Каникулы в «Ландышах»

– Не дергайтесь. Если начнется месиво, мы с Дамиром подстрахуем, – голос Вити прозвучал хладнокровно.

– Да мы просто поговорим! Открывайте! – голос за дверью стал громче, в нем зазвенела металлическая нотка нетерпения и угрозы.

Петя судорожно набрал номер милиции. Говорил он, стараясь казаться спокойным, но легкая дрожь выдавала его с головой.

Александр тем временем взял в свободную руку тяжелый графин с водой. Он представлял себе не абстрактную драку, а конкретные действия и последствия: удар ножом в мягкие ткани, хлюпающий звук, алая кровь на бледно-желтых стенах. Он видел все это в мельчайших деталях.

Петя, рывком расстегнув свою спортивную сумку, достал оттуда длинный финский нож в потертых кожаных ножнах. Клинок, доставшийся от прадеда, выглядел куда серьезнее Сашиного складника. Он встал рядом с другом, плечом к плечу. Два друга, почти брата, готовые ко всему.

Прибытие ОМОНа оказалось стремительным и шумным. Из окна были видны мигалки, отражающиеся в лужах. В коридоре поднялся гам, и к нему присоединились возмущенные голоса Виктора и Дамира, мастерски изображавших перепуганных «постояльцев».

За дверью засуетились, послышались сдержанные, резкие команды. Через несколько минут наступила неестественная тишина.

Выяснилось, что «ребята просто ошиблись дверью». Классика. Александр медленно отодвинул диван и приоткрыл дверь. Он расплылся в самой обаятельной, невинной улыбке, которую только мог изобразить.

– Бывает, – сказал он легко и почти дружелюбно. – Всего вам доброго.

И его взгляд, холодный и острый как бритва, на секунду зацепился за бледное, испуганное лицо Сани Пятерки, жавшегося в углу коридора за спинами двух крепких парней. Взгляд был красноречивее любых слов: «Я тебя видел. Я все понял. Мы еще поговорим».

Саня нервно сглотнул и засеменил прочь, стараясь не оборачиваться.

– Крыса, – процедил Александр, захлопывая дверь.

Этой же ночью они бесшумно собрали вещи. Машину вел Дамир, молчаливый и собранный. «ОБКОМовская» гостиница встретила их тишиной, порядком и спокойствием. Несколько хрустящих купюр, незаметно вложенных в руку администратору, решили все вопросы – и с внезапным заселением, и с тишиной, и с чувством безопасности, которое стало бесценным товаром в ту ночь.

Этот вечер стал точкой невозврата. Невысказанная правда, которую они скрыли от родных, оказалась тяжелее любого ящика с водкой или сумки с деньгами. Она была тем самым грузом, который заставляет мужчин молчать, крепче обнимать жен и искать другую, спокойную жизнь. Жизнь, где твои друзья прикрывают тебя не финками, а деловыми контрактами, а единственное, что сверкает лезвием, – это новый нож для нарезки праздничного торта в загородном доме.

С запчастями они разобрались на следующий же день и, никому ничего не говоря, вернулись в Магадан.

Переезд в Москву был бегством в новую жизнь. Накопленные сбережения, пахнущие потом, страхом и водкой, дали им этот шанс.

***

Много лет спустя

Осень в столице встретила их промозглым ветром и хмурым небом. Воздух пах прелой листвой и выхлопными газами – запах, непривычный после магаданской колючей свежести. Последний заказ висел на них тяжким грузом.

Александр, усталый и серьезный, молча курил у окна номера, глядя на вечерние огни, которые так и манили. Жизнь в Магадане, серая и предсказуемая, опостылела обоим.

Петя, развязный после пары стопок дешевого виски, хотел расслабиться.

– Сидим тут, как два деда, – проворчал он, расхаживая по своему номеру. – Надо бы развеяться. Схожу, спрошу у местных, нет ли тут какого досуга.

Александр лишь мотнул головой, не отрываясь от окна:

– Только ног не протяни, Петь. Город большой.

Но Петя уже вышел в коридор. На ресепшене дежурил молодой паренек, рядом охранник – мужчина крепкого телосложения, средних лет, в качественном костюме. Лицо невозмутимое, профессионально-отстраненное. Он смерил Петра быстрым, оценивающим взглядом.

– Вопрос есть? – голос у него был низкий, без эмоций.

Петя, стараясь казаться своим, наклонился чуть ближе, понизив тон:

– Нет ли у вас тут какого… досуга на вечер? Чтобы культурно отдохнуть.

Мужчина медленно кивнул, понимающе сузив глаза.

– Время? Предпочтения? Номер? – Вопросы были отработаны до автоматизма.

Петя тихо, почти шепотом, ответил, сунул в прорезь стойки свернутые купюры. Мужчина пальцем пододвинул их к себе, не глядя.

– Ждите. Скоро.

Вернувшись в номер, Петя бросил:

– Все решено. Отдыхай, Саш. Я тут подожду.

Александр, не задавая лишних вопросов, лишь тяжело вздохнул и ушел в свой номер.

Петя принял душ, смывая дорожную пыль и нервную потливость, запахнул на груди мягкий, но безликий гостиничный халат. Включил телевизор. Из него лился ровный, убаюкивающий голос диктора: «…за прошедшие сутки в столице зарегистрировано…» Петя лишь краем уха ловил слова о разборках и кражах, прислушиваясь к тишине за дверью. Внутри все ныло от нетерпения и тревоги.

Стук в дверь был негромким, но отчетливым. Петя поспешил открыть.

Перед ним стоял молодой человек в таком же темном костюме, что и у охранника, с вежливой улыбкой. А за его спиной – три грации, явно с разных обложек журналов. Первая – высокая, с гордой осанкой и холодной, модельной красотой. Темные волосы были туго стянуты в хвост, подчеркивая строгие скулы. На ней был легкий плащ. Вторая – миниатюрная блондинка со стрижкой каре, в косухе и узких джинсах, с вызывающе-аппетитными формами. Она смотрела на Петю дерзко, с хищной усмешкой. И третья… Третья была невзрачной, словно серая мышка, затесавшаяся в эту стаю по случайности. Взгляд испуганный, одежда простая. Петя мысленно тут же забраковал ее – явно набрали для количества.

– Добрый вечер. Досуг заказывали? – голос у парня был спокойным, словно он предлагал не девушек, а рекламный буклет.

Петя кивком впустил гостей в номер. Его взгляд прилип к высокой «модели». Молча, не сводя с нее глаз, он снял с тумбочки заранее приготовленную, туго свернутую пачку купюр, перехваченную резинкой, и сунул ее в руку молодому человеку.

– Приятного отдыха, – тот так же молча, без лишних слов, развернулся и вышел, уводя с собой блондинку и «мышку». Дверь закрылась с тихим щелчком.

В номере остались они вдвоем. Воздух стал густым и тягучим.

– Я приму душ? – ее голос был удивительно спокойным, низким, без единой нотки заигрывания.

– Располагайтесь. – Петя сглотнул комок в горле и снова уткнулся в телевизор, делая вид, что его интересует криминальная сводка.

Из ванной донесся шум воды. Петя невольно представлял себе струи, омывающие ее тело, и сердце его колотилось где-то в горле. Внезапно свет в комнате померк – должно быть, где-то отключили яркую неоновую вывеску. Петя вздрогнул.

И в этот момент дверь в ванную распахнулась. В проеме, озаренная желтоватым светом изнутри, стояла она. Богиня, явившаяся из пара. Длинные стройные ноги. Рельефные плечи и руки гимнастки. Идеально гладкая, бледная кожа. Одной рукой она придерживала на груди маленькое банное полотенце, другая была свободно опущена. Влажные темные волосы тяжелыми волнами разметались по обнаженным плечам, на концах сверкая каплями воды. От нее исходил легкий аромат импортного мыла и чего-то неуловимого, соблазнительного.

– Не подожжешь? – она протянула ему тонкую сигарету. Пальцы были длинными и ухоженными.

Петя чиркнул зажигалкой, руки его чуть дрожали. Она затянулась, выпустив струйку дыма, и ее глаза в полумраке смотрели на него с холодным, изучающим интересом.

Потом был час, который расплылся в памяти горячим, липким маревом. Он запомнил все, до мельчайших деталей. Как она не спеша, почти ритуально, натягивала на него презерватив – ловко, профессионально, но с какой-то обманчивой нежностью. Как с неожиданной силой сжимала его бедра своими длинными, мускулистыми ногами, заставляя его стонать. Как его ладони тонули в упругости ее округлых ягодиц, а ее спина выгибалась под его руками. Она не издавала ни звука, лишь тяжело и ровно дышала, и это молчание было и жутким, и пьяняще-эротичным.

Она ушла так же тихо, как и появилась, оставив после себя лишь смятые простыни, легкий шлейф духов и опустошающую усталость во всем теле. Петя лежал, глядя в потолок, и чувствовал, как напряжение медленно отпускает мышцы. Но внутри оставалась странная, щемящая пустота.

Утром Александр, уже собранный и хмурый, тронул его за плечо:

– Петь, я к заказчику. Ты высыпайся. Будем на связи.

Петя что-то пробормотал сквозь сон и провалился обратно в забытье. Его разбудил настойчивый звонок мобильного. В трубке – взволнованный голос Саши:

– Петр, его нет в офисе. Никто не видел. На телефон не отвечает. Что-то не то.

Петя быстро умылся ледяной водой, смывая остатки сна, натянул одежду и рванул вниз. Уже на первом этаже он уперся в людей в милицейской форме, врачей скорой помощи. И посреди этого хаоса – носилки, на которых лежало неподвижное тело, прикрытое простыней. Из-под края виднелась знакомая дорогая туфля. Того самого заказчика.

Воздух в лобби был спертым, с едва уловимой, но знакомой каждому сотруднику скорой кисловатой нотой рвоты.

– Экспертиза покажет, чем он траванулся, – устало говорил один из милиционеров, делая записи в потрепанном блокноте. – Весь номер в блевотине. Охрана никого и ничего не видела, паренек на ресепшене хлопает глазами аки девица. Мутное дело.

Петя замер, чувствуя, как холодная волна прокатывается по спине. И тут он увидел ЕЕ. Ту самую, третью, невзрачную девушку с вчерашнего «парада». Она стояла в стороне, в тени колонны, и что-то быстро, взволнованно шептала мужчине в штатском. Тот стоял к Петру спиной. Но когда он обернулся, чтобы кивком отдать распоряжение, Петя узнал знакомые жесткие черты – Виктор. Его старый товарищ, а ныне – следователь.

Петя, стараясь не смотреть на носилки, уверенно зашагал к нему.

– Виктор? Это ты?

Тот обернулся, на мгновение его лицо осталось каменным, а потом в глазах мелькнуло удивление.

Старый знакомый, который когда-то подстраховывал их с Александром и был вместо охранника.

– Петр? Черт, как тебя сюда занесло?

– Это мой заказчик, – Петя кивком указал на носилки, с трудом сдерживая брезгливую гримасу. – Мы его все утро искали. Теперь ясно, где он… отлеживался.

Он кратко, по-деловому, объяснил суть их визита в Москву и связь с покойным.

Виктор, отведя его в сторону, понизил голос до едва слышного шепота:

– Мда. Хорошо хоть ты жив остался. Уверен, там попалась профессиональная клофелинщица. Вон, с дядьки сняли шейную цепь, часы дорогие. Успел позвонить его жене, оказывается, семейный человек, дочка родилась недавно, и на тебе… Эх…

Они постояли молча, глядя на суету вокруг тела. Вспомнили общее прошлое, молодость, которая уже казалась чужой. Потом Виктор хлопнул его по плечу:

– Иди, Петр. Не зарься на московские коврижки. Здесь и своих шакалов хватает.

Петя, так и не обернувшись, вышел на улицу. Поймал такси и поехал к Александру. В машине он закрыл глаза, пытаясь заглушить тошнотворный запах блевотины, который, казалось, въелся в ноздри.

Он во всех красках описал Саше утреннюю картину:

– С удачей, брат, лучше не заигрывать, – заключил он, и в его голосе впервые за долгое время прозвучала не бравада, а усталая мудрость.

Заказ, естественно, рассыпался сам собой. Они молча доехали до риелтора, мысли их были уже далеко от покойника, а все больше о московских квартирах.

Через несколько дней Петру пришлось посетить следственный комитет. В душном, пропахшем табаком и пылью кабинете ему молча подали папку с фотографиями. Он листал их механически, пока взгляд не упал на одно лицо. Холодное, прекрасное, с темными глазами и собранными в хвост волосами. «Модель». Под фотографией значилась фамилия и длинный список: кражи, мошенничество, причинение вреда здоровью… Ночная бабочка, оказавшаяся хищной осой. Попалась.

Петя поставил галочку напротив ее фото и вышел на улицу. Москва встретила его все тем же осенним ветром, но теперь он нес на себе отпечаток чего-то грязного, липкого, опасного – истинного духа тех лет, когда все решали деньги, а человеческая жизнь за углом гостиничного номера порой стоила дешевле пачки сигарет.

Москва расставила все по местам, затянула в свою суетную жизнь. Виктор так и остался в следаках, а Дамир открыл автомастерскую и мойку. Петя в костюме с иголочки был теперь на посылках у местного депутата, развозя пачки с документами.

А позже Манкевич уже со своей супругой пожаловали в новую, просторную трешку к Александру с Алевтиной. Михаил уговорил друга пойти в университет, отучиться на пилота и продолжить заниматься грузоперевозками, но без риска для жизни, а главное – за приличную зарплату.

Так Александр стал пилотом, сопровождал грузы заграницу, и эти командировки стали действительно приносить ему удовольствие. Александр копил на загородный дом. Семья, быт, работа. Дела шли в гору. Потом Манкевич эмигрировал в штаты и продал свой бизнес Александру. Теперь он парил над облаками не в грузовой кабине ИЛ-76, а в кресле бизнес-класса. Запахи изменились: вместо сырости Магадана – стерильный воздух кондиционеров, аромат дорогого кофе и кожи салона автомобиля. Деньги больше не пахли потом и страхом. Они хранились в сейфе на даче и пахли… ничем. А может, просто пахли новой, спокойной и надежной жизнью. Жизнью, которую он вырвал у судьбы в тот вечер в ульяновской гостинице. Да, себя Александр спас, а вот жену… не уберег.

Остались они с Радом одни. Если бы не присутствие Марины Харитоновны, которую Саша воспринимал не иначе как члена семьи, он бы точно спился.

Деньги сами себя не заработают, ребенка необходимо кормить, обувать, одевать, платить жалование сотрудникам. Мужчина быстро взял себя в руки. Затолкал боль от утраты жены глубоко и на долгие годы ушел с головой в работу. Только и та вышла ему боком. Он и с Алей не слишком часто проводил время – командировки, перелеты. Жизнь – вечная гонка. А тут упустил и сына, когда тот вытянулся, превратившись из худенького низкого мальчишки в высокого жилистого парня, сравнявшись ростом с отцом.

И как Александр ни думал, не знал, как подступиться к сыну. Их редкие встречи проходили либо в Лондоне, либо в Шотландии, где мужчина бывал по работе и мог пересечься с Милорадом.

Камень мостовой Эдинбурга был мокр от не перестававшего с утра осеннего дождя. Александр толкнул тяжелую дубовую дверь, и его встретил густой воздух, пропахший зерновым кофе, горьковатым шоколадом и дымом от настоящего камина, где потрескивали поленья. Он огляделся: низкий сводчатый потолок из темного дерева, на широком подоконнике, застеленном шерстяным пледом, дремлет кот, а по бокам громоздятся полки с книгами в мягком переплете. Было ощущение, что он нечаянно шагнул в другую эпоху, или в тот фильм о мальчике-волшебнике, который так любила… которую так любили…

Милорад уже был здесь, у столика в глубине кафе, сидел в темном углу у огня.

Сын или незнакомец в темном ирландском джемпере, уткнувшийся в экран телефона. Александр снял плащ, стряхнул капли и сунул черный зонт, длинный и строгий, в медную подставку, словно одинокий жезл.

– Прости, что задержался. Деловые встречи, – голос Александра прозвучал неестественно громко в этом уютном полумраке.

Милорад поднял взгляд. Безразличный, чуть уставший.

– Ничего страшного. Я только приехал.

Александр сел, ощутив на себе тепло от камина.

Официантка с улыбкой приняла у них заказ на два эспрессо, подлила воды в стаканы и отошла к стойке.

Между Сашей и Радом повисла молчаливая пауза. Отец откашлялся.

– Ну, как… как уикенд? Посмотрели что-то в Эдинбурге?

– Да, нормально. Погуляли. Замок, конечно, мрачный. Как и весь город. – Милорад отхлебнул воды. Его пальцы неторопливо постукивали по стеклу стакана.

– Погода соответствует, – попытался пошутить Александр, но его слова заглушил треск поленьев.

– Ага.

Еще пауза. Мужчина смотрел на лицо сына, выхваченное огнем из полумрака, искал в нем знакомые черты. Ее черты. Но ничего. Только острые скулы, скулы Алевтины, но и те казались чужими. Образ Али стерся, как старая фотография, и теперь на Сашу глядел не его сын, а самостоятельный, холодный и недоступный человек.

– Учеба? Никаких проблем?

– Все нормально.

«Нормально». Это слово убивало. Оно было кирпичной стеной. Александр чувствовал, как внутри все сжимается от бессилия. Он – человек, умеющий находить подход к самым сложным клиентам, рушить сделки, – не мог пробиться в душу сына.

Самобичевание мужчины прервала официантка, поставив перед гостями кофе. Над крошечными чашками клубился пар.

– Спасибо, – сказал Милорад официантке. Его «спасибо» прозвучало куда теплее, чем все предыдущие слова, адресованные отцу.

Александр вдруг поймал себя на мысли, что смотрит на сына как на оппонента, а не своего ребенка. Изучает его, вычисляет слабые места. И это было самое ужасное.

– Милорад… – он начал и тут же запнулся. Он почти никогда не называл его полным именем. Но теперь и это казалось неуместным, фамильярным для этого незнакомого парня. – Я… я рад, что мы встретились.

Сын посмотрел на него прямо. В его глазах мелькнуло не то удивление, не то вопрос.

– Я принял решение сменить факультет и перевелся в Эдинбург. Уже год изучаю историю искусств и реставрацию.

Александр медленно опустил фарфоровую чашку, собственный стук сердца его оглушил. Слова сына повисли в воздухе, такие же тяжелые и неоспоримые, как каменные стены здешних замков.

За окном кофейни город окончательно погрузился в осенние сумерки. Дождь, сначала редкий и нерешительный, теперь накрапывал упрямо и монотонно. Золотистые отблески газовых фонарей дрожали, растягиваясь в длинные, зыбкие столбы света на брусчатке. Где-то в туманной дали угадывались силуэты шпилей и крыш, напоминая гравюру из старой книги.

«История искусств. Английская литература. Реставрация», – повторил про себя Александр и посмотрел сквозь Милорада. В своем воображении он видел бесконечные коридоры лондонских офисов, папки с делами, гул переговоров. Работа, чтобы его семья не знала нужды. Он покупал ему лучшие книги, нанимал репетиторов.

– Реставрация, – наконец произнес Александр, и его собственный голос показался ему чужим. – Я… не совсем понимаю. Ты хочешь… сохранять памятники? – Вопрос прозвучал глупо, и он понял это сразу.

Милорад не стал уточнять. Он просто смотрел на отца своим спокойным, отстраненным взглядом, в котором читалась усталость от необходимости объяснять очевидное. Его молчание было красноречивее любой лекции о важности культурного наследия.

«Почему не юриспруденция? – пронеслось в голове у Александра. – Почему не экономика? У тебя мозги, связи, все готово. Все, что я делал, все было ради этого. Ты же умный парень, ты должен понимать, черт возьми!»

Но он не сказал этого вслух. Внутри него бушевал тихий, яростный монолог: «Он губит свою жизнь. Это несерьезно! Это хобби, а не профессия. И смотрит на меня так, будто это единственное, что имеет для него значение. Аля всегда говорила, что видит в Раде творческого человека, а не юриста…»

И эта последняя мысль обожгла его больнее всего. Образ жены, стертый временем, вдруг проступил сквозь туман – не фотографией, а ощущением: ее восторг перед какой-то старой фреской в Риме, ее упреки ему, что он видит в картинах только аукционную стоимость. Сейчас она была бы на стороне сына. Они вдвоем против него, чужого человека в дорогом костюме, который считает деньги и не понимает языка красок.

– Хорошо, – выдавил он наконец, и это стоило ему невероятных усилий. Оно не означало согласия. Оно означало капитуляцию перед тишиной сына, перед этим дождем, перед всем этим красивым, древним, неподвластным ему городом. – Если это твой выбор.

Он не спросил, куда именно будет поступать Милорад, на какие гранты может рассчитывать, где потом будет работать. Все эти практические вопросы, которые занимали его жизнь, вдруг показались неважными.

Он просто сидел и смотрел в голубые глаза сына и понимал, что между ними выросла не стена, а разверзлась пропасть. И через нее не перекинешь мост из юридических контрактов и дельных советов бывалого папаши.

Они молча допили горький кофе под аккомпанемент джаза и треск камина. Зонт Александра высох.

Они вышли на холодную улицу.

– Тебе к отелю? Я провожу? – спросил Александр, надевая перчатки.

– Нет, спасибо. Я с ребятами встречусь в пабе. – Милорад застегнул куртку. Он казался выше на фоне древних каменных зданий.

– Хорошо. Тогда… будь осторожен.

Они постояли секунду в нерешительности и вместо объятий обменялись кивками. Александр повернулся и пошел к своему отелю, не оглядываясь. Он знал, что сын не смотрел ему вслед.

Мужчина шел по мрачным, мистическим улочкам Эдинбурга и чувствовал себя абсолютно, безнадежно одиноким. Он был не отцом, а просто деловым партнером, с которым только что провели короткую и бессмысленную встречу. В душе разлилось ощущение пустоты.

Образ покойной жены окончательно растворился. Словно Алевтины не существовало, а Милорад – сын дальних знакомых.

На счастье Александра, Рад не был транжирой, как некоторые сынки богатеньких отцов, с которыми Саша вел бизнес. Родительский дом Аля еще при жизни переписала на Милорада, оставила ему и свои накопления.

– Вам тоже нужно жить, Александр Васильевич, невозможно всего себя отдать работе, – однажды сказала ему экономка.

Только вот ни с кем и ничего серьезного Саша не хотел строить. Однако он все же решил попробовать. И в его жизни появилась девушка – Алиса. И хотя она отвлекала его от дурных мыслей, но не до конца…

А после учебы Рада и его отъезда в Ландыши, Саша решил: в этот раз он действительно попробует расслабиться. Передаст дела заму и окунется с головой в море. На следующий день они с Алисой улетели в Италию. В ближайшие месяцы Александр перенес все командировки из Шотландии в Лондон. Пропасть с сыном стала еще шире.

Глава 4

Есения проснулась до рассвета. Рад спал рядом, крепко сжимая ее руку в своей.

Девушка смущенно сжала губы и бросила взгляд на залитое предрассветной мглой поле. Скот уже скоро должны были выгонять на выпас. Им правда стоило поторопиться.

За бабушку она была спокойна – та привыкла рано ложиться, уверенная, что внучка, как всегда, зачиталась дома допоздна. Но сейчас нужно было успеть вернуться.

Осторожно, почти боясь дышать, Есения коснулась пальцами плеча Рада и прошептала:

– Просыпайся.

Но он не шевельнулся. Его грудь поднималась в глубоком сне. Прядь темных волос спадала ему на лоб, а между бровей залегла напряженная морщинка – словно парню снился недобрый сон, который не хотел его отпускать.

Рад проснулся резко. Огляделся с секундной растерянностью человека, еще не успевшего вспомнить, где он и как тут оказался. Взгляд упал на Есению, и все встало на свои места, осветив его лицо улыбкой, теплой и немного сонной. Они поднялись с примятой травы, на которой отпечатались следы их тел, как память о тайне, которую они хранили от спящего мира.

Не смея нарушить хрустальную тишину утра, они молча выбрались из-за стога сена. Рад беззвучно выкатил мотоцикл на дорогу, и лишь там, отъехав подальше, рыкнул мотор, нарушив предрассветный покой. Ехали они медленно, и за их спинами, будто следуя за ними, поднималось солнце, его первые робкие лучи золотили поля и дорогу перед ними.

У калитки своего дома Есения не торопилась слезать с мотоцикла. Ее руки, обнимавшие мужскую талию, не хотели разжиматься, словно боялись, что стоит им отпустить – и все окажется сном. Но все же пришлось. Рад, с тем же сонным, но безмерно довольным выражением лица, кивнул ей на прощание и уже собрался уехать, как Еся, порывисто наклонившись, быстро поцеловала его. Целясь в щеку, попала в уголок губ.

От смущения у нее внутри все перевернулось. Она отпрянула, отвернулась и, не сказав ни слова, сбежала за калитку, почти летя на цыпочках через двор к своей спальне.

Юркнув под одеяло, она прижалась горящим лицом к прохладной подушке и глухо, счастливо засмеялась, зажав рот ладонью.

Первый поцелуй. И такой неуклюжий, такой детский! Но от этого – еще более настоящий. Для нее это был и правда первый. Не считая тех, что она вычитала в книгах. Школу она окончила дома после той аварии, что навсегда изменила жизнь семьи. Ее мир сузился до стен усадьбы, книжных полок и общения с взрослыми – бабушкой, экономкой, редкими гостями родителей. Сверстники, их шумные компании, первые свидания и томные взгляды на переменах – все это прошло где-то там, за пределами ее реальности. Она научилась находить интерес в беседах с мудрой Рогнедой или в спорах с начитанной Мариной Харитоновной, но сердце-то просило чего-то своего, такого же непонятного и трепетного, как она сама. И вот он, этот момент, настал.