Коробки с уточками

Лиза толкнула дверь и поняла сразу, что здесь не бывает яркого света. Полутень, лампы с желтоватым свечением, старые шкафы с папками – место, где вещи хранятся годами, потому что у кого‑то нет нужды их выкидывать. За стойкой сидела женщина с короткой стрижкой и аккуратными очками. Её лицо выразило профессиональную настороженность, когда увидело удостоверение Марка.

– Чем могу помочь? – спросила она, голос ровный, привычный.

– Мы работаем в рамках следствия, – сказал Марк, не оглядываясь. – Нужны журналы отправок и копии договоров за период декабрь 2001 – январь 2002. Особенно интересует рейс 20.12.2001, номер фургона и накладные на 12 коробок, указанные в ваших документах.

Женщина аккуратно положила ручку и посмотрела на него так, будто пыталась выбрать, что сказать первым: сотрудничество или осторожность.

– У нас всё давно архивировано, – ответила она. – Но есть копии накладных. Вам придётся оформить запрос официально.

– У нас есть постановление, – сказал Марк и показал папку. – Но пока коротко: кто подписывал договора с «АртРесурс», и кто вёл журнал выездов тех дней.

Она изучила документ, затем набрала номер внутреннего телефона и позвала хозяина офиса – молодого человека в рубашке, который выглядел сильнее, чем ожидалось от администратора маленькой транспортной фирмы. Его звали Илья. Он вошёл, улыбнулся нешироко и, заметив удостоверение, приподнял бровь.

– Да, я могу помочь, – начал он. – Но нужно понимать: у нас были подрядчики, многие уже не работают. Документы старые, часть дел и хозяйственных операций вела аутсорсинговая бухгалтерия. Где вы видите связь с вашими делами?

– По платежам в декабре 2001 вы фигурировали как перевозчик, – сказал Марк. – У нас есть запись о рейсе 20.12 и привязка к «АртРесурс». Накладные, которые вы оформляли, содержат коды и примечание «сопровождение детей». Нам нужно понять, кто инициировал отправку и кто был адресатом.

Илья откинулся на стуле и, казалось, собирал в уме воспоминания о давно прошедших бумагах. Он достал ключи от стеллажа и повёл их в архив. Коридор был заставлен картонными упаковками, на некоторых еще были старые наклейки с палитрой растительного масла и моющих средств. Шуршание коробок и запах клейкого картона делали пространство похожим на плавильню времени.

На одном из столов лежала толстая папка с пометкой «Накладные 2001». Илья аккуратно раскрыл её, и перед ними развернулся ряд листов с печатями и подписями, штампами, датами. Лиза взяла первую накладную и прочла строчки: имя грузополучателя, номера коробок, место назначения – «Пулково, отгрузка 20.12.2001». В графе «примечания» – короткая ножка текста: «Документы – в сопровождении. Клиент – А. Р.»

– Это те самые накладные, – проговорил Марк, и в его голосе не было удивления, только подтверждение. – На какой компании вы выдавали счета за услуги?

Илья потянулся к следующей пачке и сказал:

– Здесь счета выставлялись на фирмы‑однодневки. Часто это были зарегистрированные через агентства компании, которые брали на себя всё: оформление, сопровождение, логистика. Мы получали поручение и выполняли рейс.

Лиза перелистывала страницы и внезапно наткнулась на документ, который выглядел иначе: рукописная пометка, чернила другого оттенка, и в ней – адрес, который не совпадал с «Пулково», а вел на склад в пригороде, где хранились коробки до отправки. Возле пометки стояли инициалы «К.К.».

– К.К.? – прошептала она.

– Возможно, Козлова К. – предположил Марк. – Или кто‑то с такими инициалами. Мы уже видели эти обозначения в приютных документах.

Илья вздохнул и сел обратно.

– У нас нет прямой выгоды в том, чтобы прятать имена, – сказал он. – Мы просто выполняли заказы. Если в накладных кто‑то оставлял инициал – это потому, что хотел, чтобы его не запомнили. Многие клиенты так делали, и тогда мы не задавали лишних вопросов. Но если это связано с плохими вещами – можно проверить старые договоры в бухгалтерии.

Он вынул из папки ещё две фотографии: снимки погрузки у ворот склада. Камера стояла под углом и захватила грубые темные силуэты, коробки, логотип на куртках работников. На одном из снимков, чуть сбоку, угадывался профиль мужчины с той же линией подбородка, что и на восстановленном кадре склада.

– Это он, – сказал Марк, глядя на снимок. – Романов?

– Ваша база говорит – да, – ответила Лиза, не отводя взгляд.

Илья отнёс старые плёнки к столику и добавил:

– Есть ещё один момент. В те дни один из водителей – Петров – говорил, что получил от клиента отдельный приказ: «не открывать коробки, только подписать бумаги». Мы считали это странным, но никто не думал, что там может быть что‑то, требующее особой секретности.

– Где он сейчас? – спросила Лиза.

– Он живёт в пригороде. У него был автомобиль. Я звоню ему.

Илья набрал номер, и через минуту в телефоне послышался уставший мужской голос. Он сказал, что помнит рейс, что был тихий приказ от «клиента» и что коробки были действительно закрыты. Петров согласился встретиться, но с оговоркой: «я не хочу проблем». Он попросил приходить без камер, без лишнего шума.

Встреча с Петром назначили в придорожном кафе, где пахло свежей выпечкой и крепким чаем. Мужчина сел к ним в уголке, втиснулся между вешалкой и окном, и его руки дрожали, когда он подавал стакан чая. Он выглядел обычным – грубая куртка, руки с мозолями, лицо уставшее. Но в его рассказе было что‑то ровное, как полотно, натянутое от правды.

– Мы получили заказ, – начал он, – он был обычным грузом, но с надписью "особо". Мне сказали: "Доставь до Пулково, распишись у охраны, не открывай, и всё." Я думал: документы, может электроника. Никто ничего не говорил про детей. Я подписал накладную. Забрал платёж. Это всё.

– Вы видели, кто подписал у вас накладную? – спросил Марк.

– Я видел мужчину в деловом пальто, – ответил Петров. – Он держал папку. Большая печать, и он сказал: «Сопровождение – по списку». Я помогал грузить. Видел мальчика на складе? Нет, не видел. Только коробки и людей, которые всё делали быстро.

Его голос был ровным, но когда Лиза спросила про наличие документов с инициалами «К.К.», он прикусил губу и сказал:

– Был конверт с пометкой. Его отдал тот же человек. Я видел, что на нём было написано «К.К. – сопровождение». Больше ничего. Я помню, что машина была чёрная.

Лиза положила фотографию на стол и посмотрела в окно. За стеклом прошло несколько машин, разнося запах протектора по улице. Её мысль вернулась к уточке в руках Паши и к плёнкам в руках Валентина. Бумаги, люди и фургоны образовывали друг с другом тёмную сеть, и каждый свидетель добавлял в неё еще один узел.

– Вы уверены, что не видели, куда направлялись коробки после Пулково? – спросила она.

– Я отдал машину водителю в Пулково, – ответил Петров. – Там получили пакеты люди, всё как положено. Мне сказали: «Отметь и забудь». Я так и сделал.

Его слова накрывали их простым человеческим правилом: многие выполняют приказы, не задавая вопросов, потому что это кажется безопаснее. Но сейчас эта безопасность вела к тому, что дети становились строкой в накладной.

Когда они выходили из кафе, воздух был уже прохладнее, и на небе проступали первые облака. Лиза убрала блокнот в сумку и заметила, что номера и инициалы уже выложены в её голове как кусочки мозаики. K47, ПРП‑4127, «АртРесурс», «Транспорт‑Сервис», конверт с подписями «К.К.» – они не были похожи на случайные знаки. Эти маркеры тянули нитку дальше, и чем дальше шли, тем отчетливее звучал один вопрос: кто распределял детей, упаковывая их в коробки и отправляя по адресам?

На стоянке Лиза увидела Пашу, как он сидел на бордюре и играл с уточкой, делая ей вид, что она идёт в далёкое путешествие. Его маленькие пальцы двигались уверенно, он уже научился некоторым взрослым жестам – аккуратно держать, берегти. Лиза подошла и села рядом.

– Ты хочешь что‑то съесть? – спросила она.

Паша покосился на неё и медленно кивнул. В его взгляде была смесь доверия и осторожности – доверие к людям, которые делали ему предложения, и осторожность к тем, кто их обещал. Лиза думала, как странно бывают детские позиции в таких делах: они мало знают, но именно их воспоминания – те, что могут рассказать правду.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Он пожал плечами и сказал:

– Иногда я думаю о доме. Но я не помню дома. Только кровати и людей. И уточку.

Её сердце чуть сжалось от этого признания. В мире, где люди прячут судьбы за номерами и печатями, простая мелочь – игрушка – может быть единственной линией, которая соединяет прошлое и настоящее. Лиза понимала это лучше, чем раньше. Она взяла мальчика за плечи и сказала:

– Мы постараемся найти тех, кто должен отвечать. Ты не один.

Он посмотрел на неё и улыбнулся так, словно в этот миг ему было разрешено поверить. Без пафоса, без слов, просто улыбка ребёнка, которому кто‑то дал надежду.

Глава 9. Письма без обратного адреса

Письма пришли на рассвете: в маленьких пакетах, завёрнутые в липкую плёнку, с пометками рукописного характера и без обратного адреса. Лиза не сразу поверила глазам – в архиве обычно всё оформляют официально, через канцелярии и с пометками; эти конверты были словно выброшены из времени, как бы аккуратно оставлены для тех, кто умеет читать между строк. Она сняла плёнку, развернула один конверт и обнаружила внутри стопку бумаг: копии накладных, распечатки платежей и письмо на тонкой бланке без подписи, где было всего несколько строк: «Проверить корреспонденцию по K47. Беречь. К.К.»

Её пальцы дрожали не от холода. В комнате был запах бумаги и растворителя, и этот запах, казалось, объединял все найденные следы в одно. Лиза взяла самое верхнее письмо и прочитала вслух: «Сопровождение подготовлено. Документы оформлены. Товар в пути. Подтверждение – подписи.» Под текстом – печать знакомой формы, которую она видела раньше: круглая, с внутренним рисунком в виде креста. Марк подошёл ближе, склонился и взглянул.

– Это не просто документы, – сказал он. – Кто‑то специально упаковал это для тех, кто ещё не потерял внимание. Видимо, ожидали, что нас заинтересует именно содержание.

Они распределили бумаги по столу, сортируя по датам и по коду. Письма без подписи – это не редкость в тех слоях, где люди предпочитают молчание в обмен на безопасность. Но отсутствие обратного адреса, рукописная пометка «К.К.» и повторяющееся упоминание K47 накладывали на находку особый отпечаток: это было приглашение в игру, правила которой знали лишь немногие.

– К.К. – это Козлова Ирина, – сказала Светлана тихо, глядя на пачку. – Я помню ее почерк. Он был аккуратный, почти ювелирный.

Лиза записала в блокнот: «К.К. = Козлова? Проверить реестр на Ирина Козлова, 1998–2002 гг. Прописка, контакты, родственники». Марк уже поднял трубку и начал звонить в базу данных. Их шаги были слажены: она тянула ниточку, он проверял факты, Ольга вела цифровую часть. Работа шла как хорошо отлаженный механизм.

Пока Марк оформлял запрос, к ним подошёл аналитик, держа в руках распечатку – выписку из банковской базы с кодами и суммами. Он положил лист на стол и указал на строчку.

– Здесь перевод 18 декабря 2001 пришёл от компании «Светлое завтра», – сказал он. – Затем 19 декабря та же сумма ушла на счёт «АртРесурс». День потом – перечисления на «Транспорт‑Сервис» и частные счёта. Всё по цепочке.

– А есть ли у нас контакт по «Светлому завтра»? – спросила Лиза.

– Зарегистрировано как благотворительный фонд с низкой отчётностью. Однако в 2001 там был директор с фамилией, которая часто всплывает в благотворительных кругах – Горбачёв, но это не тот Горбачёв, вы о нём не слышали. Человек с влиятельными связями, – ответил аналитик.

Все замолчали. Имена – это не просто метки, это ключи, а иногда и ловушки. Человек с таким именем в благотворительности мог быть как искренним, так и использованным для прикрытия. Лиза пробежала пальцем по конверту с печатью. Печать выглядела как знак добрых намерений, но теперь казалась маской, под которой прячутся чужие решения.

– Есть ли у нас телефоны Козловой? – спросила она.

– Были, – ответил Марк. – Но все номера недоступны. По прежней информации она уехала в провинцию. Надо искать родственников, соседей, возможные друзья.

Они распределились: Марк занялся следами в банке и запросом на адреса, Лиза – поиском Козловой и интервьюами с бывшими коллегами, Ольга – с восстановлением электронных следов и проверкой метаданных. Важно было двигаться одновременно на нескольких фронтах, иначе ниточка могла обрываться.

Первый человек, у кого Лиза решила поинтересоваться, была девушка из бухгалтерии приюта, которая в те годы расписывала приход и расход вещей. Её нашли быстро: живёт она в том же районе, где когда‑то трудились волонтёры. Её звали Наташа, и она встретила Лизу с настороженной улыбкой и термосом чая.

– Вы знаете, – начала она, когда Лиза представилась, – тогда у нас было много людей, которые приходили помочь. Они приносили вещи, давали деньги. Но были и те, кто приходил с папками. Они говорили правильные слова. Мне казалось, что это – хорошо. Но теперь… после того, как я узнала, что некоторые дети исчезали, – я стала помнить странные вещи.

Её голос дрожал. Она говорила медленно, как будто перебирала в памяти старые обрывки.

– Иногда приходили письма на имя «К.К.», – продолжила она. – Они выглядели официально, в них были списки – номера, коды, фамилии. Я видела одну такую пачку в кабинете, на столе. Она лежала рядом с отчетом о подарках. Но обычно я старалась не смотреть в чужие бумаги.

– Вы можете вспомнить, кто обычно открывал письма и брал бумаги? – спросила Лиза.

– Да, – ответила Наташа. – Это делала Ирина. Она приходила, брала конверт, что‑то читала, писала пометку и относила в отдельную коробку. Иногда она разговаривала по телефону с кем‑то на эту тему. Она всегда говорила: «Это для сопровождения, не волноваться» – и была так спокойна, что ничего не замечать было бы проще всего.

Слова про спокойствие и телефонный разговор вновь пробили в Лизе ощущение системности: люди, которые хотят прятать, учатся выключать тревогу у остальных. Они провоцируют доверие и маскируют настоящую цель. Лиза записала: «Наташа: свидетель, видела письма, Ирина брала конверты».

Следующий звонок привёл её к дому старой учительницы, которая когда‑то жила рядом с приютом и бесконечно кормила детей пирогами. Учительница помнила Ирину по лицу и по голосу: «Она была спокойная, немного суровая, но доброжелательная. Мне казалось, что она человек, который способен справиться с бумагами, когда вокруг творится беспорядок». Но у неё не было точных данных – только воспоминания и тонкие оттенки характера, которые полезны были скорее для портрета, чем для улики.

Вечером, когда все телефонные запросы остались в системе обработки, Лиза вернулась в архив и села за стол. На мониторе горели строки переписки и электронные письма, вытащенные с диска. Среди них она нашла короткую цепочку сообщений между адресами с доменными именами местных фондов и регистрационных агентств: «Подтвердите получение. К.К.: Держать на контроле. Оплата произведена». В письмах не было открытых угроз или жестоких фраз – только аккуратные деловые формулы. Но чем аккуратнее язык, тем холоднее скрытая суть.

Ольга в это время тихо постучала в дверь и пришла с флешкой.

– Посмотри на это, – сказала она и вставила накопитель в компьютер. – Это лог почтовой отправки. Есть несколько отправлений из региона, которые шли в декабре 2001. Их отправителем значится частная лавочка с офисом в другом городе. Почтовая квитанция рядом помечена: "Передать лично". Получатель – "А.Р."

Лиза вгляделась в числа и адреса и вдруг увидела, что один из отправителей – фирма, зарегистрированная под названием, которое упоминалось в документах: «Светлое завтра». Номер отделения совпал с индексом, который Наташа упоминала как место, откуда присылали письма.

– Значит, – прошептала Лиза, – почта – часть схемы. Кто‑то посылал бумаги, кто‑то получал. И всё это делалось через официальные каналы, так, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Есть ещё кое‑что, – добавила Ольга. – В метаданных некоторых файлов есть не только координаты склада, но и имя устройства. Я нашла упоминание "K.K_WORKSTATION". Это может быть локальная рабочая станция Козловой.

Эта строчка выглядела так, словно кто‑то оставил за собой отпечаток. Иногда люди делают такие ошибки: думают, что кроме них никто не будет искать, и оставляют следы. Технологии нынче бережны: они оставляют за собой следы в метаданных, в адресах отправителей и в номерах счёта.

– Найдём эту станцию, – сказала Лиза, – и, возможно, она приведёт не только к письмам, но и к людям, которые их подписывали.

Глава 10. Штатив и конверт

Утро было ровным, без ветра, и казалось, что город на мгновение замер, словно слушая, какие решения сегодня будут приняты. Лиза сжимала в сумке распечатки и флеш‑накопители; в кармане куртки лежала фотография с чёрным фургоном, на которую она всё ещё могла смотреть как на доказательство – не только факта, но и реальности, которой кто‑то пытался придать форму и забыть. Марк сидел за рулём, глаза его были напряжены, но спокойны; он знал, как вести расследование через людей, а не через бумагу.

По маршруту, который они выбрали – к дому Козловой, – ехать пришлось через промзону и затем свернуть на старую дорогу, ведущую к окраине. Дома там стояли редкие: одинокие коттеджи, выцветшие заборы, клочки огорода. Казалось, что мир здесь растянулся и замедлил шаг, и это делало встречу более хрупкой и ещё более правдивой.

Перед маленьким домом на краю села стоял штатив, рядом – старая скамья, на которой можно было выварить чай и вести длинные разговоры. Козлова открыла им ворота, когда они подъехали; она выглядела иначе, чем в фотографиях в архивах: волосы посеребрили, глаза стали мягче, в морщинах – привычка жить с бумажками и списками. Она смотрела на них не как на начальство, а как на людей, которые пришли спросить о том, что у неё было когда‑то принято держать под крышкой.

– Вы Козлова? – спросила Лиза спокойно, не робко, чтобы не обрывать ту хрупкую нить доверия, которую иногда удаётся устроить в первые минуты беседы.

– Ирина, – ответила женщина и пригласила их в дом. – Проходите. Я делаю чай.

В доме пахло корицей и старым деревом. На столе лежали стопки вырезок и пачка старых писем, аккуратно перевязанных ниткой. Казалось, что она не только хранила документы, но и пыталась упорядочить время, как будто упорядочение могло ограничить выпадение фактов в случай. Лиза села, достала блокнот и ручку. Марк поставил на стол удостоверение, но не стал делать напуск. Было очевидно, что им нужны не угрозы, а разговор.

– Я видела ваши письма, конверты без обратного адреса, – начала Лиза. – Они приходили в приют. Кто их пересылал – нам удалось выяснить: «Светлое завтра» и несколько почтовых отправлений. Но самое важное – вы значитесь как К.К. в этих пометках. Что это означало тогда?

Ирина вздохнула, сложила ладони на столе так, как будто держала картину, которую нельзя разорвать.

– К.К. – это я, да, – сказала она наконец. – Я вела делопроизводство. Мне приходили письма, поручения. Я ставила пометки и отправляла дальше. Я думала, что делаю хорошо. Я думала, что помогаю. И я никогда не думала, что это может причинить вред.

Её голос был тихим; за ним слышалось то, что не вытаскивается в офисные отчёты – усталость человека, который много лет принимал решения, мало кого спрашивая. Она налила чай в кружки и подала его аккуратно, как будто сама это ритуализировала.

– Почему вы перестали приходить? – спросил Марк прямо.

– У меня заболела мать, – сказала Ирина. – Я уехала на месяц, потом ещё на два. Потом мне сказали, что лучше уехать подальше – изменился режим работы, и я не справлялась. Но это не оправдание. Я видела бумажки и ставила подпись там, где меня просили. Меня учили доверять людям, у которых были хорошие слова и документы.

Она глотнула чай и посмотрела в окно, где прохожие были редкими, как знаки на карте. Лиза взяла из сумки распечатку с конвертом и поставила перед ней.

– В этих конвертах были списки детей и сопроводительные документы, – сказала она ровно. – Мы нашли накладные, фургоны и записи о рейсах через Пулково. Там фигурировали ваши инициалы. Нам нужно узнать: кто поручал вам эти отправки и были ли у вас сомнения.

Ирина опустила глаза и провела пальцем по бумаге. Её руки дрожали не от возраста, а от чего‑то старого, что снова всплыло на поверхность.

– Я помню одного человека, – проговорила она медленно. – Он приходил часто. Его называли «Алексей». Он был аккуратен. Он приносил деньги на счёт приюта, оплачивал ремонты, покупал новую посуду. Он говорил, что хочет помочь детям. Я ему верила. Кто не поверит добрым делам? Иногда люди, у которых есть ресурсы, делают то, что кажется правильным.

Лиза сжала ручку. Она знала этого человека по фотографиям и запискам. Его объяснения были заранее подготовлены, а щедрость – удобной бронёй.

– Но были и письма, которые приходили без подписи, – напомнила она. – Они просили «беречь» и давали указания по сопровождающим компаниям и коды. Кто давал эти указания?

Ирина на миг закрыла глаза и, казалось, обдумывала. Потом она вынула из‑под пачки письмо, выцветшее, в котором было только несколько строк: «Перечислено. Сопровождение: Кода K47. Ожидаем подтверждения. К.К.» Она провела пальцем по строчке и сказала:

– Я писала, как меня просили, и отмечала, как меня просили. Но были люди, кто знал эти коды лучше меня. Иногда мне звонили с номера, который принадлежал не нашему городу. Они говорили «подготовьте бумаги», «обеспечьте сопровождение», «без вопросов». Я ставила отметку, потому что думала: так быстрее, так надежнее. Никто не сказал мне: «Проверь, не везут ли детей».

Её голос был ровен, но в окончании была усталость и сожаление. Лиза спросила так, чтобы не давить:

– Были ли у вас мысли о том, что можно спроверить эти документы? Что можно было бы спросить?

– Иногда да, – ответила Ирина. – Но мне говорили, что это – часть работы, и что не стоит беспокоить родителей, если есть благотворители, которые платят. Я была глупа. Я не понимала масштабов.

Марк молча разложил перед ней фотографии, накладные, переписки. Он не делал драматических жестов: всё, что им было нужно, – свидетельства. Ирина взяла фотографию с мальчиком, держащим уточку, и впитала образ так, как будто пыталась вернуть потерянное. В её глазах всплывали слёзы: не от юридической ответственности, а от простого осознания того, что бумага для неё перестала быть только формой.

– Были ли у вас контакты с «Светлым завтра»? – спросила Лиза.

– Да, – ответила Ирина. – Они присылали конверты. Один человек – Горбачёв – звонил пару раз. Он спрашивал о господах, которые оплачивали. Я иногда отвечала ему. Он был убедителен. Говорил правильные слова. Иногда он просил, чтобы документы передавали напрямую, а не через нас, чтобы «не создавать лишнего шума».

Её голос замертвел на слове «шум». Лиза записала адрес Горбачёва, который уже значился в их базе. Теперь у них появлялся возможный связующий элемент между фондами и реальной операцией.

– Вы помните имя того человека, который вам звонил? – спросила она ещё.

– Лицо я толком не видела, – ответила Ирина. – Но голос… голос запомнился. Глубокий, уверенный. Иногда он говорил через посредников. Я слышала фамилии, но не все. Я просматривала конверты и не подозревала, что это всё ведёт к людям, которые считают детей товаром.

Её слова были сказаны ровно, но в них слышалась расплата – не юридическая, а моральная. Лиза чувствовала, что сейчас им нужна не столько бумажная трасса, сколько человеческое признание. Она усадила Ирину и попросила рассказать всё, что она помнит о тех телефонах, о номерах, о времени и о пометках.

Повествование начиналось медленно: номера, даты, отдельные слова. Потом, расплетаясь, оно стало подробным – разговоры о счетах, о прикрытиях, о фальшивых благотворительных проектах, о том, как некоторые благотворители закрывали глаза на "мелкие несоответствия". Козлова говорила о звонках, где просили: «сверните глаза, это для детей», и как, в конце концов, она поверила, потому что люди в костюмах давали деньги и приносили посуду.

В конце её рассказа она вытащила из ящика старый конверт, который хранила у себя как напоминание. На нем была печать – та самая круглая печать, с которой они уже сталкивались. На ней стояла пометка: «Для К.К. – крайне важно». Внутри лежал лист бумаги, на котором аккуратным почерком были перечислены имена и небольшие пометки – даты передач, количество коробок, места доставки. Среди имён было одно, которое Лиза прочитала дважды и почувствовала, как кровь отлила у неё из головы: фамилия инвестора совпадала с списком высокопоставленных людей – тех, к кому обычно не доходили дела возникшие на складах и уличных рынках.