На грани, или Это было давно, но как будто вчера. Том 2

– Что-то произошло! – воскликнул Дружинин, поднимаясь с места.

Разведчики и связисты вышли из блиндажа в траншею.

– Неужто это наши на немцев напоролись? – забеспокоился Анатолий.

– Скорее всего, это они, – вглядываясь в сторону, где шла перестрелка, переживал за бойцов Лёня Дырявко.

– Судя по тому месту, где идет перестрелка, это группа Кузнецова ведет бой, – с тревогой в голосе произнес подошедший Махлеев.

– Товарищ капитан, может, подмочь им огнем наших батарей? – предложил Анатолий, глядя на капитана.

– Не зная обстановки, Толя, можно и своих накрыть нашими же снарядами, – сожалел Степан Андреевич, прикусывая губы. Он тоже заметно нервничал, поправляя накинутую на плечи шинель.

– Жаль, что помочь ничем не можем… – расстроился Дырявко. Его мускулистая рука сжимала цевье карабина. – А может, это вовсе и не они, – надеясь на лучшее, спокойно произнес Лёня.

– Да что тут гадать, пройдет время – узнаем. Теперь остается только ждать и надеяться, что с нашими ребятами все в порядке, – раздался чей-то возглас.

– Что же, будем ждать… Может, это вовсе и не они ведут пальбу, – попытался утешить присутствующих Анатолий.

Через несколько минут ожесточенной перестрелки выстрелы стали стихать. Люди, оглядываясь в сторону переднего края, не спеша начали расходиться по своим местам.

Анатолий устроился на своем посту, но прежнего спокойствия на душе уже не было. Тревожные мысли одна за другой лезли в голову, он то и дело настораживался, реагируя на каждый шорох. За траншейными досками скребся кто-то из грызунов: не то мышь, не то крот. С северо-востока доносился лай санитарных собак. Запряженные в ездовые нарты, эти животные тоже были на воинской службе. Наравне с лошадьми они выполняли нелегкую работу, вывозя раненых с поля боя. Сверчки наперебой распевали свои ночные песни. Монотонный стрекот насекомых ласкал слух.

Прошло около часа после произошедшего на передке переполоха со стрельбой. За бруствером послышался шорох и окрик караульного.

– Стой! Кто идет?!

– Калина…

– Яблоня, – откликнулся на пароль часовой. Вскоре в траншею стали спускаться разведчики. Цаплина вели под руки, его правая нога перебинтована. Бинт обильно пропитан кровью.

– Что, на немцев нарвались? – поспешил с вопросом Дружинин, помогая Ивану спуститься вниз. – Все живы? – окидывая взглядом членов разведгруппы, беспокоился он.

Отдыхающие в блиндаже люди вышли в траншею.

– Все живы, Толя, – успокоил его Бейтурсиков, – не переживай. – Он перевел дыхание.

– Раненый у нас, Толя, только один – любитель нового оружия, – уточнил Кузнецов, иронично указывая на Цаплина.

Ивана положили в блиндаже. Он побледнел и водил растерянными глазами по сочувствующим лицам товарищей.

– Ты как, Ваня? Может, водички тебе?.. – с заботой спросил Анатолий раненого друга.

– Нормально, Толя. Если можно, то от пары глотков воды я бы не отказался, – шевеля сухими губами, отрывисто проговорил Цаплин.

Анатолий отстегнул от ремня фляжку и протянул ее Ивану. Тот, приподнявшись на локте, стал жадно пить.

– Потерпи, Ваня, сейчас передохнете, и ребята тебя до санчасти доставят. А там машиной быстренько в госпиталь. Вылечишься, отъешь там вот такую ряху, – с улыбкой Анатолий изобразил руками круглое лицо, – и опять к нам в полк вернешься. Не переживай, дружище, мы еще с тобой повоюем, – как мог утешал Анатолий своего друга.

– Спасибо, Толя, – благодарил Иван. Утолив жажду, он протянул Дружинину его фляжку.

– Что, Николай Петрович, на немцев нарвались? – спросил Кузнецова подошедший Махлеев.

– Нет, товарищ капитан, хуже. Любопытный Цаплин на мину нарвался. Группу чуть не погубил и задание сорвал, засранец, – сердился Кузнецов. Он поправил маскировочный комбинезон здоровой рукой. Левая рука была перебинтована. – Ладно, главное, все живы, – поднимаясь, выдохнул Николай. – Подробности потом… Ну что, немного передохнули – и в путь. Нам надо быстрее раненого в госпиталь доставить, – забеспокоился Кузнецов.

Цаплина разведчики взяли под руки, и, выбравшись из траншеи, группа отправилась по направлению к штабу полка. Вернувшись на пост, Дружинин еще долго не мог избавиться от тревожных мыслей о раненом друге. Успокоиться смог только к утру, когда перед рассветом стало клонить ко сну. Заснуть на посту Анатолий всегда остерегался: в страхе, что немецкая разведгруппа может сонного легко захватить в плен. Таких случаев было сколько угодно. Да и спал он крепко. Конечно, не так, как Сомиков, но то, что, заснув, может прослушать вызов из штаба, было вполне возможно. Исходя из этих соображений, спать на посту Дружинин не смел.

История с ранением Цаплина выяснилась позже. А дело было так…

Саперы проделали минные проходы сначала на своем участке, а потом извлекли и немецкие мины. Проход на минном поле немецкой стороны был очень ограниченным. Об этом саперы предупредили сразу. Группа, успешно пройдя свою полосу, вышла на немецкую территорию. Передвигаясь по узкому проходу на минном поле противника, шли нога в ногу. Впереди Бейтурсиков и еще два бойца разведки, за ними Цаплин. Замыкал группу Кузнецов. И все было бы ничего, но как раз в середине минного поля взгляд Цаплина зацепился за что-то блестящее.

В слабом лунном свете блестела недавно вышедшая в серийное производство немецкая штурмовая винтовка Sturmgewehr 44. Никакие мины не могли удержать истинного любителя стрелкового оружия. Забыв про все на свете, сворачивая с тропы вправо, он решил стать обладателем новинки немецкой фирмы «Хейнель». Когда Кузнецов увидел уходящего с тропы Цаплина, он едва успел в прыжке схватить Ивана за рукав комбинезона и резко потянул его на себя. Разорвавшаяся под ногой Цаплина мина разодрала обувь и зацепила мягкие ткани ступни, повредив кость. Осколком мины легко ранило в руку и сержанта. Если бы вовремя не среагировал Кузнецов, трудно предположить, что могло произойти с Цаплиным. Во всяком случае, легким ранением он бы вряд ли отделался.

После прогремевшего взрыва немцы открыли пулеметно-ружейный огонь. Здесь группу спасла складка местности. Изгиб низины плохо простреливался из немецких позиций. Поэтому этот участок и был ими тщательно заминирован. Ползком, по-пластунски разведчикам пришлось вернуться назад. В траншеях боевого охранения санитар из пехоты сделал Цаплину и Кузнецову перевязки, и они с передка пришли на наблюдательный пункт второго дивизиона.

                                       * * *

Утро следующего дня напомнило всем о трагической дате. Прошло ровно три года, как началась война. Три года!.. Как это беспредельно долго… Сколько за это долгое время пролито крови, слез, сколько погибших и искалеченных судеб! А сколько их будет до полного окончания войны – никто не знал.

К десяти часам утра Дружинин обнаружил на своей линии сбой связи.

– Лёня, я на ликвидацию обрыва, – предупредил своего напарника Анатолий, ощупывая в кармане нож. – Вроде бы ничего не забыл, – сказал он, продвигаясь по траншее.

– Давай, Толя, удачи тебе, – крикнул ему вслед Дырявко.

Выбравшись из прорытого прохода, Анатолий, соблюдая маскировочную дисциплину, как можно дальше отполз от наблюдательного пункта. Затем он еще несколько десятков метров пробежал, пригнувшись, стараясь за складками местности скрыться от обзора противника. Удалившись на достаточно приличное расстояние от наблюдательного пункта, Дружинин смог выпрямиться и шагать далее в полный рост.

День был солнечный, но не жаркий. Подросшая за эти дни от обильной влаги и достаточного тепла трава скрывала провод. Линия связи, протянутая Дружининым в ночное время двое суток тому назад, проходила по склону высокого холма, огибая его с северной стороны. На середине высотки телефонный кабель опускался в долину и к штабу полка тянулся уже по лощине.

Основная часть наших командных высот, которые занимала дивизия, в отличие от местности, где располагался противник, не была богата растительностью и просматривалась достаточно хорошо. Не выпуская из виду кабель, Анатолий наблюдал, как впереди него, по низине, в сторону наших тылов шел незнакомый солдат. Боец высокого роста, стройный, подтянутый. Бодро вышагивая размашистой походкой, он часто оглядывался на идущего вдоль линии Дружинина.

Дойдя до того места, где телефонный провод через несколько метров должен был спускаться по склону вниз, Анатолий вдруг почувствовал со спины сильный толчок воздуха. В тот же миг какая-то таинственная сила выбила землю из-под ног, и он, лишившись опоры, свалился набок. Не понимая, что с ним могло произойти, опершись руками о землю, Анатолий стремглав вскочил вновь на ноги. Поднимаясь, он увидел, как вражеская болванка, пробороздив склон следующего холма, полетела дальше, оставив на откосе черную полосу пропаханной земли. Невольно взгляд его скользнул по тому месту, где он неожиданно упал.

Прямо из-под ног вражеский бронебойный снаряд вырвал полоску грунта, лишив его равновесия. Вывороченные и обнаженные корни травы вместе с перепаханной землей чернели у дрожащих ног. Холодок пробежал по телу от сознания того, что могло с ним произойти, пролети снаряд несколькими сантиметрами выше. Не испытывая судьбу, Дружинин по линии связи стал спешно спускаться вниз, благо что далее она пролегала по долине.

Произошедшее если и не сильно напугало, то лишний раз напомнило ему о той опасности, которая подстерегает каждого бойца, находящегося на передовой. Сначала Анатолий радовался тому, что все обошлось и он без единой царапины на теле идет себе живой и здоровый. Но теперь в голову лезли другие мысли, которые по спирали накручивали те события, которые могли последовать, если бы вражеским снарядом ему оторвало одну или даже обе ноги. С какими трудностями в жизни ему пришлось бы столкнуться, окажись он инвалидом. Анатолий стал представлять себя калекой, пытаясь вообразить свои страдания. Было совершенно понятно, что это лишь плоды фантазий его лукавого ума, и он как мог старался прогнать прочь навязчивые мысли, которые то и дело возвращались вновь.

Впереди идущий пехотинец сбавил шаг; поправляя ремень карабина, он в очередной раз оглянулся на Анатолия; очевидно, солдату было неприятно ощущать присутствие идущего за его спиной человека. Слева, на вершине высотки, стал виден четкий силуэт искореженного тригопункта. За склонами холма показались крыши крайних домов села Черница.

Неожиданно со спины Анатолий услышал свист летящего снаряда. По звуку он легко определил, что боеприпас должен упасть где-то далеко впереди. Пролетев над его головой, снаряд разорвался как раз на том месте, где шел пехотинец. Грохот разорвавшегося осколочно-фугасного заряда прогремел, сотрясая воздух. Столб пыли, огня и черного дыма поднялся на месте разрыва. Когда Анатолий приблизился к воронке, она еще курилась. Пыль медленно опускалась на землю, в воздухе веяло стойким запахом немецкого тротила. От бойца, который в момент взрыва оказался на этом злосчастном месте, ничего не осталось. Был человек – и бесследно исчез. С раненым сердцем Анатолий смотрел на дымящуюся, с опаленными краями воронку; в ушах еще гудел звук от недавнего разрыва. Постояв немного у края конической ямы, Дружинин пошел по линии дальше.

В десяти метрах от места разрыва он заметил на земле комок грязи. Каким-то странным показался ему кусок влажной земли, одиноко лежащий на абсолютно сухой поверхности. Подойдя ближе, Анатолий небрежно толкнул его носком ботинка. И в тот же миг неприятная дрожь пробежала по всему телу: это был кусок человеческой плоти. Кровь, перемешанная с почвой, обволокла часть мышцы, превращая ее в обычный комок глины. Видимо, это все, что осталось от солдата. Дружинина пронзило какое-то чувство стыда и неловкости, будто он причинил боль погибшему бойцу, толкнув его ногой в обнаженное и окровавленное тело. Будто он ударил незнакомого солдата носком ботинка в его открытую, кровоточащую рану. Дрожь пробежала по спине, лоб покрылся морщинами.

Кто этот солдат и куда он шел, Анатолий не знал. Никому из подразделения, где служил этот боец, не будет известно, как и при каких обстоятельствах он погиб. Писарь запишет в сводку безвозвратных потерь, а начальник штаба подпишет извещение, которое на пороге своего дома от почтальона получит его бедная мать. Захлебываясь горькими слезами, она будет читать сухие, рвущие ее материнское сердце строки: «Ваш сын… пропал без вести». А солдат навечно останется в этой земле и станет землей, оросив ее прежде своей кровью, – без могильного холмика, без надгробья, без надписи… А там, далеко, на его родине разбитая горем женщина до конца дней своих будет ждать с войны пропавшего без вести сына, вздрагивая при каждом оклике, при каждом шорохе, при каждом скрипе покосившейся калитки. Как часто она будет выходить за околицу, на распутье дорог, внимательно вглядываясь вдаль – вдруг там, далеко на горизонте, появится фигура ее повзрослевшего сына и она через несколько минут окажется в его крепких объятиях. Как при редких поездках в город она возьмет себе в привычку вовремя поспевать на вокзал, чтобы встречать там прибывающие поезда. Внимательно всматриваясь в лица приезжающих пассажиров, мать с трепетом в душе будет робко надеяться на то, что среди незнакомых людей ей посчастливится наконец увидеть родное лицо. Как же это мучительно больно…

Я хочу, чтобы мы, родившиеся через много лет позже этой страшной войны, помнили. Помнили тех, кто в свои восемнадцать лет ушел на фронт защищать Родину и остался там навечно безымянно павшим на полях жестоких и кровопролитных боев. Чтобы помнили и передавали эту память своим детям, внукам, правнукам.

Любовь даже на войне не запретить

Шел третий месяц жесткой обороны, где части Пятьсот тридцатой дивизии занимали рубеж в районе местечка Сталашка. Войска фронта основательно накапливали силы для нового наступления. В эти теплые дни начала июля у Лаврушина произошла теплая встреча с фельдшером санчасти полка Ворониной.

Вера Воронина – очень красивая девушка, грациозно сложена, с прекрасной, просто безупречной фигурой. Ее большие серые глаза под сводом черных прямых бровей смотрели чистым и открытым взглядом. Ровный аккуратный носик и слегка припухлые губы гармонично сочетались со строгим овалом лица. Внешне Верочка выглядела сильной, смелой, решительной и страстной. Сочетание внешней красоты и решительности даже парней неробкого десятка приводило в состояние замешательства. Неуверенным и в голову не приходило попытаться завести с ней знакомство. Внутри же Верочка была женственной, трогательной и нежной. Она не была о себе высокого мнения, хотя была образованна, умна и в общении с остряками, будучи бойкой на язык, умела давать достойный ответ. Но ее остроумие никогда не выходило за рамки приличий. Заигрывать она могла со многими, но серьезных отношений у Ворониной не было ни с офицерами, ни тем более с рядовым или сержантским составом. И это продолжалось ровно до тех пор, пока на сцене не появился красавец и обольститель женских сердец – Лёшка Лаврушин. Беседа двух молодых людей была недолгой, но плодотворной. Причиной этому послужила небольшая рана на руке, нанесенная Лёшке вражеским осколком.

Третьего июля штаб полка подвергся короткому артналету. В результате чего Алексей получил легкое осколочное ранение в правую руку. Находясь в момент ранения рядом с санчастью полка, он не мог не использовать наиболее подходящую возможность для знакомства. Можно было воспользоваться поддержкой боевых товарищей, в крайнем случае помощью санитара, но это было бы слишком наивно. Был подходящий повод поближе познакомиться с фельдшерицей, на которую он уже давно обратил свое внимание и терпеливо выжидал удобного случая. Лёшка понимал, что такое ответственное мероприятие решать с наскока нельзя – можно потерять все!

Прижимая кровоточащую рану, Лаврушин шагнул на ступени санчасти, выискивая глазами объект своего внимания. Увидев выходящую из кабинета Веру, он тут же направился в ее сторону, не спуская с девушки глаз.

– Ой!.. Вы ранены?! – взволновано спросила Воронина, заметив в длинном коридоре Лёшку.

– Вот, слегка зацепило. Как назло, санитаров рядом не оказалось, – соврал ей Алексей, полагая, что ложь во благо – это совсем не ложь.

– Присаживайтесь, я сейчас… Рану необходимо продезинфицировать и перевязать, – заторопилась Вера. В замешательстве она зачем-то зашла в процедурный кабинет, осмотрела его и тут же вышла обратно в коридор. Найдя Лёшку глазами среди немногочисленного персонала и раненых, она вновь подошла к нему. – Пройдемте… – взволнованно произнесла единственное слово Вера, едва скрывая свое смущение. Такие чувства одолевали ее нечасто, и Верочке тяжело было с ними справляться.

Лёшка был опытный и чуткий в сердечных делах специалист, чтобы без особого труда заметить некоторое смятение в поведении старшины. Вдвоем они зашли в кабинет, после чего Лаврушин поспешил закрыть за собой дверь. Вера, осматривая рану, прикоснулась к его руке. Лёшка, отвыкший от женской ласки, остро почувствовал прикосновение нежных женских пальцев, отчего кровь ударила в голову и сердце заколотилось как сумасшедшее. На несколько секунд он даже потерял дар речи. Верочка была так близко, что он чувствовал ее взволнованное дыхание и какую-то чистую, непорочную свежесть.

«Боже! Какая женщина!» – в который раз мелькнуло в голове. Лёшка не сводил с Верочки глаз, едва сдерживая себя, чтобы не захватить ее в свои объятья.

– Вы, Алексей, своим взглядом во мне отверстие просверлите, – преодолев волнение, сказала Вера, глядя в горящие огнем глаза своего пациента.

– Забавно! Вы даже знаете, как меня зовут? – удивился Лёшка.

– Конечно знаю! Вы Лаврушин Алексей Кириллович, одна тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения, красноармеец взвода связи штабной батареи нашего доблестного артполка. Да, и самое главное – не женаты! – подытожила она, сверкнув счастливыми глазами.

– Поразительно! Вы, случайно, в особом отделе не работали? – прищурившись, задал вопрос Лаврушин, взяв осторожно фельдшерицу под локоть.

– Нет! – смеялась Верочка. – По случаю запомнила, когда в штабе писарь заполнял наградные листы.

Освободиться от Лёшкиной руки она не пыталась, продолжая не спеша обрабатывать раненую руку. И это был добрый знак.

Женская красота – страшная сила! Используя ее, Вера вскружила своим присутствием голову штабному писарю, и он дал ей возможность прочитать несколько наградных листов, составленных им для предоставления в штаб дивизии. Чтобы штабной сотрудник не понял, какой объект ее в настоящее время интересует, Воронина прочитала сразу несколько штук, запомнив личные данные только Лаврушина. Как можно было писарю устоять перед такой красотой?! Та́я от этого «страшного оружия», мужчины сдавали не только штабные и государственные секреты. Из-за него происходили межгосударственные конфликты. Можно уже не говорить о дуэлях, на которых сложили свои буйные головы тысячи представителей сильного пола. А что касается этого случая, осуществленное Верочкой преступление таковым вовсе являться и не могло. Это было простое женское любопытство!

Так как встреча на почве оказания необходимой медицинской помощи была взаимно интересной, то и разговор был душевным.

– Верочка, вы божественны! Вы представить себе не можете, насколько вы очаровательны и прекрасны! Я даже не знаю, как я смогу отсюда уйти, сделать это будет не в моих силах. Можно я останусь в вашей медслужбе, чтобы быть всегда рядом с вами?!

– Интересно, Алексей, а что вы скажете своим командирам? Что вы тяжело ранены? – хохотала Верочка, и ее смех можно было услышать в коридоре.

– Нет! Верочка, я убит! Я убит в самое сердце вашим взглядом, вашим нежным голосом и всем вашим женским обаянием! – восторженно продолжил Лёшка, перемещая свою руку с локтя на талию старшины.

Ранее таких ситуаций Вера не допускала никогда. Но сейчас был другой случай – особенный. Она давно приметила среди однополчан Лаврушина и не случайно узнала в штабе его личные данные. Крутая грудь Верочки при каждом вздохе волнительно поднималась, на щеках появился легкий румянец. Все ее сознание разделилось надвое. Одна половина, призывая к пристойности, упорно твердила: «Что ты себе позволяешь? Как ты можешь вести себя столь невразумительно? Опомнись! Ты же чиста и непорочна!» Зато вторая половина, наоборот, лукаво шептала: «Да ладно… Ничего страшного! Ведь этот человек тебе нравится, ты давно мечтала познакомиться с ним! И ничего постыдного в этом нет! Подумаешь, взял за локоть, ну пусть подержит руку на талии. И что?!» Эти мысли мелькали одна за другой, и почему-то вторая половина сознания доминировала над первой. Как только Верочка не пыталась держать себя строже, у нее ничего не получалось. Совладать с собой она уже не могла. Неожиданно дверь открылась. В дверном проеме показалась фигура капитана Матиевского. Лаврушин успел вовремя убрать руку с талии фельдшерицы, пытаясь поприветствовать офицера.

– Не суетись, Лёша, здесь не место для пышных церемоний. Что тут у нас, Верочка? Надеюсь, ничего серьезного? – поинтересовался капитан, внимательно осматривая и раненого, и свою фельдшерицу.

Смех Ворониной насторожил старшего врача медицинской службы полка. Он, как никто другой, беспокоился о своих подчиненных. Персонал состоял в основном из девушек, а вокруг столько мужчин! Столько соблазна! Только в его подразделение направят толковую медсестру или фельдшерицу – и вот он откуда ни возьмись, воздыхатель! Понятно, что у них любовь, ее даже на фронте не запретишь, но проходило каких-то полгода – и ее по беременности приходилось комиссовать. Да и дисциплину требовалось блюсти. Если дать слабину, то медслужба полка в дом свиданий превратится, а потом и вовсе без персонала можно остаться. Вот Матиевский и насторожился. Хотя Воронина до сего дня поводов для беспокойства не подавала.

– Ничего страшного, Фёдор Павлович. Легкое осколочное ранение, без повреждения кости и кровеносных сосудов. Сейчас перевяжу раненого, и он может вернуться в строй, – доложила по форме фельдшерица, заканчивая перевязку.

– Что ж, хорошо. Тогда, Вера, заканчивай здесь с раненым героем и помоги Путининой разобрать поступившие медикаменты, – распорядился капитан, закрывая за собой дверь. Верочка, поджав голову в плечи, хихикнула, прикрывая ладонью губы.

– Все в порядке! Что вы так забеспокоились? – проворковал Лёшка, взяв ее нежно за плечи.

– Подождите, Алексей, я застегну вам пуговицы, – заботливо настояла Вера, заправляя рукав гимнастерки. – Мне пора идти. По-моему, Фёдор Павлович что-то заподозрил, – озорно улыбаясь, заметила Вера.

– Я думаю, вам показалось. В конце концов, мы же не целовались!

– Вот еще чего! Вы с ума сошли! – смутилась Верочка.

– Ладно! Тогда давайте так. Я сегодня на посту здесь, при штабе полка, нахожусь. А вечером, как стемнеет, встретимся с вами вот в этом саду, – указывал в окно раненой рукой Лёшка, прижимая при этом здоровой Верочку к себе. – Там, в конце сада, есть скамейка. Я, Вера Дмитриевна, приглашаю вас на свидание. Придете?

– Приду, – на радость Лаврушину согласилась Вера, – только сейчас нам надо идти, а то мне от капитана точно попадет, – забеспокоилась девушка, осторожно стараясь освободиться от Лёшкиных объятий.

– Тогда до встречи. Я с нетерпением буду ждать сегодняшнего вечера, – пообещал восторженно Лаврушин, галантно открывая перед дамой дверь.

В эти дождливые, но теплые дни полк подивизионно проводил ночные учебные стрельбы по движущимся макетам танков. Активных боевых действий войска не вели. И Лёшка был рад тому, что в такой обстановке у него есть большая вероятность завязать с Верочкой близкие отношения. К предстоящему рандеву ухажер готовился основательно. Еще засветло он уже был вымыт, выбрит, в чистом обмундировании, со свежим подворотничком и в начищенных до блеска сапогах. Насвистывая незатейливую мелодию, Лёшка расхаживал у землянки связистов, то и дело посматривая на часы. Его приготовления к предстоящему свиданию невозможно было не заметить.

– Та-а-ак, Алексей Кириллович! Судя по вашим хлопотам, стрела Амура насквозь пронзила ваше сердце, – не без иронии намекнул Солянок. – Смотрю я на эти кропотливые сборы и предполагаю, что готовитесь вы, сударь, не к легкой прогулке по городскому бульвару, а к серьезной встрече с дамой. Не так ли?.. А ранее, Алексей, вы не были столь сентиментальны к противоположному полу. Насколько мне известно, общение с дамами для вас, товарищ Лаврушин, было делом скоротечным, обычно вы брали их на абордаж, не снимая шпаги. Что с вами случилось? Дама, наверное, не из простушек?! – тонко подметил Солянок. Опершись спиной о бревенчатые стены землянки, Васька внимательно наблюдал за влюбленным товарищем. – Братцы! Мы можем потерять лучшего друга! – воскликнул он, покачивая головой.

– Да, Вася, совершенно с тобой согласен! Теряем и, по-моему, уже навсегда! И я этим крайне обеспокоен, – поддержал разговор Лёня Дырявко, также внимательно наблюдавший за сборами однополчанина. – Лёша, надеюсь, эта девушка, ради которой ты и друзей не замечаешь, из нашего полка? – Остановившись напротив, Лёня с улыбкой стал рассматривать лицо не на шутку разволновавшегося, но в то же время счастливого друга. – А то, судя по тому, как ты педантично начищаешь перья, меня начинают одолевать тревожные мысли. Может, ты замахнулся на даму, служащую при штабе дивизии?! – изображая беспокойство, интересовался Лёня.