Дети Золотого Неба. Сны Дракона

И Шани вмешался.

– Моя сестрица, вероятно, и ничего не может сделать, зато я – могу, – прошипел он, оттесняя Олу себе за спину, и пусть она была выше его почти на голову, так он был спокойнее за неё. – Как минимум выводы о том, что люди восточного королевства не знают своего места. И умом, увы, не обладают, раз их наследник так жаждет поссориться с будущей хозяйкой Севера. Мой царственный отец уважает женщин и прислушивается к их мнению, что и тебе бы не мешало. Выставлять себя посмешищем и позорить свою семью не достойно высокородного шесс'ен, – пригвоздил словами оторопевшего дядюшку Шани и, сощурившись, добил. – Ах… погодите! Ты же им не являешься, Риен!

Не обращая внимания на всех, кто их, в любопытстве своем, окружил, Шани взял Олу за руку и повел к Никко и Цоноре. Леан уже покинул их, подобно Девону скрывшись в неизвестном направлении, но так даже лучше.

Сильным девушкам стило держаться вместе.

Попытайся кто хоть слово сказать в сторону их невестки в Никко, она сожрала бы их без остатка, только косточки бы выплюнула – так или иначе, сестра тоже была готова защищать свою семью до конца.

И хоть в своем поступке Шани не раскаивался, он прекрасно понимал, что ответить за свою собственную дерзость придется – всё-таки он грубо нарушил все те обещания, что дал матушке перед приёмом.

И всё же…

Нет, он не раскаивался.

Он бы прав.

Но, как заведено в мироздании, наказание невиновных и награждение непричастных были неизбежны.

– Твоё поведение недостойно, Шани.

Поджатые губы матушки – уже наказание.

Огорчать её Шани не любил, особенно учитывая, сколько надежд на него возложено и которые любыми правдами и неправдами приходилось оправдывать.

Но…

Но! Правда – важнее.

Он – прав.

Значит всё того стоит!

– Значит, я должен был промолчать и остаться в стороне? – голос его был спокоен и почтителен, но взгляд – глаза в глаза – вызывающим и упрямым.

Но матушка тоже была не так проста.

– Именно это ты и должен был сделать, – вздохнула она устало, глядя на него, как на неразумного маленького ребёнка, хотя он уже был взрослым! Как он мог быть достаточно взрослым, чтобы осознавать всю возложенную на себя ответственность, но недостаточно – чтобы с ним начали считаться?! – Как бы то ни было, ты не можешь на пустом месте ссориться с наследником Дома Шисэ…

Пустое место…

Пустое место?!

Замечательная, светлая, добрая, прекрасная Ола – пустое место?!

– Значит, Ола и Девон для тебя – пустое место, матушка? И я должен был спокойно смотреть, как этот бесстыдник хамит моей невестке и оскорбляет моего брата?

– Шани…

– Не ты ли меня учила, что семья – это главное, и в единстве наша сила? Что важно держаться друг за друга, защищать друг друга? Или, когда в дело вступает политика, всё это перестаёт иметь значение?!

– Ты ещё слишком юн и резок в суждениях, – ударила матушка по больному. – Конечно, семья – это главное, но Риен тоже часть нашей семьи.

Нет.

Этот кусок драконьего навоза – и есть чужак!

Шани никогда не признает его частью семьи.

Его таковой не признает даже тётушка Мия, а её суждениям Шани привык доверять.

– А Ола и Девон – нет?

Хотелось закричать.

И расплакаться.

Почему матушка не понимала его?

Почему она говорила все эти ужасные вещи?

– В любом случае, будущему Владыке не престало столь откровенно выражать свою неприязнь к одному из Наследников, тем более своему старшему брату, – матушкин голос смягчился, но Шани от этого не стало менее больно. Он не хотел признавать поражения, он был прав, но он не знал как доказать это, матушка его просто отказывалась слушать! Он знал, что это было недопустимое поведение! Но! Семья! Важнее! – Это может очень плохо сказаться на его подданных. И уж тем более тебе не следовало подчёркивать превосходство шесс'ен надо аниа. Кто-то может решить, что политика равенства всех народов – пустой звук.

Ах, политика.

Как же Шани понимал отцовскую ненависть к ней.

Как же он ненавидел её сам.

– Я просто воспользовался уязвимостью Риена, как ты и учила, – решил зайти он с другой стороны. – Он очень болезненно относится к тому, что остальные высокородные господа на Западе относятся к нему с презрением из-за того, что он – человек. Я ударил по его больному месту, чтобы он в следующий раз дважды подумал, прежде чем повторять свою ошибку.

Как матушка его и учила.

Что же на это она скажет, а?

– И всё же, клан Шисэ намного многочисленнее, чем Талэ, Восток богаче нас, и запросто может пожелать самостоятельности. Твои действия могут спровоцировать войну.

– Ты думаешь, что Девон просто проглотил бы оскорбление? – не выдержал Шани. – Почему ты не думаешь, что действия фре Шисэ могли спровоцировать конфликт между Севером и Востоком. Или…

Страшное озарение накрыло его.

Как же всё просто.

Как же всё ужасающе.

Матушка…

– Шани…

– Или, по-твоему, сцепись дишен с цишен, это было бы и неплохо?

Его голос дрожал, с повышенного тона он перешёл на шёпот, отказываясь верить в своё открытие.

Его матушка не могла.

Не могла.

Это слишком цинично и расчетливо, это…!

…Это очень на неё похоже.

– Ты слишком остро реагируешь.

– Матушка, ты говоришь мне, что хотела допустить вероятный конфликт двух могущественных королевств! В котором погибли бы тысячи невинных!

– Конфликт двух могущественных Королевств, в каждом из которых сильны вольнодумные настроения и каждое из которых могло бы пожелать независимости от Тау'Ксы, являющиеся давними союзниками, и, объединившись, они могли бы смести нас, а это недопустимо.

– Неужели твой собственный сын для тебя… Враг?

– Нет, но… кто знает, что в его голове. Да и пожелай мятежники свободы от Тау'Ксы, твоего брата убили бы первым делом. Так что пусть он лучше собачится с Риеном, но живой и здоровый. Мия и Руни не позволят случиться полномасштабной войне, а, в случае дуэли, вместо Девона сражаться снова будет Джейа. А он хороший мальчик, он способен и защитить твоего брата, и не зайти слишком далеко в дуэли.

Что-то безвозвратно сломалось в Шани.

Так нельзя.

Так недолжно было быть.

Он – прав.

Он – поступил правильно.

Просто весь окружающий мир и создания его населяющие – сумасшедший.

Когда через несколько дней сообщили, что во время празднований кочевники самым дерзким образом совершили набег на Хэлисс и разорили его, Шани даже не удивился.

Этот мир – безумен.

ГЛАВА 4. Веарди Талэ

Это была обычная ночь. Совершенно такая же, как и сотни, тысячи других до неё. Равнодушная Иса давно скрылась за багровым горизонтом, утонула в холодном море. Только мерцающие точки звёзд, слишком далёких, слишком крохотных, наблюдали за Ледой с беспокойством и беспомощностью – они не могли никак защитить свою заблудшую дочь. 

…Было тихо.

Слишком тихо.

Неестественно тихо.

Он настороженно замер в своей постели, неспособный заснуть из-за тревоги, сжавшей сердце своими когтистыми, холодными пальцами. Предчувствия кричали о грядущей беде, сковывали тело. Они, его предчувствия, увы, ни разу ещё не ошиблись.

Ему было безумно страшно, хотя матушка, утомившаяся за длинный и полный рутины день и мирно заснувшая, пока рассказывала ему сказку, никаких признаков беспокойства не выказывала. Сон её был безмятежен и крепок. 

Стелившаяся по полу вместе с темнотой, клубившаяся в углах, насмешливо притаившаяся за окном, тишина была абсолютно противоестественной, неправильной.

Леда не умела молчать.

Ночные создания всегда подавали голос, слоило заново родиться Дха – в затяжном ли вое вышедших на охоту волчьих стай, в стрекоте ли цикад и глухом уханье сов, в хлопании ли крыльев всех иных птиц и истошном предсмертном писке пойманных хищниками зверей… 

Но их не было.

Ничего не было.

Ни-че-го.

И он потянулся к матушке, желая разбудить её, попросить обнять себя, чтобы она спрятала его от всего мира в кольце своих нежных рук. Может быть, слыша размеренный стук её сердца он сумеет успокоиться и отогнать дурные мысли.

В последний момент, прежде чем коснуться матушкиной руки, он вспомнил, как бледна она была вечером, как заметны стали тени, залёгшие под её вечно печальными глазами. В свои всего лишь шесть лет он уже понимал, как тяжела была роль жены лорда и матери его единственного наследника. Знал он и о том, что у него никогда не будет братьев или сестёр – такова была цена его рождения и её выживания тогда. Матушка с гордо поднятой головой выносила все те испытания, которым её подвергала жизнь, и только ему она позволяла себе показать, сколь устала. Народ смотрел на матушку странно – то ли боялись они её, то ли жалели, то ли что-то её, он не понимал, лишь знал – матушка была самым замечательным, самым добрым и чудесным созданием во всех мирах. И теперь, когда ей, страдавшей от вещих снов и неведомых кошмаров, будить её из-за своей прихоти казалось преступным. Да, её отдых – дороже. А он просто прижмётся к матушке потеснее и постарается последовать её примеру, надеясь, что Дана будет милосерден, а Хозяйка Хрустального Леса не заберет его в свои чертоги.

…Как всё-таки хорошо, что отец задержался сегодня на Совете. Будь он дома, матушка непременно была бы с ним, и уже нельзя было бы прильнуть к её теплому боку, считать её дыхание… Несмотря на свои юные годы, он уже был обучен счёту, правда! Матушка научила…

А вот своего сурового отца он побаивался. Все про него говорили, что он замечательный человек и сильный лидер, который вёл их народ в светлое будущее. Он ещё не понимал до конца, что именно значили эти слова, но матушка говорила так же, а ей он верил.

Всегда верил.

Всегда…

…Вдруг на улице послышался громкий крик.

Воинственный звук сигнального рога пробудил безмятежно спавший до этого город.

Нападение. 

Но как?

Как?!

Зоркоглазые дозорные не могли пропустить чужих кораблей, они замечали даже мелкие лодочки, и полная темнота им помехой не была.

Матушка встрепенулась, проморгалась.

– Итэш, что случилось?

– Рог.

Его короткого ответа было достаточно, чтобы она сбросила с себя остатки сна и вскочила на ноги, бросившись прочь из его комнаты, подзывая на бегу слуг.

…Они налетели на город из ниоткуда – иноземные колдуны в черных масках. 

Они не грабили дома и продовольственные склады, не требовали чего-то – они просто убивали, резали всех без разбора, словно бы весь город был одной большой кровавой жертвой какому-то злобному божеству.

Не зря так ныло от тревоги и дурных предчувствий его юное сердце… 

Он услышал растерянный, испуганный вскрик и узнал его – матушка, там, в коридоре. 

Плюнув на здравый смысл, на собственный страх и понимание того, как глупо поступал, он бросился к ней, к самому светлому, самому любящему его существу своей короткой детской жизни.

Колдун почти сливался со тьмой коридора, Итэш даже не сразу его заметил – он сразу бросился к матери, неведомо как увидев в ночи, как по светлой ткани её платья расползалось тёмное пятно. 

Он не отказывался верить глазам, но запах, тяжёлый, металлический, подтверждал увиденное – матушка ранена, матушке нужна помощь.

Но его ли помощь?

Сможет ли он, справится ли?

Он попытался зажать рану, чтобы матушка смогла продержаться до прибытия целителей, но тёплая, густая, драгоценная, почти чёрная кровь продолжала толчками выходить из раны, давая чётко понять – надежды нет.

Нет.

Нет!

Итэш заплакал, ему можно, он – маленький мальчик, едва встретивший своё шестое лето, и он умолял матушку продержаться, дождаться помощи, просто не умирать! Не умирать!!! Не умирать…

Бесполезно. 

Бесполезно…

И тогда он увидел колдуна.

Тот держал в руках окровавленный кинжал, его лицо скрывала чёрная маска, и весь он в своих чёрных одеждах сливался с тенями, растворялся в них. 

Убийца…

Убийца.

Убийца!

Убийца его матушки…

Итэш с криком бросился на колдуна, принялся бить его кулаками, прекрасно понимая бессмысленность своих действий, но яростно желая выплеснуть собственное отчаянье, собственное горе, собственное нежелание жить в этом мире без матушки.

Без своей замечательной, доброй, светлой, милой матушки.

Колдун даже не сопротивлялся, только смотрел на него как-то задумчиво, насмешливо.

А потом схватил за подбородок, поднял на себя его лицо и посмотрел ему в глаза, словно ища в них что-то.

Вероятно, нашёл.

Но что…?

Что?!

Колдун усмехнулся и произнес что-то на неизвестном ему наречии. 

– Мы ещё встретимся, наследник Стража, но тебе сначала нужно подрасти.

Итэш, сбитый с толку, даже плакать перестал, в недоумении смотря на чужака.

Он ничего не понял, но – запомнил.

Колдун исчез в предрассветных тенях. 

Всё они – исчезли.

С рассветом.

Словно бы свет Исы был им чужд, словно бы они боялись его.

 Они растворились в темноте так же быстро, как и появились, оставив после себя залитые кровью улицы и воющих от ужаса и горя людей.

Итэш не выл.

Не плакал.

Он не чувствовал ничего.

Совсем.

Веарди тоже ничего не чувствовал.

Совсем.

Чувствовать было слишком больно, слишком утомительно, слишком некогда сейчас – во всём том хаосе, что творился вокруг уже которую неделю подряд. Ни конца, ни края этому безобразию не предвиделось.

Бодрствование не приносило радости, сон – покоя и отдыха.

Необъяснимые видения про мальчика Итэша сильно выматывали. Нелёгкая судьба ребёнка, так отчаянно любившего свою красавицу-мать, и потерявшего её в одночасье почему-то выбивала из колеи.

Веарди не раз доводилось наяву встречать таких детей – сирот погибших гвардейцев, коим теперь было уготовано пойти по стопам родителей. Очерствело его сердце, уже не разбивалось каждый раз при виде чужой беды, так почему именно история Итэша так задевала принца?

Мать мальчика, зеленоглазая, темноволосая, чем-то была похожа на Ареку, но к шесс'ен вряд ли имела отношения – иначе он бы точно была бы родственницей Талэ и тогда бы Веарди знал и эту даму, и её ребёнка.

А он – не знал.

Да и вообще, все эти переживания были сейчас совершенно неуместны. У него были дела поважнее, дела государственной, вообще-то, важности, и именно им стоило уделять своё внимание. Но, как он не старался, мысли всё равно возвращались ко снам.

Они начались совсем недавно, незадолго до торжеств в честь Дня Рождения Императора.

Отец тогда снова воспользовался возможностью устроить пышный приём и тем продемонстрировать богатство и стабильность земель империи.

В отличие от дяди, Веарди на том празднике порока и абсурда не присутствовал, хотя его и приглашали. Лицезреть заносчивых братьев и некогда отбраковавших его за один лишь цвет глаз родителей он не имел ни малейшего желания.

Ах да, как он мог забыть про навязанную ими невестушку? Девчонка в своём положении была не виновата, но бесила одним фактом существования и тем, что Веарди в очередной раз лишили выбора. Конечно, Никко, сдружившаяся с царевной, пыталась сблизить брата с его невестой, но из этого пока мало что вышло.

Никко…

По сестре Веарди скучал.

Она была одной из тех немногих, кто его понимал, и перед кем не нужно было притворяться величественным кронпринцем Юга… Но возможность встретиться с ней не стоила нарушенного душевного равновесия от самого факта пребывания в Тау'Ксе. Да и, справедливости ради, Никко достаточно часто, каждый полгода минимум, бывала в Эзарене, и проще было дождаться осени и оказаться с ней на своей территории, а не контролировать каждое своё слово, находясь в отцовском замке, где даже стены имели уши. Это Девон мог себе позволить мотаться по мирам, соря деньгами и портя свою репутацию – Веарди не достиг ещё того уровня бесстыдства и наглости, чтобы откровенно плевать на негласные правила и устои.

…Но не заметить сходства между нападением тех «колдунов» на остров Итэша с резнёй в Хэлиссе было невозможно.

Несмотря на очевидные же различия.

Но – неизвестные фанатики вряд ли могли быть как-то связаны с кочевниками Великой Степи. Слишком непреодолимой для них была преграда из границы миров – они и реку то были неспособны пересечь.

Хотя конкретно в этот раз это не стало для них проблемой…

…Но с видениями надо было что-то делать – Веарди давно не жаждал ничего так сильно, как просто выспаться. Хорошему сыну причиталась рассказать отцу о своих проблемах, но в этом вопросе Веарди не мог переступить через себя и показать отцу свою уязвимость. Не после того, что было… Как он понимал неприязнь Итэша к отцу!

Принц прекрасно осознавал, что обида его была мелочна и потенциально губительна, но… Нет. Не сможет.

Правда, чтобы обратиться за помощью к старшему брату через уязвлённую гордость переступать было не нужно – Девон не меньше самого Веарди пострадал от несправедливости их отца. Что за шутка – отправить вечно больного, боящегося холода сына на Север!

Старший брат всегда относился ко всем, кто не Арека или его обожаемый Джейа, с прохладцей, с недавних пор к числу любимчиков добавились Вакке и жена с дочерью, но обратись к нему за советом или помощью Веарди – не отказал бы. И даже не стал бы лукавить, просто напомнил бы, что теперь за ним долг, который рано или поздно придется вернуть.

Девон всегда взыскивал долги.

Веарди бы и обратился к нему, честно, но завертевшийся круговорот событий ему просто не позволил это сделать! А теперь Девон снова на неопределённое время покинул империю, и невесть когда ещё вернётся.

Впрочем, у Веарди действительно были проблемы посерьёзнее.

Потому что прямо сейчас он шёл по улицам Хэлисса, и в его памяти воскресали картинки того, что он увидел здесь тогда, три недели назад. И даже посылаемая Цаишем по их связи поддержка не улучшала ситуацию. Дракон ощущал смятение своего всадника, но даже ему были непонятны человеческая злоба и жестокость, проявившиеся здесь во всей красе.

Улицы были завалены телами, уже начавшими разлагаться и отравлять воздух характерным сладковатым запахом.

Веарди ясно чувствовал испытываемое даже Цаишем отвращение.

И разделял его.

Нападавшие были беспредельно, беспричинно жестоки. Они, задавив защитников города числом, перебили всех до единого сайши, а потом принялись и за городскую стражу, а после – за жителей.

И не стали им преградой высившиеся вокруг города толстые и высокие кирпичные стены, всегда бывшие гордостью этого города. Многие века назад именно клан Хэлисс догадался, что если не было поблизости гор и хорошего камня, то строить можно и из глины, коей всегда было вдоволь на берегах могучего Итарра. Да, технологию придумали не они, но зато выжали из неё всё, доведя до совершенства. Кирпичными были и храмы, и дома, и замок правившего городом клана… Жаль, это никак не помогло.

Выжившие горожане, сумевшие спрятаться по углам и подвалам, говорили, что степняки напали после заката и исчезли с рассветом, растворившись в тенях, в бескрайних пустошах равнины, словно и не было их никогда.

Они не угоняли скот и женщин с детьми, не грабили продовольственные склады, ничего не требовали, даже не желали им чего-то – только резали.

Убивали.

И они не забирали с собой своих погибших собратьев, оставляя их гнить рядом с горожанами. Это, наверное, было самым страшным, самым неправильным – степняки никогда так не поступали.

Никогда не бросали трупы своих.

Это был для них, да для всех жителей А'Ксаана и сопредельных с Разломом территорий самый страшный грех.

На фоне этого мерк и казался совсем незначительным даже вопрос, как же они-таки смогли преодолеть свои разногласия и договориться меж собой, собрать столь значительную орду, а потом и переправить её через бурное течение Итарра.

Он – был деталью.

Всего лишь деталью.

Но картины всегда состояли из сотен и тысяч деталей, и всё они были важны.

Все они – способны дать ответ.

Или – помочь сформулировать правильный вопрос.

В таком, как известно, уже содержалась половина ответа.

…Несколько тысяч выживших, в основном стариков и детей, не успевали провести над каждым погибшим хотя бы малый погребальный обряд. Времени, прежде чем трупы начнут преображаться было слишком мало. Когда Веарди наконец добрался до Хэлисса, ещё не все трупы собрали в общую кучу.

Было принято решение провести погребальные ритуалы над всеми сразу.

Озлобленные мертвецы никому не были нужны.

Если бы все погибшие успели преобразиться, то это стало бы катастрофой – на борьбу с таким количеством тварей пришлось бы привлечь слишком многих сайши, стягивая их к Хэлиссу, оставляя беззащитными другие города.

А это – недопустимо.

Тогда, в той суматохе, никто не обратил внимания, как нервно почёсывались и кашляли добровольцы, вызвавшиеся расчищать улицы.

Реальный масштаб проблемы осознали уже после – когда громадный погребальный костер, подожжённый от драконьего пламени, догорел, а прах был закопан глубоко под землю и надежно запечатан заклинаниями.

Так, на всякий случай.

А то мало ли.

…А дело было в том, что те немногочисленные счастливчики, сумевшие пережить нападение, отделавшись ранами различной степени тяжести, никак не желали идти на поправку.

Прибывшие из соседних городов целители разводили руками.

Никто сначала не понимал, почему люди, получившие небольшую царапину, которой понадобилось всего несколько швов, которая в обычных условиях заживала за пару недель, оставляя после себя аккуратный шрам, не выздоравливали, почему их раны продолжали гноиться и воспаляться, несмотря на все приложенные усилия.

Раненные метались в лихорадке, их плоть буквально гнила заживо, и дело было точно не в попавшей в кровь инфекции, как подумали изначально, хотя это и сомнительно – несколько бедолаг могли страдать именно от этого, но чтобы абсолютно все? Вообще все?

Потом думали – яд.

Яд на оружии.

Дело грязное, непростительное, но, в общем-то, бесчестным и лишенным моральных терзаний дикарям вполне свойственное.

Но ими используемый яд убивал быстрее.

…А потом со схожими симптомами лихорадки стали приходить к целителям люди, помогавшие с похоронами.

А потом – свалились сами люди-целители.

Только люди.

Не яд.

Не инфекция.

Эпидемия.

Неведомая колдовская болезнь, бившая только по старшему народу, но проходившая мимо шесс'ен.

Беспомощно наблюдая за гнившими заживо детьми и стариками, которым от мучительной боли не помогали избавиться ни дурманящие отвары, ни заклинания, ни артефакты, которые в слезах, в надежде, в отчаянии, в ненависти и ярости молились богам уже не об исцелении – о спокойной смерти, но её не получали, Веарди ощущал, как со звоном и грохотом рушился его мир.