Код Акаши

– Хорошо, – откликается Луиза. – Мистер Спейд шел по следу новой модификации ТС. Ему удалось узнать, что эта формула содержала в себе компонент, который был украден из нашей лаборатории. К несчастью, он не успел отследить утечку до конца. Мы думаем, что ему помешали и… он подцепил вирус не случайно.

– Разве это возможно? – сомневаюсь я.

– Все возможно, мистер Марлоу, – мрачно заключает она. – Увы, его сознание не отцифровано, а в его нынешнем состоянии нам никак не получить от него информацию. Поэтому мы решили зайти с другой стороны.

Она делает знак одному из своих подопечных, и, словно понимая ее без слов, он достает из потайного отсека винтажный стеклянный бокал и контейнер со смесью. Эти предметы совершенно не сочетаются между собой. Я наблюдаю, как телохранитель Луизы наполняет бокал, и рефлекторно облизываю губы. Без сомнения, смесь, которую может позволить себе представительница какой-то там организации с кучей слуг, лабораторий и черт знает чем еще, лучшего качества, чем рядовое пойло. Но я все же отказываюсь разделить с ней трапезу.

Луиза смакует смесь с таким наслаждением, словно это породистое вино. Лишь утолив голод, она продолжает:

– Вам предстоит отправиться на объект, где мы получаем необходимые компоненты для вакцины… и найти… Как бы это сказать? Предателя?

Она размышляет вслух, перекатывая смесь на языке. Ее бледно-розовые губы становятся алыми. Они выглядят зловещей рваной раной на нежном, вечно юном лице.

– Окей, – говорю я. – Поймать крысу – это я могу, тем более, если они транжирят ваши «компоненты» на изготовление злоебучего ТС, тут вы по адресу. Что это, кстати, такое? Это вообще не опасно вводить больным, раз этим не брезгуют доморощенные химики? ТС – то еще дерьмо… и…

– А вот это самое интересное, – обрывает Луиза, чуть поморщившись от моей манеры выражаться.

Она делает длинную паузу, а я нетерпеливо ерзаю на месте. Прислушавшись, я отмечаю, что дождь усилился, и поражаюсь, как Некрополис еще не смыло к чертям собачьим, если здесь выпадает столько осадков. Зато это объясняет, почему все постройки имеют такой характерный цвет и покрыты зеленоватым налетом. Здания просто цветут, а строили их из местной породы, не потрудившись привезти более современные материалы, равнодушные к инопланетной органике.

– Этот компонент – кровь, – заявляет Ришар, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

Я недоверчиво кошусь в ее сторону, оторвавшись от любования унылым пейзажем за окном кара. Ее детская физиономия выглядит донельзя хитрой. Она, надо думать, бесконечно довольна собой, что сначала стребовала с меня подпись о неразглашении.

– Чья кровь? – осторожно уточняю я.

– Человеческая кровь, – отвечает она.

– Синтетическая?

– Нет, мистер Марлоу, – возражает Луиза. – Настоящая кровь настоящих людей.

– Но это… чушь собачья! – я начинаю злиться. – Люди исчезли как вид тысячу лет назад. Ученые веками искали хоть крупицу биоматериала, чтобы их воссоздать, но та гребаная война ничего не оставила.

– Я понимаю вашу реакцию, – спокойно говорит Луиза, – но это немного другие люди. Новые, если можно так выразиться. Мы нашли их на одной далекой планете, и их генетический код примерно тождественен тому, что был у тех, чью цивилизацию мы унаследовали. Они – ключ ко всему. Подобное открытие – настоящая сенсация, поэтому пока конвент хранит его в тайне. Мы отбирали самых надежных специалистов, чтобы заниматься их изучением, но, увы, нас кто-то предал.

– Я вам не верю, – признаюсь я. – Это бред.

– Поверите, когда увидите своими глазами, – с многозначительной улыбкой продолжает она. – Вернее… не совсем своими. Мы не допускаем наследников до исследовательской станции, в силу некоторых особенностей. Только андроиды-носители сознания операторов.

– Так вот к чему этот пункт, – вырывается у меня. – Про отцифровку и…

– Да, – подтверждает Ришар, – но вы уже согласились, мистер Марлоу. Я уверена, что вы не пожалеете. Иногда можно пожертвовать своими убеждениями во имя общего блага, особенно, если на кону жизнь вашего друга.

– Вы не оставили мне выбора, – выплевываю я.

Луиза кивает и задумчиво проводит кончиками пальцев по ободку бокала. Он издает тонкий, мелодичный звук. Она склоняет голову набок, словно ей доставляет удовольствие эта импровизированная музыка. А мне в свою очередь хочется сломать ее тонкую шейку голыми руками, даже если ее телохранители тут же издырявят меня в решето.

Но что это даст? В отличие от Офелии, я не проснусь в капсуле с головной болью и остаточными эффектами от «перезагрузки», и точно не смогу помочь Сэму. Кое в чем эта скользкая сука права – нужно правильно расставлять приоритеты. Глупо рубить с плеча.

Я разберусь с ней после, как только получу подтверждение, что ее вакцина и правда работает. Сдам Луизу Ришар и ее сраный конвент совету, ведь укрывательство такой тайны, – преступление против всего нашего общества, пусть они и оправдываются каким-то там благом. Потом обязательно сотру свою цифровую копию и к чертовой матери расколошмачу болванку, в которой придется ходить во время миссии. Но сначала я выполню то, чего от меня требуют.

Вечная жизнь учит терпению.

akashi

_

chapter

[3] = “

Кристина”;

В санатории «Черт знает где» время завтрака.

Большое помещение с треугольными окнами, выходящими на лес и далекие пики гор, купается в лучах местного солнца. Свет немного зеленоватый, будто мы находимся под толщей воды на самом дне океана.

И некому объяснить, с чем связано это атмосферное явление. Серебряные чудики не отличаются особой разговорчивостью, а дикари – интеллектом. Нет, они вовсе не такие уж и тупые, просто наука, наверное, как выразился тот стремный тип, для них следующий этап. И после того, как только-только освоил язык захватчиков (они же захватчики? или нет?), рановато прыгать через пару ступеней вверх. Не все сразу. Словом, мы еще не скоро сможем обсудить третий закон Ньютона или генную инженерию. Сомневаюсь, сможем ли вообще. Мне самой вряд ли хватит познаний. Понадобятся еще какие-то ухищрения, чтобы сделать из меня, простой обывательницы, научное светило.

Пока мы едим, Лин, сидящая рядом, случайно пихает меня локтем, да и вилку она держит очень потешно. Видать, расчудесный чип можно оснастить лингвистическими тонкостями, но не столовым этикетом. Я украдкой повторяю за ней, по-прежнему стараясь сойти за дикарку.

О, это не сложно. Я и в «прошлой жизни» не отличалась манерами, достойными светских мероприятий. Откуда им взяться, если ведешь довольно скотское существование? Никто не приглашал меня в высшее общество. Я освоилась с китайскими палочками для еды, чтобы жрать дешевую лапшу, и на том спасибо.

Врачи настаивали на более полезном рационе, но шаткое финансовое положение не способствовало диете из свежих фруктов и овощей.

Зато здесь они есть. Серебряные чудики выращивают их в соседнем корпусе, куда нам вход заказан. Правда выглядят эти овощи странно, будто начинающие агрономы имеют смутное представление о том, каким должен выйти их урожай. Я долго хихикала, в первый раз увидев фиолетовое яблоко, размером с ладонь, и бананы с мягкой и бархатистой, как у персика, кожицей.

Потому я склоняюсь к тому, что наши «воспитатели» вовсе не люди. Им многое известно о нас – в «школе» вдоволь медиа-материалов, фильмов и роликов, однако им самим не помешало бы подкрепить теоретические познания практикой. Да где ее взять? Даже не догадываюсь, где мы находимся и как далеко от Земли. Быть может, это вообще какая-то параллельная вселенная, куда меня с неведомой целью отправила Тень.

Наверное, загадочной твари это показалось поучительным и забавным, если у инфернальных сущностей вообще есть чувство юмора. У меня есть. Только это и позволяет держаться на плаву в безумных обстоятельствах. И желание докопаться до истины.

Хоть дикари и освоились с языком, мне все равно не очень понятно, о чем они болтают между собой. Вот я и перевожу разговор на темы, хоть сколько-то интересные и полезные.

Лин на станции дольше меня.

Я все пытаюсь вытянуть из нее хоть какую-то информацию о хозяевах этого места.

– А ты видела кого-то из них без шлемов? – Я пихаю ее локтем в ответ, и она роняет кусок неопознанного мяса обратно в тарелку.

Она косится сначала на меня, затем на парочку серебряных верзил, топчущихся у входа. Мы не пленники, но нас хорошо охраняют. Зачем? От кого? Дикари вовсе не порываются сбежать – регулярная кормежка и теплая, безопасная кровать куда приятнее шатания по джунглям, рискуя стать обедом волкотигра или другой неведомой хренотени.

Лин основательно подвисает. Я терпеливо жду, гоняя мясо по тарелке и по волокнам силясь определить, что же это такое. Я как-то не заметила у наших поработителей ничего, напоминающего ферму с курицами, поросятами или коровами. Скорее всего, мясо каким-то образом произрастает там же, где и овощи, – в таинственном блоке персонала. В пробирке? Печатается на супер-современном 3D-принтере?

Боже, как трудно строить предположения, когда научная фантастика никогда не была моим любимым жанром!

– Эй? – Я щелкаю пальцами перед лицом Лин. Ее глаза съезжаются на переносице, фокусируясь на моей руке.

– А, – заторможено откликается она. – Да, извини. Я…

– М?

– У нас не было слова «шлем», – объясняет она после паузы. – Нужно было разобраться, о чем ты.

Я киваю с понимающим видом, хотя меня давно подмывает расспросить кого-то из дикарей, как работает чип. Я уже замечала за Лин и остальными некоторые заминки, если упомянуть что-то, неизвестное им до попадания на станцию.

Это очень любопытно!

Когда-то мне нравилось читать модные книги про устройство нашего «процессора» и всякие нейроштучки. Определенно, у серебряных чуваков крутые технологии. Жаль, что на Земле таких не было. Если бы любой язык или область знания можно было загрузить в голову за секунду, насколько бы проще стала наша жизнь. Я поймала бы донора и сама пересадила себе костный мозг.

Браво, Крис.

– Нет, – наконец отвечает Лин. – Не видела. Они их не снимают.

– И это тебя не пугает? – невинно интересуюсь я. – Ну… они собрали нас тут… а мы не знаем, что там под этими шлемами и доспехами. Вдруг они монстры?

Слово «монстр» она понимает прекрасно. Ее глаза испуганно округляются.

– Да, – признает она, понизив голос. – Йурк… Я думала об этом. И Дин сказал…

Только не это, – сокрушаюсь я про себя.

Дин все чаще встает между нами, потому стал своего рода проблемой. Моя «подружка» постоянно торчит с ним, и пару раз, вернувшись в комнату не во время, я становилась свидетельницей сцен, которых предпочла бы не видеть. Вуайеризм не входит в число моих фетишей, особенно, если с героями любительского порно потом придется общаться дальше.

Но…

У Лин и Дина, вроде как, любовь, хотя они и из разных племен. Типа, как аватары, что жили в лесу и те, у которых были жабры. Один вид, но куча мелких отличий и нелепых терок между собой.

Лин сцапали недалеко отсюда, ее собратья отличаются блинчикоподобными монголоидными физиономиями и миниатюрным телосложением. Дин с юга – он рослый, совсем смуглый, почти коричневый, и на моей родной планете без труда мог бы сделать актерскую карьеру в «Нетфликс». Я ничего не имею против расового разнообразия в кино и сериалах, он не нравится мне по другой причине.

Дин, как мне кажется, весьма мутный тип. Вряд ли он подозревает, что моего «племени» не существует (вернее, существует очень далеко отсюда), но поглядывает на меня с какой-то подоплекой и, кажется, стремится оградить Лин от общения со мной.

Черта с два у него это выйдет. Мы живем с ней в одной комнате, а парочки вместе не селят. Даже если серебряные чудилы не возражают против бесконтрольного размножения аборигенов (по крайней мере, не возмущаются), у них, кажется, нет понятий о моногамии.

Трахаться трахайтесь, но свадьбу и совместный быт организовать не просите. Дикари прекрасно обойдутся без терминов «ипотека», «материнский капитал» или «брачный контракт» в своем лексиконе.

И слава Богу!

– Что сказал Дин? – спрашиваю я.

– Ничего, – быстро говорит Лин.

Я складываю руки в молитвенном жесте, но она лишь недоуменно поднимает брови.

Христианство на этой планете еще не изобрели и едва ли изобретут, а история религии не входит в учебную программу здешней «школы».

Ладно.

– Пожалуйста, – добавляю я. Это слово ей точно должны были загрузить в башку! Пусть не прикидывается, что оно ей незнакомо, хитрая узкоглазая задница.

– Он говорит, что нам не следует доверять им, – все же заканчивает Лин, – и стоит быть «начеку». А что такое это «чеку»?

Тут я согласна с Дином. Я, вроде как, примирилась с условиями жизни на станции, но украдкой прощупываю обстановку и продумываю план бегства на экстренный случай. Шансы невелики. С жизнью я давно простилась, но одно дело – тихонько помирать от лейкемии, другое – если нас все же решат сожрать или препарировать. Я трусиха. И боюсь боли. А еще не хочу, чтобы какой-нибудь ксеноморф отложил кладку яиц в мое тело.

Короче, все познается в сравнении.

– Не знаю, – вздыхаю я, искренне жалея, что у меня нет интернета под рукой, чтобы погуглить, откуда взялось выражение «быть начеку». – Пойдешь на прогулку?

– Да… но… – мямлит Лин.

Ясно.

– Мы договорились с Дином, – виновато говорит она.

– Понятно, – вздыхаю я. – Ладушки! Хорошо вам погулять. Привет ему, кстати.

До того, как Лин спросит меня, что я имею в виду под «привет», я хватаю со стола маленький пузырек масла, прячу в рукав пижамы и направляюсь к выходу. Понятия не имею, что это за масло, но для того, что я задумала, сгодится любое.

***

Я догадываюсь, что Лин с Дином не пойдут на прогулку, а отправятся в нашу с ней комнату, чтобы потрахаться. На его территории это почему-то не происходит.

Я не ханжа и не собираюсь портить им «свидание» лишь потому, что считаю Дина мудаком. Он, вероятно, вовсе не мудак, просто мы взаимно друг другу не нравимся. Мне никогда не нравились парни моих «подруг». А что до него… Я вполне могу понять, почему не внушаю Дину симпатии. Я… как бы это сказать? Веду двойную игру? Не совсем, но относительно близко к правде. Я выдаю себя за дикарку, но я не одна из них. У меня куда больше общего с блестящими болванчиками, чем с аборигенами.

«Болванчики» имеют хоть какое-то представление о цивилизации, что меня взрастила.

Опустим, что под их скафандрами могут прятаться щупальца или другая жуть.

К слову об этом.

Один из них явно меня в чем-то заподозрил. Они все похожи, но отчего-то мне кажется, что это тот самый, что словил меня за чтением Гете в первый день. Читать Гете, бесспорно, страшное преступление. Не дай Бог это подтолкнет меня к поиску истины или впадению в экзальтированный религиозный экстаз.

С тех пор серебряный черт всюду ходит за мной.

Я периодически натыкаюсь на него в коридорах (него, как я думаю), в столовой, в «школе» и в медотсеке. На прогулках он держится чуть поодаль, но я все равно фиксирую его блестящие «латы» периферийным зрением. Мой футуристический сталкер и сейчас топчется в кустах, а я не раскатываю губу, надеясь, что под маской найдется обаятельный Пенн Бэджли.

Быть может, чужаку любопытно наблюдать за мной, потому что я веду себя нетипично для аборигенов?

Если бы у дикарей были интернет и социальные сети, меня бы прозвали «нетакусей».

Я ухожу подальше – к самому краю территории, примыкающей к исследовательской станции, и забираюсь на огромный валун, поросший голубым мхом. Камень теплый, а мох мягкий, так что валяться здесь одно удовольствие. Я совмещаю приятное с полезным – читаю стащенную из «школы» книжку и загораю. Мне плевать, что лучи местного солнца могут быть губительны для кожи. Скорее меня прикончат из-за того, что я слишком отличаюсь от остальных, чем это сделает какая-нибудь радиация. Моя европейская кожа слишком выделяет меня на общем фоне, и, хоть мне всегда нравилась «аристократическая» белизна (не синюшная, как во время болезни), ей придется пожертвовать. Ассимилироваться необходимо в срочном порядке.

Я могу кормить сказками аборигенов, но не серебряных болванчиков. Вдруг эти ушлые гады прочешут всю планету и, так и не отыскав других бледнолицых, раскусят обман?

Я стаскиваю пижаму и, оставшись в одном тонком белье, щедро намазываюсь маслом. На Земле утверждали, что так загар лучше «липнет» и дольше продержится. Это и правда работает. За несколько недель ежедневной практики я чуть-чуть, но посмуглела. И, вроде как, не схлопотала в довесок к лейкемии еще и рак кожи.

Больше рака богу рака.

Хорошо, что я способна смеяться над собой!

Потянувшись за книжкой, я снова замечаю своего преследователя. Он топчется за деревом в десяти шагах от меня, и визор шлема, конечно же, обращен в мою сторону без тени стыда. Ну, как я думаю. Не стоит исключать, что он спит или смотрит мультики, выведенные изнутри на темное стекло.

Меня вдруг посещает сумасбродная идея это проверить.

– Эй! – зову я. – Вы можете мне помочь?

Я так и не придумала, как к ним обращаться. «Серебряный чувак» – как-то странно, тем более слово «чувак» вряд ли необходимо аборигенам в быту, «мистер» – тупо, «товарищ» – отдает нотками коммунизма. «Господин, повелитель, поработитель» – вызывает во мне внутренний протест. «Эй» – не очень вежливый, но более-менее нейтральный позывной.

Они сами виноваты – могли бы хоть как-то себя обозначить. Я уж не говорю о том, чтобы представиться и объяснить, кто они такие и что им нужно от бедных дикарей, кроме крови и принудительного насаждения своих языка и порядков.

«Серебряный чувак» неслышно подплывает ко мне. Все-таки их манера передвигаться, не тревожа даже траву, весьма настораживает.

Зачем им это, если они не хищники?

– Что вам нужно? – скрипит роботизированный голос.

Я вытягиваю руку с пузырьком масла и поворачиваюсь спиной. Мне не страшно подставлять ее – хотели бы убить, давно бы оторвали мою глупую голову.

– Не хочу обгореть, – заявляю я, надеясь, что фраза достаточно простая для первобытной девахи, только вчера узнавшей слово «гореть». – Помажьте мне спину, пожалуйста.

Я уверена, что, если у чужака под шлемом есть рот или иное отверстие с похожим назначением, от такой вопиющей наглости он бы его открыл. Он же, в конце концов, не мой личный слуга. Скорее всего, он на самом деле прохлаждается тут, чтобы уберечь меня от нападения волкотигров.

Точно не для исполнения идиотских прихотей.

Однако он не спорит, а забирает у меня масло. Дальше следует некоторая пауза, когда я отмахиваюсь от неведомых насекомых и чувствую себя донельзя глупо. А после моих плеч легко касаются пальцы. Или щупальца в перчатках, изображающих пальцы. Не разберешь.

Одно я знаю точно: этих ребят не сгенерировала нейросеть, количество отростков на их руках соответствует общепринятым человеческим нормам. И притрагиваются «отростки» приятно, ласково и осторожно. Первый контакт совсем невесомый, словно птица задела меня своим пушистым крылом, но постепенно серебряный чудик смелеет и приступает к исполнению просьбы со всей ответственностью. Он выводит узкие круги, равномерно распределяя масло по коже там, куда мне не дотянуться.

Дьявол.

Я жмурюсь от удовольствия и сокрушаюсь:

Что, во имя всего святого, я натворила?

Этот приемчик я позаимствовала из порнографической литературы, что иногда почитывала в своей прошлой жизни. Как правило, за натиранием маслом или солнцезащитным кремом всегда следовали сцены яростных совокуплений. Или нежных совокуплений. Не важно. В любом случае, что это, если не попытка соблазнения?

А я вовсе не нарывалась на соитие с непонятным созданием, просто хотела посмотреть, как оно себя поведёт. Любопытство сгубило кошку.

Что там под доспехами?

Я размышляла об этом, но не в таком ключе и не в таких обстоятельствах.

Во всем виновата Лин, – думаю я, поразившись направлению собственных мыслей.

Я была уверена, что мое либидо умерло задолго до меня, но эта узкоглазая негодяйка воскресила его к жизни, наглядно продемонстрировав прелести плотских утех.

Тело реагирует на выпрошенную ласку – руки покрываются мурашками, а внизу живота разливается тепло. Я ерзаю на месте и, повернув голову, краем глаза вижу кисть над своим плечом. Без перчатки. Бледную, еще бледнее меня, длиннопалую человеческую кисть с аккуратными короткими ногтями. Рука явно крупновата для женской.

Пальцы, блестящие от масла, замирают над кожей.

Чужак понимает: я заметила, что он снял перчатку, вероятно, чтобы не вымазать ее в чертовом масле.

– Зачем вы это делаете? – спрашивает он.

Я готова поставить все, что у меня есть (парочку стащенных книг и еще одну заныканную бутылку масла), на то, что он говорит это, чтобы сгладить неловкость. Сцена очень неловкая. Пусть это я сижу тут, раздевшись до белья, которое мало что скрывает, но обнаженным себя чувствует серебряный чудик, снявший перчатку. Вряд ли его за это похвалят.

Это почти талант: я умею не только искать неприятности на свою голову, но и навлекать их на окружающих.

– Делаю что? – спрашиваю я совершенно искренне.

Я не понимаю, о чем он. Зачем я разделась? Зачем обмазалась маслом? Зачем пристала к нему и провоцирую, сама не понимая, чего добиваюсь?

– Зачем сидите здесь каждый день, – отвечает голос, искаженный вокодером шлема. – И зачем масло?

Бинго. Третий пункт он предпочел опустить. И без того очевидно.

Не отступай, – подначивает меня каверзный голосок в голове. В любом случае сворачивать с намеченного пути уже поздно. Я или очень серьезно влипну, или получу какие-то ответы. Вариант добровольно-принудительного сношения с пришельцем исключать тоже не стоит. Не знаю, что насчет «серебряного чувака», но я, кажется, возбудилась от того, как ласково он обходится с моей спиной.

Это гребаный ад.

Но я не виновата, что в последний раз занималась сексом за год до того, как залезла в ванну со стаканом кровавой Мэри. Нет, может, и виновата. Но у меня была депрессия, а случайные кавалеры из «Тиндера», намекавшие, что раз они изволили заплатить за ужин, то я обязана его «отработать», не вдохновляли на дальнейшие эротические приключения.

В любом случае это не повод искать их здесь.

Ни с дикарями, ни с жуткими чудилами в скафандрах.

Нонсенс, что я вообще размышляю об этом и оправдываюсь, будто чужак может меня слышать.

Я поворачиваюсь к нему лицом, совсем позабыв, что продемонстрирую во всей красе предательски затвердевшие соски. Моим вниманием всецело завладевает его рука. Кожа гладкая – ни морщин, ни родинок, ни пигментных пятен, ни волосков, ни шрамов. Ногти чистые. Слишком чистые, словно он явился сюда прямиком из операционной.

– Я хочу меньше отличаться от остальных, – честно заявляю я.

– Зачем?

Какой глупый вопрос. Я пожимаю плечами.

– Мои соплеменники белые, – зачем-то сообщаю я, ступив на опасную территорию беспросветного вранья, в котором слишком легко заплутать, – а остальные здесь нет.

– Где живет ваше племя? – спрашивает «серебряный чувак».

И кто меня только за язык тянул?!

– На севере, – тут же нахожусь я.

Я всегда говорю так, если об этом заходит речь. «Север» – понятие растяжимое, мало ли, где он находится. Может, мы вообще живем под землей, в норах, как крысы. Вот и объяснение бледности кожных покровов и другим странностям. Я ловко придумала. Самой нравится.

Я жду реплику в духе «пиздишь ты, подруга, мы были на севере, и там никого нет», чтобы поведать в ответ свежую присказку про норы, но чужак молчит. Его бледный палец тычется мне в ключицу и ведет по коже, оставляя масляный след.

– Это тоже есть у каждого в вашем племени? – интересуется он.

Я опускаю глаза, пытаясь понять, о чем это он. Ключицы, как и соски, без сомнения, имеются и у других аборигенов, но…

Веснушки. Долбаные веснушки! Природа смилостивилась, осыпав ими только плечи и грудь, но я, раздевшись, сама явила их своему надзирателю.

Я теряюсь от вопроса, но вовремя вспоминаю, как обычно подвисает Лин, если ее спрашивают о чем-то, чего она не знает. У меня есть в запасе минута-другая, чтобы посидеть с бессмысленным лицом и подумать, как выпутаться.

– Д-да… – бормочу я. – У всех-всех.

– Как называется ваше племя?

Дьявол. Я не смогла придумать адекватное название для волкотигра, куда мне изобрести что-то для несуществующего племени?

Да еще и изобразить манеру изъясняться, принятую у дикарей. Сомневаюсь, что мой речевой аппарат вообще способен выдавать такой диапазон звуков. В результате я жалко блею себе под нос что-то нечленораздельное. Надеюсь, сойдет. Вроде как, маска кивает, удовлетворившись ответом.