Зеркало Эхо: Проклятие тринадцати отражений

– Она ваша родственница? – архивариус щёлкает языком, звук эхом отражается в трубке. – В архиве есть аудиозапись… вызов пожарных. Слушайте.

Шипение, затем вой сирены, и голос, обожжённый страхом: «Она здесь! В зеркале! Тушите не огонь – тушите меня!» Визг – будто режут стекло – и тишина. На столе факс выдаёт последний лист: план кинотеатра с 13-ю зеркалами в фойе. Одно помечено «XIII» – его контур повторяет форму ключа в кармане Марии.

– Ключ… – Элиза возникает в отражении окна, её пальцы обвивают горло Марии через стекло. – Ты нашла недостающий фрагмент. Теперь цикл замкнётся.

Дневник захлопывается, отрезая прядь седых волос. Они падают на фото Лидии, сливаясь с её причёской. Где-то вдали бьют часы, и с каждым ударом лицо Лики в рамке стареет – морщины расползаются, как трещины по стеклу, пока она не превращается в Даму в вуали.

– Приди в «Эхо», – шепчет архивариус, и трубка наполняется ртутью, вытекающей на пол. – Сожги платье. Сожги нас всех.

На стене тень от Марии удлиняется, обретая кринолин и шляпку с вуалью. В руке – ключ №13, который вставляет себя в трещину на фото, открывая портал в зеркальный дым. Где-то в глубине, сквозь годы, кричит Лидия… или это Лика? Или это её собственный голос, запертый в 1929 году?

Ртутная анестезия

Холодильник гудит, как раненый зверь, его дверца приоткрыта ровно настолько, чтобы сквозь щель сочился сизый пар. Мария тянет за ручку – металл обжигает пальцы, оставляя отпечатки, похожие на ртутные ожоги. Внутри, вместо еды, рябит лес стеклянных пузырьков, подвешенных на ледяных крючьях. Каждый наполнен живым серебром, которое бьётся о стенки, оставляя царапины в виде цифр: 1925, 1929, 2025. На дверце магнитом в форме змеи прилеплена записка, её буквы выжжены кислотой: «Они заменяют кровь. Чтобы не видеть правду».

– Ты уже пробовала? – голос Лидии звучит из морозильной камеры, где иней складывается в её силуэт. – Глотаешь, и боль уходит. А с ней – годы. Память. Страх… – Её рука изо льда тянется к пузырьку, но тот лопается, обрызгивая Марию брызгами.

Капля ртути попадает на запястье – кожа немеет, синеет, покрываясь сеткой вен, как у трупа. Мария вскрикивает, стирая жидкость, но металл въедается в поры, рисуя под ногтями узор из дат. Внезапно все пузырьки замирают, а затем начинают синхронно пульсировать, наполняя холодильник мерцанием. В отблесках – Лика в платье 20-х, её лицо наполовину скрыто вуалью из ртути.

– Не верь ей, – шепчет Лика, вытекая из трещины в стекле пузырька. – Это не лекарство. Это петля… – Её голос прерывается, когда Мария невольно касается другого сосуда. Тот взрывается, окутывая лицо серебристым туманом.

Вдруг в глазах вспыхивает киноплёнка: Элиза в чёрном платье кормит Лидию ртутью с ложки, а та, смеясь, выдыхает облака пара. «Теперь ты не состаришься», – говорит Дама, вонзая ключ №13 в её грудь. В месте прокола – дверца миниатюрного зеркала.

– Чувствуешь, как время замедляется? – Элиза возникает за спиной, её дыхание обжигает шею Марии. – Скоро ты перестанешь замечать, как волосы седеют, как кожа стекает с костей…

Мария хватает пузырёк, швыряя его в зеркало на стене. Стекло бьётся, и ртуть, смешиваясь с осколками, формирует карту лабиринта. Ключ №13 на её шее нагревается, указывая на пропущенное зеркало – то самое, где Лидия, уже седая, бьётся в истерике, царапая стекло когтями.

Холодильник захлопывается сам, отрезая палец Марии. Кровь, смешанная с ртутью, стекает на пол, рисуя циферблат. Стрелки из волос показывают 23:00. Где-то в глубине морозилки слышен смех, а на полке материализуется платье 20-х – пропитанное ртутью, с билетом в кинотеатр, торчащим из кармана, как язык.

– Надень и присоединись к нам, – бормочет платье, его рукава обвивают её талию, прилипая к обожжённой коже. – Или хочешь, как Лидия, гнить заживо в архивах времени?

Мария вырывается, оставляя клочья кожи на бархате. В разбитом зеркале её отражение уже носит вуаль, а за спиной – тень с ключом, готовая вонзить его в отметину XIII на шее. Ртуть с пола поднимается, формируя фигуру Лидии, которая кладёт ледяную руку ей на плечо:

– Выпей. И ты увидишь… мы все здесь. – Она указывает на холодильник, где теперь вместо пузырьков – головы женщин в платьях 20-х. Их рты открыты в беззвучном крике, а вместо глаз – бурлящие ртутные колодцы.

Плёнка расплата

Гостиная пропитана запахом прогорклого целлулоида – плёнка столетней давности свисает с потолка гирляндами, цепляясь за волосы Марии липкими полосами. Проектор, чугунный монстр с ржавыми шестернями, плюётся искрами, когда она запускает механизм. Свет лампы пробивается сквозь пыль, рисуя на экране из простыни женщину в вуали: её нож, изогнутый как серп луны, бьёт по зеркалу, и стекло лопается, выплёскивая ртутные брызги.

– Ты следующая, Элиза, – голос за кадром шипит, как масло на раскалённой сковороде. Мария вцепляется в ручку проектора – металл обжигает ладонь, оставляя узор в виде ключа №13. На экране Дама поворачивается, и вуаль на миг прилипает к лицу Марии, обнажая под ней лицо Лидии. «Она нас обманула! – кричит Лидия с плёнки, её платье 20-х плавится, превращаясь в ртутные змеи. – Ключ в колодце! Вырви его, пока…

Звук обрывается. Плёнка рвётся, и в тишине капанье ртути с потолка звучит как метроном. Мария поднимает лицо – капли падают ей на веки, застывая серебряными слезами. Она проводит пальцем по коже, и слепок слезы крошится, обнажая под ней морщины.

– Нравится наш спектакль? – Элиза выходит из тени проектора, её пальцы вплетены в киноленту вместо волос. – Лидия так же смотрела перед тем, как стать… мной. Она дёргает за плёнку, и на экране возникает Лика: сидит в кинотеатре, её волосы седеют кадр за кадром, а в руке – билет с надписью «XIII».

Мария хватает нож с экрана – лезвие оказывается ртутным, течёт по руке, прожигая рукав. На полу лужа металла оживает, формируя зеркало. В отражении: она сама в платье 20-х, с ключом в груди, а за спиной – тринадцать женщин, чьи шеи переплетены плёнкой.

– Разбей его! – орёт Лидия из проектора, её голос рвёт динамики. – Иначе ты станешь звеном в цепи!

Нож выпадает из рук, вонзаясь в экран. Простыня рвётся, и из дыры хлещет ртуть, затапливая пол. В бурлящей массе лица: Лида-1929, Лика-2025, сотни Элиз в вуалях. Они тянут руки, цепляясь за подол Марии.

– Слишком поздно, – смеётся Элиза, разматывая плёнку как петлю. – Ты уже часть фильма.

На потолке ртуть собирается в циферблат. Стрелки – из седых волос Марии – сходятся на полуночи. В последнем кадре на экране она видит себя, бьющуюся в зеркале, а Дама в вуали ставит штамп «Конец» на её лбу, растворяясь в ртутной луже.

Тишину взрывает звон разбитого стекла. В углу, где стоял проектор, теперь зияет дверь с номером XIII. Из щели под ней сочится платье 20-х, пропитанное временем, а на воротнике – билет с её именем.

Зеркальный плен

Дверь захлопывается с грохотом разбитого колокола, и ржавчина с ключа №13 осыпается на ладонь Марии, как пепел. Она втискивает его в скважину, но металл крошится, оставляя в пальцах красные прожилки – словно ключ истекает кровью. За спиной шипит зеркало: в его глубине Лика бьётся в конвульсиях, её ногти царапают стекло, оставляя ртутные шрамы. Платье 20-х на ней пузырится, обнажая кожу, покрытую родимыми пятнами-змеями. Одна из них, чёрная гадюка с головой у горла, шевелится, шипя синхронно с её криком:

– Это не я! Она вдела меня в стекло, как жука в янтарь! – Лика бьётся лбом об зеркало, и трещины расходится, наполняясь серебром. – Смотри! – её рука тычет в угол отражения, где в тени стоит Элиза, надевающая вуаль из волос Марии.

Ртуть сочится из замочной скважины, обвивая лодыжки. Мария отскакивает, но жидкость тянется за ней, формируя кольца – ловушку удава. В зеркале Лика внезапно замирает, её лицо стареет на глазах: волосы седеют и выпадают клочьями, обнажая кожу черепа с татуировкой XIII.

– Она взяла моё имя, мое лицо… – шепчет Лика, теперь её голос звучит как голос Лидии из дневника. – Но ключ всё ещё в тебе. Вырви его!

Мария хватает подсвечник, швыряя в зеркало. Стекло бьётся, но вместо осколков – чёрные капли ртути, застывающие в воздухе шариками. В каждом – отражение: Лидия в горящем кинотеатре, Лика в платье с ртутными подтёками, она сама, с ключом, торчащим из груди.

– Ты не сбежишь, – Элиза проступает сквозь трещины, её рука тянется из зеркала. Пальцы – сплетённые из плёнки 1920-х – хватают Марию за шею. – Ты же видела плёнку. Все «Элизы» – это мы. Тени, отражённые в трёх зеркалах: прошлом, настоящем… – Её ноготь, острый как кинжал, вонзается в родимое пятно Марии.

Боль пронзает тело, и в глазах вспыхивает кинокадр: Лидия в дыму, прижимает к груди ключ №13, а её платье сливается с ртутью на полу. «Найди тринадцатое зеркало! – кричит она, но огонь пожирает слова.

– Оно здесь, – Лика внезапно появляется в осколках на полу, её рука указывает на потолок. Мария поднимает голову – ртуть стекает сверху, формируя зеркальную поверхность. В нём – лабиринт из тринадцати отражений, но одно, с номером XIII, разбито. В дыре виден колодец, где платье 20-х обвивает скелет с ключом в ребрах.

Дверь с грохотом распахивается, врывается ветер, пахнущий горелой пленкой. Мария бросается к выходу, но порог превращается в край зеркала. Она падает в отражение, а Элиза, смеясь, наступает на её распущенные волосы – они серебрятся, выдергиваясь прядями с кровью.

– Теперь ты везде, – шепчет Лика, уже сливаясь с ртутным силуэтом Элизы. – И нигде.

Зеркальный пол поглощает Марию, а дверь захлопывается, оставляя на месте ключа №13 лишь ржавое пятно в форме змеи.

Пар разорванного цикла

Сирена воет, как раненый зверь, и потолок разрывают струи ледяной воды, смешивающейся с ртутными лужами на полу. Пар поднимается клубами, мерцая ядовитым перламутром – каждая капля содержит лицо: Лидия в огне, Лика с ключом в горле, Элиза, пьющая дым из чаши черепа. Мария ползёт по полу, её пальцы проваливаются в липкую жижу, где волосы сливаются с ртутью в подобие жидких часов.

– Здесь! – шипит дневник, раскрываясь сам на странице с обугленным краем. Из переплёта выпадает конверт, запечатанный воском цвета запёкшейся крови. Буквы на нём шевелятся: «Для той, что стала зеркалом». Внутри – ключ №13, тёплый, будто только вытащенный из раны, и фотография. На ней Элиза Ворон стоит в центре круга из 12 зеркал, но её отражения – разные: в одном она ребёнок с седыми волосами, в другом – скелет в платье 20-х, в третьем – Лика с выколотыми глазами.

– Двенадцать дверей, тринадцатая – в тебе, – голос Элизы вырывается из фотографии. Чернила, которыми подписано фото, стекают, образуя ртутную лужицу с надписью: «Кто разобьёт последнее зеркало, станет новым сосудом».

Пар обжигает лицо Марии, оставляя на щеках узоры, похожие на трещины. Она поднимает ключ, и тот впивается в ладонь, выпуская щупальца ртути. Они тянутся к потолку, где вода и металл сплелись в гигантское зеркало. В отражении – комната, залитая огнём 1929 года, а в центре Лидия Сомова, прижимающая к груди тот же ключ.

– Вставь его в фото! – кричит Лидия из прошлого, её платье вспыхивает, но не горит – превращается в пар. – Разбей цикл, пока он не…

Грохот – потолок рушится, и вместе с плитами падает зеркало. Оно разбивается на 13 осколков, каждый из которых впивается в Марию. В ранах – отражения: Элиза, примеряющая её лицо; Лика, вырывающая себе язык с ключом; она сама, стоящая в круге из зеркал.

– Ты не уничтожишь нас, – Элиза возникает из пара, её вуаль теперь соткана из волос Марии. – Ты – новое звено. Красивое… гибкое… – Она касается седой пряди на плече Марии, и та превращается в ртутную змею.

Ключ №13 в руке начинает вибрировать, выжигая на ладони число XIII. Фотография вспыхивает, и зеркала на ней оживают: в каждом Мария видит себя, но в разных возрастах. В самом маленьком осколке – девочка в платье 20-х, которая бьёт кулаком по стеклу: «Не дай ей собрать все отражения!

Внезапно пар сгущается в фигуру Лики – её тело прозрачно, сквозь кожу видны ртутные часы. Она хватает Марию за руку с ключом и направляет к последнему осколку зеркала, где вместо отражения – дверь с гниющей табличкой «Эхо».

– Сейчас! – Лика впивается зубами в собственную вуаль, и та рвётся, выпуская чёрных жуков. Они облепляют ключ, превращая его в нож. – Убей наше отражение!

Мария бьёт лезвием по зеркалу-двери. Стекло трещит, из щелей хлещет ртуть, смешанная с пеплом. Элиза кричит, но её голос тонет в рёве огня из 1929 года. Фотография в руках Марии вспыхивает, и 12 зеркал на ней разбиваются одно за другим, а в тринадцатом – ключ превращается в девочку, которая берёт её за руку:

– Теперь беги, – шепчет Лидия-ребёнок, стирая родимое пятно-змею с шеи Марии. – Пока новые часы не начали тикать.

Пар рассеивается, открывая дверь в реальность. Но на пороге лежит платье 20-х – чистый бархат, без ртути. В кармане – билет с датой «Сегодня».

Отражение падения

Стекло бьётся с хрустом ледяных жил, осколки впиваются в ладони, смешивая кровь с ртутью, стекающей по рамам. Мария падает на пожарную лестницу – железо выгибается под ней, оставляя на рёбрах узор в виде ключа №13. Фото Элизы выскальзывает из кармана, прилипая к мокрой решётке. Ветер рвёт снимок, но лицо Ворон уже размыто, будто стёртое ластиком времени, кроме глаз – миндалевидных, её собственных, светящихся ядовитым блеском ртутных луж под ногами.

– Генетическое сходство… бред… – шепчет она, но голос Лидии вырывается из горла пузырями металла: «Она встроила себя в ДНК, как вирус! Ты – её архив! – Внезапно фото оживает – Элиза хватает Марию за запястье чернильными пальцами, её смех шипит, как вода на раскалённой плите.

Лестница дрожит, превращаясь в змею из ржавых звеньев. Мария карабкается вниз, но ступени слипаются, образуя клетку. В разбитом окне за спиной возникает Лика – её платье 20-х сгорает, обнажая кожу, покрытую цифрами 1929—2025.

– Смотри! – Лика бьёт кулаком в стеклянную тюрьму, её сустапы трещат, выпуская ртуть вместо крови. – В колодце во дворе… зеркало… оно…

Грохот – лестница отрывается от стены, и Мария летит вниз, цепляясь за фото. Эластичный воздух замедляет падение: она видит, как капли её крови, смешанные с ртутью, застывают в воздухе шариками. В каждом – Элиза в разных эпохах: душит Лидию вуалью в 1929-м, вшивает ключ №13 в платье Лики, стирает лицо на фото пальцами, которые теперь – её пальцы.

Приземление. Спина вминается в лужу, но удар мягкий – будто упала в паутину. Лужа зеркалит: снизу, из глубины, поднимается Элиза, её руки прорывают поверхность, хватая за волосы.

– Ты разбила цикл, – шепчет Ворон, вылезая из отражения. Её тело соткано из вырезок газет 1929 года. – Но чтобы остановить машину времени… – Ногти из пожелтевшей бумаги вонзаются в шею Марии, – …нужно стать её топливом.

Фото на груди Марии вспыхивает. Глаза Элизы на снимке плавятся, заливаясь ртутью, которая течёт в её собственные зрачки. Внезапно из двора доносится звон разбитого стекла – в колодце, как в кривом зеркале, отражается пропущенная дверь с номером XIII.

– Беги туда! – орёт Лидия, материализуясь из пара над колодцем. Её тело – спираль из киноплёнки, волосы седые, перемотанные ключом. – Зеркало ещё живое!

Мария вырывается, оставляя в руках Элизы прядь волос – они мгновенно серебрятся и рассыпаются в пыль. Ноги проваливаются в колодец, но вместо воды – вихрь осколков. Последнее, что она видит перед падением: Элиза, собирающая её седые волосы в букет, и Лика, вплетающая их в платье 1920-х, которое теперь светится, как ртутный маяк.

– Найди меня в дыме! – кричит Лидия, но голос растворяется в грохоте тысяче зеркал, бьющихся одновременно. Мария падает в тьму, сжимая в кулаке фото, где теперь лишь два глаза – её и Элизы – сливаются в один зрачок, заполненный ключом.

Бесконечность в обоях

Фонарь вырывает из темноты стены, и Мария застывает: обои не просто шелушатся – они дышат. Миллионы зеркальных осколков, мелких как пыль, поворачиваются к свету гранями, отражая её лицо в бесконечных вариациях. В одном отражении волосы седые, в другом – чёрные с ртутными прядями, в третьем – Лика в платье 20-х прижимает палец к губам. Воздух звенит, будто всё помещение – гигантский камертон.

– Кто вы? – голос Марии разбивается на тысячи эхо, и каждое осколок повторяет вопрос, добавляя к нему обрывки фраз из прошлого: «…заменяют кровь…», «…ключ в колодце…», «…станешь новым сосудом…».

Тень в углу шевелится, и вуаль Дамы колышется, хотя ветра нет. Платье 1920-х не просто чёрное – оно поглощает свет, как дыра в пространстве, а на груди мерцает брошь в виде ключа №13, выточенного из льда.

– Ты, – отвечает Элиза, но звук идёт отовсюду: из трещин в паркете, где пульсирует ртуть, из собственных губ Марии. – Ты – голос Лидии в телефонной трубке 1929 года. Тень Лики на плёнке. Моя трость, когда я спотыкаюсь о время…

Мария отступает, наступая на хрустящий пол. Осколки зеркальной пыли впиваются в подошвы, прорастая в кровь серебряными нитями. Она поднимает фонарь выше – свет выхватывает стену, где обои складываются в портрет: она сама в платье 20-х, держит ключ, которым вскрывает собственную грудь. Внутри – тринадцать миниатюрных зеркал, и в каждом Элиза кормит младенца с лицом Марии ртутью из ложки.

– Почему я? – Мария хватает горсть осколков с обоев, но они прорезают ладонь, стекая на пол ртутными каплями.

Элиза смеётся, и вуаль падает, обнажая лицо – точную копию Марии, но с трещинами вместо морщин. Сквозь щели виден механизм: шестерни из костей, маятник из сплавленных ключей, вместо сердца – клубок седых волос.

– Ты разбила тринадцатое зеркало, – Дама проводит рукой по стене, и обои оживают, показывая Марию, падающую в колодец. – Но дыра требует заполнения. Смотри.

В углу материализуется платье 20-х – пустое, но в его складках копошатся тени. Оно подходит вплотную, и Мария чувствует холод бархата на коже. Рукава обвивают её талию, вшитые зеркальца впиваются в рёбра, отражая Элизу в разных эпохах.

– Надень и замкни круг, – шепчет платье голосом Лидии, и воротник сжимает горло, вынуждая смотреть на стену. Обои теперь показывают будущее: она стоит в центре круга из 13 женщин в одинаковых платьях. Все они поднимают ключи к небу, а с потолка капает ртуть, заполняя их черепа через глазницы.

Мария рвёт ткань, но нити платья срастаются, прошивая её кожу серебряными стежками. Ключ №13 на броши Элизы тает, образуя на полу лужу. В ней – лицо Лики, искажённое ужасом: «Оно в тебе! Вырежи его, пока…

Грохот. Зеркальная пыль с обоев взмывает в воздух, складываясь в циферблат на потолке. Стрелка из волос Марии дрожит, указывая на XIII. Элиза кладёт руку ей на плечо – прикосновение обжигает, оставляя отпечаток в виде змеи.

– Теперь ты знаешь, – Дама растворяется, а её голос остаётся висеть в воздухе: – Я – это ты, размноженная в трёх измерениях. Прошлое, которое не сгорело. Будущее, которое не наступит. Настоящее… – Пауза, и стены начинают кричать хором: «НАСТОЯЩЕЕ, КОТОРОЕ ПОВТОРЯЕТСЯ!»

Мария падает на колени, и зеркальная пыль прилипает к слезам, превращая их в ртутные жемчужины. В последнем отблеске фонаря она видит, как обои отслаиваются, обнажая кирпичи с выцарапанными именами: Лидия, Лика, Элиза, Мария, снова Лидия… Бесконечный список, уходящий в темноту, где платье 20-х уже ждёт, чтобы обнять новую жертву.

Автопортрет в ртутных парах

Дневник распахнут на последнем листе, пропитанном запахом горелой кожи. Фото Элизы Ворон приклеено к странице живыми волосами – они шевелятся, втягивая Марию ближе. «Моя прабабка. Убита за то, что видела сквозь время» – чернила подписи сочатся, проедая дыру в бумаге, сквозь которую виден ключ №13, вросший в её грудь как ребро. Мария подносит фото к треснувшему зеркалу ванной – отражения совпадают до морщин: те же родинки-змеи на шее, шрам от вуали на левой скуле, седые пряди, растущие из проклятия, а не возраста.

– Ты теперь прекрасна, – шепчет Элиза из раковины, где ртуть вместо воды отражает её лицо – юное, с волосами, вплетёнными в паутину по углам. – Мы все становимся собой только в конце.

На обороте фото пульсирует надпись: «Сожги меня», но буквы извиваются, превращаясь в волосяные петли. Мария зажигает свечу – пламя зеленеет, коптящее дымом, пахнущим кинотеатром 1920-х. Тень на стене не её: Дама в вуали танцует, обвиваясь плёнкой вокруг шеи Марии.

– Она солгала, – внезапно из зеркала выпадает Лика, её тело прозрачное, как старая плёнка. Руки в ртутных ожогах тянутся к фото. – Элиза не прабабка. Она – зеркальная плесень. Пожирает род, пока не останется одно отражение!

Платье 20-х материализуется на Марии без звука – бархат впивается в кожу, зеркальные блёстки врастают в рёбра. В кармане она находит билет с датой: «31.09.2025. Сеанс для XIII души». Ключ №13 в груди начинает вибрировать, выжигая число на кости.

– Сожги и стань мной, – Элиза обнимает её сзади, руки из пепла и киноплёнки. – Или разбей зеркало и умри как Лидия. Выбор – тоже иллюзия.

Мария подносит фото к огню. Края сворачиваются, обнажая слой под плёнкой: Элиза, Лидия и Лика стоят в кругу, держась за руки, их лица сливаются в одно. Дым поднимается спиралью, формируя в воздухе циферблат. Стрелки – из её седых волос – бегут вспять.

– Смотри! – Лика бьёт кулаком по зеркалу, и стекло лопается, выпуская ртутный поток. В бурлящей массе – Лидия в горящем платье, вцепляется в Элизу: «Ты украла мой цикл! – рвёт с неё кожу, обнажая под ней лицо Марии.

Фото вспыхивает. Пламя пожирает Элизу первым – её крик растворяется в треске плёнки. Мария, объятая огнём, но не горящая, смотрит в исчезающее зеркало: её отражение держит ключ №13 над колодцем, где плещется ртуть.

– Брось! – орёт Лидия, её голос разрывается от дыма. – Или ты станешь вечностью в бутылке!

Ключ падает в колодец. Мир трещит по швам – стены осыпаются зеркальной пылью, фото превращается в пепел, втягиваемый платьем 20-х. Мария падает на колени, а дождь из ртути смывает с неё проклятие – седые волосы чернеют, родинки-змеи отваливаются, оставляя шрамы в виде цифр XIII.

Тишина. На пепелище дневника лежит нетронутое фото: девочка с ключом в руке и подписью «Спасена. 1929—2025». Но когда Мария касается его, на обороте проступают новые слова – «Начнём снова?» – а в зеркале уже танцует тень в знакомой вуали, наматывая на палец киноплёнку с её лицом.

Хроники ртутного смеха

Свет гаснет с хрустальным звоном лопнувшей лампы, и стены начинают дышать – тёплые, липкие, как внутренности гигантского механизма. По штукатурке стекают ртутные «слёзы», оставляя за собой светящиеся шрамы: 1893 – рождение кинетоскопа, 1929 – горелая плёнка Лидии, 2025 – сегодня, сейчас, этот миг, когда Мария прижимает дневник к груди, а её волосы серебрятся прядями, выпадая на страницы. Капля металла падает на шею, прожигая кожу до кости – боль пахнет цианидом и жасмином, как духи Элизы.

– Ты видишь цикл? – голос Лидии вырывается из дневника, его буквы шевелятся, как личинки. – Она вшивала даты в стены, как швы в платье. Мы все – её куклы с ртутными суставами…

Мария бьёт кулаком в дверь, но ручка превращается в ключ №13 – раскалённый, обожжённый. За спиной ртуть собирается в силуэты: Элиза в корсете 1893 года протягивает ей кинокамеру-пистолет, Лика в платье с ртутными рюшами 1929-го рвёт на себе кожу, а в потоке 2025-го мелькает она сама – седая, с ключом вместо языка.

– Открой нас! – хор теней бьётся в стенах, их пальцы проступают сквозь обои, цепляясь за её рукава. – Или ты предпочитаешь быть новой Элизой? Смотри!

Даты на стенах взрываются, превращаясь в зеркала. В каждом – Мария, но в другом времени: в 1893-м она заводит механизм кинетоскопа, в 1929-м задыхается в дыму, в 2025-м – роняет дневник, из которого вытекает ртутная река. Фото Элизы в её кармане шепчет: «Беги, глупышка! Беги, пока не стало…»