Искажение Пустоты

– Почему такая внезапная перемена?

– Потому что ситуация изменилась, – Верхов жестом указал на главный экран. – Посмотрите.

На экране была видна аномалия. Но теперь она выглядела иначе. Искажение пространства приобрело более структурированную форму, напоминающую сложную сеть переплетающихся линий и узлов. И оно было значительно больше, чем раньше.

– Это прямой результат вашего «контакта», – пояснил Верхов. – Аномалия не только ответила на ваши математические последовательности. Она начала… расти. И меняться. Как будто общение с вами стимулировало какой-то процесс развития.

Соколов подошёл ближе к экрану, с профессиональным интересом изучая изменившуюся аномалию:

– Удивительно. Структура стала гораздо более сложной. И эти узлы… они похожи на нейронные связи.

– Именно так считают и наши специалисты, – кивнул Волков, присоединяясь к разговору. – Как будто мы наблюдаем формирование чего-то подобного нейронной сети. Но вместо биологических нейронов – узлы в самой ткани пространства-времени.

– Где доктор Козлова и профессор Левин? – спросил Соколов, не отрывая взгляда от экрана.

– Они присоединятся к нам позже, – ответил Верхов. – Сейчас мне нужно ваше решение, доктор Соколов. Вы согласны работать с нами? На наших условиях?

Соколов наконец повернулся к Верхову:

– Каких именно условиях?

– Вы будете руководить научной частью проекта, – объяснил Верхов. – Разрабатывать протоколы коммуникации, анализировать ответы аномалии. Но все ваши действия должны быть предварительно одобрены мной или доктором Волковым. Никаких самостоятельных экспериментов. И, самое главное, никаких утечек информации за пределы проекта.

– А если я откажусь?

– Тогда вы будете отправлены на Землю следующим транспортом, – холодно ответил Верхов. – С подпиской о неразглашении и под постоянным наблюдением. А мы продолжим работу без вас. Решайте, доктор Соколов. У вас есть потенциал стать частью величайшего открытия в истории, или остаться в сноске на страницах этой истории.

Соколов понимал, что выбора у него практически нет. Если он хочет продолжать изучать аномалию, ему придется принять условия Верхова. По крайней мере, на данном этапе.

– Я согласен, – наконец сказал он. – Но у меня есть условие: я хочу полный доступ ко всем данным об аномалии, включая те, что были собраны на Европе.

Верхов и Волков обменялись взглядами.

– Ограниченный доступ, – наконец сказал Верхов. – Вы получите данные, необходимые для вашей работы, но не более того. Некоторые аспекты проекта «Европа» остаются засекреченными.

– Хорошо, – кивнул Соколов. – Когда я могу начать?

– Немедленно, – Верхов указал на рабочую станцию, где уже были подготовлены данные и оборудование. – Доктор Волков ознакомит вас с текущей ситуацией и нашими предварительными результатами.

Верхов развернулся, собираясь уйти, но остановился у двери:

– И, доктор Соколов, не испытывайте моё терпение снова. В следующий раз последствия будут гораздо более серьёзными.

Следующие несколько часов Соколов провёл, изучая данные, собранные военными за время его отсутствия. Волков оказался на удивление открытым, отвечая на большинство вопросов и предоставляя доступ к значительной части информации.

– После вашего контакта аномалия начала отправлять непрерывный поток сигналов, – объяснял Волков, показывая графики активности. – Сначала это были простые математические последовательности: продолжения числа пи, числа e, последовательность Фибоначчи. Затем сигналы стали сложнее.

– Насколько сложнее? – спросил Соколов.

– Взгляните сами, – Волков вывел на экран новую серию графиков. – Это поступило около шести часов назад. Мы всё ещё пытаемся это декодировать, но, похоже, это что-то гораздо более сложное, чем просто числа.

Соколов внимательно изучил данные. Паттерны действительно были значительно сложнее, чем простые числовые последовательности. Они содержали многоуровневую структуру, напоминающую…

– Это похоже на код, – сказал он наконец. – Не просто числа, а информация. Как будто аномалия пытается передать нам более сложное сообщение, но не уверена, как это сделать.

– Именно такой вывод сделали и наши аналитики, – кивнул Волков. – Но мы застряли на этапе дешифровки. У нас нет ключа к этому «языку».

– Нам нужно создать общую основу, – Соколов задумался. – Математика была хорошим началом, но для передачи сложных концепций нужно что-то большее. Возможно… – он замолчал, пораженный внезапной идеей. – Где доктор Козлова?

– В соседней лаборатории, работает над системой кодирования, – ответил Волков. – Вы хотите с ней поговорить?

– Да. Она специалист по лингвистике и коммуникации. Если кто и может помочь разработать более сложный протокол общения, то это она.

Волков кивнул и связался с охраной, чтобы привести Козлову. Через несколько минут она присоединилась к ним, выглядя уставшей, но сосредоточенной.

– Соколов, – она кивнула, увидев его. – Рада, что ты снова в игре.

– Как Левин? – спросил он.

– В порядке. Работает с данными телеметрии в отдельной лаборатории.

Соколов быстро объяснил Козловой своё предположение о том, что аномалия пытается передать более сложную информацию.

– Нам нужен новый подход, – заключил он. – Что-то, что позволит нам обмениваться концепциями, а не только числами.

Козлова задумалась:

– В лингвистике есть концепция «языка-посредника». Это упрощённый язык, созданный специально для общения между носителями разных языков. Возможно, нам нужно создать нечто подобное.

– И как мы это сделаем? – спросил Волков.

– Начнём с базовых бинарных концепций, – предложила Козлова. – Есть/нет. Присутствие/отсутствие. Затем постепенно усложняем, связывая эти концепции с математическими объектами, которые аномалия уже понимает.

– Это может сработать, – кивнул Соколов. – Но нам нужен способ более точного воздействия на аномалию. Микроимпульсы двигателей слишком грубый инструмент.

– У нас есть кое-что лучше, – сказал Волков. – Следуйте за мной.

Он привел их в соседнее помещение, заставленное массивным оборудованием, которого раньше на станции не было. В центре стояла конструкция, напоминающая огромное кольцо, окруженное системой мощных лазеров и магнитных генераторов.

– Это экспериментальный гравитационный модулятор, – пояснил Волков. – Разработан в лаборатории на Европе. Он позволяет создавать точно направленные гравитационные импульсы практически любой формы и интенсивности.

– Вы привезли это с собой? – удивился Соколов.

– Частично, – кивнул Волков. – Основные компоненты были доставлены на транспорте «Ястреб», остальное собрано из местных материалов.

Соколов подошел ближе, изучая устройство с профессиональным интересом:

– Впечатляюще. С таким инструментом мы сможем создавать гораздо более сложные сигналы. Но нам всё равно нужен протокол коммуникации.

– Я думаю, – медленно сказала Козлова, – нам стоит начать с визуального представления. Если мы сможем создавать гравитационные паттерны, имитирующие простые геометрические формы – линии, круги, треугольники – это даст нам основу для более сложных концепций.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Начнём с геометрии, затем перейдём к более абстрактным концепциям. Шаг за шагом построим общий язык.

– Хорошо, – Волков посмотрел на часы. – Я доложу полковнику Верхову о вашем плане. Если он одобрит, мы сможем начать первые тесты нового протокола уже сегодня вечером.

Когда Волков вышел, Соколов тихо спросил Козлову:

– Что ты думаешь об этом? О том, что военные, похоже, знали об аномалии ещё до нас?

– Я думаю, – так же тихо ответила она, – что у них есть собственная повестка. И я не уверена, что наши научные интересы в ней на первом месте.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Но пока мы можем продолжать исследования, я готов играть по их правилам. По крайней мере, внешне.

– Осторожнее, Соколов, – предупредила Козлова. – Верхов не из тех, кто прощает неповиновение дважды.

К вечеру всё было готово для первого официального теста нового протокола коммуникации. Гравитационный модулятор был настроен и откалиброван, система анализа готова фиксировать любые ответные сигналы от аномалии. Полковник Верхов лично присутствовал, наблюдая за процессом с видом человека, который точно знает, что делает.

– Начинайте, – скомандовал он, когда все проверки были завершены.

Соколов и Козлова переглянулись. Они разработали последовательность сигналов, начинающуюся с простых геометрических форм – точка, линия, треугольник, круг – каждая форма кодировалась уникальным паттерном гравитационных волн.

– Активирую модулятор, – объявил технический специалист. – Начинаю передачу первой последовательности.

В центре кольца модулятора возникло слабое свечение, когда лазеры активировали процесс создания направленных гравитационных волн. Никакого звука, никаких ощутимых эффектов – только данные на экранах, показывающие, что сигнал был отправлен.

– Первая форма передана, – сообщил специалист. – Переходим ко второй.

Они методично отправили все запланированные паттерны, затем переключились на мониторинг ответа. В комнате повисло напряженное молчание. Все глаза были устремлены на экраны, отображающие данные с сенсоров, направленных на аномалию.

– Активность зафиксирована, – наконец объявил один из операторов. – Аномалия реагирует.

На главном экране появилось визуальное представление гравитационных волн, исходящих от аномалии. Сначала паттерны были хаотичными, но постепенно начали формироваться в нечто более структурированное.

– Она повторяет наши формы, – прокомментировал Соколов, глядя на данные. – Но с… вариациями. Как будто экспериментирует с ними.

– Более того, – добавила Козлова, указывая на новую серию паттернов. – Она добавляет новые формы. Смотрите – после круга она создала эллипс, затем спираль. Она не просто повторяет, она продолжает последовательность, показывая, что понимает принцип!

Даже Верхов выглядел впечатленным:

– Это подтверждает ваши выводы, доктор Соколов. Мы действительно имеем дело с разумной сущностью.

– И она учится невероятно быстро, – добавил Волков. – От простых чисел к пониманию геометрических форм и концепций за считанные часы.

– Перейдем ко второй фазе, – предложил Соколов. – Попробуем передать более сложные концепции. Начнем с бинарных противоположностей – присутствие и отсутствие, единство и множество.

Козлова кивнула и начала программировать новую последовательность сигналов. Но прежде, чем она закончила, один из операторов резко поднял голову:

– Сэр, аномалия изменила своё поведение. Она… она движется.

– Что? – Верхов быстро подошел к его консоли. – Поясните.

– Центр гравитационной активности смещается. Медленно, но устойчиво. В нашем направлении.

На экране было видно, как центр аномалии действительно начал смещаться, постепенно приближаясь к станции.

– Расстояние до контакта? – резко спросил Верхов.

– При текущей скорости… примерно 36 часов, сэр.

– Это реакция на нашу коммуникацию? – спросил Волков, глядя на Соколова.

– Возможно, – ответил тот, лихорадочно анализируя данные. – Или это следующий шаг в её попытках взаимодействия с нами. Возможно, она стремится к более близкому контакту для более эффективной коммуникации.

– Или готовится к атаке, – мрачно заметил Верхов. – Подготовьте защитные протоколы. Все критические системы станции перевести на автономный режим. И усильте мониторинг аномалии – я хочу знать о малейших изменениях в её поведении.

Он повернулся к Соколову и Козловой:

– Продолжайте работу над протоколом коммуникации. Но теперь наш приоритет – понять намерения этой сущности. Особенно её цель в приближении к станции.

Соколов кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Ситуация развивалась быстрее, чем кто-либо мог предположить. И теперь ставки были значительно выше. Если аномалия действительно приближалась к станции с неизвестными намерениями, у них было менее двух суток, чтобы разобраться в этом новом языке и понять, с чем именно они имеют дело.

Глава 3: Вмешательство

Станция «Коперник» гудела как потревоженный улей. Новость о движении аномалии в сторону станции быстро распространилась среди персонала, несмотря на попытки военных ограничить информацию. Среди учёных и технического персонала ходили слухи, от вполне правдоподобных до совершенно фантастических. Кто-то говорил о контакте с инопланетным разумом, другие – о необычном гравитационном феномене, третьи – о секретном военном эксперименте, вышедшем из-под контроля.

Соколов не обращал внимания на слухи. Он был полностью поглощён работой над протоколом коммуникации. Вместе с Козловой они провели всю ночь в лаборатории, анализируя данные и разрабатывая новые методы взаимодействия с аномалией.

– Она явно обладает какой-то формой сознания, – говорил Соколов, изучая последние паттерны гравитационных волн, полученные от аномалии. – Но это сознание фундаментально отличается от нашего. Оно не основано на биохимии или электрических импульсах нейронной сети. Это что-то… топологическое.

Козлова кивнула:

– Сознание, существующее в самой структуре пространства-времени. Как будто вместо нейронов – узлы искривления пространства, а вместо синапсов – гравитационные волны.

– Именно, – Соколов задумчиво потёр подбородок. – И если это так, то его восприятие реальности должно кардинально отличаться от нашего. Возможно, оно воспринимает время нелинейно. Или существует одновременно в нескольких пространственных измерениях.

– Что усложняет коммуникацию, – заметила Козлова. – Мы пытаемся общаться в рамках нашей линейной, четырёхмерной парадигмы с сущностью, для которой эти ограничения могут не существовать.

Соколов вздохнул, потирая усталые глаза:

– Нам нужен прорыв. Какой-то способ перешагнуть эти ограничения, хотя бы частично.

Дверь лаборатории открылась, впуская Волкова. Он выглядел таким же усталым, как и они, но в его глазах читался научный азарт.

– Доктор Соколов, доктор Козлова, – он кивнул в знак приветствия. – Есть новости.

– Аномалия изменила поведение? – тут же спросил Соколов.

– Нет, она продолжает приближаться с той же скоростью. Но мы получили новые данные с нашей базы на Европе, которые могут вас заинтересовать.

Он подошёл к консоли и ввёл коды доступа. На главном экране появились графики и изображения, которые Соколов раньше не видел.

– Шесть месяцев назад наша исследовательская станция на Европе зафиксировала гравитационную аномалию, похожую на ту, что мы наблюдаем здесь, – начал объяснять Волков. – Она была гораздо слабее, почти на грани обнаружения, и не проявляла признаков разумности. По крайней мере, поначалу.

– Что произошло? – спросила Козлова.

– Мы изучали её несколько недель, – продолжил Волков. – Стандартные наблюдения, сбор данных. Затем один из наших физиков, доктор Антонов, предложил эксперимент – направить на аномалию серию гравитационных импульсов, созданных с помощью экспериментального оборудования.

– И она отреагировала? – Соколов подался вперёд.

– Да, – кивнул Волков. – Но не так, как мы ожидали. Вместо простого ответа, аномалия… изменилась. Стала более структурированной, более сложной. И начала расти.

– Как здесь, после нашего контакта, – заметил Соколов.

– Именно, – подтвердил Волков. – Но там процесс был гораздо медленнее. Недели, а не часы.

– Что случилось потом? – спросила Козлова.

Волков вздохнул:

– Эксперимент был прерван. Произошёл… инцидент. Один из исследователей, работавший с оборудованием, внезапно потерял сознание. Когда он очнулся, с ним было что-то не так. Он говорил бессвязно, рисовал странные символы, утверждал, что «видит сквозь время». Через три дня у него случился обширный инсульт. Он умер, не приходя в сознание.

Соколов и Козлова обменялись встревоженными взглядами.

– Вы считаете, что это было связано с аномалией? – осторожно спросил Соколов.

– Мы не знаем наверняка, – признал Волков. – Но после этого полковник Верхов принял решение прервать все прямые эксперименты и перейти к пассивному наблюдению. Через несколько недель аномалия начала слабеть и в конце концов исчезла.

– А теперь похожая аномалия появилась здесь, – заключил Соколов. – Только гораздо сильнее.

– И развивается намного быстрее, – добавил Волков. – Что заставляет нас думать, что это не случайное совпадение. Возможно, это та же самая сущность, только… эволюционировавшая.

– Или их несколько, – предположила Козлова. – Целая популяция этих топологических сознаний, обитающих в нашей Солнечной системе.

– В любом случае, – Волков выпрямился, – полковник Верхов хочет, чтобы вы были в курсе этой информации. Особенно в свете приближения аномалии к станции. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Соколов кивнул:

– Спасибо за откровенность, доктор Волков. Эта информация действительно ценна для нашего понимания ситуации.

Когда Волков ушёл, Соколов повернулся к Козловой:

– Что ты думаешь?

– Я думаю, что не вся история была рассказана, – тихо ответила она. – Волков явно опустил некоторые детали. И мне интересно, почему военные так заинтересованы в этих аномалиях.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Но сейчас у нас есть более насущная проблема. Если опыт на Европе что-то значит, то прямой контакт с аномалией может быть опасен для человеческого сознания.

– Или это было случайное совпадение, – возразила Козлова. – Один случай не является статистически значимым.

– Возможно. Но я бы предпочёл не рисковать, – Соколов повернулся к экрану с последними данными. – Нам нужен способ более безопасного взаимодействия. Что-то, что позволит нам общаться, не подвергая наше сознание прямому воздействию.

– У меня есть идея, – медленно сказала Козлова. – Но для неё потребуется оборудование, которое может быть только в нейроинтерфейсной лаборатории.

– Нейроинтерфейсы? – Соколов поднял брови. – Ты хочешь создать прямую связь между человеческим мозгом и аномалией?

– Не совсем, – покачала головой Козлова. – Скорее, я думаю о создании виртуального пространства – интерфейса, который бы переводил топологические сигналы аномалии в визуальные образы, понятные человеческому сознанию. И наоборот.

Соколов задумался:

– Это… могло бы сработать. Мы создаём виртуальное представление аномалии, с которым можно взаимодействовать через нейроинтерфейс, но без прямого контакта с её… сознанием.

– Именно, – кивнула Козлова. – Но для этого нам понадобится помощь специалиста по нейроинтерфейсам.

– И разрешение Верхова, – мрачно добавил Соколов. – А я не уверен, что он согласится на такой эксперимент, учитывая то, что случилось на Европе.

– Есть только один способ узнать, – Козлова встала. – Давай подготовим подробный план и предложим его Верхову. С полными мерами предосторожности.

Соколов кивнул, и они приступили к работе над новым проектом.

К удивлению Соколова, полковник Верхов отнёсся к их идее с неожиданным интересом. После детального представления проекта и обсуждения всех мер безопасности, он дал предварительное разрешение на разработку виртуального интерфейса.

– Но с одним условием, – добавил он, когда Соколов и Козлова уже собирались уходить из его кабинета. – Первое тестирование будет проводиться не на человеке, а на специально обученном ИИ. Если система докажет свою безопасность, мы рассмотрим возможность человеческого участия.

– Справедливо, – согласился Соколов, хотя и понимал, что это значительно усложнит и замедлит процесс.

Им был предоставлен доступ к нейроинтерфейсной лаборатории и выделен специалист – молодой инженер по имени Павел Морозов, которого все называли «Пульс» за его энергичный характер и быструю речь.

– Никогда не думал, что буду работать над контактом с инопланетным разумом, – усмехнулся Пульс, когда они познакомились. – Особенно с таким экзотическим.

– Технически, мы не знаем, инопланетное ли это сознание, – заметил Соколов. – Возможно, оно всегда было здесь, в нашей Солнечной системе, просто мы не имели технологий, чтобы его обнаружить.

– В любом случае, это круто, – Пульс потёр руки. – Итак, вы хотите создать виртуальное пространство для коммуникации с гравитационной аномалией. Звучит как научная фантастика, но я в деле.

Козлова объяснила ему концепцию интерфейса:

– Нам нужна система, которая будет переводить гравитационные паттерны, излучаемые аномалией, в визуальные и звуковые образы. И наоборот – переводить наши сигналы в форму, понятную аномалии.

– Сложно, но выполнимо, – кивнул Пульс. – У нас есть продвинутые нейроинтерфейсы, разработанные для коммуникации с пациентами в коме. Мы можем адаптировать эту технологию.

Следующие двадцать часов они работали практически без перерыва. Пульс оказался не только энергичным, но и невероятно талантливым инженером. Он быстро модифицировал стандартные нейроинтерфейсы, соединив их с системами гравитационного модулятора и создав первый прототип виртуального пространства для коммуникации.

– Это будет выглядеть примерно так, – он показал голографическую проекцию интерфейса. – Гравитационные волны будут визуализироваться как трёхмерные паттерны, которые можно наблюдать и с которыми можно взаимодействовать. Система будет анализировать их структуру и пытаться интерпретировать.

– А как насчёт обратного перевода? – спросил Соколов. – Как мы будем передавать наши сигналы?

– Через жесты и мысленные команды, – объяснил Пульс. – Нейроинтерфейс считывает нейронную активность и переводит её в команды. Эти команды затем преобразуются в гравитационные импульсы через модулятор.

– Звучит сложно, – заметила Козлова. – Ты уверен, что система будет стабильной?

– Нет, – честно ответил Пульс. – Но это лучшее, что мы можем сделать за такое короткое время. И, если повезёт, аномалия поможет нам адаптировать систему. Она уже показала способность к быстрому обучению.

К концу вторых суток после начала движения аномалии, виртуальный интерфейс был готов к первому тестированию. Аномалия продолжала приближаться и теперь находилась примерно в 14 часах от потенциального контакта со станцией.

Полковник Верхов лично прибыл в нейроинтерфейсную лабораторию, чтобы наблюдать за первым тестом. С ним был доктор Волков и несколько военных специалистов, которых Соколов раньше не видел.

– Система готова? – спросил Верхов, оглядывая лабораторию.

– Да, полковник, – ответил Пульс, стоя у главной консоли. – ИИ загружен и готов к взаимодействию через виртуальное пространство.

– Объясните ещё раз, как это работает, – Верхов скрестил руки на груди.

Пульс кивнул:

– Виртуальное пространство представляет собой трёхмерную среду, где гравитационные паттерны аномалии визуализируются как объекты и структуры. ИИ будет взаимодействовать с этими объектами, пытаясь установить базовую коммуникацию. Его действия будут переводиться в гравитационные импульсы, направляемые к аномалии. Всё полностью изолировано от станционных систем – даже в случае сбоя, риск минимален.

– А если ИИ будет… инфицирован или изменён взаимодействием? – спросил Волков.

– Система построена с многоуровневой защитой, – ответил Пульс. – ИИ работает в изолированной среде, и его ядро защищено от внешних модификаций. В крайнем случае, мы просто отключаем питание и перезагружаем систему с чистой копии.

Верхов кивнул:

– Приступайте.

Пульс активировал систему. Голографические проекторы создали в центре лаборатории трёхмерное пространство – сначала пустое, затем постепенно заполняющееся абстрактными формами и структурами, представляющими гравитационные паттерны аномалии.

– Система работает, – комментировал Пульс. – Получаем данные в реальном времени.

Все наблюдали, как в виртуальном пространстве формировались всё более сложные структуры. Они напоминали переплетающиеся нити, образующие узлы и соединения – нечто среднее между нейронной сетью и абстрактной скульптурой.

– ИИ начинает взаимодействие, – сообщил Пульс. – Он идентифицирует базовые паттерны и пытается их имитировать.

В виртуальном пространстве появился новый элемент – простая геометрическая форма, созданная ИИ. Это был куб, парящий среди сложных структур аномалии.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем структуры аномалии начали меняться, словно реагируя на присутствие куба. Они переплетались иначе, формируя что-то, что через несколько мгновений стало узнаваемым – такой же куб, но составленный из переплетающихся нитей гравитационного поля.

– Она имитирует форму, – прошептала Козлова. – Это первый шаг к формированию общего языка.

ИИ продолжал взаимодействие, создавая новые формы – сферу, пирамиду, спираль. Каждый раз аномалия отвечала, создавая похожие формы из своих странных, переплетающихся структур.