Государственный Алхимик

Надо было привести усадьбу в порядок.

Отремонтировать ворота и заборы, вычистить фасады, флигеля, внутренние залы и мебель, поменять окна, разобраться с парадным садом, подъездными дорожками и создать хотя бы простые условия жизни: вода, еда, въезд, выезд, охрана и прочее, вплоть до клозетов.

За сто сорок лет это место покрылось тонной пыли, территория заросла березами, елями и сорняками, деревянные постройки сгнили и скособочились, фасады и колонны потрескались, окна помутнели от времени.

Я, конечно, был наследником дворянского рода и прозябал в академии аж целых полгода, но меня никогда не учили быть управленцем.

Нигде не учили: ни в этом мире, ни в том. Так что управлял я своим маленьким двором, как считал нужным.

Мой помощник Виктор, кстати, тоже был так себе управленцем. Еще хуже меня. Он носился по усадьбе, психовал, размахивал руками, спотыкался и командовал работниками так, что кричал до срыва голоса, а потом сипел, как больной.

Порой он так злился, что хватался за серебряную серьгу в виде полумесяца (это был символ касты «Серебро и Луна»), будто собирался вырвать её вместе с ухом.

Зато няня Ангелина была спокойна и непоколебима, как старый дуб, поэтому чётко определила себе задачу:

– Займусь садом, Илюша. Через неделю ты его не узнаешь.

Заодно она исследовала усадьбу на наличие гнили, а её тут было столько, что даже Чумная Природница не сразу справится.

Но забавнее всего было с Нонной.

Ещё утром, после открытия золотой печати, я помог кузине благополучно переместиться в одну из комнат усадьбы, но она бы не смогла там долго скрываться.

И вдруг у неё родилась идея. Прямо скажем, опасная идея.

– Изображу горничную! – объявила Нонна. – А почему нет? Обвяжу голову косынкой, заплету косу, сотру помаду, не буду пудриться и брызгаться духами, уберу корсет, надену простенькое платье и фартук… ещё калоши или как они называются… И никто и не узнает!

Я нахмурился.

– Виктор узнает. Он на тебя ещё дома в Архангельске насмотрелся. Знает, как ты выглядишь.

Нонна мотнула головой.

– Не узнает. Он всегда видел меня при параде, а тут я буду совсем другая. Сменю амплуа! Это будет удивительное приключение!

Она хлопнула в ладони и чуть не улыбнулась от радости, но вовремя себя остановила.

Я потёр лоб.

Впервые видел аристократку, которая радовалась тому, что ей придется быть горничной.

Хотя идея, конечно, имела смысл, но не имела никаких гарантий. Виктор мог узнать Нонну – он не идиот. Да и Лаврентий её видел. Один раз и тоже при параде, но всё же. А уж про мою няню Ангелину и говорить нечего – она раскусит Нонну сразу (но с няней можно было договориться).

Видя моё сомнение, Нонна принялась уговаривать:

– Это совсем ненадолго, Илья. Пожалуйста. Всего на несколько дней. Я ведь скоро покину усадьбу и отправлюсь обратно в Архангельск. Софья Солонец не сможет прикрывать меня вечно. Вот дождусь свою подругу Марьяну с её экспериментальным летательным аппаратом и улечу.

Я всё ещё сомневался.

– Может, просто оборудовать для тебя комнату?

Нонна опять стала мрачной.

– Раз в жизни мне представилась возможность побыть свободной от условностей высшего общества, а ты хочешь отобрать у меня это? Я обещаю, что никаких проблем не будет.

Она посмотрела на меня так уверенно и в то же время умоляюще, что я решил дать ей эти несколько дней «свободы от условностей высшего общества».

Только был один вопрос.

– А работу горничной ты тоже делать будешь?

Нонна тут же приняла вызов.

– Если понадобится, то буду. Ты меня этим не испугаешь!

Она действительно не испугалась (а я всё же на это рассчитывал).

Правда, пришлось подключить няню, потому что обмануть её всё равно бы не вышло.

– А я всё ждала, когда ты мне про Нонночку скажешь, Илюша, – улыбнулась Ангелина. – Я почувствовала её ещё в поезде, когда ощутила всплеск энергий при переходе материи. Я старая, но не глупая.

Ну кто бы сомневался, что она уже и так всё поняла.

Зато теперь Нонна была под присмотром далеко не глупой женщины.

Няня помогла кузине умыться и переодеться, заплела в скромную косу её пышные рыжие кудри, подарила свой самый старый фартук и повязала на её голову косынку.

– Ну вот, почти похожа на горничную, – кивнула няня, разглядывая Нонну. – Сегодня научу тебя чистить картошку, хочешь?

– Хочу! – объявила Нонна. – Чистить картошку – это же так увлекательно!

Кажется, она сказала это без иронии.

Я и сам впервые видел кузину без «парада». Лицо Нонны вдруг стало лучистым и свежим. А ещё у неё на носу, оказывается, были веснушки, которые она ловко скрывала белилами.

– Слишком яркие волосы, – нахмурилась няня. – Но я могу временно сделать их светлыми, забрав у тебя природную краску. Хочешь?

– Хочу! – опять согласилась Нонна: ну какая бы девушка отказалась от смены цвета волос?

На процедуру ушло около пяти минут.

Няня просто взяла рыжую косу Нонны обеими руками и что-то прошептала. Этого хватило, чтобы шевелюра девушки потеряла краски, волосы побледнели и стали светло-русыми. Теперь Нонна-блондинка стала действительно не похожа на саму себя.

– Прекрасно, – улыбнулась няня.

– Для убедительности сделаю ещё и вот так! – Нонна провела пальцами по пыльному камину и измазала себе щёку.

Няня тут же поморщилась.

– Это лишнее, девочка моя. Крестьянки, может, и простые девушки, но точно не грязнули.

В этот момент в зал постучали.

– Илья! Мне сказали, что ты тут! – Это был Лаврентий. – Слушай, ты был прав! Деревня не для меня! Она осточертела мне уже на второй день! Хочу вернуться в Петербург!

Я быстро глянул на кузину.

– Ну вот сейчас и проверим, насколько ты похожа на горничную.

Нонна замотала головой и зашептала в панике:

– Нет-нет-нет! Только не он! Не-е-т!

– Заходи, Эл! – пригласил я громко. – Надеюсь, тебя не смутит, что тут уборка.

Няня с улыбкой подала Нонне полотенце и быстро вышла через вторую дверь.

Кузина скомкала полотенце, потом зыркнула на меня со злостью и принялась стирать пыль с камина, да так яростно, что вызвала у меня усмешку.

В этот момент в зал вошёл Лаврентий.

Глава 11

– Только не уговаривай меня остаться! – с порога объявил Эл.

Он стремительно вошёл в зал.

И даже не обратил внимания на «горничную», а Нонна лишь усерднее принялась протирать камин полотенцем.

– Ты уж прости, но всё же деревня не для меня, – поморщился Эл. – Воздух и правда слишком свежий, да и брусчатки нет. Вечно туфли грязные. Не в калошах же мне ходить… не знаю… так же, как она.

Лавров небрежно указал на Нонну.

– Да я не отговариваю, – пожал я плечами, внимательно за ним наблюдая. – Хочешь уехать, твоё право. Ты теперь человек свободный.

Если честно, Эл уже порядком меня напрягал своей бесцеремонностью. Надо было чётко обозначить ему рамки, пока он не сел мне на шею или не натворил бед. Мне и без него проблем хватало.

– Только относись с уважением к этому месту, понял? – добавил я, давя его тяжелым взглядом. – И ко всем правилам, которые тут установлены. И к людям, которые тут живут и работают. Это касается и женщин. Если ты не уважаешь всё это, значит, не уважаешь и меня. Надеюсь, я понятно выразился?

Обычно мой мрачный и требовательный взгляд все понимали правильно. Например, брат Оскар.

Вот и Эл отлично понял.

– Прости, Илья. Прости, дружище. Я правда перегнул, – покаялся он, нахмурившись, но и не отводя взгляда. – Места тут прекрасные. И люди хорошие. И без твоего разрешения я здесь ничего трогать не буду, никуда не полезу, ни на одну девушку не посмотрю… наверное. Сам знаешь, порой невозможно такому сопротивляться.

– Пару раз по лицу получишь – и сразу научишься сопротивляться.

– Думаешь, не получал?

– Видимо, мало получал.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и снова Эл отлично меня понял. Он поднял руки и произнёс:

– Всё, Илья, можешь не продолжать. Тебя сложно не услышать. Я всё понял. – Он вздохнул и глянул в окно. – Да-а-а, красиво тут, очень красиво, не спорю. И люди трудолюбивые. Но девушки какие-то… неказистые. Не изящные, что ли. Я привык к другому.

– К клубнике со сливками? – уточнил я с усмешкой, чтобы немного разрядить обстановку.

– Угадал, – честно признался Эл. – Там хоть и попадает клубника с гнильцой, но она всё равно изящнее, чем вот это.

Его взгляд опять указал на стоптанные калоши Нонны.

Ну а потом Эл заметил её изящные лодыжки, тонкую талию, обхваченную фартуком, и горделивую осанку, которую вымуштровали в кузине ещё с детства.

В его голове явно случился диссонанс.

Лавров нахмурился и озадаченно пробормотал, уставившись на Нонну:

– Постой… неужели я вижу то, что вижу?

Я напрягся: был риск, что Эл всё-таки узнает Нонну.

Кузина вцепилась в полотенце, натирая несчастный камин до блеска. Лаврентий подошёл к ней ближе и внимательно вгляделся в её лицо.

– Эл, в чём дело? – спросил я.

– А ведь я думал, что ты мне тогда про горничную соврал, чтобы из экипажа выпроводить, – пробормотал он, не сводя глаз с Нонны.

Затем медленно моргнул и воскликнул:

– Удивительно похо-о-ожа! Просто невероятно! Нонна Евграфовна, конечно, красивее и ярче с рыжим цветом волос, но эта девушка… Бог мой…

Нонна перестала тереть камин и подняла голову, посмотрев Элу прямо в глаза.

– Что угодно, господин? Если я мешаю, то могу уйти.

Она собралась выйти из зала, но Лавров преградил ей путь и не дал сбежать.

– Как тебя зовут? – спросил он, с жадностью разглядывая её лицо.

– Рам… Рас… Рагнеда, – выдавила Нонна. – Меня зовут Рагнеда, господин.

Она изобразила скромность и опустила глаза.

– Рагнеда значит «радость», – сумничал Лавров. – А ты не улыбаешься.

Для Нонны это было испытание.

Не поднимая глаз, она растянула губы в улыбке – такой жуткой, что мне стало не по себе. Улыбка Нонны Ломоносовой не обещала ничего хорошего ни мне, ни Элу.

– Ты в пыли испачкалась, Рагнеда. – Эл подошёл к ней ближе и поднял руку, чтобы стереть пыль с её щеки.

Нонна тут же перестала улыбаться, стиснув полотенце в руках. Такого обращения она бы ни за что не стала терпеть даже в образе горничной, поэтому влепила бы Лаврову пощёчину, это точно.

Пришлось вмешаться.

Я подошёл к нему и, крепко приобняв за плечи, отвёл его в сторону. Причём, сделал это довольно грубо и болезненно для его узких костлявых плеч.

– Эл, оставь горничную в покое. У неё много работы. А ты, похоже, забыл, что я тебе сказал пару минут назад.

– Не забыл, Илья, – пробормотал Эл, морщась от боли и еле оторвав взгляд от Нонны. – Конечно, не забыл!

– Отлично. – Я чуть ослабил хватку, но отвёл его ещё подальше от кузины. – Так что ты там говорил насчёт возвращения в Петербург?

– Какого возвращения? – нахмурился Эл. – А-а… ты про это. А ты знаешь, мне тут подумалось… э-э… могу ли я помочь тебе с усадьбой? Я в конце концов не самый плохой артефактор и могу быть полезным. Если ты, конечно, разрешишь остаться. Клянусь соблюдать все установленные тобой правила. Даю слово Дома Лавровых.

Он обернулся и опять посмотрел на Нонну.

– А как же слишком свежий воздух? – уточнил я, стараясь не сильно над ним издеваться.

– Мне как раз не хватало свежести, очень не хватало. В Петербурге такой спёртый воздух, потому что…

Фразу Эл не закончил. Он бросил ещё один взгляд на «Рагнеду» и, когда я наконец вывел его в коридор, прошептал:

– Как же она хороша, Илья. Это не клубника и не крыжовник. Это… не знаю… дикая горькая рябина. Аж скулы сводит, как она прекрасна!

– На расстоянии, Эл, – предупредил я, опять давя его взглядом. – Рябина прекрасна на расстоянии, понял? Никакого дара Сердцееда я в этой усадьбе не потерплю. Ты меня хорошо понял?

Он кивнул.

– Можешь не беспокоиться. Буду учиться платоническим отношениям. Вообще этой горничной докучать не буду, пока она сама не обратит на меня внимание. Представлю, что это репетиция перед встречей с настоящей Нонной. Так ведь можно?

Я вздохнул.

Идея Нонны насчёт горничной уже начала приносить проблемы. Хотя чего я ожидал? Знал ведь, что так будет.

У меня даже возникла идея обратиться к няне за каким-нибудь зельем, которое нейтрализует Дар Сердцееда хотя бы временно. Мне не хотелось выдворять Эла из усадьбы со скандалами и портить отношения с влиятельным родом Лавровых. Мама Эла была не просто высшим магом-артефактором, но ещё и состояла в Комитете по вопросам снабжения Корпуса Героев.

Эл сам об этом рассказывал.

Его матушка имела колоссальные связи в военной среде, хотя была мирным магом. Лично для меня это был шанс заручиться поддержкой влиятельного человека. В конце концов, я спас её драгоценного сыночка от колдунов в поезде, о чём Эл уже написал матери. Я даже получил от неё официальную благодарность в виде письма и драгоценного подарка – золотых запонок с бриллиантами. Мне передали их прямо на одной из станций, за пару дней до прибытия в Белогорск.

К тому же, Эл запланировал познакомить меня со своей матерью, когда отправится на церемонию, чтобы доказать свою ЧЛП, то есть Чистую Любовь к Предметам. В целом, перспектива была неплохая.

Однако из-за шанса получить своего человека в Корпусе Героев я не собирался подсовывать Элу свою кузину.

– Учти, Эл, если эта горничная пожалуется мне, что ты её домогаешься, или какая-нибудь другая девушка, то… – начал я.

– Такого не будет, даю слово Дома Лавровых! – ещё раз заверил меня Эл, после чего добавил: – Но знаешь, я вдруг осознал, как мне нравится деревня. Свежий воздух, нет брусчатки. Где ещё такое найдёшь? Красота!..

***

Проблемы у меня начались не только с Нонной.

Назавтра стало намного хуже.

После полудня собрался народ со всей деревни. Хотя «народ» – это сильно сказано. Так, небольшая группа людей.

Как отчитался мне Виктор, Усть-Михайлово насчитывало всего десять дворов: двадцать два мужчины и пятнадцать женщин. Деревня была образована ещё Михаилом Ломоносовым вместе с усадьбой, здесь же он когда-то построил школу, часовню и даже фабрику по производству алхимического стекла.

Сейчас ничего не работало.

Из деревни многие уехали, а те, кто остался, жили сами по себе и им это нравилось. Никаких баринов, помещиков и крепостных давно не существовало. Крестьяне получили свободу и довольствовались тем, что выращивала и создавала их маленькая община.

И явившись сюда, я нарушил их спокойный мир.

Хотя, не совсем спокойный – проблемы у деревни всё-таки имелись. Как минимум, с летающими кочевниками.

Староста собрал всех около мельницы, недалеко от сожжённых ворот усадьбы, на поляне у реки. Судя по истоптанной траве, это было место частого сбора.

Я не стал никого томить. Встал на бревенчатое крыльцо у входа в мельницу и объявил громко:

– Меня зовут Илья Борисович Ломоносов! По велению главы рода я заселился в усадьбе Михаила Ломоносова, Государственного Алхимика, и сейчас привожу всё в порядок. Староста Поплавский, который…

– Да знаем мы! Он работников в усадьбу снарядил! – перебил меня худой старик с бородой, сплетённой в небрежную косичку, и с длинными седыми волосами.

Он стоял дальше всех, у деревьев, навалившись на берёзу плечом, зато голос у него был такой громкий, что все обернулись.

Меня и самого от этого голоса морозец пробрал – до чего он был напористый и грозный.

– Архип! Сбавь голосищ-ще! Мальчонку испугаешь! – тут же попросила одна из молодых женщин. Дородная, с большой грудью и тоже не тихим голосом.

– Дык я и так шепчу, Марфуша! – ещё громче объявил дед. – Экие тут неженки завелись! Прямо ромашки в самом деле!

Я зыркнул на старика, давя его взглядом, но тому хоть бы хны.

– Ну давай, давай! – снова прогромыхал он. – Вещай, младенец! Приехал ты сюда, а мы чегось должны делать? В ножки тебе падать? Агась! Привыкли к людской ласке, бояре! Да выкусите! – Он потряс тощим костлявым кулаком. – А мы свободы-то повидали, теперь обратно нас под сапог не загонишь! Понял, барчонок? И не зыркай тут на меня, аки волк! Видали волков и похуже! А ты щ-щ-щенок ещё!

Раздался всеобщий хохот.

Я скрипнул зубами.

Вот, значит, как. То «младенец», то «барчонок», то «щенок». Видимо, тут будет ещё сложнее, чем я думал.

– Уезжай восвояси, барчонок! – присоединился к деду ещё один мужик, помоложе и покрепче. – Мы и без тебя тут славно живём!

Виктор занервничал и замаячил рукой, чтобы я сошёл с крыльца и отправлялся в усадьбу, пока меня тут не растоптали всей деревней.

Вместо этого я поднялся на ступень выше и незаметно использовал магию Первозванного. Движением указательного пальца вызвал Вертикаль и, покосившись на неё, задействовал кое-что интересное.

В Режиме Войны была одна занятная техника. Называлась она Формула Громогласия. Если применять её в бою, то можно даже неплохо дезориентировать врага, но я воспользовался только крохами этой возможности.

– У ВАС ЕСТЬ ВРАГ!!! – рявкнул я так, что даже громкоговорящий дедок вздрогнул и выпрямился по струнке, перестав наваливаться плечом на берёзу.

Наступила гробовая тишина.

Только шелест воды в реке и скрип мельницы напоминали о том, что течение жизни вокруг продолжается.

– У вас есть враг – и это не я! – продолжил я всё так же громко, намного громче деда. – На вас нападают летающие кочевники! Жгут ваше имущество и посевы! Забирают скот! Как вы собираетесь защищаться? Ловушки ваши не работают! О полиции тут вообще никогда не слышали! Окружная Пограничная Стража имеет тут частичные полномочия! Так что паршиво вы тут живёте, а не «славно»! Глаза-то разуйте!

Я замолчал и внимательно оглядел людей.

Да, выражался я не совсем по-дворянски, но зато по делу.

Народ зашептался.

– А ты нам защиту предлагаешь? – громко спросил самый рослый мужик из всех.

Двухметровый детина в волосатыми ручищами-кувалдами. Краснолицый, будто обожжённый на костре, с чёрной повязкой на лбу, молодой ещё, лет тридцати, но уже с клюкой.

Он грузно на неё опирался и смотрел мне прямо в глаза, ожидая ответа, а с такими людьми лучше не юлить, да я и не собирался.

– Да! Предлагаю! – ответил я. – Мы можем…

– Ничего мы не можем! – опять перебили меня. – Только не с тобой!

На этот раз это был не дед Архип, которого я уже мысленно обозвал дедом-рупором, а тот самый двухметровый детина с клюкой.

– Уезжай отсюда, парень, пока цел! Не примеряй на себя лавры Государственного Алхимика! – пригрозил он, разговаривая вполне грамотно, без коверканья, эканья и «эт самого». – Ты тут не выживешь! Только не с таким позорным даром, как у тебя!

Услышав его слова, мой помощник Виктор схватился за лоб трясущейся рукой и уставился на меня в панике. У нас был уговор: никому не рассказывать про мою касту «Ртуть и Меркурий».