Государственный Алхимик

И две из них я решил использовать прямо сейчас.

Одна Формула называлась Неуязвимое Оружие. Она давала временную крепость любому предмету в руках: его невозможно было ни сломать, ни сжечь, ни разрушить. Только потерять или выронить, если у тебя кривые руки.

Вторая Формула работала не с предметами, а с телом хозяина Вертикали. Она увеличивала физическую силу, а значит мощь удара, и называлась просто – Усилитель Мышц.

Именно она вошла в моё тело незаметно, а вот вторую Формулу пришлось прятать от чужих глаз. И я не придумал ничего другого, как использовать для этого алхимию.

Взял и задействовал простейший навык Глазировки.

Щипцы в моей руке тут же покрылись ртутной глазурью. Блестящий ядовитый покров окатил моё «оружие» и прикрыл собой заклинание.

В итоге получилась странная смесь, которая дала неожиданный эффект.

О-о-о-очень неожиданный!

Внезапно из Вертикали вырвалось ещё одно сжатое заклинание Неуязвимого Оружия, а ведь оно должно было восстанавливаться не меньше суток. Но Формула возродилась мгновенно, как по щелчку пальцев!..

При этом она выглядела иначе: это была копия заклинания, созданная из ртути.

Из ртути, чтоб её!

У меня не было времени, чтобы это анализировать. Тандем двух противоположных магий я вообще использовал впервые. Ну кто бы додумался объединять алхимию и то, что разрушает химические связи, меняет смеси, уничтожает сплавы и любые результаты алхимического делания?

Вот и я не додумался.

Идея родилась прямо сейчас, и то вынужденно.

В этом мире мне до сих пор не доводилось драться при свидетелях, поэтому не было необходимости прятать искры сжатых заклинаний. Единственным моим свидетелем с десяти лет был скособоченный деревянный манекен, которого я сделал сам и прятал после каждой тренировки в подвале.

Чем-то он был даже похож на этих колдунов…

С разворота я ударил первого из них в шею. Почти не глядя, сработал на одном чутье, Усилителе Мышц и технике ножевого боя, но изобразил всё так, будто мой точный и мощный удар щипцами – случайность.

Даже глаза вытаращил «от ужаса».

Колдун погиб на месте, выронив свой железный трезубец. Такого сопротивления он не ожидал, да ещё и от алхимика с лабораторными щипцами.

Я ж мирный маг – мне оружие вообще законом запрещено.

А тут такое.

Вместо крови из раны на шее колдуна вырвался Магический Зной. Небольшой сноп красного тумана окутал мою руку до запястья и остался гореть бесшумным алым пламенем, будто стал моим частичным биополем.

– Ах ты чёрт… – Я быстро перекинул щипцы в другую ладонь, а сам опустил руку с Магическим Зноем и нашарил на поясе ещё одну вещь алхимика, без которой они не выходили из дома.

Сокровищницу.

Это был накладной кожаный карман с набором небьющихся ареальных пробирок. Туда алхимики совали всё, что попадётся для изучения или коллекционирования.

Моя рука машинально открыла крышку на Сокровищнице и отправила порцию красного огня прямиком в одну из пробирок.

Я успел это сделать, пока второй колдун разбирался с Элом.

И ведь его снова не пытались убить, а только захватить. Я бросился следом, вцепился колдуну в плащ и развернул к себе, ну а потом щипцы, покрытые ртутью и усиленные Неуязвимым Оружием, вонзились ему в грудь.

Удар получился сильным, но угодил мимо сердца, хотя обычно я не промахиваюсь. Но тут промахнулся. Специально, конечно.

Колдун захрипел, опустил трезубец и тут же получил второй удар. Только не от меня.

К схватке внезапно присоединился Эл!

А ведь он мог бы просто улизнуть отсюда, использовав Невидимку, но вместо этого парень подскочил к раненому колдуну и воткнул ему ключ-отмычку прямо в ухо, заострённое и волосатое.

А потом ещё и провернул, будто вскрывал замок!

Вой колдуна оглушил и меня, и Эла:

– ИРУМ АФАРА-А-А-А!

А вот это переводилось как «Уходим!». Ну или – «ДРАПАЕ-Е-ЕМ!».

Третий колдун успел запустить в меня Жгучую Паутину – а такой удар мог убить за секунды – после чего оставшиеся в живых твари просто исчезли в тёмной дымке.

Раненый так и ушёл вместе с отмычкой в ухе.

Я успел увернуться от Жгучей Паутины – удара сетью из сгущенного Магического Зноя. Это было похоже на сеть из красной кислотной лавы. Она пронеслась мимо моего лица и ударилась в стену вагона, тут же расщепив обшивку в пепел, а вместе с ней и броне-металл.

Через несколько секунд я и Эл смотрели через прожженную дыру на то, как проносятся мимо деревья и поля нашей великой державы.

Поезд монотонно стучал колёсами, будто ничего не произошло.

– Храни нас Творец всего сущего… – выдавил Эл и схватился дрожащей ладонью за лоб. – Если выживу, то откажусь от прелюбодеяний на ближайшие два часа… даже три. Да чего уж там! На три с половиной!

В этот момент в купе ворвалась моя охрана из магов-светочей.

Эти бездельники будто специально выжидали, пока меня прикончат.

– Прикрыть княжича! – послышался громкий приказ.

Ну а потом меня накрыло слоями солнечных щитов. Ещё через секунду по всему поезду завыли сирены тревоги. От слепящего света и шума пришлось сощурить глаза.

Я глянул на убитого колдуна, который валялся у моих ног с пробитой шеей.

В трупе уже происходил процесс разложения.

Его кожа из серой стала иссиня-чёрной, потом – пожелтела. Он начал гнить и тлеть прямо на глазах. В нос ударила вонь серы, тухлой рыбы и ацетона. Ещё через семь секунд из открытой пасти и ноздрей трупа появился дымок, тело растворилось и расплылось жёлтой кляксой на полу. Остался лишь плащ.

Эти твари хоть и были похожи на людей – две руки, две ноги, туловище, голова – но всё же людьми не являлись, а значит, и умирали не по-людски.

Это были существа, родившиеся и выросшие в Зонах Морока – земель с Магическим Зноем. Их магия выходила за рамки признанной Ранговой Системы Просветления по шкале академика Маевского.

Колдуны не были ни Пробуждёнными Неофитами, ни Познающими Учениками, ни Прозревшими Мастерами, ни великими Просветлёнными Творцами.

Они не были даже близко похожи на сильных магов-светочей или на древних магов-травников, как не имели ничего общего с дерзкими артефакторами или учёными алхимиками.

Единственные, кто хоть как-то был близок к их тёмной силе – это лихо-маги. Именно они имели природу чудовищ и нечеловеческую мощь, поэтому сразу попадали на службу в Корпус Героев.

Колдуны же сочетали в себе что-то общее от всех официальных магов, мирных и ратных, и в то же время людьми не были.

Их называли просто – колдуны, потому что не могли объяснить ни их природу, ни их цели, ни шкалу их возвышения. Но то, что эта шкала у них тоже есть, признавалось всеми.

– Уберите щиты! – гаркнул я на охрану и крепче сжал кинжалы в руках. – Скажу отцу, чтобы выгнал вас с волчьим билетом! Дармоеды!

В этот момент в купе влетел мой обеспокоенный помощник Виктор Камынин, маг-алхимик второй касты Серебро и Луна, к тому же, всего лет на пять старше меня, поэтому шок от увиденного моментально отразился на его сонном лице.

– Ваше Сиятельство! Ваше…

Он замер в ужасе, оглядев сначала меня, потом Эла, а потом – останки колдуна и его одежду.

Затем его взгляд упал на щипцы в моих руках.

Пришлось специально продемонстрировать на них ртутную глазурь, чтобы было видно, что я использовал навык из области Элементарной Алхимии и даже смог мало-мальски защититься.

Пусть думают, что случайно.

Просто повезло. Ну и потому что мне помогли.

– Если б не этот господин, то меня бы не было в живых, – добавил я и указал на Эла.

Теперь скрыть появление Лаврентия «Эла» Лаврова было невозможно. Тот и сам понимал, что правила обязывают его представиться, а значит, тайная поездка сбежавшего артефактора теперь стала явной, и его семья об этом обязательно узнает.

Через секунду в купе вбежала моя няня Ангелина.

Старушка в ярко-жёлтом платье явилась, как солнце, и воскликнула:

– Илюшечка! Крошечка!..

Ну вот. Опять.

За все эти годы я так и не смог убедить её не называть меня «Илюшечкой» и «крошечкой». Но, скорее солнце перестанет светить, чем моя няня поменяет свои привычки.

Когда же она увидела щипцы с ртутной глазурью в моих руках, то застыла на месте. И вот что странно: она не удивилась и не испугалась, как Виктор, не изобразила заботу о княжиче, как охрана. Она задержала дыхание, приложила ладонь к сердцу и посмотрела на меня так, будто случилось что-то страшное, но великое.

На секунду воспоминания о прошлом всё же возникли в памяти.

Ведь точно так же, как сейчас Ангелина, на меня смотрели в моём прошлом мире. С той же надеждой, с тем же благоговением. Не только семья верила в мои силы, но и вся наша угнетённая страна – единственная из выживших государств.

С трёх лет моим воспитанием занималась отдельная монашеская школа Наби-Но.

Целая школа для одного ребёнка!

Меня обучали магическому боевому искусству, держали вдали от родителей, в строгости и суровых тренировках, так что к десяти годам я много чего умел, быстро повзрослев, хоть и был ещё мелким пацаном.

Монахи школы со мной не церемонились, потому что времени на сюсюканья просто не было. Мы ждали нападения и готовились к схватке.

А противостояли нам алхимики и армии их гомункулов.

Да, именно они. Такие же алхимики, как здесь, только более изощрённые и дерзкие в своих исследованиях. И конечно, далеко не мирные маги.

Вот откуда появилась моя ненависть к этой опасной науке. Те алхимики верили, что имеют право пожертвовать целыми народами в поисках совершенства материи и души, ради своих кровавых экспериментов над людьми.

Бессмертие, панацея, золото – вот три столпа их философии.

И наша монашеская школа стала последней, кто встал у них на пути. Из меня создавали главное оружие противостояния, потому что именно я родился с даром Первозванного.

Это была древняя магия, которая могла разрушать всё, что создавалось алхимиками: их эликсиры, смеси и порошки, доспехи и оружие из алхимических сплавов, уникальные силовые кристаллы и даже гомункулов-титанов.

Но такие дети, как я, появлялись раз в сто лет.

Вот и мне повезло.

А может, не повезло.

Тогда, в детстве, я ещё не думал об этом вот так. Я просто усердно учился, до изнеможения, до кровавых мозолей. В монастыре Наби-Но меня обучали по древним свиткам с заклинаниями всех Первозванных, рождённых раньше. День за днём я постигал умение создавать Формулы заклинаний из разных режимов, затем сжимать их до состояния искры и заключать в ячейках Вертикали для хранения и восстановления.

Это был тяжкий труд.

Ведь каждая Формула – это уникальное сочетание телесных движений из боевого искусства и энергетических линий магии Первозванного. Некоторые заклинания я мог создавать месяц, а для некоторых не хватало и двух-трёх лет.

Именно в то время я и натренировал в себе упорство и нечеловеческое терпение боевого монаха, готового умереть за свой народ.

Главным учителем для меня был старик по имени Наби-Но, который родился с магией Первозванного ещё в предыдущее столетие. Наша школа носила его имя.

Но доучить меня он так и не успел.

Алхимики оказались куда хитрее и могущественнее, чем мы думали. Школа была уничтожена в пыль вместе со всеми знаниями и свитками, а Наби-Но собрал остатки сил, чтобы спасти не свой монастырь, а меня. Он пожертвовал всеми монахами – сотнями прекрасных людей – чтобы спасти меня одного.

Только меня.

Наби-Но применил сразу все Формулы Вертикали и все три режима силы Первозванного, чтобы исторгнуть сознание из моего тела и отправить его в чужое тело такого же возраста, но в другом мире. Он видел в этом смысл, потому что спасал мою уникальную магию.

Возможно, тот прошлый мир давно погиб, не знаю.

Последнее, что я помнил, как Наби-Но сгорает в алхимическом огне, потому что не оставил себе защиты, потратив последние силы на моё спасение.

Все эти люди погибли из-за алхимиков и их жажды великой силы, даже учитель.

Ну а я…

Я поклялся самому себе оправдать возложенные на меня надежды и восстановить магию Первозванного, чего бы это ни стоило. Смерть Наби-Но и его монахов не может оставаться бессмысленной.

А ещё я поклялся уничтожить алхимию.

Мне на собственной шкуре пришлось испытать, чем в итоге заканчиваются их научные эксперименты и «поиски совершенной материи». Вечная жизнь, вечное богатство, вечная молодость – они всё время искали что-то вечное. А заодно уничтожили всё, что было мне дорого: моих друзей, мою семью, мой народ и моего учителя.

– Это было поистине жуткое происшествие! – заметила няня, оборвав мои воспоминания. – Но как хорошо, что всё обошлось. Правда, Илюша? Ты жив – это главное.

Она пронзительно посмотрела мне в глаза, ожидая ответа.

– Да, мне повезло, – кивнул я.

– Вот и славно, мой мальчик, у тебя ещё много дел, – улыбнулась она и, ни на кого больше не глядя, покинула купе.

Мне же предстояло долго и убедительно объяснять полиции, как так вышло, что два мирных мага смогли отбить нападение целой группы колдунов.

Один – с щипцами; а другой – с отмычкой.

Глава 5

– Как ты это сделал? Скажи! Колдуна одним ударом прикончил. Алхимическими щипцами! Как ты вообще до такого додумался? Ты же мирный маг, а не воин, Илья!

Я пожал плечом.

– Да у меня от страха реакция сработала. Выхватил щипцы и ткнул, куда пришлось. Повезло просто.

– Ну коне-е-ечно!

Эл настолько не мог поверить в произошедшее, что в него даже пиво не полезло.

Ни вино, ни чай, ни вода, ни еда.

После осмотра дежурными травниками, лежания под целительскими лампами и разговора с охраной Имперских Железных Дорог, полицией и начальником поезда, нас наконец оставили в покое.

Но сначала меня и Эла всё же попросили показать магическую принадлежность к касте и рангу, будто никак не могли поверить, что два несуразных мирных юнца смогли отбиться от такого сильного врага.

Я бы на их месте тоже не поверил.

Сначала проверили Эла.

Он со вздохом закатал рукав на рубашке до самого плеча и начал издевательскую лекцию для сотрудников полиции:

– Как вы можете увидеть, господа, у меня на левом плече есть магическая Тагма, как и у других магов. Тагма появляется во время процедуры Пробуждения. У артефаторов это знак круга размером с монету. У меня круг белого цвета, а это означает, что я принадлежу к касте Одухотворённых артефакторов. Однако на моём плече аж два белых круга! Это значит, что я маг второго ранга Познающий Ученик…

– Спасибо, господин Лавров, – сухо перебил его лекцию полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Одухотворённый артефактор. Ваш ранг: Познающий Ученик.

Он так и пометил у себя в бумагах.

В отличие от Эла, я не стал ёрничать и нервировать представителя закона, поэтому молча снял пиджак и задрал рукав рубашки, оголяя плечо.

На моей бледной коже тоже имелась Тагма, но у алхимиков это были не круги разного цвета, как у артефакторов, а ромбы с разными металлами.

В моём случае – жидкая Тагма ртути, а не твёрдая Тагма из золота, железа, серебра или меди, как у «нормальных» алхимиков.

Да, у меня имелся чёртов ромб с блестящей ядовитой жидкостью!

Прямо на коже!

Пока всего один, потому что и ранг был самый начальный.

Тагма не причиняла мне физической боли, не пачкала одежду. Она просто была. И все восемь лет я мечтал, чтобы этот проклятый ртутный ромб вырвали из моего плеча на процедуре Избавления.

Но вышло так, что теперь я демонстрирую её полицейскому, чтобы доказать, что я маг мирный, не представляющий опасности и даже в чём-то жалкий.

– Спасибо, господин Ломоносов, – кивнул мне полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Ртуть и Меркурий. Ваш ранг: Пробужденный Неофит.

Он посмотрел на меня с жалостью и в то же время с недоверием. В его голове до сих пор не укладывалось, как несуразный артефактор и ртутный алхимик смогли выжить.

В итоге на время расследования и для замены моего поврежденного вагона поезд задержали больше чем на сутки.

Почти всё это время я и Эл сидели в отдельном вагоне-ресторане, свежие и бодрые после ванной, а нас потчевали лучшими блюдами и напитками от шеф-повара.

Имперские Железные Дороги умели заглаживать вину, если, конечно, те, перед кем они виноваты, были ещё живы.

Теперь нам предлагали и компенсацию, и реабилитацию, и даже вакцинацию.

Но самое главное – официальное прошение извинений у Дома Ломоносовых и Дома Лавровых, в письменном виде, заверенное печатями и сопровождаемое подарками.

Хотя на самом деле никто так и не установил, как колдуны смогли попасть в бронированные вагоны: сначала к Лаврову, а потом и ко мне. Этим должна была заняться полиция и внутренняя охрана Железных Дорог.

– Ты лучше сам скажи, что от тебя колдуны хотели? – прямо спросил я.

– Да не знаю! – воскликнул возмущённый Эл. – Сам бы хотел у них спросить!

Он сидел без очков и щурился, глядел на меня прямо и не отводил глаз, всем видом показывая, что не имеет к колдунам отношения.

Я решил зайти с другой стороны.

– Значит, твоя матушка – знаменитая княгиня Дорофея Лаврова? Просветлённый Творец?

Он вздохнул, облокотился на стол и уткнулся лбом себе в ладонь.

– Да! – В его голосе появилась обречённость. – Моя матушка очень меня опекает. Настолько, что хочется удавиться.

– А отец?

Эл снова вздохнул.

– А что отец… он давно болеет, постельный режим, санатории на Чёрном море и прочее. Всеми делами матушка заправляет. Заодно на нас с сестрой отыгрывается. Опекает жутко, следит за каждым шагом. Сестра её жалеет, терпит, а сама, наверняка, тоже мечтает сбежать.

Я опять внимательно на него посмотрел.

Мне, одиночке, чужаку и изгою, было даже интересно, как можно бежать от самого дорогого, что есть у человека – от любви матери.

Но тут, конечно, смотря какая любовь. И смотря какая мать.

О своей настоящей матери из прошлого мира я мало что помнил – в три года меня уже отдали в монашескую школу, а родители приходили ко мне только в праздник, раз в году.

– Значит, ты от матери сбежал? – спросил я.

Эл качнул головой, так и не убрав ладонь со лба.

– Не совсем. Матушку ещё потерпеть можно. Но вот церемонию у неё я точно не пройду. Меня ждёт позор, изгнание из семьи и лишение наследства. Точно тебе говорю. Всё достанется моей целомудренной и правильной сестре.

– Что за церемония?

– Родовая церемония по определению уровня ЧЛП артефактора, то есть Чистой Любви к Предметам, – нехотя пояснил Эл, после чего всё-таки взял запотевший бокал с баварским пивом и сделал пару крупных глотков.

– Любви к предметам? – Я вскинул брови.

Мне, конечно, приходилось иметь дело с артефакторами (чаще всего в академии, на рынках и в сомнительных магазинчиках), но я никогда не слышал о ЧЛП таких магов.

Чистота Любви к Предметам.

Хотя чего ещё ожидать от любителей придать вещам свои особые смыслы, порой далёкие от здравого.

Например, зеркало, в котором ты видишь себя в образе животного, с лисьими или заячьими ушами, или с кошачьим носом – зачем?

Или броня со свойством картона.

Или лампа, вызывающая беспрерывные эротические сны – до тех пор, пока не выключишь (ладно, тут понятно зачем).

– Да, Чистая Любовь к Предметам – это важная церемониальная штука, – пояснил Эл. – Если пройду церемонию, то матушка утвердит моё наследство, но самое главное – снимет с меня метку.

Он оттянул ворот рубашки и показал мне метку родового герба на ключице.

Эту выжженную отметину я уже видел, когда просматривал воспоминания Эла.

– Матушка поставила мне её ещё в младенчестве, – пояснил он, – чтобы знать, как я себя чувствую и где нахожусь, хотя бы примерно. Обещала снять, когда мне исполнится десять. Потом – пятнадцать. И вот мне уже восемнадцать, а метка до сих пор на мне. Теперь матушка говорит, что снимет метку только после прохождения церемонии. Она ведь знает, что это мне не по зубам. Так что я навечно под её наблюдением.

– А что такого сложного в этой церемонии? – спросил я.

Эл с грустью уставился в пол.

– Во-первых, надо будет сорок дней не пользоваться предметами вообще, чтобы осознать ценность предметов и хоть немного приблизиться к рангу Прозревшего Мастера. Застрял я в Познающих Учениках. Во-вторых, надо создать себе живой артефакт, со своей душой и характером, а это значит, что есть опасность привязаться к какой-нибудь идиотской вещице. И в-третьих, самое невыполнимое…

Он замолчал, поморщился и добавил:

– Надо быть девственником.

Я опять вскинул брови, едва сдержав усмешку.

– Серьёзно?

– Серьёзнее некуда, – мрачно вздохнул Лавров.

– И кто придумал эти правила?

– Похоже, наш не слишком умный предок. Но я однажды слышал, что девственность можно вернуть. На время, конечно. Есть такое зелье у травниц, не помню как называется…, но у меня записано. Полнейшая запрещёнка, сам понимаешь. У какой-нибудь травницы с рангом Прозревшего Мастера можно поспрашивать. Только это зелье ещё достать надо, что тоже под вопросом.

Он смолк, скептически поджав губы.

– А если всё-таки достанешь? – хмыкнул я. – Тогда и церемонию пройти можно. Зато на кону свобода.

Эл схватился обеими руками за голову и в отчаянии посмотрел на меня.

– А если не достану? Как жить вообще?.. Матушка вечно за мной следить будет!

Проблемы Лаврова на фоне моих выглядели забавными, но всё же для него это было серьёзно.

– И ты из-за этого сбежал?

– Ненадолго. Меня всё равно найдут с помощью метки… – начал Эл, но в его кармане внезапно звякнуло.

Это был характерный звук Скриптории – блокнота мгновенных сообщений.

Вещь довольно удобная.

Когда один пишет что-то в своей Скриптории, то сообщение моментально появляется в Скриптории собеседника и остаётся на листке.

Каждый такой блокнот имеет уникальную опознавательную руну с числом, и надо знать начертание этой руны, чтобы сообщение дошло туда, куда надо.

Кстати, это было совместное изделие двух видов магии – алхимии и артефакторики. Напыление для бумаги делали алхимики, а сами блокноты и чернильные стилусы – артефакторы.

Эл достал из кармана маленький блокнот с зелёными страницами, прочитал сообщение и мрачно констатировал:

– Ну вот. Я же говорил. На следующей станции меня уже ждёт сестра. По поручению матушки она вместе с помощниками отправилась за мной. Так что свобода моя продлится до следующей станции, а там придётся нам с тобой распрощаться.

Не меняя мрачного выражения лица, Эл сунул Скрипторию обратно в карман и залпом допил пиво, потом с горя залил в себя ещё и бокал рейнского вина.

А потом потребовал, чтобы принесли кристальной водки.

Через полчаса он был уже навеселе, балагурил и порой стрелял глазами по сторонам, выискивая хоть одну представительницу женского пола, но, как назло, все официанты были мужчинами, как и шеф-повар, как и охрана, как и мои помощники, даже проводницы куда-то исчезли, а вместо них появились крепкого вида парни-проводники.

Забавно.

Железные Дороги мгновенно приняли меры, узнав, что в их поезде объявился самый настоящий Сердцеед.

В итоге не повезло Элу со всех сторон, зато он составил мне неплохую компанию. Парень был неглупый, с юмором, не трусливый, хоть и прятался от матери. Он мало походил на княжича из древнего дворянского рода, общался просто, не жеманничал и не изображал наследника с голубой кровью.

И да: он почти всегда говорил правду.

Почти.

Что-то он всё-таки скрывал, но моей силы Первозванного пока не хватало, чтобы выяснить более сокровенные его тайны. Да и незачем. На ближайшей станции наши пути должны были разойтись.

Так я думал, пока Эл толкал в рот ближайшую к нему закуску – копчёный говяжий язык с разносолами.

Через час поезд прибыл на станцию.

– Ну всё, друг! Прощай! – Эл дожевал закуску, изобразил решимость и поднялся из-за стола, заодно уронив пустую рюмку и случайно запачкав пальцы в тарелке с осетровой икрой.

Я решил сопроводить пьяного княжича до перрона, чтобы в сохранности передать его в руки родственников. Тем более, что уже почти стемнело.

Эл всю дорогу просил, чтобы я обязательно ему написал и не терял с ним связи, ну а когда мы, окружённые моей охраной, наконец спустились с поезда на перрон, то… никто Лаврова там не встречал.

Вообще никто.

Ни княжеские помощники, ни слуги, ни сестра.

Лавров даже немного протрезвел, выискивая среди толпы хоть кого-нибудь.

– Что-то я не понял, Илья… – пробормотал он озадаченно и тревожно. – Куда сестра делась? Написала же, что уже ждёт меня на станции, вместе с помощниками и…

– Илья! Как же я рада, что всё обошлось! – вдруг услышал я знакомый девичий голос. – Илья!

Я повернул голову и в свете фонарей увидел Нонну – свою кузину, одну из дочерей-близняшек моего дядьки Евграфа Ломоносова.