Йен Скаво: Грань Создателя

Когда последние уголки бумаги исчезли в огне, Беннетт ещё долго стоял, наблюдая за затухающими языками пламени. В полумраке комнаты его силуэт был спокоен и неподвижен – решительный, сосредоточенный, напоминающий силуэт человека, который знает, на что готов ради своей цели.

Глава 2: Объявление

В огромном конференц-зале, обставленном немногословно и функционально, собрались все учёные, инженеры, сотрудники смежных отделов – редкое событие, всегда знаменовавшее либо прорыв, либо серьёзные перемены.

Воздух казался наэлектризованным от напряжения и ожидания. Под потолком тихо гудели системы вентиляции, а на огромных мониторах по периметру зала мерцали голубоватым светом логотипы «Инфернита».

Элира, с аккуратно собранными в косу волосами и в безупречно выглаженном лабораторном халате, и Эдвард, по привычке поправляющий свои тонкие очки в титановой оправе, заняли места ближе к панели, переглядываясь; только им пока было известно о масштабности сегодняшней темы.

Остальные, нервно ёрзая в эргономичных креслах, перешёптывались, создавая фоновый шум, похожий на жужжание встревоженного улья:

– Кто-нибудь знает, зачем нас здесь собрали? – пробормотал пожилой учёный с седыми всклокоченными волосами и глубокими морщинами вокруг глаз, свидетельствующими о десятилетиях, проведённых перед микроскопом. Он бросил мимолётный взгляд по сторонам, нервно постукивая пальцами с пожелтевшими от реактивов ногтями по планшету.

– В прошлый раз Беннетт говорил о «крае научного прогресса», – тихо заметил один из присутствующих, делая акцент на слове «край» и словно прячась за своей потрёпанной папкой, – а потом трое из генетического отдела просто… исчезли. Перевод, говорят.

– Перевод в могилу, – едва слышно буркнул кто-то сзади, но тут же замолчал, когда несколько голов повернулись в его сторону.

Дверь с шумом распахнулась, как от порыва ветра, ударившись о стену с глухим металлическим лязгом, от которого вздрогнули даже самые невозмутимые из присутствующих. Беннетт вошёл – спина прямая, как струна, плечи расправлены, движения выверенные до миллиметра. Его безупречно скроенный графитово-серый костюм с едва заметной голографической нитью подчёркивал атлетическое телосложение мужчины, а платиновый значок «Инфернита» на лацкане тускло поблёскивал в свете ламп.

Он на миг задержал пристальный взгляд своих серых глаз на каждом, и в этом взгляде читалась оценка – будто он проникает сквозь защиту, просвечивает насквозь, как рентгеновский аппарат. Некоторые невольно отводили глаза, другие, напротив, старались выдержать этот взгляд, доказывая свою лояльность.

– Коллеги, – голос Беннетта разнёсся по залу, глубокий и властный, заставляя мгновенно смолкнуть все разговоры, – Я рад приветствовать вас всех здесь. Сегодня мы стоим на пороге феноменального прорыва, который станет новой страницей в истории научных исследований.

Мужчина аккуратно поставил титановый кейс с биометрическим замком на стол и кивнул Элире и Эдварду – те непроизвольно выпрямились.

Элира сглотнула, чувствуя, как пересохло в горле, а Эдвард незаметно вытер вспотевшие ладони о брюки.

– Мы завершили первый этап, который многим казался невозможным, – продолжил Беннетт, медленно обводя взглядом аудиторию. – Эксперимент по восстановлению структуры геномов демона и серафима завершён успешно.

По залу прокатился невольный гул: кто-то зааплодировал, кто-то воскликнул, несколько человек вскочили с мест. Беннетт поднял обе руки – властным, чётким жестом, призывая к порядку.

– Поздравления уместны – но это только начало, – ровным баритоном произнёс он, не давая эмоциям сбить ритм своего выступления. – То, что я сейчас вам покажу, изменит не только науку. Это изменит само понимание человечества о границах возможного.

В глазах учёных – смесь радости, удивления, но, ещё сильнее, растёт настороженность. Некоторые обменивались тревожными взглядами, другие нервно теребили бейджи.

Элира незаметно сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы следов. Она знала и понимала – пути к отступлению уже нет.

Свет в зале начал медленно приглушаться, погружая периферию в полумрак, оставляя освещённым лишь Беннетта и загадочный кейс. Из чемодана теперь лился едва заметный свет, подсвечивая лицо мужчины снизу и придавая ему зловещий, почти демонический облик.

Внутри, в специальных углублениях с термостабилизацией, располагались два цилиндрических контейнера из сверхпрочного стекла. Они были установлены параллельно друг другу, каждый размером с небольшую колбу.

В левом контейнере, окруженном мягким золотистым свечением, парила субстанция, похожая на жидкий свет – переливающаяся, почти прозрачная, но с видимой структурой, напоминающей микроскопические перья или кристаллы, сплетенные в сложный узор. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, как внутри этой субстанции периодически вспыхивали крошечные искры.

В правом контейнере клубилась темная, почти черная материя с пурпурными прожилками, которая двигалась сама по себе, словно была живой. Она то сжималась в плотный шар, то растекалась по стенкам, образуя причудливые узоры, напоминающие древние руны или символы забытых языков. В глубине этой субстанции можно было заметить красные вспышки, похожие на крошечные глаза, открывающиеся и закрывающиеся.

Это были выделенные и стабилизированные ДНК серафима и демона, заключенные в специальный сдерживающий раствор.

Между двумя контейнерами располагался третий, центральный элемент – небольшая платформа с голографическим проектором, который демонстрировал трехмерную модель двойной спирали ДНК, но с явными аномалиями и модификациями. Модель медленно вращалась, показывая места, где генетический код был уже теоретически совмещен, подсвеченные зелеными маркерами, и проблемные участки, мерцающие красным.

Под контейнерами лежала тонкая металлическая пластина с выгравированной на ней формулой – сложное уравнение, описывающее прототип процесса слияния двух несовместимых геномов.

Когда Беннетт поднял один из контейнеров, чтобы продемонстрировать его аудитории, свет и тьма внутри словно отреагировали на его прикосновение, становясь более активными, будто признавая своего хозяина или, возможно, пытаясь вырваться из заточения.

– Следующий этап нашего проекта – создание существа, в генетической структуре которого сольются оба эти генома, – объявил он и медленно провел рукой над открытым кейсом; голос звенел в воздухе, как удар по хрустальному бокалу.

В зале на мгновение повисла абсолютная тишина – такая глубокая, что можно было услышать тихое гудение вентиляционной системы и далекий, едва различимый звук сирены где-то за пределами комплекса.

Секунда растянулась в вечность, словно время замерло, пока присутствующие осмысливали услышанное.

Затем, почти одновременно, по рядам пронеслись возгласы недоумения, кто-то замолчал ошеломлённо, другие тут же переговаривались приглушённо, с тревогой.

Пожилой профессор, ветеран генетических исследований, побледнел так, что его морщинистое лицо стало похоже на мятую бумагу, и схватился за подлокотники кресла, словно земля уходила из-под ног.

Молодая ассистентка в третьем ряду прижала планшет к груди, как щит, её глаза расширились от ужаса.

– Это невозможно! – выкрикнул кто-то из дальнего угла. – Мы говорим о несовместимых структурах!

– Вы предлагаете создать монстра! – прошипела женщина в очках с толстыми линзами.

В их взглядах – сомнение, страх, непонимание, а у некоторых – плохо скрываемое возбуждение от перспективы невозможного эксперимента.

Беннетт холодно отметил внутреннее раздражение, почувствовав, как желваки на его скулах напряглись. Эти люди, эти так называемые учёные, останавливались на пороге великого, цепляясь за свои мелкие моральные сомнения. Он сдержался, глубоко вдохнув через нос, и спокойно опустил руки, продолжая с особенно убедительным тоном, который отточил за годы выступлений перед инвесторами и военными:

– Я понимаю ваши сомнения. Однако наша задача – не просто расширять границы, а переписывать их, – он сделал паузу, обводя взглядом каждое лицо, словно запоминая тех, кто сомневается. – У нас есть всё необходимое для успеха. Неоценимые труды Ваших старших коллег доктора Скаво и доктора Купера, а также – решимость. Этот проект станет доказательством того, что нет ничего невозможного. Я прошу вашей сосредоточенности и отдачи.

Слова прозвучали почти как клятва, как обещание славы тем, кто последует за ним, и скрытая угроза тем, кто осмелится противостоять. Свет от проектора отбрасывал на стену за его спиной гигантскую тень, которая, казалось, обнимала весь зал своими крыльями.

Элира незаметно сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Её взгляд встретился со взглядом Эдварда, и в его глазах она увидела то же, что чувствовала сама – смесь научного любопытства и глубокого, первобытного страха перед неизведанным.

Некоторые присутствующие лишь опасливо переглянулись, отдельные группы начали тихо обсуждать технические аспекты, словно погружение в детали могло отвлечь их от моральной стороны вопроса.

Специалист по генной инженерии, что-то лихорадочно записывал в свой блокнот, его глаза горели фанатичным блеском.

Беннетт уже уверенно ждал, зная, что посеял семена, которые прорастут в умах этих людей. Свет его взгляда не гас, а внутренние сомнения и раздражение ещё сильнее подстёгивали к действию. Он знал, что некоторые уйдут – слабые всегда уходят.

– Завтра, – произнес он, поднимая руку в жесте, напоминающем благословение, – мы начинаем новую эру. И каждый из Вас может стать её частью.

За окнами конференц-зала сверкнула молния, словно само небо отреагировало на слова, и на мгновение силуэт Беннетта, очерченный вспышкой, показался нечеловеческим.

Глава 3: Брейншторм

В лабораториях ночи давно теряют чёткие границы: их сменяют лишь короткие перерывы на кофе и автоматическую еду из вечно гудящих диспенсеров в углу. Воздух становится сухим – от постоянной работы фильтров, пропитан характерным запахом озона и антисептиков. Сквозняки из вентиляционных шахт играют со старыми заметками, случайно забытыми на столе – желтоватыми листами с неразборчивыми формулами.

Белые медицинские халаты давно превращаются в мятые накидки с пятнами от реактивов и чернил, а на столах между бумагами и приборами ютятся пустые кружки с логотипом «Инфернита». На логотипе изображён щит, в центре которого переплетаются две полосы алого и золотого цвета – мотив, напоминающий одновременно спираль ДНК и песочные часы. Щит пересекают горизонтальные красные линии, а сверху его венчает лаконичная корона или стилизованный венец, придавая всему изображению торжественный вид.

Элира стоит у панельной доски, склонившись над голографическим дисплеем. Тонкие морщинки залегли вокруг её глаз, но взгляд остаётся ясным и сосредоточенным. Под длинными, изящными пальцами с коротко остриженными ногтями бегло мелькают электронные формулы, на экране – почти гипнотический хаос сплайнов, стрелок и уравнений, светящихся неоново-голубым цветом.

– Если расщепить D-цепь демона на фрагменты по 23 нуклеотида, а затем интегрировать B-мотивацию серафима в каждый третий сегмент… – бормотала она, то и дело вытирая баллончиком с растворителем свою небрежно накарябанную формулу, оставляющую призрачный след на голографической поверхности.

На другом конце стола, освещённом узким пятном света от настольной лампы, Эдвард задумчиво копающийся в стопке распечаток с результатами последних экспериментов. Он изредка моргает и сдерживает невольную зевоту, потирая покрасневшие от недосыпа глаза. Рядом с ним стоит чашка с давно остывшим кофе – уже пятая за эту ночь.

– Мы уже пробовали этот путь, – тяжело вздохнул он, пуская скользящий взгляд по ряду пробирок с лабораторными культурами, мерцающими под ультрафиолетом. – Каждый раз серафимовский материал отвергает демоническое вмешательство, вызывая хромосомные нарушения на 17-й и 23-й парах. Получается генетическое месиво, а не жизнеспособный организм.

Эдвард взял одну из пробирок, поднес к свету и покачал головой, наблюдая, как темная субстанция внутри пытается отделиться от светлой, образуя причудливые узоры. Жидкость пульсировала, будто обладала собственным сознанием, что заставило учёного нахмуриться ещё сильнее.

– Возможно, если мы изменим температурный режим при слиянии… –  начал он, но осёкся, заметив, как субстанция в пробирке внезапно потемнела.

Рядом, на высоком табурете с кожаным сиденьем, молодая лаборантка Вивьен, с волосами, выкрашенными в ярко-фиолетовый цвет, что странно контрастировало с консервативной обстановкой лаборатории, помешивала стеклянной ложечкой раствор для питательной среды клеточной культуры. Её руки двигались механически, с точностью, выработанной многочасовыми повторениями. Она сняла латексную перчатку с тихим щелчком и, откинувшись на спинку табурета так, что тот опасно накренился.

– Может, это и к лучшему. Лезем туда, куда не должны, – она понизила голос до драматического шепота. – Вы когда-нибудь задумывались, что, возможно, эти геномы несовместимы по какой-то высшей причине? Что мы пытаемся соединить то, что должно оставаться разделенным?

Вивьен бросила взгляд на запечатанный контейнер в углу лаборатории, помеченный биологическим знаком опасности, где хранились образцы неудачных экспериментов – искажённые, нежизнеспособные формы, которые они создали за последние месяцы.

Другой лаборант, Алекс, с растрепанными светлыми волосами и вечно расстегнутым воротником рубашки под халатом, потянулся над прозрачным инкубатором с биометрическим замком, где в мягком красном свете расширялись и сужались маленькие сгустки биоматериала, похожие на сердца. Он вдруг пискнул, когда хрустнули позвонки, и выпрямился, массируя поясницу:

– Остался кто-нибудь не зомби? Или только я чувствую себя персонажем из «Ходячих мертвецов»? – он потер глаза, оставив на лице след от маркера, которым делал пометки. Затем наклонился к инкубатору, регулируя температуру и уровень кислорода. – Клянусь, я видел, как одна из культур подмигнула мне минуту назад. Вот эта, в секторе C-4, ведёт себя странно с полуночи.

Эдвард тяжело вздохнул, даже не пытаясь скрыть усталость, и, не поднимая глаз от пробирки, буркнул с едва заметной натянутой улыбкой:

– Если у кого-то начнётся зуд или внезапная тяга к сырым мозгам, следующая шутка будет в протоколе внеплановой санитарной проверки, – он бросил короткий взгляд на Алекса, лицо его на секунду стало чуть суровее. – И вообще, поменьше бы фантазий, особенно когда половина смены уже на грани нервного срыва.

Элира оторвалась от своих расчётов и подошла к инкубатору, внимательно изучая указанный образец.

– Алекс, ты просто переутомился, – сказала она, постукивая пальцем по монитору с данными. – Образец показывает стандартную деградацию, как и все остальные. Никакой аномальной активности. Те же самые хромосомные нарушения, та же несовместимость, – она вздохнула и потёрла переносицу. – Думаю, тебе стоит сделать перерыв. Может, выпьешь кофе?

Лаборант недоверчиво прищурился, глядя на образец, но спорить не стал. Он пожал плечами и отошёл к кофемашине, бормоча что-то себе под нос.

Элира вернулась к своей доске, задумчиво постукивая маркером по подбородку. Она перечеркнула часть формулы и начала писать новую последовательность, бормоча что-то о возможности использования другого подхода к стабилизации.

С громким щелчком поставив пробирку в стойку, Эдвард окинул всех быстрым, напряжённым взглядом. На мгновение его челюсти сжались, и в срезанных движениях угадывалось раздражение, словно вся эта сцена только усугубляла его накопившееся напряжение. Он выдохнул, приглушил голос и попытался говорить ровно, но раздражённые нотки не до конца скрывались под внешним спокойствием:

– Поверьте, ребята, тут все перегреты, как наши инкубаторы. Но дело действительно стоящее.

Затем он обернулся к Вивьен. Его тон стал тише, однако взгляд оставался жёстким, а в голосе всё равно чувствовалось остаточное раздражение, едва прикрытое попыткой взять себя в руки:

– Новую партию для пересева ты уже закончила или всё ещё решаешь, дать клеткам шанс на отпуск?

Алекс украдкой потёр затылок и переключился на проверку показателей инкубатора, словно желая стать незаметнее. Вивьен хмуро кивнула, нацепила перчатку обратно и принялась отмерять компоненты для новой питательной среды, избегая встречаться с кем-либо взглядом.

– Ещё пять минут, и всё будет готово, – пробормотала она, аккуратно добавляя последний компонент в раствор. – Может, в этот раз повезёт больше.

Тяжёлая атмосфера, сгустившаяся после резких слов Эдварда, ощущалась почти физически и Элира решила разрядить обстановку. Словно стряхнув изнеможение одним решительным движением, она обернулась и присела на край лабораторного стола, случайно задев локтем пробирку, которая опасно качнулась, но устояла.

– Если когда-нибудь у нас получится… Это существо должно получить своё имя. Имя, которое бы отражало его суть.

Вивьен подняла голову, её напряжённое лицо чуть смягчилось. Алекс повернулся в сторону Элиры, держа в руках дымящуюся чашку. Учёная обвела взглядом молодых коллег, стараясь поймать их глаза, вовлечь в разговор, который не касался бы непосредственно усталости или неудач.

В лаборатории повисла короткая пауза – только гудение оборудования и тихое бульканье в системе охлаждения нарушали тишину. А потом внезапно посыпались шутливые идеи, словно плотина уныния прорвалась перед волной творческого энтузиазма.

– Демиарх! – воскликнул Алекс, оживившись. Он украдкой показал большой палец вверх и добавил: – Как «демиург», только с намеком на архангельскую природу. Элегантно и с подтекстом!

– Демиарх? – задумчиво повторила Вивьен, отрываясь от микропипетки, которой она отмеряла микролитры раствора. Её французский акцент придавал слову особое звучание. – Звучит как имя злодея из комиксов.

– Демосветик 001, – буркнул программист за батареей компьютеров, потягиваясь всем телом так, что затрещал шов на его и без того потрепанном халате. Его сосед, не отрываясь от экрана, где бежали строки кода генетического алгоритма, фыркнул, а потом оба расхохотались вслух, чем спровоцировали шквал дружеских шуток и подколок.

– Франкенхерувим или Херувимотроник…  – высказался Алекс, уже откровенно смеясь и вытирая выступившие от смеха слезы.

Кофейные кружки звякнули под руку, создавая неожиданную какофонию. Кто-то драматически уронил стеклянную пипетку, которая, к счастью, не разбилась, но едва не задела инкубатор с драгоценными культурами.

Элира, отдышавшись после приступа смеха, который на мгновение вернул ей ощущение нормальности среди этого безумного научного марафона, подмигнула Эдварду.

Эдвард, сидевший поодаль с отстранённым видом, поймал на себе взгляд подруги. По его щекам пробежала тень неловкости – он понял, что перегнул палку.

– А что если Серофимус? Чуть латинской магии, – слабо улыбнулся он, наконец включившись в игру. Его обычно напряжённые плечи чуть расслабились, а в голосе появились нотки, которых команда не слышала уже несколько бессонных ночей.

– Не знаю… – Элира понизила голос, словно делясь сокровенной тайной. – Что скажете про… Инферофим?

Она произнесла это слово медленно, почти нараспев, позволяя каждому слогу повиснуть в воздухе. В этом названии слышались отголоски древних языков, смешение латыни и иврита, огня и небес.

Казалось, сам воздух затаил дыхание, пропитавшись внезапной торжественностью момента. Даже главный компьютер, вечно гудящий в углу лаборатории, словно прекратил свое монотонное жужжание на миг, будто прислушиваясь к рождению имени. Капля конденсата сорвалась с охлаждающей трубки и разбилась о металлическую поверхность с отчетливым звуком, который эхом разнесся по притихшей лаборатории.

– В самый раз для нашего пациента Х, – кивнул Эдвард.

Морщины на его лице, обычно придававшие вид вечно недовольного профессора, сейчас словно разгладились, и на мгновение во взгляде промелькнуло что-то похожее на благоговение. Он взял пробирку с мерцающей субстанцией и поднял её, словно произнося тост. Свет от лампы преломился в стекле, создавая радужные блики на стенах лаборатории.

– Так уже почти научно, – улыбнулась Вивьен, и фиолетовые волосы качнулись, когда она наклонила голову, рассматривая формулу на доске под новым углом. – И звучит не как что-то из фильма категории B.

Лаборантка сделала шутливый жест, словно обводя воображаемый заголовок в воздухе, но в её глазах читалось понимание значимости момента.

– Пусть будет Инферофим, – разом согласились все, как будто невидимая волна единодушия прокатилась по комнате, объединяя этих разных людей в одно целое, связанное общей тайной и общим творением.

Алекс с размаху вывел новое имя ярко-красным маркером на стеклянной доске рядом с культиваторами. Буквы, немного кривоватые из-за его дрожащих от усталости рук, казалось, светились собственным внутренним светом. Парень добавил под именем небольшой символ – стилизованное изображение крыла, наполовину объятого пламенем.

– Вот теперь официально, – пробормотал он, отступая на шаг и оценивая свою работу. – Как в старые времена, когда ученые давали имена своим открытиям, а не просто номера и коды.

– Ну всё, теперь у нас половина совещаний будет уходить на хохот из-за этого названия, когда Беннетт попытается его выговорить своим фирменным тоном «я-слишком-важен-для-этого», – невозмутимо резюмировал программист, имитируя глубокий, командный голос их руководителя и выпрямляясь в пародийно-военной стойке.

Все снова засмеялись – теперь уже с облегчением, словно выпуская накопившееся напряжение. Смех разносился по лаборатории, отражаясь от стерильных поверхностей и создавая странный контраст с серьезностью их работы. Вивьен даже прослезилась, вытирая глаза рукавом халата и оставляя на нем след от туши.

– Представляете его лицо? «Что за Инферофим? Это звучит недостаточно научно для проекта такого масштаба!»  – продолжил программист, не в силах остановиться, и его имитация была настолько точной, что даже обычно сдержанный Эдвард усмехнулся.

– Пусть так, – пожала плечами Элира, когда волна хохота начала стихать. Она подошла к доске и легонько коснулась пальцами свежей надписи, словно устанавливая связь с тем, что еще не родилось, но уже получило имя. – Это временное название. Пока я не придумаю что-нибудь более «изощренно-научное».

Но в глубине души Элира знала, что имя уже прижилось. Оно ощущалось правильным, словно было предопределено задолго до того, как они начали этот эксперимент. Инферофим – существо между небом и адом, между светом и тьмой. Она представила, каким оно может быть – это создание, которое они пытаются вызвать к жизни, и на мгновение её охватило странное чувство, смесь восторга и страха.

За окнами лаборатории начинал брезжить рассвет, окрашивая горизонт в оттенки розового и золотого.

– Ладно, народ, – Элира хлопнула в ладоши, возвращая всех к реальности. – Давайте сделаем перерыв на завтрак, а потом попробуем новый подход с модифицированными энзимами. Я думаю, мы близко.

И в её голосе звучала такая уверенность, что никто не посмел усомниться. Команда потянулась к выходу, оставляя позади мерцающие мониторы.

***

Беннетт появился на пороге с всё тем же пронизывающим, оценивающим взглядом. Он замер на несколько секунд, оглядывая потрёпанные, но странно оживлённые лица подчинённых, творческий хаос исписанных формулами листов, недопитых кружек с остывшими напитками и разноцветных стикеров с заметками, оставшихся после бессонной ночной смены.

Элира, поправляя медный крабик, выскальзывающий из её растрёпанных каштановых волос, первой заметила его силуэт в дверном проёме. Высокая фигура, застывшая между светом коридора и полумраком лаборатории, казалась почти призрачной. Лучи солнца, пробивающиеся через жалюзи, очерчивали его широкие плечи и создавали вокруг головы что-то вроде нимба. Элира замерла с рукой у виска, её пальцы слегка дрогнули.

– Доброе утро, Беннетт, – быстро перевела она дух, машинально одёргивая лабораторный халат с пятном от кофе на рукаве. – У нас… был невероятно продуктивный вечер. Мы даже придумали имя для гибрида.

Мужчина наклонил голову, позволяя себе чуть заметную, отточенно вежливую улыбку, не затрагивающую холодных серых глаз. Беннетт появился на пороге с всё тем же пронизывающим, оценивающим взглядом. Он замер на несколько секунд, оглядывая потрёпанные, но странно оживлённые лица подчинённых, творческий хаос исписанных формулами листов, недопитых кружек с остывшими напитками и разноцветных стикеров с заметками, оставшихся после бессонной ночной смены. Его безупречный тёмно-синий костюм и идеально выглаженная рубашка резко контрастировали с общей атмосферой лаборатории.