Код Акаши

Рита Лурье

Код Акаши

– Для вызова демона ты должен узнать его имя. Люди мечтали об этом когда-то, но теперь это возможно по-другому.

Уильям Гибсон «Нейромант»

if not player1_von:

print(f"{player1} is dead.")

else:

print("Try again!")

akashi_chapter[0]

Так я умерла.

Хотелось бы начать с этой емкой, сокрушительной фразы, но, к несчастью, я все еще жива. Скоро это изменится. Нехорошо лгать с первых строк, даже если все, что ты скажешь после, будет сплошным враньем.

Окей, если вам позарез нужна правда, в моей «Кровавой Мэри» есть водка, хотя ее там быть не должно. И водки там куда больше, чем остальных ингредиентов. Мне нельзя алкоголь. Мне много чего нельзя. Но знаете что? Плевать я на это хотела.

Читай выше: меня скоро не станет совсем.

У меня нет денег на трансплантацию костного мозга, переливания, иммунодепрессанты и реабилитацию (спасибо, всемогущий Интернет, благодаря которому я про это знаю!). Сегодня я также узнала, что упустила последний шанс раздобыть их где-то в кратчайшие сроки. Зато мне удалось разжиться кое-чем другим: водкой, томатным соком и кое-какими необходимыми приспособлениями, чтобы отпраздновать поражение с особым шиком.

Шиммер в темной воде делает ее похожей на ночное небо. Я словно ступаю в открытый космос, в распростертую бездну межзвездной пустоты. И пустота эта тошнотворно сладко пахнет кокосом. Восторг десятилетки. Да и моя мертвецкая кожа теперь выглядит так, будто меня с ног до головы облевал единорог. Вода льется за край. Если соседи предъявят претензии, я поклянусь им, что всенепременно покрашу им потолок. Через месяц или около того. Ждите, сучки.

Я беру с бортика бокал с «Мэри» и принюхиваюсь к содержимому. Мне не сильно хочется это пить. Аппетита почти нет. Резкие запахи вызывают скорее тошноту, чем воодушевление. Сердце бьется медленно, лениво разгоняя по телу дурную кровь. Мне постоянно холодно. Холодно и сейчас, в кипятке, где нормальный человек, наверное, сварился бы заживо. Я не чувствую температуру воды. Мои рецепторы барахлят, как старый компьютер. Я сама – долбанный металлолом, которому место на свалке.

Дно стакана медленно ползет вверх. Капля за каплей «Мэри» исчезает в звездном сиянии. Вода становится алой. Я наблюдаю за этим и думаю, что могла бы выпустить всю свою проклятую кровь. Не терять драгоценное время даром: не стереть себя совсем, так попробовать получить новое рождение. Где-то среди свечей на бортике должна найтись бритва. Ничего сложного, ведь кожа тонкая, словно пленка на молоке. Всемогущий Интернет подскажет, как именно нужно действовать, чтобы запустить процесс перезагрузки. Быть может, я открою новый способ лечения острой миелоидной лейкемии. Спасу не только себя, а сразу целую кучу несчастных. Получу Нобелевскую премию мира. И будет у меня так много денег, что я смогу пересадить себе не один, а сразу десять чертовых костных мозгов. В разные места. На всякий случай.

Среди мерцания расплываются алые пятна. Завихрения бури на Юпитере. Не кровь, а томатный сок. Теперь моя торжественно-печальная ванна напоминает разогретый гаспачо. В холодильнике не сыщутся нужные для рецепта продукты, но я могла бы швырнуть в воду ссохшийся плавленый сырок, последнюю парочку яиц и заплесневевший батат. Не грандиозное открытие для всего человечества, так новое слово в кулинарии. Меня не забудут.

Не так страшно перестать существовать. Страшно, если после никто не вспомнит о твоем существовании. Каждый хочет оставить свой след. Дети, дома, деревья, гениальные романы, научные заслуги, вечные полотна, великие идеи, след от протечки на потолке соседей снизу. Я тоже хочу. А кто не хочет? Сегодня мне сказали, чтобы я не раскатывала губу. Всегда находится кто-то лучше. Кто-то сильнее. Кто-то талантливее. Кто-то ярче.

Всегда найдется тот, кого твое поражение сделает непобедимым.

А ты сиди и злись себе в горячей воде.

Пар от нее такой плотный, что отражения в зеркале над раковиной тонут в вязком тумане. Смежив веки, я смотрю, как там – в лабиринте свечного, размытого света – вьется тьма. Она принимает очертания. Но этот гость пришел не из зеркального коридора. Он стоит за моей спиной.

Я испуганно оборачиваюсь, роняя стакан на пол, и вижу фигуру, сотворенную из теней. В ней нет ничего человеческого. Ни глаз, ни лица. Просто очень крупная тень, заполняющая собой всю ванную комнату.

– Ты ангел смерти или что-то типа того? – бормочу я и с нервным смешком демонстрирую нетронутую синевато-белую кожу запястий. – Проваливай. Я не резала вены. По крайней мере, пока.

Он безмолвствует. Или оно? Не знаю, как правильно. Я не каждый день вижу настолько реалистичные галлюцинации. Вероятно, скоро и это изменится. Если сбоят все системы в умирающем теле, нужно быть готовым к любым спецэффектам.

– Приходи после, через месяц, – раздраженно говорю я. – Эта вечеринка на одного.

Тень движется, неслышно подбираясь ближе. В моей крошечной ванной комнате особо не разгуляешься. Она парит над полом, над осколками стакана, над водой, переливающейся от свечного сияния всеми красками радуги.

Дыхание сбивается. В последнее время это стало происходить неконтролируемо, но сейчас причина очевидна. Я все-таки боюсь. Первобытным инстинктам не объяснишь, что их партия уже проиграна. Они будут гнуть свое до последнего.

Я тянусь за полотенцем, низвергая на пол потоки красной воды. Не хочется, чтобы потом кто-то нашел тут мое растерзанное тельце без одежды. Оно и так представляет собой унылое зрелище из-за бледности и всех этих синяков, возникающих, как стигматы какого-нибудь раннехристианского мученика.

На меня опять, очень не вовремя, накатывает слабость, но тень уберегает меня от падения на кафель. Я окутана мраком со всех сторон. Веки смыкаются против воли. Я ненадолго проваливаюсь в небытие и, очнувшись, ощущаю под спиной мягкость постели. Кости ноют от контраста температур. Одеяло, заботливо накинутое кем-то, не спасает меня от вездесущего холода.

Потусторонний гость еще здесь. Я чувствую его присутствие. Видимо, я спятила.

– Так кто ты? – шепчу я в темноту. – Что тебе нужно?

«Я вызван мощным голосом твоим: К моей ты сфере льнул, ее ты порожденье», – выплывает из закоулков памяти.

– Увы, твой вид невыносим, – заканчиваю я уже вслух.

– Не ты ли сам желал с тоской упорной увидеть лик, услышать голос мой? – вдруг откликается тень. – Ты действительно хочешь перебрасываться цитатами?

Я не слышу его, он будто звучит в моей голове. Словно кто-то пустил субтитры по экрану, натянутому на заднюю стенку черепной коробки. Отсутствие интонаций сбивает с толку. Хотя бы смайлик поставил, чтобы я понимала, как реагировать на его слова, да и на его появление в целом.

– Нет, – признаю я. – Так ты, выходит, какой-то демон? И пришел, чтобы посулить мне всевозможные блага? В массовой культуре вы всегда так делаете, когда люди в отчаянии и готовы отдать все.

– Типа того, – мне мерещится смешок.

– Ладно… – киваю я. – Ладно. Я не отказалась бы от еще одного шанса. Только вот… есть одна проблемка.

– М?

Легкий сквозняк проходит по коже, рассылая по нервным окончаниям множество противоречивых сигналов. Это и страшно и приятно одновременно. Будто кто-то невидимый только что мягко коснулся моего виска у линии роста волос.

– Мне нечего дать взамен, – заканчиваю я.

– Ничего, – успокаивает тень. – Меня устроит и твоя кровь.

akashi

_

chapter

[1] = “

Кристина”;

Этот мир полон суеверного ужаса и древних чудовищ, но никто из тех, кто таится во мраке, не является той самой тенью. Очень жаль. Попадись мне этот ублюдок, я надрала бы его эфемерную задницу, если она у него вообще есть. Я, конечно, тоже в каком-то смысле его обманула, подсунув не качественную кровь нормального человека, а ядовитое дерьмо смертника, загибающегося от треклятой лейкемии, но…

Но он же, черт возьми, инфернальная сущность! Ему известно куда больше, чем мне, – простой смертной. Нет ему оправданий. Он жестко меня наебал.

Я рассчитывала, что проснусь здоровой, а еще, как бонус, богатой и знаменитой. На роскошной вилле с колоннами на средиземноморском побережье, где море такое голубое, что больно глазам. Квартира поприличнее меня бы тоже устроила. Или коттедж с панорамными окнами в глухом лесу! Что-нибудь в таком духе.

Уж точно не пробуждение на другой планете.

Почему я уверена, что это не Земля? Потому что, сколько я себя помню, у Земли был всего один спутник, а не целых три, один из которых еще более-менее напоминает Луну, но два других кажутся прилипшими к небу бильярдными шариками. На Земле рассветы и закаты были перламутровыми. Здесь же они цвета фуксии. Да и атмосфера в целом кажется непривычной, частенько отливая то зеленым, то фиолетовым.

Потому что я никогда не видела таких деревьев и растений, как здесь, даже в каких-нибудь джунглях Амазонки по каналу «Дискавери».

Потому что те, с кем я здесь столкнулась, кажется, отстали от самых тупых моих знакомых землян на добрый миллион лет эволюции.

Это очень сильно осложняет коммуникацию. Я прибилась к какому-то племени и большую часть времени не понимаю, о чем они говорят. Их речь – сплошной набор гласных звуков, перемежеванных эксцентричной мимикой и взмахами рук. Мне худо-бедно удается втолковать им четыре слова, на которых теперь и строится весь наш диалог.

«Да», «нет», «я» и «ты». Трогать меня – «нет». «Я» не враг – «да». «Нет», «я» «не» принесла вам благ цивилизации. Я прибыла к вам с голой задницей. Я «не» умею разводить костер, потому что всегда ненавидела походы и царящую в них антисанитарию. Возьмите меня к себе, пожалуйста, «да»? Я сдохну в этом лесу.

«Пожалуйста» они еще не освоили, и я не имею понятия, как объяснить им, что это значит.

Наверное, они думают, что я из какого-то другого племени, но я не могу пролезть в их лохматые головы и убедиться. Они похожи на людей и этого достаточно, чтобы они вызывали у меня куда больше доверия, чем любая хрень, что прячется в джунглях. Они не пытались меня сожрать – и на том спасибо. Еще одно слово, которое лучше забыть за ненадобностью.

Впрочем, кое-что из лексикона своих новых друзей я все-таки почерпнула, да не могу подобрать комбинации символов, чтобы как-то передать. Выйдет полнейшая нелепица. Одно очевидно: эта нелепица не сулит нам ничего хорошего.

Произнося это, дикари таращат глаза и особенно интенсивно машут руками. Они делаются также бледны, как и я, когда еще умирала от лейкемии. Возможно, я и сейчас больна и выгляжу также, но тут нет зеркал, да и я все равно не располагаю временем, чтобы основательно изучить свою декадентскую физиономию. Новых синяков там, где я могу себя видеть, я не заметила, отчего надеюсь, что та гнусная тень выполнила хотя бы часть своего обещания. Я больше не умираю от болезни. Я могу сдохнуть по тысяче других причин.

И странное сочетание звуков, вызывающее у дикарей такой трепет, – пожалуй, главная из них. Каждая ночь превращается в гонку со смертью. И бежим мы вовсе не от зверей, которых я не знаю, но, наверное, могу себе спокойно позволить придумать самостоятельно. Например, мелкая безобидная крыса, которую жрут дикари, будет мышемышь, а опасный хищник, замочивший недавно парочку несчастных, – волкотигр.

Простите, но в словообразовании я никогда не отличалась ни смекалкой, ни чутьем, ни оригинальностью.

Мне не хватает фантазии, чтобы как-то обозначить и тех, кто представляет главную угрозу. Про себя я зову их просто «они».

Они приходят под покровом темноты. Они источают свет. Они ищут нас, боюсь даже себе представить зачем. Еще никому не удавалось от них уйти. Остается только прятаться и дрожать, как трусливые зайчишки, надеясь, что пронесет. Мне кажется, что это – вопрос времени. Вероятно, мой фатализм стал привычкой в прежние времена, когда приговор врачей обозначил четкие рамки в пару месяцев. Я не страшусь конца, а испытываю скорее любопытство.

Но и не нарываюсь.

Просто из меня паршивая выживальщица. Я не служила в армии, не ходила в походы, брезговала спортом, а была ленивым работником интеллектуального труда, зарабатывающим остеохондроз и геморрой, сидя за ноутбуком. У меня не развито стратегическое мышление. Я не умею драться. Поражаюсь, как меня вообще не сожрали в первую ночь.

Мое укрытие – в корнях дерева, высотой с пятиэтажный дом, лишь поначалу кажется идеальным. Шмыгнув сюда, я упустила из виду товарищей по несчастью, отправившихся дальше, к пологим холмам. Я подустала бегать, малодушно планировала вздремнуть в своей «норке» и поискать дикарей уже когда наступит утро. Если, конечно, кто-то из них уцелеет. Сегодня чужаки подобрались очень близко к стоянке. И мне стоило бы тоже убраться подальше. Но я здесь. И я вижу… вижу тех демонов, что ночь за ночью внушали суеверный ужас бедным дикарям.

Мой первый порыв – выскочить из укрытия и, размахивая руками, умолять забрать меня в цивилизацию, но я гашу его в зачатке. Не стоит исключать, что они только кажутся похожими на людей, а под скафандрами (или как это назвать?) прячутся мерзкие твари-пришельцы. Я уже ничему не удивлюсь.

В свете ложной Луны их костюмы переливаются глянцевым серебром, словно рыцарские доспехи. В наплечных и наколенных пластинах действительно есть что-то от средневековых лат. Но я точно не угодила в Америку времен ее колонизации конкистадорами – шлемы чужаков оснащены осветительными приборами, что сейчас разбрасывают вокруг рваные пятна холодного, голубого света.

Свет скользит мимо корней, где я прячусь, и тени шевелятся, словно щупальца древних чудовищ. По мере приближения одного из чужаков они только растут. Тянутся ко мне, становясь воплощенным страхом. Я отчетливо слышу, как под его подошвами хрустит сухая трава. И чужак вовсе не топает, как слон, просто в лесу настолько тихо, что малейший шорох ощущается подобно раскату грома.

– Этот квадрат чист, – вдруг различаю я вполне себе понятную речь, правда искаженную каким-то прибором, делающим голос похожим на голос робота. – Нужно прочесать следующий. Идем.

– Скажи это моему тепловизору, – отвечает другой чужак, почти вплотную подобравшийся ко мне. – Здесь кто-то есть.

– Они слишком тупые, чтобы спрятаться, – авторитетно заявляет собеседник. – Там, наверное, какая-то мелкая тварь.

Это определение вполне подходит ко мне. Мелкая, испуганная до смерти тварь. Мне так страшно, что я не удосуживаюсь поразмыслить, почему вообще понимаю этих двоих. Я концентрируюсь на суматошном биении сердца и приказываю ему вести себя потише. Поздно.

Голубой свет бьет мне в глаза. Я в ужасе таращусь в темное стекло шлема и не испытываю и тени радости от того, что смотрю на что-то, хоть смутно знакомое. Из моей прежней жизни. Прежняя или нет… До этого момента я не понимала, насколько мне дорога любая. Первобытные инстинкты во мне все еще слишком сильны.

Расталкивая корни, я бросаюсь бежать. В отличие от моих преследователей, двигаясь, я произвожу столько шума, что точно попадусь, – не им, так какому-нибудь хищнику вроде тигроволка. Волкотигра? Это не будет иметь никакого значения, если меня сожрут.

Мне не дают уйти далеко.

Я не чувствую боли. Ни пуля, ни бластерный заряд, или что-то еще в таком духе, не вонзается в мою плоть.

Темнота смыкается, будто кто-то просто выключил свет.

***

Красные кляксы расцветают в блестящей воде. Я прикасаюсь к поверхности кончиками пальцев, и по ней расходится рябь, словно помехи на экране старого телевизора. Помехи перекидываются на всю обстановку ванной комнаты, и мою синюшную кисть с дурацким синяком возле большого пальца. Он тоже появился сам собой. Теперь он исчезает, а следом и все остальное.

Это сон, понимаю я. Меня будит зуд в загривке, и, не открывая глаз, я растираю пузырек над последним шейным позвонком. Значит, я в больнице и отхожу после операции. Мне пересадили спинной мозг, и теперь все будет хорошо. По крайней мере, пока я не увижу счет, который не покроет ни одна страховка в мире. Но с этим я как-нибудь разберусь.

Спасибо, неизвестный демон. Так куда лучше. Теперь можешь забрать хоть всю мою кровь!

Обещаю, отныне ее качество будет на высшем уровне. М-м-м. Вкуснотища!

– Не чеши, – говорит мне кто-то. – Долго заживать будет.

Я приоткрываю веки, и глаза саднит от яркого света.

Это где же такие больницы? – гадаю я. В Швейцарии или в Израиле? Вот это, я понимаю, развитая медицина! Палата выглядит донельзя футуристичной – стерильность, обтекаемые формы предметов, окно, больше напоминающее иллюминатор космического корабля. Я кое-как встаю, чтобы посмотреть, что за ним, и мне не очень нравится то, что открывается моему взору. Я предпочла бы видеть Альпы или пустыню, а не зеленоватое небо, нависшее над лесом и розоватой землей.

Я припоминаю, что кто-то со мной говорил, и оборачиваюсь. На другой койке сидит девушка, примерно моя ровесница, с характерным для местных дикарей слегка монголоидным разрезом глаз. У нее золотистая кожа и жесткие, как щетка, черные волосы. Она одета в такую же пижаму, как и я. Надо отметить, что ткань этой пижамы, – пожалуй, самое приятное, что когда-либо вообще соприкасалось с моей кожей. Она ощущается тонкой, но в ней тепло и уютно. Слабое утешение. Я абсолютно не понимаю, где я и что происходит.

– Привет, – говорит девушка. – Я… – дальше следует сумбурный набор гласных звуков, что мне уже доводилось слышать от дикарей. Она кашляет. – Лин, – добавляет она уже разборчиво. – Так это звучит на их языке.

– Чьем языке? – спрашиваю я вместо того, чтобы проявить вежливость и представиться.

Лин пожимает плечами и морщит нос. Вероятно, не знает, как ответить на мой вопрос.

– Что это за место?

– Их станция, – делится она, становясь озадаченной. – Из какого ты племени?

Теперь уже я теряюсь, что ей ответить. Из земного, если можно так выразиться, но ей это вряд ли что-то прояснит. Как и мне.

Я, кажется, умерла, утонула в ванне, где решила полежать, донельзя опечаленная тем, что не выиграла деньги, нужные мне на лечение. Я ловлю галлюцинации, пока меня пытаются откачать в карете скорой помощи. Но усилия медиков напрасны – я все равно долго не протяну.

Я провожу ладонью по лицу, а затем снова ощупываю свой загривок. Он все еще страшно чешется. Будто…

– Ну не трогай, – повторяет Лин. – Там чип. Их всем ставят, чтобы мы могли понимать язык.

Чип. Ясно. Замечательно. Я, блядь, в восторге. Это именно то, что я хотела услышать.

– Кто такие эти они? – спрашиваю я. На меня наваливается неземная усталость, и я спешу вернуться к койке, чтобы не упасть прямо у окна. Прежде со мной частенько случалось подобное. Еще не хватало раскроить себе череп, снова откинуться и очнуться в еще более фантастическом месте, чем это. Прежде я сильно недооценивала свою фантазию. Мои предсмертные видения предельно витиеваты.

– Не знаю, – сдается Лин. – Они… нас изучают. Но они добрые. А мы думали, что они хотят нас убить. Мы звали их… – снова какая-то тарабарщина. Заметив, что набор звуков мне ничего не сообщил, моя соседка хмурится.

– Скользящие, – наконец находит Лин понятную мне альтернативу, – потому что движутся почти бесшумно.

– Давно ты здесь? – зачем-то интересуюсь я.

– По их… – она загибает пальцы, считая, – три месяца. По-нашему…

– Не важно, – обрываю я. У меня и без ее лепета начинает раскалываться голова. Я огромным усилием воли останавливаю себя от того, чтобы снова ощупать бугорок на шее.

Если это и правда какой-то чип, со стороны этих неизвестных благодетелей было бы мило расширить его функционал, чтобы он не только позволял нам худо-бедно коммуницировать, но и гасил болевые сигналы. У них, наверное, очень крутые технологии – предполагаю я, чего им стоит? Я довольно долго вдалбливала дикарям несколько коротких слов, а эти чужаки в два счета сделали так, что Лин разговаривает, как землянка.

Кто они? Земляне? Я ведь могла понимать их и без чипа. Быть может, я попала в прекрасное далекое будущее, где человечество продвинулось в освоении космоса и занялось колонизацией других планет? В таком случае, мне повезло. Они смогли построить корабли. Они запросто меня излечат, если я еще больна.

– Я могу поговорить с ними?

Лин удивленно приоткрывает рот.

– М-м-м… да, наверное, – говорит она после небольшой паузы. – Но зачем?

Знала бы я сама!

***

Довольно скоро мне представляется такая возможность. Дверь комнаты с шипением отъезжает в сторону, являя еще одно создание в серебристых доспехах.

– Новенькая, – обращается оно ко мне роботизированным голосом.

И у меня сразу отпадает малейшее желание первой вступать в диалог и путаться в словах, объясняя, что я не такая, как остальные дикари. Я догадываюсь, что об этом лучше не распространяться. По крайней мере, пока я не пойму, с кем имею дело. А пока наши «благодетели» не внушают мне ни капли доверия. Трудно проникнуться симпатией к тому, кто носит скафандр, прячет свое лицо и звучит, как долбаный робот.

Меня отводят в другой отсек, где берут кровь. Вместо обычных шприцов они пользуются чем-то, смутно напоминающим степлер. Существо прижимает его к кончику моего пальца. Я все жду, когда же будет укол, но, вероятно, в неведомую приблуду вшит анальгетик. Я бы подумала, что целью процедуры были еще какие-то показатели, но создание вынимает из «степлера» крошечную капсулу с кровью.

Я стараюсь вести себя, как вел бы себя местный абориген: не задаю вопросов и никак не обличаю, что мне уже не раз доводилось сдавать кровь. Если быть точной, так часто, что у меня развилась своеобразная трипанофобия. Мне повезло, что здесь не используют иглы. Я бы словила паническую атаку, чем мгновенно обличила себя.

После медицинского кабинета я оказываюсь предоставлена самой себе. Мой провожатый сухо инструктирует меня, где на станции что находится: столовая, жилые отсеки и «школа». В лишенном интонации голосе мне слышится непрозрачный намек, что мне не помешало бы пойти туда, но я ищу выход на улицу.

Я не планирую бегства, потому что мне не сильно понравилось болтаться по джунглям, но существа в скафандрах наводят на меня жуть. Они все примерно одного роста, на голову, а то и две меня выше, и комплекции, из-за чего я начинаю склоняться к тому, что они все-таки пришельцы.

Аборигены пока меньшее зло.

Они хотя бы люди.

Увы, единственный выход из здания, длинного, словно тоннель метро, мне попадаются не они, а опять эти мутные серебряные твари. Они держат в руках продолговатые предметы, в которых я без труда опознаю оружие. Ясно. Можно спать, есть, сдавать кровь, учиться, но не гулять. Ладно.

– Хочу наружу, – заявляю я. У меня же есть чип. Они должны меня понять. Фраза достаточно простая, будто я только-только овладела их языком, вынырнув из мира первобытных суеверий и тому подобного.

– Сейчас не время для прогулок, – отвечает мне один из стражей, даже не повернув головы в мою сторону.

– А когда будет время для прогулок? – невинно интересуюсь я.

– Когда надо, тогда и будет, – встревает второй, и мне мерещится сухой смешок, что решительно невозможно. Их модуляторы речи поглощают интонации и малейшие проявления эмоций.

Словно я снова общаюсь с той тенью.

Тенью, которой не было. К несчастью, я перестала понимать, что реально, а что нет. Теперь уже моя прежняя жизнь кажется сном. У меня нет никаких доказательств, что я когда-то жила и… наверное, умерла на Земле. Я здесь. Я ощущаю свои ноги, руки, покалывание в шее; чувствую, как воздух вырывается изо рта, как мягкая ткань пижамы соприкасается с кожей. Это вполне реально. Остальное вызывает сомнения.

Что ж…

Мы не гости, а пленники. Нужно довольствоваться тем ассортиментом развлечений, что мне озвучили. Аппетита нет, да я и не рискнула бы жрать кормежку этих мутных товарищей, потому я все же иду в «школу». Она не похожа на школу в привычном смысле. Это просторное помещение с панорамными окнами, выходящими в долину. Никаких парт, доски или тому подобного. Несколько столов с вмонтированными в них экранами стоят вдоль стен. Чуть поодаль… боже мой! Футуристичный стеллаж с настоящими бумажными книгами. Я бросаюсь к этому привету из прошлого, позабыв об осторожности.

Представленные здесь экземпляры – не древние фолианты, а, судя по всему, недавно отпечатанные книги в простых темных обложках. Я провожу пальцами по корешкам, читая названия. Подборка литературы вполне хрестоматийная, и я не удивилась бы ей, наткнувшись в городской библиотеке, но никак не на другой планете.