Полная версия
Лера слушала, не перебивая, впитывая каждое слово. И когда он дошел до момента, где камень придавил его руку, на ее глазах вновь проступили слезы, но на этот раз она смахнула их с упрямой злостью, не позволяя им скатиться. Салем понимал ее. Этот страх – страх, что из-за тебя кто-то пострадал, эта грызущая вина – были ему знакомы не понаслышке.
Когда рассказ был окончен, в комнате повисла тишина, уже не тягостная, а какая-то облегченная, очищающая. Салем откинулся на подушки, чувствуя, как накатывает новая волна усталости. Все его тело, все его существо просило покоя.
– Я побуду с тобой немного, – тихо, но твердо сказала Лера, словно отвечая на его невысказанную мысль. – Приготовлю попозже что-нибудь. С одной-то рукой тебе будет нелегко.
Салем лишь кивком. Он не стал сопротивляться или отнекиваться. Он видел – для нее это был не просто жест вежливости. Это был поступок, единственный известный ей способ загладить ту самодовольную вину, которую она на себя взвалила. И он позволил ей это, приняв ее заботу как молчаливое прощение.
Он закрыл глаза и почти мгновенно провалился в сон – на этот раз глубокий и спокойный, без темноты и тяжести.
Лера, сидя на краю кровати, еще какое-то время смотрела на его спящее лицо, на тени под глазами и гипс на руке. Усталость от пережитых эмоций, наконец, накрыла и ее с головой. Она осторожно прилегла рядом, свернувшись калачиком, стараясь не потревожить его, и, убаюканная его ровным дыханием, тоже
погрузилась в долгий, исцеляющий сон. В тихой комнате, залитой утренним солнцем, два израненных существа нашли, наконец, некое подобие мира.
Сон Салема был теплым и глубоким, как мед. Ему снился дом. Не серая бетонная коробка в Бухте и даже не укрепленная «Фара», а то самое, давно забытое место, где он родился. Он не мог разглядеть его четко, будто плотная пелена отделяла его от тех воспоминаний, но ощущение абсолютного спокойствия и безопасности было таким реальным, что тепло разливалось по всему его телу.
Идиллию снова разорвал резкий звук. На этот раз – не взвизг, а грозный окрик и металлический лязг.
Салем открыл глаза, и перед ним предстала сюрреалистичная картина. Лера, стоя спиной к нему у плиты в нелепом фартуке, сжимала в одной руке поварешку, а в другой – длинный нож, нацеленный в сторону открытого окна. На сковороде за ее спиной что-то отчаянно шипело и дымилось. А у окна, посреди ковра, сидел Таум. Его мощная голова была склонена набок, а в золотистых глазах читалось чистейшее недоумение. Он переводил взгляд с вожака на взъерошенную девушку с ножом, явно не понимая, в чем провинился.
Провал, – мелькнула у Салема мысль. Видимо, как и в прошлый раз, Таум не мог уловить присутствие одного конкретного человека среди множества других запахов и звуков Бухты и, почуяв Салема, просто юркнул в приоткрытое для проветривания окно.
– Лера, успокойся, – сиплым от сна голосом произнес Салем, медленно поднимаясь. – Опусти нож. Этим ты ему не навредишь, только спровоцируешь.
Затем он перевел взгляд на волка, и в его голосе зазвучала легкая ирония:
– Таум, а тебя стучать не учили?
Мысленно же он послал ему четкий и ясный импульс: «Свои. Успокойся».
Но Таум не исчез. Вместо этого он, с видом полного достоинства, медленно и вальяжно прошел по комнате, со звонким стуком когтей по полу, подошел к своему лежаку в углу – тому самому, что когда-то сколотил для него Салем, – обнюхал его, крутнулся на месте и с громким, довольным вздохом улегся, устроив голову на лапах. Его янтарный глаз, полный спокойного превосходства, был теперь прикован к Лере.
Лера все еще стояла с ножом наизготовку, ее грудь тяжело вздымалась.
– Салем, это… что это такое?! – выдохнула она, не отводя взгляда от волка.
– Присядь, – мягко, но настойчиво сказал он, подходя к плите и машинально убавляя огонь под закоптившейся сковородой. Пахло на удивление аппетитно. – И опусти, пожалуйста, нож. Я расскажу тебе, кто он. И постарайся, пожалуйста, не счесть меня после этого сумасшедшим. Он… он свой.
Салем начал говорить. Медленно, подбирая слова, он рассказывал ей о Рее, о своей связи с собакой, о том, как это началось и как развивалось. Он говорил о Тауме – диком волке, который пришел к ним и признал в нем вожака, обладая схожими способностями. Он объяснил, что это не колдовство и не безумие, а нечто, рожденное Катастрофой, часть нового, искаженного мира, которая стала их инструментом выживания.
С каждым его словом глаза Леры открывались все шире. Скепсис, ужас, недоверие – все это мелькало в ее изумленном взгляде. Она смотрела то на него, то на величественно развалившегося на лежаке волка, который, кажется, даже прикрыл глаза, демонстративно игнорируя их разговор.
Когда Салем закончил, в комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь шипением еды на плите. Лера медленно опустила нож на стол, ее пальцы были белыми от того, как крепко она его сжимала.
– Ты понимаешь, что это… – она запнулась, не в силах подобрать слово.
– Безумие? Да, – коротко согласился Салем. – Но это наша реальность. И теперь это твоя тайна.
Он сделал шаг вперед, и его голос стал тише, но в нем зазвучала сталь.
– Только учти, – закончил он, глядя ей прямо в глаза. – Никто. Абсолютно никто не должен этого знать. Ни Майор, ни Ирина, ни ребята. Никто. Ты единственная, понимаешь? Единственная, кто знает это помимо «Фары».
Он видел, как по ее лицу проходят тени сомнения и страха, но видел и зарождающееся понимание. Она держала в руках не просто диковинную тайну. Она держала ключ к его доверию, к самой сути того, кто он есть. И к безопасности тех, кого он оставил дома.
Лера медленно кивнула, все еще не в силах вымолвить ни слова. Она снова посмотрела на Таума, и теперь ее взгляд был не испуганным, а задумчивым, почти уважительным. Волк, почувствовав ее взгляд, приоткрыл один глаз, словно оценивая ее, затем снова его прикрыл.
– Хорошо, – наконец выдохнула она. Всего одно слово, но в нем был и вес обещания, и груз новой, колоссальной ответственности.
Салем почувствовал, как камень свалился с его плеч. Риск был огромен, но теперь у него здесь, в этом оплоте порядка и недоверия, был свой человек. Союзник, хранящий его самую главную тайну.
Глава 22
Глава 22. Тени за стеклом
Самым страшным для всех было то, что рядом не было Салема. Правда, Лев мог справиться со многим. С голодом – организовав охоту и запасы. С бандитами – встретив их свинцом и яростью. Даже с медведем-шатуном он бы сошелся в честном бою, полагаясь на силу и решимость. Однако «Нечто» и вся похожего рода «фигня», как он любил выражаться, были его ахиллесовой пятой. Противник, который не имеет осязаемой формы, которого нельзя ударить, пристрелить или перехитрить грубой силой, повергал его в глухую, беспомощную ярость. Его инстинкты, столь надежные в мире материальном, твердили ему одно: такое нельзя победить. Можно только пережить. Или нет.
Пока Лев метался между страхом за Настю и бессилием перед невидимой угрозой, в их импровизированной лаборатории, заставленной приборами с позапрошлого каравана, – царило иное напряжение. Ника и Алиса хранили тайну. Тяжелую, гнетущую и соблазнительную. После того как они поняли, что стоят на пороге расшифровки принципа, своего рода «ключа» к ядрам Зон, их жажда докопаться до истины росла в геометрической прогрессии. Каждый день приносил новые догадки, строчившиеся в общих тетрадях, испещренных формулами и схемами.
Но затем этот стремительный взлет ударился о стену. Стеной этой был не недостаток данных о Зонах – их как раз было с избытком, они буквально чувствовали их структуру через исследованные образцы. Не хватало фундамента. Простых, базовых физико-химических данных, академических знаний, которые раньше можно было за секунду найти в Сети. Теперь они были ограничены двумя жесткими дисками, которые прислал им Салем вместе с очередным караваном. Это была капля в море. Ценная, но недостаточная.
Однажды вечером, когда за окном лаборатории завывал пронизывающий осенний ветер, гоняя по небу рваные, свинцовые тучи, Алиса, оторвавшись от микроскопа, произнесла тихо, но четко:
– Так нельзя. Мы уперлись. Нам нужны архивы.
Ника, разбирающая сложную схему энергетических потоков Зоны, подняла на нее усталые глаза.
– Какие архивы? Где?
– В университете. В райцентре. – Алиса подошла к запотевшему окну, проводя пальцем по холодному стеклу. – Салем, когда рассказывал, упоминал, что вынес оттуда в основном оборудование. Приборы и реагенты – бесценны, да. Но гигабайты информации с серверов, книги в библиотеках… Он их не тронул. Они там есть.
Мысль повисла в воздухе, густая и опасная, как смог. План вызревал сам собой, отчаянный и единственно возможный. Им нужно было выйти за пределы «Фары».
Карта, висящая на стене, была испещрена пометками Салема. Они знали, что он, по сути, очистил и закартографировал для «Причала» две трети территории райцентра, оставив одну треть, самую опасную или, как он выразился, «интересную», для себя. Теперь картина была такой: с одной стороны – жители «Последнего Причала», с которыми они разошлись на плохой, если не сказать кровавой, ноте. С другой – неисследованная территория, на которой находился университет – кладезь знаний, запертый за двойной стеной чужих обид и Зон.
– Машиной – только машиной, – сказала Ника, ее голос потерял привычную мягкость, став жестким и деловым. – Быстро и тихо. «Паджеро» Салема.
– Нам понадобится грубая сила. На случай, если тихо не получится, – добавила Алиса. – Павел и Ваня.
– А я помогу с поиском данных, – твердо заключила Ника. – Разберемся с их серверами.
План, рожденный в душной лаборатории, был вынесен на общее обсуждение за ужином. В большой комнате пахло дымом, вареной картошкой и напряжением. Лев, выслушав их, отодвинул тарелку. Его лицо было каменным.
– Безумие, – проскрипел он. – Лезть в пасть к тем, кто нас в прошлый раз чуть не прикончил? Ради каких-то бумажек?
– Не бумажек, – возразила Алиса, ее темные глаза горели в полумраке. – Ради ключа, Лев. Ключа ко всему этому! – она резким жестом указала на окно, за которым таился враждебный мир. – Мы можем понять, как это работает. Предсказывать появление Зон, нейтрализовать их, может быть… Это шанс!
– Шанс получить пулю в лоб от этих ублюдков с «Причала»! – взорвался Лев. – Салем там прошел огонь и воду, чтобы нам тут спокойно жилось, а вы…
– А мы пытаемся думать о будущем! – встряла Ника, ее голос дрожал от накопленных обид и страха. – Пока он там, мы здесь не просто выживаем! Мы должны развиваться! Или ты хочешь до конца жизни прятаться за этими стенами, молясь, что все беды и дальше по счастливой случайности будут обходить Фару стороной?
Вспыхнула перепалка. Павел, хмурый и молчаливый, в итоге тяжело вздохнул:
– Силы для прикрытия – да, мы с Ваней дадим. Но план должен быть железным.
Обсуждали каждый шаг, каждую мелочь. Взвешивали риски. В отсутствие Салема, их тактического гения и «детектора Зон», задача усложнялась в разы, если не в десятки. Его холодная расчетливость и сверхъестественное чутье были незаменимы.
– Рею придется взять, – заключил Николай, до этого молча слушавший. – Без ее носа вы там все попадете в первую же Зону.
– Я и Лев остаемся, – кивнула Ольга, ее лицо было бледным, но решительным. – С Настей, Аней… и щенками. – Она бросила взгляд в угол, где пятеро малышей, уже почти подросших, спали, сбившись в кучу. – Может, и вправду станут нам подмогой, если угроза будет исходить не от людей…
Решение было принято. Тяжелое, нежеланное, но необходимое. После ужина Лев подошел к Алисе, стоявшей на крыльце и смотрящей в свинцовую ночь. Ветер трепал ее черные волосы.
– Ты уверена? – спросил он просто, без прежней злости.
– Нет, – так же просто ответила она. – Но и сидеть сложа руки, зная, что ответы находятся в паре дней езды, я больше не могу.
Он молча кивнул, положил свою огромную ладонь ей на плечо на секунду и ушел внутрь, оставив ее одну с тревожными мыслями и воющим ветром, который, казалось, приносил из тьмы лишь один шепот: «Спешите… но будьте осторожны. Очень осторожны».
Следующие два дня «Фара» превратилась в муравейник, охваченный лихорадочной, но строго выверенной деятельностью. Воздух на базе стал густым, как смола, пропитанный запахом оружейной смазки, старой бумаги и щемящей тревоги. Приготовления к вылазке походили не на сборы в дорогу, а на ритуал заклинателей, пытающихся обуздать непредсказуемый хаос с помощью строгих формул и проверенных амулетов.
Центром этой бури стал «Паджеро» Салема. Машина, похожая на спящего железного зверя, была выкачена в центр двора. Павел и Николай копошились вокруг нее, как жрецы у алтаря. Скрип гаечных ключей и шипение насоса, накачивающего шины, разрывали утреннюю тишину. Они проверяли каждую систему, каждую жилку в теле автомобиля, зная, что в пути их мастерство заменит собой целый автосервис. Лев, стоя поодаль, смотрел на это с тяжелым сердцем. Для него машина была не просто транспортом – это был кусочек Салема, его воля, воплощенная в металле, и теперь они собирались бросить ее в пасть неизвестности.
Тем временем, в самой «Фаре» царила своя, тихая гроза. Алиса и Ника, как две тени, сновали между лабораторией и складом. Их подготовка была беззвучной и интеллектуальной. На столе, заваленном схемами, лежала детализированная карта райцентра, на которой университет был обведен кроваво-красным кругом. Они изучали ее так, как будто это была не карта, а лабиринт Минотавра, и они искали единственную нить, что могла бы вывести их живыми.
– Нам нужен доступ к серверной, – шептала Алиса, водя тонким пальцем по схеме здания. – Нам придется вручную снимать жесткие диски. Это время. Много времени.
– Значит, Павел и Ваня должны обеспечить нам коридор, – так же тихо отвечала Ника, ее взгляд был острым, как скальпель.
Ольга, в свою очередь, готовила аптечку. Это был не просто набор бинтов и антибиотиков, а целый арсенал против боли, страха и внезапной смерти. Каждый флакон, каждый шприц она укладывала с методичной аккуратностью хирурга, готовящегося к сложнейшей операции. Ее лицо было маской спокойствия, но пальцы, перебирающие упаковки с кровоостанавливающим, выдавали мелкую дрожь.
Но самым трогательным и одновременно жутким был «караул» щенков. Пятеро малышей, обычно носившихся по двору как ураган, теперь вели себя иначе. Они не играли, а сидели у забора, выстроившись в причудливую живую цепь. Их морды были повернуты в сторону леса, уши насторожены. Иногда один из них, обычно Мот, тихо рычал, вглядываясь в непроглядную чащу, где для обычного глаза не было ничего, кроме деревьев и теней. Они чувствовали то, что было недоступно другим, и их молчаливая бдительность была красноречивее любого лая. Они стали живым барометром надвигающейся бури.
Вечером накануне вылазки все собрались в главном зале. На столе лежали итоги их трудов: упакованные рюкзаки, заряженные винтовки Павла и Вани, блокноты с планами. Воздух был густым и сладковатым от запаха тушенки, которую ели без всякого аппетита.
Алиса стояла у окна, глядя на свое отражение в темном стекле. В нем угадывались черты не той хрупкой девушки, которую когда-то нашел Салем, а кого-то другого – решительного, безжалостного и готового на все ради истины. Ника, закончив проверку своего оборудования, прислонилась к косяку двери, и ее взгляд встретился со взглядом Алисы. Никаких слов не потребовалось. Они были двумя половинками одного целого, заточенными под общую цель.
Наконец, все было готово. «Фара» замерла в ожидании. База, этот оплот жизни посреди мертвого леса, проводила своих разведчиков в царство теней. Они уезжали на рассвете, увозя с собой не только оружие и припасы, но и хрупкую надежду, что знание может быть сильнее пули, и что тьму можно победить, если сначала понять ее природу. А за стенами, в черноте леса, чьи-то незримые глаза, возможно, продолжали следить, и шепот Ани к кукле Еве звучал все тише и таинственнее…
Три дня, проведенные Салемом в своей квартире после возвращения из ада, стали для него странным подобием отпуска, вырванного у самой смерти. Время текло иначе – густое, тягучее, лишенное острого страха, но наполненное глухой, ноющей болью в руке и тяжестью в мышцах. Он был пленником собственного изможденного тела и четырех стен, но тюремщики его были странными.
Лера превратилась в молчаливого, но неотступного хранителя его покоя. Она не докучала расспросами, не пыталась развеселить. Она просто была рядом. Готовила еду – простую, сытную, пахнущую домашним уютом, которого Салем не знал, кажется, всю жизнь. Приносила чай, меняла повязки с почти медицинской точностью, а по ночам, когда его душили кошмары, просыпалась от его сдавленного стона и просто клала свою прохладную ладонь ему на лоб, не говоря ни слова. Ее молчаливая забота была как щит, ограждающий его от внешнего мира и от внутренних демонов.
Их странное трио дополнял Таум. Как только раздавался стук в дверь или шаги в коридоре, волк, лежавший у кровати Салема, бесшумно поднимался и растворялся в соседней комнате, как призрак. Только Лера знала о его присутствии, и их взгляды красноречиво пересекались в такие моменты – она, хранительница его главной тайны, и он, хищник, вынужденный прятаться в тени. Когда они оставались одни, Таум возвращался, кладя тяжелую морду Салему на колени. Их связь теперь была не инструментом выживания, а тихим мостом, по которому текло простое, животное понимание: «Ты дома. Ты в безопасности. Я рядом».
На следующее утро после его возвращения эту идиллию нарушил грохот, от которого содрогнулись стены. Дверь в квартиру распахнулась так, что ручка врезалась в штукатурку, и на пороге, запыхавшиеся, с глазами, полными неподдельного ужаса и надежды, стояли Лёня и Тихий.
«САЛЕМ!» – проревел Лёня, и его мощная гора мускулов, казалось, заполнила собой всю прихожую. Он бросился вперед, явно собираясь заключить Салема в медвежьи объятия, но замер в двух шагах, уставившись на гипс. Его простое, открытое лицо исказилось гримасой вины и облегчения.
Тихий стоял позади, бледный, почти прозрачный. Его пальцы судорожно сжимали и разжимали край куртки.
«Мы думали… Майор сказал…» – он заглотал слова, не в силах вымолвить «что ты погиб».
В ту же секунду Салем краем глаза заметил, как серая тень Таума бесшумно метнулась в глубь квартиры. Лера, стоявшая у плиты, сделала едва заметный успокаивающий жест в его сторону.
Салем, полулежа на кровати, смотрел на них, и впервые за долгое время на его лице появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку.
«Доложили, значит, что я живой. А вы, я смотрю, проверить решили», – его голос был все еще хриплым.
Лёня, оправившись, осторожно подошел и, не решаясь прикоснуться, просто уставился на него, словно видел призрака.
«Рука…» – выдавил он наконец. – «Она же… тогда… Мы думали, ее совсем…»
«Сломана, да, – коротко подтвердил Салем. – Но не оторвана. Повезло».
Эта новость, странным образом, окончательно убедила их в реальности происходящего. Трагедия обернулась бытовой неприятностью. И это вернуло их к жизни. Лёня вдруг обернулся, окинул взглядом квартиру, и его взгляд упал на Леру, а затем на замятое одеяло на полу рядом с кроватью Салема – явные следы импровизированного спального места.
«Ага… – протянул он, и на его лице расплылась ухмылка. – Вижу, за тобой тут уход организовали. По полной программе. Говорят, даже ночные дежурства устраивают». Он подмигнул Салему, явно довольный своей догадливостью.
Тихий, обычно молчаливый, тут же тихо, но внятно добавил, глядя в пол с едва уловимой усмешкой:
«Да уж… По всему общежитию слух пошел. Что наша Лера так «переживает», что аж на посту у постели спит. Горячее сердце, боевой товарищ…» – он кашлянул в кулак.
Лера, стоя у плиты, застыла со сковородкой в руке. По ее шее и щекам разлился яркий румянец, но голос она попыталась сделать холодным и колючим:
«А вы бы предпочли, чтобы он тут один с одной рукой помирал? Или чтобы ему Майор санитара приставил?»
Она грохнула сковородой на конфорку, давая понять, что тема закрыта.
Салем лишь покачал головой, чувствуя, как на него накатывает смесь неловкости и какого-то дикого, абсурдного веселья. После всего пережитого – слухи в общежитии и подмигивания товарищей. Мир, пусть и искалеченный, возвращался к своей нормальности с удивительной настойчивостью.
Через пару часов они вернулись, нагруженные «гостинцами», но уже без ехидных улыбок. Лёня, с видом добытчика, принес банку густого рагу и тяжелый, старый, но исправный аккумуляторный шуруповерт.
«Для одной руки в самый раз, – пояснил он, уже без подмигиваний. – Гвозди забивать не сможешь, а винты крутить – самое то».
Тихий положил на тумбочку аккуратно завернутый сверток. Внутри оказался потрепанный, но в идеальной сохранности том – «Техническая энциклопедия. Материаловедение».
«Ты говорил, что интересуешься, почему Зоны так влияют на разные вещества… – пробормотал он. – Может, пригодится».
Эти простые, неуклюжие дары тронули Салема гораздо сильнее, чем любые слова. Это было признание его ценности не только как бойца, но и как человека.
И большую часть этих трех дней Салем посвятил именно этому – не физическому, а интеллектуальному восстановлению. Рядом с ним на кровати лежал его верный, толстый блокнот-дневник. Левой, здоровой рукой, медленно и тщательно, он начал заполнять его. Он выплескивал на бумагу все, что помнил, пока память была свежа. Схемы катакомб, резонансные частоты «Сердца». Но затем почерк стал меняться. Ровные строчки поползли, превращаясь в наброски, в схемы, в отрывочные мысли.
Он зарисовывал то, что видел в своем бреду – многомерную паутину Зон. Он пытался схематично изобразить «Нечто». На полях появлялись вопросы: «Проводники? Другие? Где?», «Щенки – следующая ступень?», «Ядро Бухты – следующая цель?».
Эти три дня тишины и чернил стали для него передышкой стратега. Он перерабатывал хаос пережитого в холодную, структурированную информацию. Его квартира стала штабом, его блокнот – картой войны, которую ему только предстояло объявить. А за окном, омытая редким осенним солнцем, жила своей жизнью Бухта, не подозревая, что ее новоиспеченный резидент, прикованный к кровати с гипсом на руке, уже прокладывает в своем дневнике маршруты к ее самым темным и хорошо охраняемым тайнам.
Стук в дверь прозвучал на этот раз негромко, но настойчиво. Таум, дремавший у кровати, мгновенно поднял голову. Его ноздри задрожали, втягивая воздух. Мысленный импульс, переданный Салему, был окрашен настороженностью: «Запах… знакомый. Солдат. Но… другой. С печалью».
Лера, читавшая в углу, встретилась взглядом с Салемом и беззвучно направилась к двери. Открыв ее, она замерла на секунду.
«Семен», – произнесла она ровно, пропуская внутрь крупную фигуру командира каравана.
Семен вошел, сняв фуражку. Его лицо, обычно невозмутимое, сегодня казалось усталым, а в глазах читалась тень непростой внутренней борьбы.
«Салем. Рад видеть тебя на ногах», – его голос был низким и немного хриплым. Он оглядел комнату, его взгляд скользнул по Лере.
Лера, собравшись было уйти, чтобы оставить их наедине, замерла у порога.
«Мне выйти?» – спросила она, глядя на Салема.
Тот, не отрывая глаз от Семена, медленно покачал головой.
«Нет нужды. Останься».
Семен кивнул, принимая это. Он не сел, предпочитая стоять, вытянувшись почти по-строевому, но его пальцы теребили козырек фуражки.
«Караван вернулся. Доставили все, как договаривались. Припасы, инструменты… Все в порядке».
Он сделал паузу, словно подбирая слова. Воздух в комнате стал густым и тягучим.
«Там… была девушка. Темноволосая. Алиса, кажется».
В груди у Салема что-то резко и больно сжалось, будто обломок камня, придавившего ему руку, вдруг пронзил сердце. Он почувствовал, как бледнеет.
«Она… передала кое-что. Для тебя», – Семен вынул из внутреннего кармана куртки небольшой, сложенный в несколько раз листок бумаги. Конверта не было. Бумага была помятой, а ее края вздулись и покоробились, будто на нее капала вода. Но Салем, с ледяной ясностью, понял, что это были не капли дождя.
«По правилам… я не должен был этого брать, – Семен говорил медленно, глядя куда-то мимо Салема, в стену. – Но она… у нее было такое лицо. Когда она протягивала… Я не смог отказать».
Он сделал шаг вперед и протянул листок Салему. Тот взял его. Пальцы, обычно такие твердые и уверенные, на мгновение дрогнули. Он ощутил, как по его лбу пробежала предательски-холодная капля пота. Вся его броня, все эти недели отстраненности и попыток загнать чувства в глухой угол, рухнули в одно мгновение. Он ошибался. Ошибался жестоко и наивно, думая, что сможет просто отложить «Фару» и всех ее обитателей, как откладывают книгу на полку.
