ты больше не придешь! – открыла ему дверь и улыбнулась Леночка.

– Почему? – прищурился Плющ.

– Ты свое получил, – передернула Леночка плечом, – хорошо за все заплатил. Чего еще нужно много повидавшему в своей жизни и хорошо обеспеченному мужику…

– А поговорить? – хмыкнул Николай.

– Хочется человеку поговорить по душам? – наклонила Лена чуть голову набок, посмотрела на него внимательнее.

Выдержав паузу, мужчина кивнул и сказал:

– Хочется…

Нежно проводя пальцами по обнаженной женской коже, Николай с немалым для себя удивлением вдруг заметил, что близкое общение с практически незнакомой ему Леной неожиданно принесло столь необходимое ему душевное успокоение. С ней ему было душевно хорошо и умиротворенно спокойно.

– Знаешь, а наша Саша раньше мне была женой… – признался он в темноте. – Не хочу я тебя обманывать…

– Я знаю! – услышал он в ответ. – Тамара мне сказала. Она догадалась, что я подцепила тебя и повела к себе.

– Что еще она тебе сказала? – нахмурился Плющ.

Ему показалось, что именно сейчас вся их идиллия закончится, рассыплется все прахом. Если старшая сестра Котэ правдиво все Лене поведала, то делать ему тут совершенно будет нечего.

– Практически больше ничего! – усмехнулась девушка.

Она совершенно правильно поняла его внезапно возникшую, на первый взгляд, будто бы и из ничего тревогу. Мужик испугался за то, что она о нем все прознала, выведала всю его подноготную.

Тамара откровенно и по-дружески предупредила ее насчет него, предостерегла от опрометчивых шагов, но в конце пояснила, что все равно решать ей самой, самой ей делать свой выбор.

– Точно? – прищурился Плющ.

Женская рука успокаивающе дотронулась до его щеки, нежно и ласково накрыла, из темноты послышался ровный женский голос:

– Точно. Сказала она мне только, чтобы я не строила насчет тебя далеко идущих планов, что ты раньше был очень богат, а сейчас у тебя практически ничего нет за душой. И весь твой внешний лоск – это всего лишь остаток былой роскоши!

– А ты? – поморщился мужчина.

– А я предлагаю тебе поселиться у меня, – ответила ему Лена. – Разделим квартплату на двоих! Я сама ни на чем не настаиваю. Если хочешь, спи отдельно. Я для тебя вторую комнату освобожу, положу детей с собой. Все, как ты скажешь и пожелаешь…

В женском голосе Николай уловил скрытое желание Леночки тем или иным образом установить с ним более доверительные, более близкие контакты, попробовать и построить с ним отношения. И это особо пришлось ему по душе.

– Я предпочту делить кровать с тобой… – ответил он.

– Тоже неплохой выбор! – сверкнули в темноте женские глаза, поймали на себя любопытный лунный лучик, осветились в нем.

Узкая ладошка потянула его руку к почти детской груди, и он с особой нежностью дотронулся до напрягшихся комочков…

Для Саши не стало секретом, что Николай поселился у одной из их сотрудниц. Как-то Стриж встретила ее в коридоре, вспыхнула вся лицом, быстро отвернулась в сторону.

– Елена Павловна! – дотронулась Сашенька до ее плечика. – У нас или у вас появились какие-то проблемы.

– Николай Иванович и я… – опустила Леночка голову еще ниже. – Понимаете! Но если вы…

– Все в порядке, Леночка! – улыбнулась Саша. – Главное, чтобы ваши личностные отношения не отражались на нашей работе…

Работа забирала у них все их силы и всё их время. Сашенька то и дело кидала на Плюща пристально изучающие взгляды, но Коля не ломался от тяжкого труда, не жаловался. Глаза у него перестали все время настороженно бегать и постепенно успокоились.

В перерывах между поездками он приходил и долго гулял с Котиками, рассказывал им много интересного, и мальчики снова стали проводить с ним много своего времени…

Глава 5. У ополченцев

Конвои с гуманитарной помощью уходили на Юго-Восток едва ли не каждую неделю. Ближе к лету Котэ лицом к лицу столкнулся с Гришей Лапшиным. Радости от встречи не было предела.

Саша хорошо знала Лапшина, так как Гриша очень долго таскался за Дашкой Чиж, и искренне была рада встрече с ним. Григ, увидев Котэ, ошарашенно замер, перестал дышать.

– Гиоргадзе? Котик? Котэ! – прошептал Лапшин. – Костя, я не верю своим глазам! Нам сказали, что ты погиб! Досталось тебе! – не смог Гриша без содрогания смотреть на обезображенное страшным шрамом лицо давнего друга.

– Главное, что я жив! – усмехнулся Котэ и махнул рукой жене, подзывая ее к себе. – И Саша моя жива! Сашенька, иди к нам!

– Саша? Сашенька? – ахнул Григ. – Сашенька! – бросился он к ней навстречу, подхватил на руки, закружил. – Сашенька! Наша Сашенька! Как я рад снова видеть тебя, Саша! Наша милая и добрая Саша! Постой, Сашенька! А это не тебя ли, Сашенька, прозвали у нас Нашей Сашей? Уж больно ты похожа на ее описание!

– Ее-ее! – кивнул Котэ. – Врать тебе не станем…

В подвале, оборудованном под убежище, накрыли стол. Глянул Лапшин на появившегося в узком проходе Плюща, неприязненно поморщился, не скрывая едкого раздражения, брякнул:

– А этот чего приперся? Нагадил вам! Гоните его! Кончилось их время! Гоните генштабиста прочь! Пошел вон, полковник!

– Григ, остынь! – посмотрела Саша на него строго. – Николай работает с нами! Хорошо он работает! К тому же, как оказалось, он мне приходится довольно близкой родней! Так что, Николай с нами останется и никуда не уйдет…

– И что, ты его простила? – прищурилась, посмотрела на Плюща Маша, боевая подруга и законная жена Лапшина. – Вспомни, что из-за него для тебя устроили в 68-ой бригаде! Тебя же хотели размазать по стенке, смешать тебя с кучей дерьма…

Саша все прекрасно помнила. Но того, что случилось, назад уже не вернуть, по-другому и как-то иначе не прожить. К великому их сожалению, история у них сослагательного наклонения не имела. Потерев лоб ладошкой, она твердо и безапелляционно заявила:

– Мы просто без всякого обсуждения перевернули эту страницу! Что было, то быльем поросло! Проехали и позабыли…

Котэ слушал, что говорила его жена, не вмешивался. Если Саша так решила, значит, они не будут ворошить прошлое, старательно и изо всех сил дуть на тлеющие угли и с ожесточением плеваться кипящей слюной и шипящей ядовитой гадюкой желчью.

Поймав утверждающий кивок жены, Гиоргадзе быстро сбегал к броневику, вытащил из тайничка пару литровых пузырей водки, выставил их на стол. Не каждый день они встречали своих хороших и давних друзей. А столько всего хотелось услышать и узнать…

Выпили за встречу, закусили. Саша прижалась к мужу, обняла его правой рукой, глянула на Лапшина, попросила:

– Ну, Григ, расскажи, с чего ты вдруг ополчился…

– Да я… – пожал Гриша неопределенно плечом, посмотрел на жену, встретил ее любящий взгляд. – В общем…

Лапшин служил на Юго-Востоке. Туда он попал после того, как окончил Центральные курсы, получил майорскую должность. Когда началась Смута, Григ перешел на сторону ополченцев, со временем он показал себя, сколотил свой батальон, стал комбатом…

– И как ты решился, – дотронулась Саша рукой до его плеча, – как ты решился перейти на сторону мятежного народа?

– Да я… – потер Григ задумчиво переносицу.

Получив приказ от командира сводного батальона на атаку занявших перед ними оборону ополченцев, Лапшин собрал всех офицеров и откровенно поделился с ними своими мыслями:

– Это, господа офицеры, не враги залегли перед нами в окопах. Это такие же наши люди! Они не согласились с тем, что радикалы устроили государственный переворот, выразили свой протест. Они просто отказались подчиняться незаконной власти, выступили против узурпаторов. Я не выполню приказ и перейду на их сторону. Каждый из вас волен сделать свой собственный выбор! Через десять минут те, кто со мной, уходим колонной с поднятым белым флагом. Те, кто решил остаться и выполнять преступный приказ, те остаются, ждут нового приказа от комбата…

Лапшина в бригаде уважали, и никто в спину ему не стрелял. Вместе с ним на сторону ополченцев перешло около семи десятка из двухсот прибывших на фронт военнослужащих.

Гриша позвонил Маше и честно ей во всем признался:

– Извини, Маша, но иначе поступить я не мог!

– Григ, ты все сделал правильно! – услышал он в ответ. – Я и не ждала от тебя ничего иного и другого!

– Прости, Маша, я подставил тебя и наших детей! – покаялся он. – У вас из-за меня начнутся большие проблемы!

– Прорвемся, Григ! – зазвенел в его ушах Машкин голос, вселил в него надежду и спокойствие за их совместное будущее. – Нас они ни за что не достанут! – выкладывала жена перед ним потрясающие по своему содержанию новости. – Я с детьми уже в Минске! Потом мы полетим в Брянск! За нас ты не переживай и не беспокойся! Я тебя, Григ, сама найду…

Машка через Белоруссию перебралась в Брянскую область. Там она на время обосновалась. Через неделю подъехали ее родители, и тогда Маша, оставив детишек на попечении деда и бабки, двинула на поиски ополчившегося против карателей мужа…

Машу Саша помнила по 68-ой бригаде, где служил Котэ, куда она тоже приехала служить. Только тогда еще Маша была замужем за ротным Саввой. Не сложилось у Маши с пьяницей и дебоширом, и она бросила Геннадия после того, как ее муж на пару с лучшим дружком жестоко надругался над Людой Галкиной.

Обсудив случившееся с прокуроршей Осадчей, поняв, что дело спустят на тормозах, Маша отправилась на гауптвахту, ее пропустили к камере, где сидели начштаб третьего батальона Сыч и его подельник Савва, ее пока еще законный муж.

– Я, ё моё, уезжаю с сыном домой, к моим родителям! – заявила она твердо и решительно поджала губки.

– А как же я? – выдавил-извергнул Савва с надрывом из себя жалкий крик его мерзкой душонки. – Ты что, меня кидаешь? Меня же живьем без тебя сожрут! Накинется на меня вся волчья рать! Я без тебя и дня один не проживу!

– Живи один, как хочешь! – поморщилась Маша, окинула мужа презрительным взглядом. – Нас для тебя, Гена, больше, ё моё, не существует, и ты для нас больше не существуешь! Попробуй и послужи, ё моё, без телефонных звонков моему отцу, долбаный и конченый ты карьерист…

– Маша! Маша! – кинулся Савва к ней, бухнулся на колени. – Не уезжай! Не бросай меня! Я без тебя пропаду…

– Это меня, Гена, больше уже не интересует, – пожала женщина безразличными плечами, развернулась и ушла.

В городе Маша неожиданно встретилась с Григом Лапшиным, от которого-то она и родила сына Игорька, о чем даже себе девушка ночью и под одеялом и то боялась честно и во всем сознаться.

Маша увидела идущего ей навстречу Лапшина, сердечко ее екнуло. Машенька не была готова к встрече с Григом, она сильно перепугалась. Лапшин ей всегда нравился, а она его в свое время бортанула, поменяла на другого, более наглого и смелого, взявшего ее неотразимым напором, искрометным юмором и ловким умением все быстро и легко превращать в шутку.

Конечно, по сравнению с Саввой, Лапшин сильно проигрывал. По характеру Лапшин был спокоен, где-то застенчив и несколько робок в общении с девчатами, а вот Генка Савва кидался на девчат кавалерийской атакой, окружал их вниманием, кружил им голову горячей настойчивостью и неуемной энергией.

Прошло три года, Маша, наконец-то, поняла, что в те самые дни совершила самую большую ошибку, выбрала совсем не то, что ей больше всего нравилось и чего она в душе желала…

– Ё моё! – прищурилась саркастически Маша. – Какие люди в Голливуде! Одни и без охраны! Чё приперся, ё моё? Я тебе сто лет назад говорила, чтобы ты навсегда исчез у меня с горизонта! Еще раз, ё моё, тебе повторить? Еще раз мозги тебе прочистить…

– Машенька! – оторопел Лапшин от столь враждебного отпора. – Ты чего? Я же плохого тебе ничего не сделал!

– Сделал ты мне, ё моё, не сделал! – поморщилась неприязненно молодая женщина. – Какая мне разница! У меня, ё моё, от тебя одно сплошное несварение желудка! Иди-ка ты лесом, ё моё, куда шел! Не отравляй, ё моё, атмосферу рядом со мной…

Превозмогая себя, давя в себе желание дать по тормозам, уйти потихоньку и на цыпочках в сторону и вмиг задать стрекача, Гриша дотронулся до Машиной руки, попытался заглянуть в ее прячущиеся от него глаза и негромко заговорил:

– Маша, скажи мне правду, и я больше, если ты этого не захочешь, никогда не подойду к тебе!

– Ну, ё моё? – сощурила по мужу Савва один глаз.

– Ты… это… родила от меня? – выдавил Лапшин из себя.

– Чего-чего? – замерла Машенька, раскрыв рот и остолбенев, почувствовала, как у нее перехватило дыхание. – Ты с дуба, что ли, ё моё, Лапшин, рухнул? Белены объелся? Как ты мог, ё моё, вообще до этого сумасшествия додуматься?

– Ну… мы же… с тобой… этого… самого… – мямлил Гриша и переминался. – Котэ мне намекнул, что твой сын…

– Иди ты, ё моё, придурок, в баню! – огрела девушка Гришу со всего размаху растопыренной ладошкой по щеке, второй еще от всей души добавила, резко развернулась и убежала.

Потирая щеку, Гриша смотрел ей вслед и улыбался. До него не сразу, постепенно, но дошло, что своим вопросом он угодил в самую точку. Иначе бы Машка столь бурно не отреагировала бы, осыпала бы его саркастическими насмешками и подвергла бы обструкции по самой полной программе. И не более того!

И ее неподражаемое «ё моё» он слышал от Машки только тогда, когда что-то страшно выводило ее из себя.

А что еще могло вывести девушку из себя? Само его появление перед нею. А вопросом своим он буквально ее добил и раздавил, за что и схлопотал парочку смачных похлопываний по щеке.

Следуя в кильватере за Машей, он с улыбкой наблюдал за тем, как она шла и жестикулировала руками, вскидывала их вверх, протестующе выставляла их перед собой.

Минут сорок стоял Лапшин под ее окнами и дождался. Тень за занавеской приблизилась, появилась узкая щелка, и в ней он увидел Машины глаза, их взгляды встретились, щелка пропала…

А потом была драка, которую устроил Савва, приехавший через несколько дней, чтобы объясниться с Машей. Сильно выпивший, он начал распускать руки. Григ встал на ее защиту, и после этого она открыла всю правду Лапшину, и они через полгода поженились, а еще через годик родили дочку-лапушку…

Маша нашла своего мужа, вступила в ряды ополченцев. Она прекрасно стреляла, стала снайпером. А ее бывший муж Савва воевал на другой стороне, принимал участие в АТО. Геннадий добровольно изъявил желание участвовать в карательной операции, написал рапорт, чтобы его перевели в действующую армию.

После того, как он и его начштаб Сыч зверски изнасиловали сержанта-сверхсрочника Галкину, избили ее до полусмерти, чтобы не придавать делу огласки, их наказали в дисциплинарном порядке. Савву сняли с роты, кинули на остров Гадючий сменным дежурным по РЛС, капитана Сыча назначили начальником дальнего полигона.