Коробки с уточками

Он помолчал, потом добавил:

– И ещё: у "Транспорт‑Сервиса" есть запись о рейсе 20 декабря 2001 года: чёрный фургон, грузовой вес – двенадцать коробок, пункт назначения – международный аэропорт Пулково.

Слова упали в комнату холодным камнем. Кто‑то из присутствующих сжал губы. Движение детей через аэропорт – это уже не просто локальная история, это вопрос международной передачи или, по крайней мере, вывоз за пределы региона.

– Значит, есть шанс, что кто‑то вывез детей за границу? – произнесла Ольга, и её голос был тихим, почти недоверчивым.

– Есть такой шанс, – подтвердил Марк. – Нужен запрос в таможню и авиаперевозчикам по тому рейсу. И список сотрудников, кто подписывал накладные.

Лиза записала в блокнот: "Пулково – 20.12.2001 – 12 коробок – Транспорт‑Сервис". Она чувствовала, что с каждым занесённым словом прошлое становится плотнее, как бумажная стена, которую нужно пробить.

Вечером, когда основные запросы были запущены, к ним подошёл молодой лейтенант с папкой в руках. Он выглядел усталым, но в глазах у него была искра – тугая, рабочая. Он передал Марку лист со сведениями от охраняющей компании, которая вела журнал проезда на территорию складского комплекса.

– Вот список машин за декабрь 2001, – сказал он. – Между прочим, есть запись: 19.12 – чёрный фургон, время въезда 13:50, номер, потом время выезда – 15:10. Въезжал под сопровождением человека с пропуском на имя "Алексей Р."

Марк взял лист, провёл пальцем по строкам и сказал:

– Вот он. Тот самый. Пропуск оформлен по договору: временный доступ на склад. Я запрошу камеру охраны. Возможно, мы вытянем кадры. Если есть видеозаписи – мы увидим лица.

Лиза вспомнила, как в детской комнате Павел сказал про коробки и чёрный фургон. Теперь это было задокументировано – не слова ребёнка, не фотография в старом альбоме, а официальная запись службы безопасности. Это добавляло веса истории.

– Пока всё идет к тому, что 19–20 декабря 2001 был ключевой период, – сказала она. – Мы должны понять, что именно перевозилось и кто был конечным получателем.

Ночь шла дальше. За окном загорелись огни, и архив наполнился тенями, которые отбрасывали лампы. Люди уставались, но работа не давала им расслабиться: у каждого принятого решения были последствия. Лиза смотрела на окно и думала о фотке мальчика с уточкой, о скрипе замка на складе и о лице человека, который мог подписывать бумаги и давить на судьбы.

Ольга проверила ещё одну строчку в метаданных и резко подняла глаза:

– Здесь есть IP‑адрес, который раньше был зарегистрирован на сервере небольшой компании, занимающейся видеонаблюдением. Они тогда устанавливали камеры на складах. Возможно, у них сохранились архивы записей.

– Свяжитесь с ними, – чуть приказал Марк. – Мы должны получить все кадры за 19–20 декабря. И запросите доступ к реестру самолётных перевозок за эти даты.

Набор задач, который казался в начале дня громоздким и расплывчатым, начал обрести форму. Бумаги, коды и маршруты складывались в сеть, и каждый новый фрагмент – запись банка, журнал проезда, метаданные сервера – давал им всё более ясную картину. Лиза сделала глубокий вдох и почему‑то подумала о том, как иногда самые маленькие вещи – уточка, диск, штамп банком – оказываются ключами, открывающими двери, которые люди хотели оставить навсегда закрытыми.

Она посмотрела на фотографии в стопке: детские комнаты, подписи, даты. На одной из фотографий ясно виднелся логотип транспортной компании – знакомый голубой значок. Рядом – отметка времени. Лиза потянулась, взяла фото и положила его в файлю, аккуратно завернув уголок так, чтобы не повредить отпечаток.

В коридоре архивного отдела свет стал ещё тусклее. Марк словно почувствовал это и встал.

– Завтра – встречи, – сказал он коротко. – У банка. У таможни. У транспортной компании. И попробуем найти Козлову. Она может многое рассказать.

Лиза кивнула, но её мысли уже улетели к мальчику, который сидел в приюте и говорил слово "бумажки" с такой горечью. Ей хотелось думать о нём не как о элементе дела, а как о человеке. Это было трудно, но именно это помогало ей держать нить: люди были не пунктами в таблице, они были целями расследования.

На столе загорелся индикатор копии – осторожно и ритмично мигал, пока Ольга делала резервную копию диска. В этой комнате, где числа и слова кружились, как мухи вокруг фонаря, они работали до тех пор, пока свет не стал проверять их усталость. Никто не говорил о конце. Они просто выполняли свою работу, один шаг за другим, и в каждом шаге был свой смысл: выстроить правду не из громких заявлений, а из точных, маленьких свидетельств.

Глава 6. Номер пропуска

Номер на пропуске был напечатан неаккуратно, буквы местами смазались, будто кто‑то писал в спешке рукой, дрожа от холода или страха. Марк держал карточку между пальцев, и свет лампы на столе вырывал из её пластика тонкие линии гравировки: дата, имя, печать охранной компании. «ПРП‑4127», – прочёл он вслух, словно проговорив код, и карточка зашуршала в его ладони.

Сигнал на телефоне молчал, и в комнате слышался только звук вентиляторов, которые гоняли тёплый воздух. Лиза смотрела на пропуск и думала о машине, которая въезжала на склад 19 декабря 2001 года. В памяти возникал образ чёрного фургона, коробок, аккуратно сложенных в кузове, и человека, который с лёгкой улыбкой подписывал документы, будто оформлял стол к празднику. В их деле улыбки часто были частью маски – инструментом, который позволял закрывать глаза.

– У Транспорт‑Сервиса есть журнал пропусков, – произнёс Марк. – Но чаще всего люди оформляли временные доступы через посредника. Этот номер – временный, выдан конкретно на одну машину. Если мы найдём журнал, будет видно, кто пришёл и через кого оформляли.

Лиза перевела взгляд на Ольгу, которая склонилась над ноутбуком, перебирая строки запроса. Она метала запросы, звонила, проверяла адреса. Вечер как будто расплывался вокруг них в мягкую серую массу: фонари на улице мерцали, люди куда‑то спешили, а они держали в ладонях следы прошлого.

– Я уже послала запрос в логистику «Транспорт‑Сервиса», – сказала Ольга. – Ответ обещали прислать завтра ранним утром. Если кто‑то будет скрываться, они постараются это замести, но журналы обычно хранятся не так долго. Иногда их сканируют и выбрасывают бумажные копии.

– И что по базе данных охраны? – спросила Лиза.

– Они хранят старые записи три года, – ответил молодой лейтенант, который ещё вчера приносил список машин. – Но иногда – по просьбе – архивируют за плату. Нужно общаться напрямую с охранной фирмой, может найдём видеозаписи.

Марк промолчал пару секунд, затем сдвинул пропуск к середине стола и, не отрывая взгляда, сказал:

– Этот пропуск оформлен на имя «Алексей Р.» По базе он совпадает с корпоративной картой, выданной сотруднику одного из филиалов компании «АртРесурс». Та самая компания, которую нашли в документах. Она была фейковой на бумаге, но у неё был реальный адрес на складе.

Лиза положила руку на стол и почувствовала лёгкую дрожь. Бумаги, коды, пропуски – все эти вещи вдруг стали живыми нитями, которые вели к людям, стоявшим по ту сторону документов. Она думала о том, как один пропуск может открыть не только ворота, но и истории, которые кто‑то так тщательно прятал.

– Мне кажется, – тихо сказала она, – что тот, кто оформлял пропуск, имел доступ к складу не как приглашённый гость, а как человек, который знает, где лежит нужное. Это не случайная операция. Это целая схема.

Марк не ответил сразу. Он смотрел на пропуск так, как будто пытался увидеть не пластик, а руку, которая его держала. Потом он поднялся, подошёл к шкафу и достал тонкую папку с распечатанными копиями переписки и баз данных.

– Посмотри сюда, – предложил он, развернув лист. – Эти строки – платежи, прошедшие через декабрь. Счёт «АртРесурса» получил перевод по коду K47 18 декабря. На следующий день – 19 декабря – по этому же коду были выполнены платежи на счета транспортных компаний и двух частных лиц.

Лиза читала вслух номера и даты, стараясь поймать момент, когда цифры начнут складываться в картинку. Были суммы, не слишком крупные, но регулярные, и были контрагенты, которые появлялись и исчезали, как приведения. Номера карт, маршруты, коды – они складывались в цепь, и где‑то в её центре было имя, которое повторялось: «Алексей Р.».

– Похоже, – сказал Марк, – что кто‑то, возможно, с благими намерениями или с коммерческой выгодой, занимался оформлением документов и передачей детей под видом усыновлений. Но пока это лишь цепь указателей. Нужна людина, кто в те дни подписывал накладные и принимал груз.

– И именно поэтому пропуск важен, – добавила Лиза. – Он может показать, кто из охраны пропускал машину, кто подписывал документы о входе и выходе. Даже простой штамп на журнале может быть уликой.

Они молча работали до поздней ночи, проверяя данные, сравнивая имена и пытаясь связать платёжные коды с реальными лицами. Время от времени к ним подходил лейтенант и приносил новые ответы от разных инстанций: «Транспорт‑Сервис» смотрел базы, банк обещал прислать подтверждение по требованиям следствия, но сроки заняли бы дни – дни, которые в их деле были редкостью.

Когда часы на стене пробили два часа ночи, в тишине раздался звонок. Марк взял трубку; через несколько секунд в его глазах появился тот самый непроницаемый жест, который означал: у него новая информация.

– Что там? – спросила Лиза.

– Там запись с охраны склада, – сказал он коротко. – Камера на воротах зафиксировала номер фургона и часть лица водителя. Это размытая картинка, но мы можем попытаться улучшить её.

Он нажал кнопку, экран мигнул, и на нём появилась ночная запись – зернистая, чёрно‑белая. На кадре – ворота склада, машина подъезжает, загораживая фонари. Водитель выходит, быстрые движения, загружает коробки, кто‑то с другой стороны встречает его и расписывается. Камера отдалилась, и в одном кадре лицо прошло мимо, то, которое они видели раньше: мужчина средних лет, подбородок немного пунктирный, нос прямой, глаза в тени. На вид – человек, который привык быть невидимым.

– Не видно чётко, – пробормотала Ольга. – Но мы можем попробовать применить фильтры, поднять контраст, интерполяцию. Если где‑то сохранился ещё один угол камеры – может, повезёт.

Они работали с записью, применяя алгоритмы улучшения, перебирая кадры, останавливая изображение и пытаясь уловить малейшие черты. Лиза вспомнила, как в детстве она смотрела передачу про реставрацию фильмов и думала, что восстановление – это богословие деталей: маленькие зерна света, превратившиеся в лица.

Когда изображение, наконец, стало немного чётче, на экране показалось нечто привычное Марку – лицо с усами, которые он видел в старых фотографиях в досье: тот самый Романов, с лёгкой тенью усталости на лице. Он не улыбался; это было мгновение, когда серьезность подстраивается под задачу. Лиза почувствовала, как в грудной клетке что‑то сжалось: подтверждение было близко. Не просто догадка, а конкретный кадр.

– Это он, – сказал Марк, и в его голосе не было восторга. Было лишь спокойное утверждение.

Лиза посмотрела ещё раз, всматриваясь в размытые черты. Лицо не было идеальным; оно было как отпечаток, который можно распознать по характерной линии. Романов – тот, кто приходил с коробками, кто подписывал бумаги и, возможно, принимал решение.

– Что теперь? – спросила она холодно.

– Теперь нам нужно выяснить, куда ушёл груз после склада, – ответил Марк. – И кто был в составе экипажа. А также – найти человека, который оформлял эти документы. Если имя на пропуске совпадает с картой компании, у нас есть зацепка.

Они выслали новый запрос в транспортную фирму, потребовали полные журналы въезда, показы, и надеялись, что в архивах сохранится что‑то большее, чем бумажные строки. Лиза села и начала перебирать контакты, номера, которые могли привести к перевозчикам того времени. Были подрядчики, которые работали с «АртРесурсом», но их списки менялись, и многие фирмы закрыли деятельность годами раньше.

– Попробуем выйти на охранника, который выдавал пропуска, – предложил Марк. – Он может помнить, что за машина въезжала, кто был по пропуску, кто подписывал. Иногда такие мелочи – залог.

– Да, – согласилась Лиза. – И ещё: надо проверить, не всплывали ли у кого‑то жалобы на те отправки. Люди, которых касались эти истории, могли сообщать о подозрительном. Я напишу в редакцию о том, что нам нужны свидетели. Но только осторожно.

Её голос прозвучал твёрдо, и она знала, что публикация информации сейчас может отпугнуть источники или предупредить тех, кто прятал всё это. Она думала о Павле, о его уточке и о том, как просто для многих была возможность скрыть судьбы других людей за бумажными строками. Ей хотелось действовать так, чтобы не навредить тем, кто пытались помочь детям, и одновременно вывести на чистую воду тех, кто пользовался надеждой.

Ночью линия работы продолжалась. Они располагали доказательства, собирали подтверждения, связывались с банком, таможней, транспортной компанией. Каждый звонок, каждое сообщение могло быть последней ниточкой, ведущей к расплетению схемы.

Когда за окном замаячил рассвет, телефон Лизы завибрировал снова. На экране – неизвестный номер. Она подняла трубку.

– Не делайте глупостей, – сказал голос. Он был ровный и близкий, как будто говорил с человеком, находящимся через стенку. – Вы уводите не тех. Оставьте это. Мы не хотим проблем.

Лиза почувствовала, как в её груди поднялась волна холода; в голосе было не столько угроза, сколько предупреждение. Она положила трубку, и в комнате воцарилась тишина, как будто лифты и вентиляторы сделали паузу, чтобы выслушать.

– Кто звонил? – спросил Марк, поднимая голову.

– Незнакомый номер, – ответила Лиза. – Голос мужчина. Советовал оставить это. Говорил, что они – не хотят проблем.

Марк положил ладони на стол и посмотрел на фотографии, разбросанные перед ним. Его глаза стали узкими.

– Значит, это кого‑то задевает, – сказал он. – И кого‑то это пугает. Это не всегда значит, что нужно отступать.

Его слова были простыми и лишёнными пафоса. Они стояли в комнате две фигуры, которые знали цену риска иначе: не как драму, а как рабочее условие. Лиза снова посмотрела на пропуск и на фотографию с чёрным фургоном. В голове у неё появилась мысль, что за каждым номером, печатью и кодом стоит лицо, и что пока оно скрыто, правда будет похожа на незаконченный рассказ.

Они решили двигаться дальше. Программы шли, письма отправлены, и среди разбросанных документов их взгляд упёрся в одну выцветшую фотографию: тот самый приют, дети на кроватках, уточка у окна. Рядом был подклеен штамп «19.12.2001 – передача №12». Рука, которая подписывала, была рукой с уверенностью, а подпись – якорем, который удерживал судьбы.

Марк распечатал копию пропуска, провёл по нему пальцем, и в этот жест вложил обещание – не громкое, а прагматичное: найти тех, кто нажимал кнопку и выдавал документы, и тех, кто молча принимал коробки. Он понимал, что эта цепочка короче, чем кажется: бумага – это след, а след – это действие. Найдут пропуск – найдут того, кто ему дал жизнь. И он повернулся к Лизе, без лишних слов.

Глава 7. Чёрный список

В коридоре ведомственного общежития слышались шаги: редкие, осторожные, как будто люди там двигались по памяти. Марк шёл первым, держал папку с распечатками и снимками, а Лиза следовала за ним слегка позади, с фотоаппаратом на ремне и блокнотом в руках. Павел плёлся рядом, уточка в кармане, и время от времени останавливался, чтобы посмотреть на граффити на стене или на старую табличку с прежним названием улицы. Для него это был мир деталей, которые взрослые обычно не замечали, а теперь всё казалось новым и подозрительным.

Они шли к автобусной остановке, где должен был быть человек, с чьих слов начиналась нитка, ведущая к тёмной части истории: бывший охранник складского комплекса – по имени Семён. Светлая седая борода, просящие глаза и лёгкое дрожание в голосе – из тех, кто видел слишком много, но почти всегда умудряется казаться несовершенно знающим. Марк советовал действовать осторожно: не торопить, не давить. Случайные свидетели, особенно пожилые, часто пугаются камер и офисных значков.

– Семён должен быть здесь минут через десять, – сказал Марк, глядя на часы. – Он помнит лица. Если он сказал, что видел фургон и человека с пропуском – это не пустяк. Охранники помнят по ряду причин: кто платил им – кто нет.

Лиза остановилась и посмотрела на Павла. Мальчик сидел на бордюре и аккуратно чистил уточку сапожным кремом, будто готовил её к официальному выходу. Его жесты были неловкими и точными одновременно. Лиза улыбнулась, не хотела, чтобы он думал, что вокруг – только работа и загадки.

– Паш, – сказала она тихо. – Посмотри, пожалуйста, не видишь ли ты чего необычного на стенах вокруг? Иногда дети замечают то, что скрывается от взрослых.

Павел поднял голову и указал на закрашенный кусок стены, где были едва заметные белые буквы. Лиза нагнулась и вгляделась: буквы складывались в слово, которое напоминало название фирмы-перевозчика, но без одной буквы. Она сделала снимок и записала примечание.

Когда пришёл Семён, он подошёл не сразу: сначала остановился у ближайшего киоска, купил две конфеты и, вернувшись, протянул одну Павлу. Его руки дрожали не от старости, а от напряжения. В глазах – бегающие полосы воспоминаний.

– Вы из полиции? – спросил он, глядя на Марка.

– Нет, – спокойно сказал Марк. – Мы с расследованием, но сегодня есть вопросы. Ты работал на складе в 2001 году, да?

– Я стоял у ворот, – ответил Семён. – Помню ту ночь. Было холодно, людей мало. Въехал фургон. Мужик с пропуском. Я попросил посмотреть документы, он показал пропуск, всё как положено. Потом всё произошло быстро: коробки, подписи, движение. Я подписал журнал – как обычно.

– Ты помнишь, как оформлялся тот пропуск? Кто передал его? – спросила Лиза.

Семён поерзал, выдохнул и посмотрел на небо, как будто собирался словить ответ среди облаков.

– Был у нас один администратор – Валентин, – сказал он. – Он тогда оформлял временные пропуска, сунул мне пачку бумажек, сказал: «Если кто‑то спросит – дай». Он был ровный, работал быстро. Его привели люди в тёмных костюмах. С тех пор я его не вижу.

– Где он сейчас? – спросил Марк.

– Вышел на пенсию года три назад, – ответил Семён. – Уехал в область. Но я могу дать вам его номер.

Марк вынул телефон, нажал быстрые кнопки, и Семён, осторожно почесав голову, дал номер. Пока Марк заносил данные, Лиза позволила себе короткую мысль: мелочи – ключи. Человеческая память – это сундук, из которого иногда выпадают нужные вещи, если знать, как встряхнуть.

Они ехали к дому Валентина в старой «девятке», которая медленно гудела и оставляла на стекле дорожные брызги. Валентин жил в доме с зелёной изгородью и аккуратно подстриженными кустами; на лестнице лежал старый советский коврик. Когда они позвонили, дверь открыл мужчина лет семидесяти, с мятой рубашкой и потёртыми ладонями.

– Чем могу помочь? – спросил он, уже узнавая в присутствии людей следственные нотки.

Марк показал удостоверение, но не стал брать в руки громких формальностей. Он знал, что люди чаще открывают сердце разговору, если их не запугивать.

– Семён сказал, что вы оформляли пропуска на тот день в 2001 году, – сказал он прямо. – Вы помните что‑то необычное? Кто приходил, кто передавал коробки, кто подписывал?

Валентин закрыл дверь за ними и пригласил в кухню. Там пахло чаем и мёдом. Он сел, поставил чашку и, не отрываясь от плиты руками, начал рассказывать, как всё было: люди в хорошем настроении, коробки, обещания благотворительности. Он упомянул имя, которое голосом уже был известен: «Алексей Р.», а потом, как будто боясь, что слишком много сказал, прибавил, что не помнит деталей, потому что «надо было работать, а не удерживать историю».

– Был один момент, – проговорил Валентин, – когда я спросил у тех людей: "Почему так много коробок?" Они ответили: "Это для поездки. Всё упаковано для сцепки." Они смеялись. А тот, который подписывал, был сдержан и неулыбчив. Я тогда подумал: "Так быстро? Это не как на празднике."

– У вас сохранились старые журналы пропусков? – спросил Марк.

– Я сохранил, – ответил Валентин, – но не всё. Многое выбросили после ремонта. У меня есть пара страниц, я могу показать.

Он прошёл к старому буфету и вынул из-под стопки хозяйственных бумаг желтую папку. Лиза сдержала дыхание: в таких делах бумага – это сигнал, и иногда пара строчек может обрушить чужую версию на землю. Он развернул листы и указал пальцем на строки с номером пропуска ПРП‑4127.

– Вот, – сказал он, – тут он был выдан. Имя в графе – «А. Р.», временный доступ, отметка охраны. Я тогда ставил подпись и писал, что видел документ. Если сейчас всё это совпадает – значит, всё было как у вас.

– Можете вспомнить, кто выдавал вам этот пропуск? – спросила Лиза.

– Да, – ответил Валентин, – человек из агентства по регистрации дел. Его зовут Гаврилов. Он приходил с каким‑то пакетом бумаг и говорил, что это формальности. Сказал: «Всё будет быстро. Вы только ставьте подписи». Я тогда думал: «Ну что ж, мы тоже люди рабочего процесса».

Лиза услышала в словах Валентина не уклонение. Это была правда уставшего человека: «я ставил подпись», «я делал свою работу». В её блокноте возникла новая строка: "Гаврилов – агент по регистрации – контакт нужен".

– Есть ли у вас фотографии того дня? – спросила она.

– Я делал снимки ворот, – ответил Валентин. – Могу достать. Но, наверное, там только машины и коробки.

Он прошёл к маленькому столу, открыл старую коробку с плёнками и вынул несколько снимков. На одном из них – чёрный фургон, рядом рабочие в куртках с логотипом «Транспорт‑Сервис». На заднем плане – фигура, которую они легко могли узнать: мужчина, сжимавший в руках коробку, и рядом, едва заметно – лицо, похожее на снимок Романова. Лиза взяла фотографию и, держа её под лампой, изучала зернистость изображения. Это был ещё один кусок мозаики.

– Вы знаете, – сказал Валентин тихо, – иногда я думаю, что тогда многие делали вид, что не понимают. Люди приходили и говорили: «Мы помогаем детям». Мы верили им. Кто бы стал не верить доброте?

Он не закончил свою мысль. Понимание в его голосе было скорее сожалением о том, что наивность как щит ломается очень быстро.

Марк встал, положил ладонь на стол и сказал:

– Спасибо. Вы помогли. Если всплывёт что‑то ещё – мы свяжемся. Но если у вас есть те плёнки в цифровом виде, мы бы хотели их оцифровать.

– Я могу отдать, – ответил Валентин. – Пусть будут. Пусть хоть будет кому показать.

Когда они уходили, Валентин проводил их до калитки и, услышав шаги, решил добавить ещё одну деталь.

– Знаете, – сказал он, – тот день был на удивление тёплым по сравнению с декабрём. Люди стояли в коротких куртках, смеялись. Я думал тогда: «Хорошо, если это дети, пусть будут счастливы». Но почему-то в тот же вечер я слышал разговоры в ресторане на другом конце города – люди с телефоном обсуждали, что всё прошло гладко. Мне это запомнилось. Не знаю почему.

Его слова врезались в уши Лизы: рестораны, посиделки, звонки – тёплые места, где принимаются холодные решения. Этот контраст между уютом и насилием бумаги повторялся в голове до тех пор, пока они не сели в машину и не поехали дальше, к следующей зацепке – к адресу агентства, где могли работать люди, оформлявшие документы.

На дороге они молчали. Каждый был погружён в свои мысли. Павел заснул, прижавшись к окну, и уточка свисала у него из кармана, как маленький талисман. В сиденьях автобусных фонарей отражались полосы, и мир казался протяжённым между ними – как лента киноплёнки, на которой кто‑то записал сцены, и они должны были развернуть их, чтобы увидеть героя и тех, кто его подталкивал.

Когда их машина остановилась у старого офисного здания, где на табличке значилась «Агентство Транспортных Решений», Марк сказал тихо:

– Здесь, возможно, начнём понимать, кто делал бумаги. Если там будут храниться старые договоры, мы найдём то, что надо.

Лиза вышла из машины, вдохнула холодный воздух и почувствовала, как весь город сжимается вокруг – звуки, запахи и случайные огоньки. Её рука сжала фото Романова и пропуск. Эти предметы были не просто уликами: они были вызовом. И она знала, что дальше будет сложно, но шаги продолжались.

Глава 8. Агентство и старые договора

У таблички над дверью было несколько следов от скотча и липкая полоса, где когда‑то висело рекламное объявление. «Агентство транспортных решений» – черными буквами, небрежно приклеенными к пластиковой основе. За годы здание поменяло не одну вывеску, но внутри почти ничего не изменилось: приветливая тетрадка на стойке рецепции, запах старой бумаги, пара стульев, где иногда сидели курьеры и водители, ожидая бумаги или кофе.