Из хроник Фламианты: Разменная монета.

– От отчаяния и добродетели ты сошел с ума, – Лагоронд беспомощно махнул руками.

– Я безумец для сегодняшнего дня, но кто знает, как моё сумасшествие прочтется завтрашним.

– Я тебя очень люблю, Сэлиронд, но я не буду стараться ради твоего безумия.

– Стараться не надо. Просто позволь душе вглядываться в то, что её привлекает.

– На что я должен смотреть, Сэлиронд?

– Я хочу, чтобы ты посмотрел на Лавидель, – ответил Сэлиронд с полной готовностью встретить абсолютно любую реакцию брата.

– Что? – пылко выдал Лагоронд, но почти сразу умолк, не найдя подобающих слов возмущения.

– Дай душе право рассмотреть Лавидель, – невозмутимо повторил Сэлиронд.

– Ты хочешь, чтобы король Леондила, глава совета и носитель практически полного начертания обратил внимание на изгоя?! – Лагоронд не удержал резкость и пылкость тона. Возникшее напряжение вынудило и без того ровную спину вытянуться подобно металлической струне. – Пусть ты и приобщил её, но для меня она не часть твоего народа!

– Твой взгляд цепляется за неё и вязнет в ней вот уже несколько лет. От меня спрятать этого не сумел. Желая душу от неё отвадить, умышленно присматривался лишь к недостаткам, но и они стали привлекательными, оттого и раздражаешься на неё при каждой встречи. От чего тогда на меня сейчас полыхаешь? Оттого что я тебя обнаружил в этом? Своей просьбой я ставлю вас на одном берегу. Зачем смотреть на неё через реку? Рассмотри её вблизи.

– Ты надеешься, что я полюблю плод невежества Фламианты?!

– Ты её таковой не считаешь, оба знаем, тогда для кого эти речи, а?! – теперь и сдержанность Сэлиронда дала трещину, окрасив голос эмоциональным всплеском. – Она не собственным выбором стала изгоем, это ты признаешь, но по-прежнему не даешь ей права, оказаться перед твоим взглядом вне призмы проступка её родителей. Ты спрашиваешь, на что я надеюсь? Я надеюсь на то, что примешь её принадлежность моему народу, как я принял. Рассчитываю, что откажешься от предубеждения, которое и тебе самому уже не в радость, и всмотришься в её честь, отвагу, преданность, рассудительность, красоту, силу и разум! Достоинства Лавидель ни моим, ни твоим не уступают.

– Столько непривычного для тебя полыхания, – задумчиво протянул Лагоронд, минуя проницательность брата в отношении его собственного сердца. – Ты высокого мнения о своей изгнаннице.

– Она достойна этого. Если бы не заслуживала, я бы в стиры не назначил.

– Любая тэльвийка, став мне женой, обретет власть и силу и станет твердой опорой. Почему именно Лавидель предлагаешь? Флинера упоминать не надо, он пусть и без желания, но за любой королевой Леондила пойдет.

– Она от меня не отступит, сам знаешь, но она силу Кодекса в себе не носит и тэльвийских преимуществ не имеет. Война с южанами для неё смертельная угроза. Я боюсь, что живой из неё не выйдет. Если в брак с тобой вступит, унаследует твою кровь, крепость и способности, это станет ей лучшими доспехами. Тебе она хорошо известна. Если в образе её вязнешь, то её тягу к рискам принял, следовательно, не так болезненно будет в них отпускать, но уверен, что вынудишь её чуть основательнее задумываться о собственной безопасности. Мне нужна помощь, но я в расчетах от вас обоих отталкиваюсь, – ответил Сэлиронд, спрятав глаза от взора брата.

– Она тебе не безразлична…– догадался Лагоронд, но тут же утонул в недоумении. – Зачем предлагаешь мне то, что любо самому? Твоя сила и могущество не многим уступают мне. Сделай её королевой Маландруима. В таком положении она и тебя значительно усилит и на тэльвов Флинера повлияет. Они приобщатся к твоему народу и под её покровом возродятся силой. Ты оставишь её при себе, гарантируешь ей защищенность и приобретешь союзников и сильное подспорье своим устремлениям, – в свете всплывших обстоятельств он вдруг по-новому посмотрел на сердце брата, оттого его эмоции враз утихли.

– Она меня не любит, – очень спокойно пояснил Сэлиронд.

– Она и меня не любит, но ты мне её предлагаешь.

– Она в твою сторону смотрит не меньше, чем ты в её, оттого в твоих силах её душу себе взять.

– Сэлиронд, ты также старанием её душу себе взять можешь. Пусть она не любит, но она тобой поглощена, тобой гордится, тебе преданна и признательна, разделяет с тобой твои пути. При наличии таких составляющих до глубокой привязанности не так сложно довести. Она знает о своем положении в твоём сердце?

– Нет, не знает.

– Как она осмелится любить, если лишена права на такое дерзновение: кто ты, а кто она? Надели её этой смелостью, – под действием молниеносно-вспыхнувших картин воспоминай, Лагоронд звучно ухмыльнулся. – Насколько мне известно, она не боится входить в открытые двери, и она дерзка, так почему тебе просто не дать ей в руки поводья?

– В моих с ней отношениях ничего не изменится.

– Я смотрю, в коем-то веке мой брат предпочел спрятаться и переложить решение вопроса на другого. Я понял твой страх, Сэлиронд. Ты по-прежнему боишься, что любовь может довести тебя до безумия, от которого умер наш отец. Тем более, при отчаянной отваге этой девчонки риск потерять её не меньше, чем был риск у нашего отца потерять мать, ведь она так же бросала себя в огонь, как и твоя стир. Но ты мудрее нашего отца, и твой дух намного сильнее.

– Всё останется как есть.

– Сэлиронд, ты боишься за себя или народ? Если так ты пытаешься защитить себя, то хочу предупредить, что запертое в темницу пламя любви нести не легче, чем боль утраты. Если боишься за будущее народа, который силен твоей силой, то, случись что с тобой, я защищу тэльвов Маландруима и стану им крепкой опорой, ты это знаешь.

– С момента, как мы с тобой разошлись, прошло несколько тысячелетий. Наши народы по-прежнему родственны, но в крови за такой срок пропечатались отличия. Ни тебе, ни мне не под силу полноценно заменить собой одного из нас. Сойди я с ума, ты единственный, кто может гарантировать моим тэльвам крепкое будущее, но мой народ уже никогда не прикоснется к той полноте силы, как при мне. Если во мне с силой отца живет и его слабость, то я обречен захлопнуть сердце во благо моего народа, надеясь, что когда-нибудь мне удастся прирасти душой к той, что будет сильно отличаться от Лавидель и нашей матери. Я в сторону Лавидель не пойду, так моё сердце надежно защищено от любви.

– Но война с тем же успехом может лишить тэльвов Маландруима твоего присутствия.

– Во-первых, если я от войны спрячусь, проблем будет намного больше, чем если я войду в этот риск. Во-вторых, в войне я всё же шансов остаться со своим народом вижу больше, чем если слабость отца во мне возобладает.

– Вот видишь, Сэлиронд, мы мало чем отличаемся. Оба сделали выбор в пользу наших народов. Я отвернулся от Фламианты, а ты от самого себя, но по итогу мы в равном положении. Ладно, – Лагоронд прошел к столу и оперся на его каменную поверхность, – в том, что я не стану клеткой для тех, кто мне дорог, ты прав. Я бы не смог силой удерживать при себе жену, если бы её сердце сгорало от невозможности стать чьей-то опорой в огне. Прав ты и в том, что душа моя в сторону твоего стира смотрела, и идея добавить защищенности вам обоим мне соблазнительна, но моё сердце в стороне от любви.

– Я это понял, но разве оно в стороне не потому, что ты окружил себя причинами, запрещающими задерживать на ней взгляды? Я прошу от тебя только того, чтобы позволил себе её содержание разглядеть.

– Что ж, я не юнец, чтобы из протеста закрывать глаза руками. Я на неё прежним взглядом буду смотреть, но дополню это принятием её принадлежности к Маландруиму и тем, что её защищенность вам обоим броней станет, не больше. Но ты должен обдумать своё решение ещё раз. Пусть это и маловероятно, но мы оба знаем, если бы я полюбил, я бы никому не уступил, даже тебе.

– Я знаю, Лагоронд.

– Тебе нужно найти ещё варианты. Учитывая мой прошлый брак, теперь я пропускаю всё через предельно требовательный и оценивающий взор. До сих пор никому не удалось срикошетить бликом по глади моей души. Прошло почти двенадцать тысячелетий… – здесь Лагоронд горделиво задрал голову и расправил плечи через глубокий вдох. – Тебе нужен другой план, твой нынешний призрачнее миража.

– И всё же, пусть она бликом по твоей душе не срикошетила, но душу твою в её сторону смотреть вынудила. Тебе и её, и меня защитить хочется, хотя первое прежде от меня прятал, оттого мой мираж, не так уж и призрачен.

В этот момент двери комнаты открылись и в зал вошла Лавидель. Лагоронд раздраженно ухмыльнулся и отвернулся к камину. Стир Сэлиронда не знала, что братья уединились для личной беседы, потому так смело вернулась.

– Прошу прощения, мой король, – осознав происходящее, протараторила Лавидель и постаралась максимально быстро покинуть помещение.

– Лавидель, подожди, – окликнул её Сэлиронд. – Мы останемся здесь до завтрашнего вечера. Предупреди Велогора.

– Хорошо.

– Да стой ты, куда ж так спешишь? – добродушно усмехнулся Сэлиронд. – Как ты?

– Я в порядке, – Лавидель испытывала дискомфорт и раздражение в присутствии короля Лагоронда, хотя тот никак не вмешивался в диалог.

– Виде́ния отпустили тебя?

– Осталось эхо.

– Даже эхо должно было покинуть твоё сознание, – твердым тоном вступил в разговор Лагоронд. – Если оно звучит в тебе туманными миражами, то значит ты силой удерживаешь их в плену своего ума. Что ты пытаешься там разглядеть?

Лавидель немного опешила от проницательности короля, но быстро спрятала растерянность от разоблачения под внешне уверенный взгляд.

– Как можно войти в такое отличие от себя прошлого? В виде́ниях, что я видела, мой король уступал вам в размере добродетели и глубине привязанности, а теперь он намного больше соответствует вам прежнему, чем вы себе.

Лагоронд ухмыльнулся, окатив Лавидель с ног до головы косым взглядом. В стире брата не было той женственности и величавости, что присущи истинным тельвийкам, выросшим под сильным крылом своего народа. Тем не менее Лавидель унаследовала от матери утонченность, статность и благородность, хоть они и были огрублены сложившимся течением жизни.

– Вряд ли ты много понимаешь в том, что видишь, – прохладно среагировал Лагоронд.

– Возможно, но вывод, к которому я смогла прийти, лишь подкрепляет моё убеждение в том, что ваш брат мне понятней.

– Понятней? – сверкнул глазами Лагоронд. – Ты в это уверена? Думаешь, научилась читать глубину его помыслов?

– Может, я глубину и не пойму, но добродетель прочитать сумею.

Сэлиронд не вмешался в этот раз в диалог брата и Лавидель, позволяя им стать жертвами эмоционального накала, ведь тогда возникнут сложности с самоконтролем, и они ярче обнажат души друг для друга.

– Проверим? – тон Лагоронда как-то резко вошел в спокойное и размеренное звучание.

– Для этого нужны подходящие обстоятельства, так что придется отложить проверку до их появления.

Несмотря на то что в голосе Лавидель отчетливо диктовалось желание избежать разговора, Лагоронд не стал отшагивать в сторону.

– Твой король снабдил нас таким обстоятельством.

– О чем речь?

– Он привел мне тебя как плату взамен на силу. Это ты называешь защитой?

Лагоронд умышленно представил информацию так, чтобы при первом взгляде добродетель Сэлиронда была сильно оспорена. Он действительно вознамерился понять внутреннее содержание Лавидель и глубину рассудительности, хоть и выбрал для этого грубый способ.

– Мне ваши слова не понятны, о чем именно вы говорите? – Лавидель сохранила почтительность тона, несмотря на раздражение. Король Леондила помедлил с ответом, потому она плавно перевела взгляд на своего короля.

Сэлиронд почувствовал остановку её голубых глаз на себе, но никак не среагировал. Плавной походкой он дошел до кресел и, усевшись в мягкое сиденье, растворился взглядом в танцующем огне камина. Он прекрасно знал брата и хотел продемонстрировать в Лавидель то, мимо чего не сможет пройти его почтение.

– Он предлагает мне тебя в жены.

– Что? – переспросила Лавидель, так как из-за неожиданности услышать подобное, слова короля ускользнули от её понимания.

– Он предлагает мне тебя в жены, – явно более аккуратной манерой повторно донес до слуха стира Лагоронд. – Разумеется, он верит в твою доблесть и силу, но ему нужен результат, что достигнет устремлений. Ты пешка, что поставили под удар ради успеха партии.

Молчание Сэлиронда вынудило Лавидель пропустить удар его брата. Её грудь чуть сдавило, оттого утружденное дыхание обнажило возникшее смятение. Уведя лицо в сторону, она провалилась на несколько мгновений в собственные мысли. Сэлиронд с Лагорондом молча ждали её реакции. Взяв под контроль внутреннюю потерянность, Лавидель вернула ум в устойчивое положение и подняла глаза на короля Леондила.

– Тяжело прочитать? – Лагоронд пожалел, что выбрал именно такой способ прояснения для себя её содержания, и уже был готов вывести их обоих из этого разговора.

– Если бы вы не утяжелили действие моего короля умышленной грубостью, мне было бы легче. Вы правы, я не так мудра, чтобы в полной мере понять замысел моего короля, но я убеждена в том, что я защищена избранной им стратегией вне зависимости от того, как именно её смог прочитать мой ум. Моя душа ваш удар пропустила, я признаю́, но у подобного плана моего короля есть благородные аргументы. Пусть я их сейчас не обнаружила, но я уверена, что его мотив пролегает вне тех слов, что вы озвучили, да и вы сами этому доказательство. Будь ваши слова правдой, вы бы своим благородством покрыли и в тайне от меня удержали. Раз ударили, значит, сами придумали и проверяете.

– Поясни.

– Я, когда не знаю способностей какого-то воина, бросаю его в огонь, но не реальный, а на тренировочном поле, где воссоздаю различные варианты возможного течения боя. Это позволяет рассмотреть его получше. Иногда приходится грубо ударять, и мой воин оказывается в сложностях, но он изначально защищен. Когда же полымя реально, а я в воине не заверена, то его за спиной прячу, под удар не ставлю. Вы в этом от меня не отличаетесь. Но в вопросах души таким способом в отношении меня пользоваться не имеете права, хоть и король.

– Не допускаешь, что мои слова соответствуют действительности?

– Пока мотив моего короля не прочту, допускаю. Но если вы правду обнажили, то не только добродетель моего короля оспорили, но и своё благородство, – твердым тоном ответила Лавидель и повернулась к Сэлиронду. – Я могу идти?

– Да, Лавидель, – ответил Сэлиронд. Бросив взгляд на стира, он понял, что она всё ещё не совладала с внутренними эмоциями, оттого её голубые глаза до сих пор поблескивали потерянностью.

Лавидель почтительно кивнула и скрылась за широкой деревянной дверью. Лагоронд славился глубокой проницательностью, потому чисто внешне наброшенная уверенность Лавидель не смогла спрятать от него, что она больно ударилась о его резкость. Он глянул на брата, который безмятежно сидел в кресле у камина.

– Ты не пойдешь объясниться с ней? – спросил он.

– Нет. Во-первых, это ты проверял её способность понимать, умышленно коверкая факты. Если кому и объясняться перед ней, то тебе. Во-вторых, она мудра и рассудительна. Прочитать моё сердце ей под силу, Лагоронд. Пусть мои планы не всегда понятны, но они гарантируют ей защищенность от подлости и предательства – именно с этой опоры она начнет анализ всех твоих слов.

– Ты уверен, что она сможет удержать себя в положении, на основании которого не прочитает твой план как подлость и предательство?

– Я уверен, но если ты сомневаешься, то можешь объясниться с ней вместо меня.

– Ты меня с ума сведешь, – проговорил Лагоронд и покинул зал.

Время шагнуло глубоко за полночь. Лавидель сидела у распахнутых врат замка, что выводили из холма в снежные просторы внутренней территории королевства. Легкая изморозь, царящая в воздухе, приятно обнимала прохладой, которая так сейчас была необходима её взбудораженной душе.

– Лавидель, ты чего здесь? ещё и расстегнута, – окликнул Велогор.

Подойдя к широкому гладкому камню, он уселся рядом с ней и сомкнул рукой борта её мундира. Лавидель бросила голову на его могучее плечо.

– Захотелось продышаться.

– Ну после всего оно и понятно. Но ты сегодня черту хорошо перешла, оттого не так сильно должна раниться резкостью короля Лагоронда.

– Очень перешла, – согласилась Лавидель, – потому упрека нет. Просто пытаюсь осмыслить произошедшее.

– Это, конечно, хорошо, но осмыслять лучше на свежую голову и успокоенную душу. Утром отправимся домой, тогда и подумаешь, а сейчас расслабься.

– Король сказал, что мы пробудем здесь как минимум до завтрашнего вечера.

– У тебя от этого такое траурное выражение лица? – засмеялся Велогор. – Зря. Король Лагоронд тебе ведь достаточно известен. Он вас обоих теперь в стороне удержит от повторного входа в эти воды.

– Знаю, просто домой вернуться хочется.

– Нет, Леондил, конечно, не Маландруим, но всё же он не настолько плох, – Велогор приподнял лицо Лавидель, принудив её всмотреться в звезды. – Переключись на местные красоты, сразу полегчает. К тому же, у нас с тобой есть как минимум ещё одно положительное обстоятельство: мы заперты до завтра на чужой территории и этим освобождены от какой-либо ответственности, – его глубокий облегченных вдох, закончился довольной ухмылкой. – Ты помнишь, что значит безмятежность?

Лавидель отрицательно покачала головой, но припомнив её давно не проживаемый вкус, так же растеклась в широкой улыбке.

– И я не помню, но именно она до завтрашнего дня наш с тобой спутник.

– Что нам с ней делать?

– Кто его знает, – продолжил забавляться Велогор, мягко подтолкнув её плечом, – но точно не бродить по драматичным мыслям. Если честно, то и поводов у тебя для этого не так много. Ты хоть по ушам и получила, но возможностью огласить мысли в русле диалога утешилась, это-то я в тебе хорошо знаю. Да и король Лагоронд явно мысли твои знать хотел, ведь не просто право говорить дал, а ещё на этом настоял. Ты это внутри отметила, по глазам вижу, следовательно, страдания твои восполнены, потому хорош в томном окрасе сидеть.

– Ну что ж, у меня есть и более светлые мысли, – оживилась Лавидель.

– Да? Ну и какие же?

– Как тебе Флалиминь?

– Даже не видя твоих глаз, Лавидель, я чувствую твою ехидную ухмылку. Не скажу.

Лавидель подняла повеселевшие глаза на друга и сложила руки у него на правом плече.

– Не говори, я и так все вижу.

– Видит она, – усмехнулся он. – Давай не сиди долго, ты всё-таки не тэльв, можешь и простынуть. Вон, руки совсем ледяные.

– Долго не буду, а ты лучше ступай к ребятам. Зачем выпавшее время на меня тратить? Сегодня для этого есть более подходящая фигура.

– Если что, мы в зале стиров. Надышишься, присоединяйся.

– Хорошо.

Велогор поднялся на ноги и вернулся в пределы замка, оставив Лавидель в гордом одиночестве с тишиной. Ночное небо полыхало серебряным переливом россыпи звезд, совершенно пленив фокус её внимания.

– Как же вы красивы, – вслух обратилась она к ночным светилам. – Если бы вы говорили, я часами вслушивалась бы в ваши речи.

– Звезды говорят, но не словами. Они звучат в нас впечатлениями и образами.

Лавидель вздрогнула от неожиданности. Увидев короля Лагоронда, она поднялась на ноги и почтительно кивнула.

– Я слишком мало на них смотрю, чтобы начать различать их звучание.

– Что ж, сегодня у тебя для этого есть больше времени, – ответил Лагоронд и повернулся, чтобы продолжить путь к штилу, но вновь остановился и вернул взгляд на Лавидель. – Почему не говорила мне, что дитя изгоев?

– Не вам не говорила, а вообще свой ум постаралась от данного факта отвязать, чтобы душу не уязвляло.

– Твои обстоятельства не безнадежны, тогда зачем от этого прятаться? Ты к Маландруиму почти пятнадцать веков приобщена. Брак с любым из тэльвов наших народов изменит твоё положение.

– Там есть важное условие, – задумчиво протянула Лавидель. Она не ожидала при обсуждении подобного вопроса из уст короля услышать «наших народов», а не «народа брата», ведь прежде он оспаривал её нахождение даже среди тэльвов Маландруима.

– За полтора тысячелетия никого не полюбила?

– В моей жизни есть те, кого я люблю.

– Тогда в чем проблема?

– Глубины моей привязанности достаточно для брака, который вернет меня в воды Кодекса и приобщит к тэльвийской крови, но недостаточно для того, чтобы я всё же решилась войти в эти воды.

– Неужели не хочешь окунуться в дары Кодекса и прожить силу истинной принадлежности народу Сэлиронда?

– Хочу. Но не справедливо привязывать к себе чью-то душу только поэтому.

– Многим достаточно, чтобы глубина привязанности просто перешагивала очерченный Кодексом порог и не приводила к угасанию. Они находят своё счастье и проживают достойную жизнь.

– До тех пор, пока я не полюблю и умом, и душой, и пока кто-то не возьмет меня в плен своим внутренним содержанием, я не вступлю в брак.

– Среди тех, кого ты любишь, нет достойных?

– Из тех, к кому я глубоко привязана, все достойны, но среди них нет моей обители.

– То, что имеешь в виду, встречается редко, Лавидель, а иногда не встречается и вовсе.

– Вы предлагаете мне лишь поэтому согласиться на меньшее?

– Я лишь говорю о том, что, вступив в брак с тэльвом наших народов, ты своему королю гарантируешь намного большую опору.

– Я для своего короля более сильная опора, чем большинство кровных тэльвов Маландруима. Во имя него и жизнь, и судьбу, полагаю. Вопрос брака моей обнаженной души касается – это единственное, что я для себя оставляю, единственное, в чем во благо себя делаю выбор. Вы до этого дня не поняли, что я лишена тэльвийских благ и нахожусь в стороне от крепости Кодекса. Пусть моё положение и оспаривали, мои силу и преданность высоко оцениваете, а значит, я не менее достойное плечо для своего короля, чем Велогор для него и Эндулин для вас, оттого со спокойной совестью хоть в чем-то могу только о себе думать.

– Можешь, – кратко ответил Лагоронд, не желая сильнее обнажать царящие в нём мысли, касательно рассматриваемого вопроса. – Да, – по его голосу было понятно, что он сменил вектор обсуждения, – в заверении, что в любых устремлениях брата защищена – ты права. Я лишь хотел посмотреть, насколько ты в этом проросла, и насколько приучена читать поступки и слова в контексте внутреннего содержания, оттого не его мотивы обнаружил, а возможные варианты их прочтения.

Лавидель немного насторожилась от того, что король Леондила решил с ней объясниться. Но когда поняла, что он говорит это вместо извинений, расслабилась. Конечно, она не обнажила королю вспыхнувшее в душе удовлетворение, но вот её лицо явно потеплело выражением.

– Раз о произошедшем заговорили, то вы меня за непозволительную резкость простите, я черты этой больше не перейду. И за то, что Алимина спровоцировала туже грань в отношении вашего брата перейти, тоже простите, – она парировала извинением, но сделала это более обнаженно, ведь понимала, что он король и её резкость гораздо сильнее перешла черту дозволенного.

– За Алимина извиняться не нужно, сам должен эту ответственность нести, остальное оставим в прошлом. Теперь ответь мне, насколько тэльвы Флинера доверяют тебе?

Лавидель в моменте не нашла подходящих слов, потому молча достала из внутреннего кармана мундира повязку с колтрисом. Разжав кулак, она показала её Лагоронду. Он знал значение оного жеста в её адрес со стороны командира отряда. Такая привязанность к ней его тэльвов заверяла высокое мнение о ней его брата.

– Значит, твоё положение стира, как положение стира Леондила приняли, ясно.

– Раз тэльвов ваших затронули, я о них могу спросить?

– Ты сегодня ещё не устала от разговоров? – ухмыльнулся Лагоронд, наблюдая за тем, как она прячет повязку обратно в мундир, а вместе с этими и собственное смятение от его глаз.

Лавидель восприняла ответ как отказ, потому вернула подарок Флинера на место, сложила руки за спину и всмотрелась в полночный горизонт. Через несколько мгновений она всё же вернула взгляд на короля, ведь он по-прежнему оставался рядом.

– Так могу или нет? – повторила она.

– Спрашивай.

– Почему вы не вернете их домой?

– Лишь они сами могут вернуть себя домой.

– Но, – Лавидель немного замялась, – они лишены дерзновения в том, что сохранили право принадлежать вам и Леондилу. Они отдались во власть самобичевания, находя это благородным. Тэльвы Флинера, да и он сам, не способны самостоятельно выбраться из этой западни. Они стремительно угасают, но полагают, что искупления не достойны.

– Не достойны? – переспросил Лагоронд.

– Ваши тэльвы забыли, что такое безусловное принятие и любовь дома. Их избитое эго утверждает, что если нет красочных свершений, которые можно принести с собой, то при встрече их наградят презрением. Любому подобное снести будет сложно, но у них обстоятельства ещё сложнее. Им не просто нечего принести, как их рассудку представляется, но и от того, что имели, сильно растеряли. Без вашей помощи вернуться не осмелятся.