Коробки с уточками

Марк заметил, как слово "плакал" проломило тонкую стену, и взгляд его стал мягче. Он ответил тихо:

– Люди плачут по разному. Иногда от радости, иногда от усталости. Что он делал, когда приходил?

– Он приносил коробки. И говорил, что всё будет хорошо. – Ребенок посмотрел на Лизу, и в его взгляде было ожидание, как будто он пытался понять: можно ли верить этому человеку с камерой и блокнотом.

Лиза отодвинулась, взяла блокнот и сделала пару строк. Её рука чуть дрожала. Она писала медленно, чтобы не спугнуть поток слов, и тихо сказала:

– Ты можешь показать, где ты жил? Быть может, мы сможем найти фотографии или вещи, которые помогут понять.

Паша задумался, будто переваривая идею, можно ли идти с ними в мир взрослых и улиц, где всё было слишком шумно и ярко. Потом он кивнул и поднялся, уточка в руке стала двигаться вместе с ним, как будто в ней был компас.

Дорога к приюту была короткой, но тёплой – город в это утро будто боялся шевелиться слишком быстро. По пути Лиза думала о том, как часто люди воспринимают информативные вещи как вспышки, которые можно рассмотреть и забыть, тогда как дети – это провода, которые соединяют все эти вспышки в мощный ток. Павел вел их молча, спеша шагом ребёнка, что не хочет терять уверенность под ногами.

Приют представлял собой старое здание с облупившейся штукатуркой и зелёными ставнями. За воротами – клумбы, давно заросшие, крылечко, скамейки, на которых иногда сидели женщины в тёмных пальто, держа на руках кипы бумаг. Его запах был смесью чистоты и старины: мыло, свежее бельё и запах старых историй. Дверь открыла женщина средних лет – широкая улыбка в её лице казалась исписанной привычкой заботы, но глаза выдавали усталость и множество вопросов.

– Чем могу помочь? – спросила она, и голос её был тёплым, но осторожным.

– Мы… – начала Лиза, но Марк опередил её, показывая служебное удостоверение.

– Следователь, – сказал он. – Это ребёнок. Он был найден на складе. Мы хотим выяснить, откуда он ушёл и есть ли записи о нём в ваших документах.

Женщина отошла в сторону, прижав пальцы к губам, будто пытаясь прикинуть вес слов. Наконец она махнула рукой и позвала кого‑то внутрь.

– Я – Марина, заведующая, – представилась она, улыбнувшись, но в голосе слышалось искреннее облегчение. – Павел? Ты вернулся.

Мальчик опустил взгляд. Марина подошла к нему и тут же заглянула в глаза, как будто считая, что именно там спрятано объяснение всему происходящему. Она обняла его, коротко, но крепко, и Павел замер на секунду, а потом как будто сам себе позволил дышать.

– Ты долго бродил? – спросила она, стараясь говорить так, чтобы его не испугать.

– Не долго, – ответил он. – Я ушёл, потому что там начали говорить про бумажки.

Слово "бумажки" в устах ребёнка звучало как заклинание. Марина поджала губы и посмотрела на Марка.

– Мы ведём списки всех детей, – сказала она осторожно. – Но раньше были перебои, документы терялись. Были случаи, когда люди приходили и уносили детей с пакетами на колёсиках, под видом усыновления. Мы не можем ничем подтвердить, если у них нет бумаг.

– Есть ли у вас фотография этого мальчика? – спросила Лиза, и в её голосе теперь не было деловой отчуждённости – только внимание. Марина кивнула и провела их в комнату, где стоял большой шкаф с фотоальбомами.

В альбоме – десятки снимков, желтых от времени. На одной странице – групповая фотография: дети сидят на полу, кривые улыбки, одинокие игрушки. Лиза узнала уточку на снимке; она была новой, яркой, с блеском пластика. Рядом с группой сидел мальчик с теми же глазами, что и у Паши сейчас. На задней стороне снимка была пометка: "Декабрь 2001. Комната 4. Персонал: Козлова И."

– Козлова Ирина? – спросил Марк, на что Марина кивнула и пояснила:

– Да, она была у нас тогда. Потом ушла. Люди уходили. В те годы всё было шатко: частичные передряги финансирования, новые инвесторы. Помню, приходил один мужчина с серьёзным взглядом, слал деньги, просил закрыть глаза на некоторые вещи. Но я всегда старалась держать линию.

При словах "слал деньги" Лиза ощутила почти физическое движение в груди – как будто кто‑то сунул в руки нитку, и теперь она тянула за собой большие тяжёлые мешки. Она открыла блокнот и записала имя "Козлова Ирина" и пометку "комната 4". Её перо касалось бумаги тихо, как шаги в библиотеке.

– Вы можете связаться с Козловой? – спросила она.

– Её телефон? – Марина покачала головой. – Она уехала в провинцию, много лет назад. Но там у нас есть старые папки. Я могу поискать.

Пока Марина уходила в архивы, Лиза окинула взглядом комнату. На стене висела карта города, покрытая маленькими наклейками: пометки о тех, кто ушёл, о тех, кто пришёл. Рядом – список имен и дат. Она подошла и провела пальцем по старым записям, чувствуя под пальцами шероховатую бумагу и некую тяжесть прожитых лет.

– Кто присматривал за вами, когда вы были здесь? – спросила она, возвращаясь к Павлу.

– Было много людей, – ответил мальчик. – Девочки. Они играли. Но потом были люди с бумажками и с большими сумками. Они говорили, что это счастливые семьи. Я не верил.

Марк задумчиво смотрел на мальчика и сказал:

– Ты помнишь лица тех людей? Можешь описать кого‑то из них?

– Один был с бородой, – ответил Павел, и в чертах его лица мелькнула попытка вспомнить. – Он пахал мёдом. Другой был в куртке с молнией.

– Мёдом? – переспросила Лиза, удивлённо улыбнувшись. Слово "мёд" было неожиданным – оно придавало человеку теплую, почти домашнюю черту. Это мог быть прием, маска: человек, который носил запах домашнего, чтобы усыпить бдительность.

– Да, – подтвердил Павел. – Он всегда улыбался. Он говорил: "Месяц пройдёт и вы будете дома". Но никто не возвращался.

Когда Марина вернулась с пачкой документов, её лицо было напряжённым: архивы вываливались из её рук, старые папки, пометки, выцветшие печати. Она устроила их на столе и начала перелистывать, как будто искала пропавшую нить.

– Вот – сказала она, вынимая одну папку. – Досье на Павла. Принят в 2000 году, под кодом №47. Здесь есть записи о рядке гостей в 2001 году. Смотрите.

Папка была прозрачной, и в ней лежали листы с пометками, расписанными аккуратным почерком: даты, подписи, печати. На одной странице стояла запись: "Передача – 19.12.2001. Получатель: Романов А." Подпись неразличимая, но печать была явная – печать некой коммерческой организации.

– Романов А.? – прошептала Лиза.

Марк взял лист и изучил печать. Его пальцы были спокойны.

– У нас есть соответствие, – сказал он. – Это не совпадение.

В папке также лежала выписка, где одним из сопровождающих фигурировало имя "К.К." – возможно, та самая Козлова Ирина. Рядом была пометка: "оплата – 50000 руб. – сопровождение и оформление". Надписи были стерты от времени, но смысл угадывался как по линии на старой карте.

– Кто занимался оформлением? – спросила Лиза, и этот вопрос повис в комнате, как свеча.

– Тогда это делалось через внешние фирмы, – объяснила Марина. – Мы давали бумагу, а дальше – оформляли через посредников. Были ошибки, были самолёты, были документы, которые исчезали, как будто их и не было.

Слова "как будто их и не было" звучали холодно. Они показали не столько беспомощность, сколько отвратительную простоту схемы: бумажная волокита, которая прячет жизнь за строками.

– Есть ли у вас список тех, кто получал детей в те годы? – спросил Марк.

– Да, но он частично утерян, – ответила Марина. – Некоторые листы разорваны. Кто‑то приходил и забирал целые пачки бумаг. Но я помню, что некоторые контакты вели к небольшим компаниям по сопровождению, у которых были связи с частными лицами.

Её голос был спокоен, но в нём слышалась усталость от повторения одной и той же истории: "у нас всё шло, у нас всё было так, но…" – и дальше – обрыв.

Лиза перелистнула ещё пару страниц и обнаружила фотографию, вклеенную в досье. На фото – мужской профиль, фотография с корпоративного мероприятия: мужчина в пиджаке с галстуком, лицо серьёзное, глаза спрятаны в тени. Она узнала его: это был тот самый Романов, которого видела ранее в других снимках. Рядом – комментарий: "А. Романов, инвестор, патрон проекта". Слова "патрон проекта" звучали тяжело, как клятва, которую не каждый может выдержать.

– Значит, он был связан с приютом официально, – сказала Лиза.

– Или неофициально, – поправил Марк. – Люди часто платят, а в обмен получают молчание.

Паша молчал, сжимая уточку, и вдруг его плечи дрогнули. Марина наклонилась и прошептала ему что‑то на ухо. Он сжал зубы и сказал:

– Я помню машину. Она была чёрная. В ней было много коробок.

– Есть ли у вас возможность посмотреть записи видеонаблюдения за те дни? – спросила Лиза, и в этом вопросе было стремление вытащить из тени момент, который мог показать лица.

– Мы вели журналы посещений, но камеры тогда были редкость, – ответила Марина. – Может быть, найдутся записи у охраны на въезде к складу, или у тех компаний, кто занимался приютом. Но это надо проверять.

Марк сел и сделал пометку: "Запросить журналы въезда на склады и списки перевозчиков за 2001 год". Он поднял голову и посмотрел на Пашу.

– Ты хочешь вернуться в комнату? – спросил он мягко.

Павел чуть задумался, затем кивнул. Он поднялся, уточка болталась в руке, и с каждым шагом его походка становилась увереннее, как будто возвращение к месту, где были люди, всё более заменяемых машинами, давало ему странную безопасность.

Когда они выходили из здания приюта, Лиза снова посмотрела на альбом с фотографиями, как бы фиксируя образ: мальчики и девочки, игрушки и пустые взгляды. Она думала о том, сколько людей прошло через эти странички, сколько имён стерлось и сколько осталось, чтобы кто‑то вспомнил и стал делом. Её блокнот наполнился записями: "Павел/Паша – досье №47 – передача 19.12.2001 – Романов А. – К.К. (Козлова)". Это были не просто слова, это было начало линии, которая связывала мальчика, уточку и старую коробку на складе. Эти линии трудно увидеть, но если их найти – можно распутать сеть.

Они сели в машину, и дорога назад была тише. Павел сомкнул глаза, и казалось, что он слушает шум двигателя как колыбельную. Марка и Лизу это не удивляло. В их карманах теплилась одна мысль: бумага – это не только лист, это судьба, и пока кто‑то держит перо, он может решать, кто останется невидимым.

Глава 4. Письма в коробке

Улица была ещё влажной от позднего дождя, и в воздухе висел запах разогретого асфальта и старых шин. Машина медленно въехала во двор, где стоял дом с облупившейся плиткой и цветочными решётками на окнах. Лиза держала в руках папку с распечатками – снимки, выписки, листы из досье – и ощущала, что каждая бумажка тянет её в прошлое, где кто‑то когда‑то принял решение, которое теперь шумно стучало в её голове. Она подняла взгляд и увидела, как из подъезда выходит женщина средних лет с пакетами в руках. Её шаги были точны и маленькие, как работа чайной ложки. У неё было лицо, которое легко запоминалось: мягкая линия подбородка, немного грубые руки, в них – привычка держать сумки ровно и не ронять ни крупинку.

– Это вы из приюта? – спросила она, останавливаясь и глядя на машину.

– Да, – ответила Лиза, прежде чем Марк успел что‑то сказать. – Мы по делу. Можно на минуту?

Женщина кивнула, не делая вид, что не понимает, о чём идёт речь. Её глаза были внимательны, как у тех, кто наблюдал за детьми долгие годы. Она представилась как Светлана – бывший сотрудник архивного отдела, человек, который тогда руководил делопроизводством.

– Я слышала, что вы ищете какие‑то бумаги, – сказала она, когда сели на скамейку у подъезда. – Я работала тогда. Многое в тот период делалось руками, и если кто‑то хотел унести документ – он мог взять его, будто это всего лишь лист бумаги.

– Нам нужна информация по передачи 2001 года, – прямо сказал Марк. – Особенно по досье №47 и по имени Романов.

Её лицо чуть помягчало. Она закрыла пакет и сложила руки, как будто собирала мысли на ладони.

– Это было время сумасшедшее, – начала она тихо. – Люди приходили с инициативами, с фондами, с обещаниями. Мы верили, что деньги – это хорошее. Они давали новую посуду, ремонт, одежду… Кто мог тогда думать, что вместе с этим придут пустоты?

Лиза хотела спросить, но Марк уже начал: – Были ли случаи, когда документы уносили с приюта целенаправленно? Может, кто‑то просил переписать даты, подписать за кого‑то?

– Бывали, – призналась Светлана. – Иногда компании приезжали и говорили: "Всё по закону, подпишите документы, а мы позаботимся о дальнейшем." Но документы… иногда исчезали. Кто‑то просил о копиях, кто‑то предлагал оплатить оформление. У нас не было навыка противостоять людям с деньгами.

Её голос был ровен, но в нём слышалась усталость от старых оправданий. Лиза сжала ручку и записала: "Светлана – архив 2000–2002. Потеря листов. Переписка с фондами."

– Вы помните имя Козловой? – спросила она.

– Конечно, – кивнула женщина. – Ирина всегда была пунктуальна. Она вела список, перерабатывала документы. Но в один момент она перестала приходить. Сказала, что уехала на лечение матери. Потом мы получили извещение, что она уехала навсегда.

– Были у вас письма, – вмешался Марк, – которые шли от фонда к вам и обратно? Какие‑то квитанции, подтверждения?

– Были письма и бандероли, – ответила Светлана. – Помню одну коробку – "Подарки Романову". Его привозили как благотворителя. Мы расписывали, ставили подписи, но – иногда нас просили подписать пустые бланки.

Эта фраза – "подписать пустые бланки" – прозвучала словно приговор. Лиза вспомнила строки в досье: подписи, печати, пометки от руки. Её пальцы скользнули по фотографиям, и она думала о том, как много можно скрыть с одной ручкой. Бумага – такая хрупкая, и одновременно столь могучая вещь.

– Вы можете показать нам, где хранились эти письма? – спросила Лиза.

Светлана задумалась, затем поднялась и повела их в подъезд. Лифт пахнул машинным маслом и чем‑то сладким; он скрипнул и остановился у третьего этажа. Они прошли по коридору, где двери были пронумерованы мелкими табличками, а на одной из них – нарисована малая детская ладошка. Светлана остановилась у соседней двери и прошептала: "Тут кто‑то хранил коробки для нас, когда было нехватка места".

Открылась небольшая комната, где на полках стояли картонные коробки, плотно сложенные, в аккуратных рядах. Светлана потянула одну из коробок и принесла её на стол. На коробке была пометка: "Архив 1999–2002. Частично восстановлен." Она сняла крышку и внутри обнаружились стопки писем, аккуратно связаны резинками, на каждой пачке – видные пометки дат и имён.

– Внимание, – сказала она и протянула одну пачку. – Тут много писем от организации "Светлое завтра". В их письмах часто упоминался 'сопровод' и 'оформление'. Иногда к письмам прилагались квитанции о переводах.

Лиза взяла первое письмо и развернула его. Бумага была тонкая, пожухлая от времени, но почерк – аккуратный, печатный. В тексте говорилось о помощи, благодарности за сотрудничество и о желании "помочь детям найти семьи". Ни слова – о сути таких "поисков". Слова выглядели как завуалированная нота доброжелательности, но в углах стояли пометки от руки, короткие и жесткие: "оплата подтверждена", "передано в обработку", "получатель: Романов".

– И сколько таких писем? – спросил Марк.

– Немало, – ответила Светлана. – За год их было десятки. И многие идут к одному человеку или группе. Мы знали почти всех, кто приезжал. Но эти… они приходили в пакетах с логотипами, как будто это было официально. Мы не задумывались.

Лиза виделась с письмами, как с картами местности. Каждый штрих – дверь, каждая подпись – ориентир. Под одной из записок лежал конверт без марки, внутри – лист бумаги, свернутый пополам. На листе рукой была написана короткая фраза: "Беречь. Только на случай." Рядом – подпись: "А.Р."

Её пальцы дрожали, когда она развернула лист. В нём было несколько коротких строк: даты, цифры, примечание о перечислениях на счета и одна строчка, зачёркнутая, но читаемая: "контакты для супровода – К.К.". Это был шифр – кличка в бумагах – и она знала, что расшифровать его будет сложно, но возможно.

– Кто мог получать такие сообщения? – спросила она тихо.

Светлана пожал плечами.

– Люди с деньгами и влиянием. Тогда их было много. Они мало спрашивали о прошлом детей. Важно было, что они платили.

Они перелистали ещё несколько пачек. В одной оказались фотографии: крупный план кроватки, на подоконнике – новая уточка. На другой – печать фирмы с подписью "Романов А." и оттиск золотой печати банка. Под каждой подписью был штамп: "Сопровождение выполнено."

– Это выглядит как система, – заметила Лиза. – Система, которая работала по алгоритму: деньги – документы – транспортировка – молчание.

– И молчание всегда стоило дороже, – добавил Марк. – Деньги в таких схемах дают комфортность молчания. Люди платят, и те, кто оформляет, закрывают глаза.

Когда они перелистывали письма, кто‑то на улице закрыл дверь, и в комнате стало тише. Светлана остановилась на одном из конвертов и подняла бровь.

– Этот конверт пришёл лично от человека, который называл себя "А.Р." – сказала она. – В нём лежало письмо и ключ от склада. Он просил беречь. Мы тогда подумали, что это семейный архив. Никто не думал, что…

Она не закончила мысль, и в её лицы появилась тень. Кто‑то подставил руки к свету и прищурился. Лиза ощутила, как линия на её руке задрожала. Ей хотелось спросить: "Кто ещё знал об этом?" Но слова не выплывали. Вместо этого она написала в блокнот: "Конверт А.Р. – ключ склада. Письма 'Светлое завтра' – подтверждения платежей – сопровождение."

– Можно ли скопировать эти письма? – спросил Марк. – Нам нужны копии.

– Конечно, – согласилась Светлана. – Но вы понимаете, что некоторые бумаги частично повреждены? И нам надо защитить тех, кто подписывал. У людей были семьи, дети – и им было тяжело говорить. Многие потеряли работу после того, как всплывали такие вещи.

Её голос стал осторожным, как будто она боялась, чтобы память не разлилась по комнате в виде мокрого пятна. Лиза думала о цене памяти: о людях, кто тихо платит, и тех, кто получает. Бумаги в коробке были не просто записными пометками – они были буквальным свидетельством жизней, превращённых в пересылки и пометки.

Они работали долго: фотографировали листы, делали копии, записывали номера банковских переводов, расписывали перечень лиц, упомянутых в письмах. В одной из пачек Лиза нашла маленький конверт с фотографией: на снимке – пара в аэропорту, рядом – коробка с надписью "Для семейного сопровождения". На обороте – рукописная пометка: "Отправлено 20.12.2001. Получатель – компания 'Транспорт‑Сервис'." Рядом стояла печать той самой фирмы.

– Транспорт‑Сервис – это имена и логистика, – сказал Марк. – Если найдем их, найдем цепочку.

– Где вам удобнее работать? – спросила Светлана, когда коробки были частично обработаны.

– В архиве полиции, – ответил Марк. – Там можно хранить копии и сопоставлять их с материалами по другим делам.

Светлана кивнула и вздохнула, будто немного освобождённая от груза, который таила в себе коробка. Она выглядела не как свидетель, а как человек, который, несмотря ни на что, до сих пор помнил детей по именам, а не по номерам.

Когда они выходили из комнаты, Лиза ещё раз взглянула на коробки, стоящие на полках. Сейчас они казались не просто хранилищем, а библиотекой судеб. Она думала о том, что каждая из этих бумаг станет камнем в здании правды, если их сложить правильно. И пока она держала блокнот, в её голове родилась тишайшая мысль: бумага – это оружие тех, кто решает, что будет считаться шёпотом, а что – криком.

Глава 5. Коды и отпечатки

В комнате было слышно только равномерное жужжание компьютеров и редкие щелчки клавиатуры, как будто сами клавиши напоминали о своих обязанностях. Ночное дежурство в архиве полиции – это отдельная порода тишины: она не бывает пустой, в ней всегда присутствует присутствие чего‑то важного, над чем в этот час работают люди, чья работа – смотреть в прошлое и вытаскивать из него правду. Лиза села за стол напротив монитора, поставила рядом термос и огляделась. На столе лежали копии писем из коробок Светланы, распечатки банковских переводов и фотография, где чёрно‑белая уточка выглядела почти как провокация – маленький предмет на фоне большого мира.

Марк, не снимая куртки, пролистал очередной лист, затем положил на него палец и сказал:

– Посмотри на счёт. Это не просто строка переводов – это сеть. Здесь есть повторяющиеся коды, и если их связать с выписками банков – можно проследить движение денег.

Лиза отвернулась к экрану. Её пальцы по привычке потянулись к мышке, и она открыла таблицу, где аналитик уже свёл несколько строк. Коды – короткие буквенно‑числовые сочетания – повторялись в разных документах: в письмах благотворительных фондов, в квитанциях о переводах, в накладных транспортных фирм. Они выглядели как клей, который скрепляет бумажные истории в единую цепочку.

– Здесь есть код "K47" – он встречается в пяти документах от 2001 года до 2002, и в трёх из них – имя Романов прямо в сноске, – сказала Лиза, и в голосе её прозвучала та самая детская требовательность, когда она только врывалась в расследования. Она любовалась логикой цифр и букв – в этом была своя красота, и она знала, что именно по таким линиям можно быстро пройти к сути.

– K47 – это, похоже, указатель досье, – ответил Марк. – Но код появляется и в документах транспортной фирмы "Транспорт‑Сервис" и в платёжных поручениях. Кто‑то централизовал процесс. Нам надо спросить у банка, кто держал эти счета в 2001 году.

Он положил листы на край стола и, не поднимая головы, отметил мысль: "Запросы в банк. Запросы в Транспорт‑Сервис. Сверка с журналом складов". Голос был сухой, но в нём чувствовалось нетерпение – не злость, а привычка к скорости. Лиза понимала, что маршрут следствия неизменно проходит через бюрократию, и ей было важно, чтобы эта машина зажужжала как можно скорее.

В коридоре архива раздался шаг – кто‑то пришёл, и в дверях показалась Ольга с флешкой в руке. Её лицо было бледным и сосредоточенным.

– Я сделала чистую копию всего, что нашли на диске, – сказала она тихо. – Но есть ещё один файл. В нём – метаданные. Там указана геолокация и время, когда записывались некоторые видео. Я продела предварительный экспорт.

Лиза вжала губы. Метаданные – это те тихие следы, которые программы оставляют по инерции: штампы времени, координаты, имена устройств. Иногда они случайно выдают то, что человек считал спрятанным окончательно.

– Покажи, – попросила она.

Ольга поднесла флешку к компьютеру и приложила палец к мышке. На экране всплыли строки с кодами и координатами. В одной из строк был чёткий адрес – промышленная зона на Васильевском, склад №14. Там, где Лиза нашла диск. В другом столбце стояла отметка IP‑адреса, связанная с частной сетью, и имя устройства – "AR_SERVER_01". На следующей строке было время: декабрь 19, 2001, 14:32.

Марк нахмурился. Ему не нравилось, когда данные ложились в слишком ровные ряды: это означало, что кто‑то работал методично.

– AR_SERVER_01… – пробормотал он. – AR – архив, A.R. – это может совпадать с инициалами. Если это тот самый конверт, который символизировал "беречь", то… Это не совпадение.

Лиза провела пальцем по экрану, пытаясь уловить ниточку, которую уже начинала вязать их работа.

– Если сервер был зарегистрирован на имя, связанное с этим адресом, то надо посмотреть, кто арендовал склады в том районе в 2001–2002 годах, – сказала она. – Транспорт‑Сервис тоже можно отследить по этому же IP или по номерам контрактов.

Ольга кивнула и добавила:

– Я проверю логирование на почтовых серверах. Возможно, там остались маршруты отправлений. Иногда люди забывают отрубить следы.

Работа пошла автоматически: кто‑то звонил в банк, кто‑то делал запросы в реестр компаний, кто‑то набирал номера, а Лиза методично сверяла имена в досье с выписками. Ей понравилось это состояние труда – концентрации и контроля над информацией. Это была антидот к тому беспорядку, который приносил с собой человеческий фактор.

К вечеру телефон Марка завибрировал. Он посмотрел на экран, и в его лице промелькнуло напряжение, как предвестник дождя.

– Банк отвечает, – сказал он, прикрыв телефон. – Переводы в декабре 2001 шли через счёт, зарегистрированный на некую "ООО АртРесурс". Юридический адрес – тот же район складов. Владелец – некий А. Романов.

Лиза почувствовала, как воздух в комнате поредел. Её сердце билось ровнее: это не было новой информацией, но подтверждение – это всё, что надо в таких делах. Подтверждение превращало подозрение в направление.

– Как выглядит "АртРесурс"? – спросила она.

– Фирма с уставным капиталом на ноль, – ответил Марк. – Офис зарегистрирован на складском комплексе. Директор – формально человек из агентства по регистрации фирм. Но платежи, которые шли через их счета, были распределены по нескольким компаниям, в том числе – фирмам со сферы логистики.