Искажение Пустоты

Эдуард Сероусов

Искажение Пустоты

Глава 1: Аномалия

Алексей Соколов плыл в невесомости перед голографическим экраном, заполненным мерцающими линиями гравитационных волн. Его пальцы двигались с хирургической точностью, выделяя и увеличивая отдельные участки трёхмерной проекции. Семнадцать часов непрерывной работы, и теперь он видел это снова – неуловимое искажение, паттерн, который не соответствовал ни одной из известных моделей.

– Компьютер, увеличить сектор J-12, временной отрезок между 22:45 и 23:10 по стандартному времени станции, – произнёс он, автоматически потянувшись к кружке с давно остывшим кофе.

«Выполняю», – отозвался искусственный интеллект станционной системы нейтральным женским голосом.

Голограмма перестроилась, концентрируясь на регионе вблизи внешнего края колец Сатурна. Соколов прищурился. Вот оно. Снова. Едва заметная рябь в гравитационном поле, слишком регулярная, чтобы быть случайной, но при этом не соответствующая ни одному из известных астрофизических явлений.

Тусклый свет исследовательской лаборатории отражался от его впавших щёк и тёмных кругов под глазами. В свои тридцать пять Алексей уже заработал репутацию блестящего, хотя и несколько эксцентричного астрофизика. Его специализация – гравитационные аномалии и топология пространства-времени – считалась узкой даже среди ученых станции «Коперник».

Дверь лаборатории бесшумно скользнула в сторону, впуская Дмитрия Левина, руководителя исследовательской группы.

– Ты всё ещё здесь, Соколов? – Левин оттолкнулся от дверного проёма и мягко подлетел к рабочей станции Алексея. – Уже почти 4 утра по станционному времени.

– Я нашёл его снова, Дмитрий, – Соколов даже не обернулся, продолжая манипулировать с трёхмерной моделью. – Смотри, вот здесь. Это уже седьмой раз за последние две недели. Тот же паттерн.

Левин вздохнул, задержавшись в воздухе рядом с коллегой.

– Алексей, мы уже обсуждали это. Эти «паттерны» хорошо укладываются в пределы погрешности нашего оборудования. Особенно учитывая радиационный фон Сатурна.

– Нет, – Соколов яростно потряс головой. – Если бы это была погрешность, она бы имела случайный характер. А это… – он ткнул пальцем в голограмму, – это последовательность. Посмотри на промежутки между пиками. Это не шум, Дмитрий.

– Фрактальные паттерны встречаются в природе повсеместно, – терпеливо объяснил Левин, как будто разговаривал с перспективным, но упрямым студентом. – От снежинок до турбулентных потоков.

– Это не фрактал, – Соколов быстрыми движениями вывел на экран серию уравнений. – Я проанализировал последовательность. Она не соответствует ни одному известному природному процессу.

Левин потёр переносицу:

– Соколов, тебе нужно отдохнуть. Мы все знаем твою блестящую репутацию, но даже гениям нужен сон. Особенно гениям. Пересмотри данные свежим взглядом завтра.

Соколов наконец повернулся к начальнику, в его усталых глазах мелькнуло раздражение:

– А если я прав? Если это действительно нечто необъяснимое современной физикой?

– Тогда у нас будет сенсация, – Левин мягко улыбнулся. – Но скорее всего, у нас просто барахлит оборудование. Или ты заметил артефакт обработки данных. В любом случае, это подождёт до утра.

Соколов неохотно кивнул, осознавая бесполезность дальнейших споров. Левин был неплохим администратором, но, как многие управленцы в науке, давно утратил необходимую для настоящих открытий интуицию.

– Хорошо, – он сохранил все данные и выключил голографическую проекцию. – Я просмотрю данные ещё раз завтра.

Соколов проснулся от настойчивого сигнала коммуникатора. Он с трудом разлепил веки, ощущая, что проспал от силы часа четыре. Термокружка с утренним кофе парила в воздухе возле его кровати, но Алексей не помнил, чтобы активировал автоматическую подачу напитка.

– Соколов, – прохрипел он, активируя коммуникатор.

– Это Ана Кузнецова из отдела внешнего наблюдения, – раздался энергичный женский голос. – Ты должен это увидеть. Немедленно.

Соколов мгновенно проснулся.

– Что именно?

– Твоя аномалия. Она… изменилась. И теперь её видно невооружённым глазом.

Через пять минут Соколов уже несся по коридорам станции «Коперник», игнорируя приветствия встречных коллег. Станция была огромной конструкцией в форме вытянутого тора, построенной на высокой орбите вокруг Сатурна. Более трехсот учёных и инженеров работали здесь, изучая газовый гигант и его многочисленные спутники. Однако большинство из них не подозревали, что происходит в секторе J.

Обсерваторский купол был заполнен людьми, когда Соколов влетел внутрь. Он с трудом пробился к главному телескопу, где уже собралась группа астрофизиков, включая Левина.

– Соколов, – Левин кивнул ему с необычно серьезным выражением лица. – Похоже, ты был прав.

Алексей без слов оттолкнулся и подплыл к окуляру. То, что он увидел, заставило его сердце пропустить удар.

В секторе, который он исследовал последние недели, прямо на краю колец Сатурна, было видно отчётливое искривление пространства. Как будто кто-то взял стеклянную линзу и поместил её в вакууме. Звёзды за этой областью были слегка смещены и искажены, что явно указывало на гравитационную аномалию.

– Как давно это началось? – спросил Соколов, не отрываясь от окуляра.

– Около двух часов назад, – ответила Кузнецова, молодая женщина с короткими тёмными волосами и острым взглядом. – Сначала это выглядело как небольшая рябь, но сейчас… сам видишь.

– И оно продолжает расти?

– Нет, – вмешался Левин. – Около часа назад достигло этого размера и стабилизировалось. Мы уже запросили данные с орбитальных телескопов «Клавиус» и «Галилей» для перепроверки.

Соколов наконец оторвался от телескопа и повернулся к коллегам. Его лицо сияло от возбуждения.

– Это не обычная гравитационная аномалия. Смотрите, – он активировал ближайший терминал и вывел на экран данные своих ночных исследований. – Вот паттерн, который я обнаружил вчера. А вот данные за прошлую неделю. Видите сходство?

Учёные столпились вокруг экрана, анализируя графики и уравнения.

– Но что это может быть? – спросила Кузнецова. – Мини-черная дыра?

– Нет, – Соколов покачал головой. – Черная дыра создала бы совершенно другое гравитационное поле. Это что-то новое. Возможно, какая-то форма экзотической материи или… – он замолчал, не решаясь высказать предположение, которое формировалось в его сознании.

– Или что? – настойчиво спросил Левин.

– Или сознательное влияние, – тихо закончил Соколов.

В обсерватории повисла тишина. Даже шум вентиляции казался приглушённым.

– Сознательное влияние? – наконец переспросил один из молодых исследователей. – Ты имеешь в виду… инопланетное?

Соколов пожал плечами:

– Я имею в виду, что эти паттерны слишком сложны и организованны, чтобы быть результатом случайных природных процессов. Они меняются, эволюционируют. И самое интересное… – он ввёл новую команду, и на экране появилась другая серия графиков, – они реагируют на наше наблюдение.

– Это абсурд, – фыркнул кто-то из задних рядов.

– Правда? – Соколов обернулся к говорившему. – Тогда объясни вот это. Каждый раз, когда мы направляли главный телескоп станции на этот сектор, в течение следующих двух-трёх часов паттерн гравитационных волн менялся. Как будто… как будто что-то отвечало на наше внимание.

– Корреляция не означает причинность, Соколов, – возразил Левин. – Это базовый научный принцип.

– Тогда давайте проверим, – Алексей сделал глубокий вдох. – Направим на аномалию все наши сенсоры. Максимальная мощность, весь спектр. Если я прав, мы увидим реакцию.

Левин колебался. Как руководитель исследовательской группы, он должен был принимать взвешенные решения. Переориентация всех сенсоров станции на один объект означала остановку десятков других исследовательских проектов.

– Дай мне час, – наконец сказал он. – Нужно получить разрешение от научного совета.

Через два часа «Коперник» был полностью сфокусирован на аномалии. Каждый датчик, каждый телескоп, каждый гравитационный детектор был направлен на таинственное искажение пространства у колец Сатурна.

Соколов сидел в главной лаборатории, окружённый голографическими проекциями данных, поступающих в реальном времени. Вокруг него собрались ведущие специалисты станции – астрофизики, специалисты по гравитации, эксперты по анализу данных.

– Пока ничего, – пробормотала Кузнецова, изучая показания гравитационных сенсоров. – Аномалия стабильна.

– Дайте ей время, – Соколов нервно барабанил пальцами по консоли. – Если это то, о чем я думаю…

Он не успел закончить фразу. Один за другим экраны начали мигать, показывая резкие изменения в данных.

– Что происходит? – Левин подлетел ближе.

– Аномалия реагирует! – воскликнул Соколов, лихорадочно анализируя поступающую информацию. – Смотрите! Гравитационное поле меняется, причём не хаотично. Это… это похоже на последовательность.

Данные продолжали поступать. Гравитационные волны, излучаемые аномалией, формировали чёткий, повторяющийся паттерн.

– Это похоже на… пульсацию, – заметил один из специалистов. – Как будто что-то пульсирует с определенной частотой.

Соколов быстро ввёл несколько команд.

– Компьютер, проанализируй частоту пульсаций и сравни с известными математическими константами.

«Выполняю анализ», – отозвалась система.

Несколько мучительно долгих секунд все молча ждали. Затем на главном экране появились результаты.

– Это не может быть совпадением, – прошептала Кузнецова.

Частота пульсаций аномалии точно соответствовала последовательности простых чисел. Один импульс, пауза, два импульса, пауза, три, пять, семь, одиннадцать…

– Это послание, – Соколов повернулся к коллегам, его глаза лихорадочно блестели. – Простые числа – универсальный математический язык. Это не может быть естественным явлением.

Левин выглядел ошеломлённым:

– Ты хочешь сказать…

– Что мы не одни, – закончил Соколов. – И что-то или кто-то пытается с нами связаться.

Следующие двенадцать часов прошли в лихорадочной активности. Научный совет станции собрался на экстренное заседание. Соколов представил свои данные и гипотезу о том, что аномалия представляет собой попытку контакта с неизвестной формой разума.

– Мы должны ответить, – настаивал он. – Используя тот же язык – математику.

– Это слишком рискованно, – возразил профессор Васильев, глава департамента астробиологии. – Мы ничего не знаем об этой сущности. Что если это какой-то хищник, использующий гравитационные искажения как приманку?

– Хищник размером с гору, охотящийся на космические станции? – скептически поднял бровь Соколов. – В любом случае, мы уже обнаружили себя. Если это разумное существо, оно знает о нашем присутствии.

Дебаты продолжались ещё несколько часов, пока наконец председатель научного совета, профессор Елена Маринова, не подняла руку, призывая к тишине.

– Голосование показало небольшое, но достаточное большинство в пользу установления контакта, – объявила она. – Доктор Соколов, вам поручается разработать протокол первого контакта. Но с условием – все ваши действия должны быть предварительно одобрены советом.

Соколов сдержанно кивнул, хотя внутри ликовал. Это был его момент, его открытие. И возможно, самый значительный прорыв в истории человечества.

В своей лаборатории Соколов работал над созданием устройства, способного генерировать направленные гравитационные импульсы. Теоретически, манипулируя гравитонными полями с помощью высокоэнергетических лазеров, можно было создавать микроскопические, но измеримые искажения в структуре пространства-времени.

– Компьютер, симуляция 23-C, – скомандовал он, регулируя параметры в трёхмерной модели. – Увеличить мощность лазерного импульса на 15%.

«Внимание. Предлагаемые параметры превышают безопасные значения для станционных систем», – предупредил искусственный интеллект.

– Переопределить. Код авторизации Соколов-Альфа-3-7.

«Переопределение принято. Запуск симуляции».

Голографическая проекция показала, как концентрированный лазерный луч фокусируется на крошечной области пространства, создавая миниатюрное гравитационное искажение.

– Сработало, – пробормотал Соколов, изучая данные. – Теперь нужно масштабировать.

– Впечатляет, – раздался голос от двери.

Соколов обернулся. В дверях стояла Ирина Козлова, ведущий специалист станции по коммуникационным системам. Высокая женщина с длинными каштановыми волосами, собранными в строгий пучок, и проницательными серыми глазами.

– Доктор Козлова, – Соколов кивнул. – Чем обязан?

– Научный совет попросил меня присоединиться к вашему проекту, – она оттолкнулась от дверного проёма и плавно подлетела к его рабочему месту. – Я специализируюсь на экзолингвистике и протоколах коммуникации.

– Это гравитационная физика, а не лингвистика, – сухо заметил Соколов, возвращаясь к своей работе.

– Разве? – Козлова зависла рядом, изучая его модель. – Вы пытаетесь общаться с неизвестной сущностью. Независимо от средства передачи, это вопрос языка и коммуникации.

Соколов неохотно признал, что в её словах есть смысл.

– И что вы предлагаете?

– Для начала, более структурированный подход, – она жестом указала на его симуляцию. – Вы собираетесь отправлять случайные гравитационные импульсы в надежде, что что-то сработает?

– Не случайные, – возразил Соколов. – Я планирую использовать математические последовательности. Начать с простых чисел, затем перейти к основным константам – пи, е, квадратный корень из двух…

– Неплохое начало, – кивнула Козлова. – Но нам нужно также продумать синтаксис, контекст. Если эта сущность действительно разумна, то простого перечисления чисел недостаточно для осмысленного диалога.

Соколов впервые за день по-настоящему взглянул на неё. Козлова была известна своими работами по межкультурной коммуникации и теории языка. Если кто и мог помочь в установлении контакта с совершенно чуждым разумом, то именно она.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?

Следующие несколько часов они работали вместе, разрабатывая комплексный протокол коммуникации. Козлова предложила начать с простых бинарных сигналов – по сути, создавая азбуку Морзе из гравитационных импульсов.

– Сначала нам нужно установить общий язык, – объясняла она. – Затем мы сможем передавать более сложные сообщения.

К концу дня они подготовили проект первого послания – серию гравитационных импульсов, кодирующих простую математическую последовательность, за которой следовали базовые геометрические концепции: точка, линия, треугольник, квадрат.

– Завтра представим совету, – Соколов сохранил все данные и выключил симуляцию. – Если они одобрят, мы сможем начать передачу через день.

Козлова кивнула, собираясь уходить.

– Знаете, Соколов, – сказала она у дверей, – независимо от того, что представляет собой эта аномалия, вы только что изменили историю человечества.

Соколов не спал всю ночь, снова и снова прокручивая в голове данные, полученные от аномалии. Что-то не давало ему покоя, какая-то деталь, ускользающая от понимания.

Под утро он наконец осознал, что его беспокоило. Паттерны гравитационных волн, исходящих от аномалии, менялись со временем не только в ответ на наблюдение, но и сами по себе, демонстрируя странную, но отчётливую эволюцию. Как будто что-то адаптировалось, училось.

Не дожидаясь официального начала рабочего дня, он вернулся в лабораторию и погрузился в анализ данных за весь период наблюдения.

Когда Козлова пришла через несколько часов, она застала его окружённым десятками голографических графиков и моделей.

– Что-то случилось? – спросила она, глядя на его возбуждённое лицо.

– Смотрите, – Соколов вывел на центральный экран сравнительную диаграмму. – Вот первый паттерн, который я зафиксировал две недели назад. А вот последний, от вчерашнего дня. Видите разницу?

Козлова внимательно изучила оба графика.

– Второй значительно сложнее. Больше гармоник, более сложная структура.

– Именно, – кивнул Соколов. – И вот что ещё интереснее – эволюция не линейная. После каждого нашего наблюдения сложность резко возрастает. Как будто каждый контакт с нами запускает период ускоренного развития.

– Вы думаете, оно учится? Адаптируется к нам?

– Более того, – Соколов понизил голос, хотя в лаборатории никого кроме них не было. – Я думаю, оно осознаёт нас. Каждое взаимодействие с нами меняет его, делает более… сфокусированным на нас.

Козлова выглядела встревоженной:

– Если вы правы, то наш протокол контакта может оказаться примитивным. Если эта сущность развивается с такой скоростью…

– То к моменту начала нашей передачи она может быть уже значительно более продвинутой, чем мы предполагали, – закончил Соколов. – Нам нужно пересмотреть план.

В этот момент их разговор прервал сигнал общестанционного оповещения.

«Внимание всему персоналу. Обнаружено приближение неопознанного космического корабля. Предположительно, транспорт Евразийской Космической Службы. Ожидаемая стыковка через 50 минут. Руководству исследовательских групп прибыть в главный конференц-зал».

Соколов и Козлова переглянулись.

– Евразийская Космическая Служба? – Козлова нахмурилась. – Но мы не ожидали никаких официальных визитов.

– Кажется, новости об аномалии распространились быстрее, чем мы думали, – мрачно заметил Соколов.

Конференц-зал был заполнен встревоженными учёными, когда Соколов и Козлова прибыли. Директор станции, Виктор Орлов, стоял у главного экрана, на котором была видна схема приближающегося корабля.

– Это военный транспорт класса «Ястреб», – говорил он. – Предназначен для быстрой доставки специальных подразделений и оборудования. Мы получили официальное уведомление десять минут назад. На борту делегация высшего военного командования Евразийской Конфедерации.

– Но почему? – спросила профессор Маринова. – «Коперник» – научная станция, у нас нет никаких военных проектов.

Орлов посмотрел прямо на Соколова:

– Они заявили, что прибывают в связи с обнаружением «феномена стратегического значения» в секторе J. Очевидно, кто-то передал информацию об аномалии напрямую военному командованию.

Все взгляды обратились к Соколову.

– Это не я, – он поднял руки. – Все мои отчеты были внутренними, только для научного совета.

– Не имеет значения, как они узнали, – отрезал Орлов. – Важно то, что через полчаса здесь будет военная делегация, заинтересованная в вашем открытии, Соколов. И они наверняка захотят взять контроль над исследованием.

– Они не могут, – возразила Маринова. – «Коперник» находится под юрисдикцией Международного Космического Агентства. Военные не имеют здесь никаких полномочий.

– Теоретически, – согласился Орлов. – Но у них есть корабль, вооружение и прямые приказы от высшего руководства. А у нас… у нас есть научные протоколы и официальные жалобы, которые мы можем подать постфактум.

В зале повисла тяжелая тишина.

– Что нам делать? – наконец спросил Левин.

Орлов выпрямился:

– Мы сотрудничаем. Показываем им то, что они хотят увидеть. Но при этом продолжаем свою работу. Соколов, Козлова – у вас готов протокол коммуникации?

– Почти, – кивнул Соколов. – Но есть новые данные, которые могут изменить наш подход.

– Какие именно?

Соколов кратко изложил свои утренние выводы о том, что аномалия, похоже, эволюционирует с каждым взаимодействием.

– Это… усложняет ситуацию, – пробормотал Орлов. – Если военные узнают, что мы имеем дело с потенциально развивающимся сознанием…

– То мгновенно классифицируют его как угрозу национальной безопасности, – закончила Козлова.

– Именно, – кивнул Орлов. – Поэтому до дальнейших распоряжений мы придерживаемся официальной версии: аномалия – это необычное, но предположительно естественное астрофизическое явление, которое мы изучаем. Никаких упоминаний о возможном разуме или попытках коммуникации.

– Но это ложь, – возразил Соколов. – Все данные указывают на то, что мы имеем дело с неизвестной формой сознания.

– Данные можно интерпретировать по-разному, – твёрдо сказал Орлов. – И сейчас, ради безопасности станции и продолжения исследований, мы выбираем наиболее консервативную интерпретацию. Это приказ, доктор Соколов.

Транспорт «Ястреб» пристыковался к станции точно по графику. Делегация из пяти человек в серой военной форме вошла в приёмный отсек, где их встречал директор Орлов и руководители ключевых исследовательских групп.

Возглавлял делегацию полковник Николай Верхов – высокий мужчина с седеющими волосами и холодным, оценивающим взглядом. Его осанка и манера держаться выдавали человека, привыкшего к безоговорочному подчинению.

– Директор Орлов, – он коротко кивнул в знак приветствия. – Полковник Николай Верхов, Отдел Специальных Космических Исследований Евразийского Командования.

– Полковник, – Орлов вежливо наклонил голову. – Добро пожаловать на станцию «Коперник». Должен сказать, ваш визит стал неожиданностью.

– Уверен, что так, – сухо улыбнулся Верхов. – Позвольте представить моих коллег: майор Карпов, научный консультант доктор Волков, технический специалист лейтенант Соровский и офицер безопасности капитан Гришин.

После формальных приветствий Орлов представил своих ключевых сотрудников:

– Доктор Алексей Соколов, ведущий специалист по гравитационным аномалиям. Именно он первым обнаружил феномен, который вас заинтересовал. Доктор Ирина Козлова, эксперт по коммуникационным системам и лингвистике. Профессор Дмитрий Левин, руководитель исследовательской группы сектора J.

Взгляд Верхова на мгновение задержался на Соколове:

– Рад познакомиться, доктор. Ваша репутация опережает вас.

Соколов напрягся. Он никогда не работал с военными и не понимал, как информация о нём могла оказаться в их поле зрения.

– Предлагаю перейти к делу, – продолжил Верхов. – Нас интересует аномалия, обнаруженная в секторе J. Согласно нашим данным, она представляет собой неизвестный ранее тип гравитационного искажения с потенциально искусственной природой.

Орлов бросил предупреждающий взгляд на Соколова, прежде чем ответить:

– Мы действительно обнаружили необычную гравитационную аномалию в указанном секторе. Доктор Соколов и его команда изучают её характеристики. Однако на данном этапе у нас недостаточно данных, чтобы делать окончательные выводы о её природе.

– Я бы хотел ознакомиться со всеми имеющимися данными, – заявил Верхов. – И осмотреть аномалию лично.

– Конечно, полковник, – кивнул Орлов. – Доктор Соколов проводит вас в главную обсерваторию. Но должен предупредить – как директор научной станции, я обязан следовать протоколам МКА. Любое вмешательство в нашу исследовательскую деятельность потребует официального одобрения Научного Совета.

– Разумеется, – холодно улыбнулся Верхов. – Мы здесь не для вмешательства, директор. Мы здесь для… сотрудничества.

В обсерватории Соколов неохотно показывал военным данные, собранные за последние две недели наблюдений. Он тщательно избегал упоминания о своих выводах относительно возможного искусственного происхождения аномалии или её адаптивной природы.

– Как видите, полковник, аномалия демонстрирует необычные гравитационные характеристики, – объяснял он, показывая трёхмерную модель искажения. – Мы регистрируем периодические колебания интенсивности, но пока не можем определить их причину.

Верхов внимательно изучал данные, время от времени обмениваясь замечаниями с доктором Волковым – невысоким лысеющим мужчиной с умными глазами за толстыми очками.

– И как давно вы наблюдаете эти… колебания? – спросил Волков.

– Около двух недель, – ответил Соколов. – Первые признаки были едва заметны, в пределах погрешности измерений. Но три дня назад аномалия резко усилилась и стала видна визуально.

– Совпадение с каким-либо внешним событием? – уточнил Верхов.

Соколов колебался. Сказать правду означало признать, что аномалия отреагировала на интенсивное наблюдение со стороны станции. Но солгать профессиональному военному было рискованно.

– Мы направили на сектор дополнительные сенсоры для детального изучения, – осторожно ответил он. – Возможно, совпадение по времени с усилением аномалии не случайно, но пока у нас нет доказательств прямой связи.

– Интересно, – Верхов обменялся взглядами с Волковым. – А что вы можете сказать о структуре этих колебаний? Они хаотичны или следуют какому-то паттерну?

Вот оно. Ключевой вопрос. Соколов почувствовал, как Козлова, стоящая рядом, слегка напряглась.