Дети Золотого Неба. Сны Дракона

Послав по связи ей приказ успокоиться и нарываться на конфликт, Рик наконец разомкнул губы.

– Да.

– Вы можете отказаться от своих слов, дае Феан, – вмешался до этого молчавший принц, чьего появления никто не заметил и чей дракон, внезапно, закрыл собой Шаю, оскалившись на собственную мать, кем и была для Цаиша Клома. – Откажитесь и мы все сделаем вид, что ничего не слышали.

Почему принц пытался помочь?

Зачем?

– Это бесчестно, – уверенно ответил Рик, печально улыбнувшись молодому мужчине, к которому успел проникнуться симпатией за дни совместной работы и которого теперь мысленно благодаря его за заботу и милосердие. – Я сказал то, что думаю, и не собираюсь идти против правды. И если я должен быть наказан за правду – я приму это наказание с гордостью.

Да… Не того он выбрал когда-то в кумиры.

Не того.

Не тех.

Что-то странное, болезненное мелькнуло в глазах короля Юга.

– Вы сами это выбрали, – произнёс он тихо, поджав губы.

Уже позже, лежа в постели в лазарете, стараясь дышать через раз, чтобы не задохнуться от боли в пересекавших всю спину ранах от кнута, Рик вспоминал взгляд принца.

То сочувствие, то понимание.

То… восхищение?

Словно бы кронпринц Юга разделял его мысли, но ему, в отличие от Рика, не хватало смелости высказать их вслух.

Возразить своему отцу – вслух.

Это дарило надежду.

И силы дышать.

ГЛАВА 6. Руни Талэ

Свежий, пропитанный солью и йодом ветер ласково трепал его отросшие волосы, донося с собой шум прибоя и крик чаек – они кружили над рыбацкими лодками, надеясь урвать свою долю чужого улова.

Яркий дневной свет заливал весь мир.

Иса оказалась удивительно щедрой сегодня, милостиво делясь своими лучами с продрогшей без движения Ледой. Всё вокруг чудилось ненастоящим, удивительным, волшебным – Сёстры действительно в этот день оказались дружны. 

На небе – ни облачка! 

Для их хмурого края – редкость, настоящий повод для радости. Особенно для мальчишки, совсем недавно встретившему свою шестую весну… Где-то там, за пределами разума, жизни и мирозданья как такового остались чужие страшные воспоминания, прошлые воплощения и их трагедии, кровь и пламя…

Здесь и сейчас были только свет и ветер.

И желание устремиться вверх – подхватить крыльями ласковые воздушные потоки и нырнуть в небо…

Но крыльев – не было.

Он – маленький мальчик, какие крылья? Драконов давно истребили, а птицы страшные, к ним не подойти. Да и перья, наверное, чешутся… Не зря же гуси на хозяйском дворе постоянно их чистили да поправляли!

Но всё равно – хорошо…

Счастье, свет, тепло, смех живой и здоровой матери, зовущей его обедать… Улыбки соседских ребятишек и мирная жизнь портового городка, так удачно расположившегося на перекрестье нескольких торговых путей. Те были незначительными и не самыми удобными, но всё равно только по ним можно было добраться до богатых городов на других островах архипелага.

Но…

Но – почему дымок очага превратился в охвативший, казалось, весь мир пожар?

Почему снова его окружили кровь и дым?

Почему смех матери превратился в отчаянный крик, приказывающий поскорее спрятаться, бежать куда подальше без оглядки?

Не было соседских ребят – только изувеченные тела, только горящий городок и сновавшие туда-сюда чужие солдаты. Только нескончаемая человеческая жестокость, не знавшая ни предела, ни меры.

Только – обезображенный труп матери.

Кровь и пламя была в каждой его жизни, алый цвет впитался в саму его суть, от этого не сбежать…

Алый.

Чёрный.

Золотой.

Руни открыл глаза, судорожно вздохнув и, только благодаря выработанной за многие годы привычке, не закричал. Не хотелось бы своими кошмарами перепугать прислугу… Его и так не жаловали в собственном замке, не стоило давать им поводов для сплетен – авторитет Короля должен был быть неприкасаем. Особенно у северян…

Всё хорошо.

Всё хорошо…

Всё хорошо – он в своей постели, в собственных покоях, в королевском замке Талурена.

Он – дома.

Дома.

Дома…

Нежная ткань шёлковых простыней безнадёжно смялась – наверное, он снова метался во сне – и пропиталась липким потом. Ночной воздух неприятно холодил обнаженную кожу, посылал по ней волну мурашек.

Руни, тихо простонав, встал и побрел в сторону окна, распахнул его – фантомная вонь горелой плоти не хотела оставлять его, щекоча ноздри, раздражая, напоминая всё пережитое за его длинную жизнь.

…Обе жизни…

Тошнило.

Руки подрагивали.

Руни вздохнул. Оставалось надеяться, что он действительно не кричал, не звал мать или старшего брата. А то было бы действительно неловко… Да и бессмысленно это было – мать давно, слишком давно мертва, он даже не помнил её лица, только тепло её рук и нежность её голоса… Брат же… Руни не хотел думать о своём саи-ри. Ведь нет большего горя для родственной души, чем быть отвергнутым, изгнанным, брошенным – а Аран именно что сослал его, убрал с глаз долой, перечеркнув все те десятилетия преданной службы и почти религиозного поклонения, которые Руни подарил своему а'вэди.

Но думать об этом – слишком больно.

Лучше – смотреть в прошлое, когда всё было хорошо.

Ведь было же, да?

…И вовсе не мерещились ему в лесном, пропитанном хвоей воздухе морская свежесть и дым. И вовсе не вглядывался он в полуночные тени, выискивая среди них силуэт Твари, искаженной в своей муке и ненависти. И вовсе не казались ему красноватые отблески в чернильно-темном небе заревом далекого пожара.

Он – дракон, ему не положено огня бояться.

Он – дракон, ему самому подчинялось самое горячее в мирозданье пламя, и не важно, в каком обличии он был, в какое тело была заключена его сотворённая Лоо'Шесс из огня и воли душа.

В конце концов, тело – мясо, тело – тлен, тело – вторично, важна лишь бессмертная душа, ему ли об этом не знать?

…Но, против собственной воли, мужчина ощущал, как, потревоженные новостями с юга, воспоминания из далёкого детства вновь заполонили его разум, пробуждая давно забытые образы и ассоциации.

Они окутали его, не желали отпускать.

Да, вся его жизнь была войной, которая прерывалась на интриги и слишком краткие, чтобы приносить покой, мгновения счастья.

В юности груз памяти чужой, прежней, длинной и насыщенной жизни помогал воспринимать всё проще.

Хорошо хоть, что прошлая жизнь явилась ему, когда он уже был достаточно взрослым, чтобы по-настоящему что-то понимать. Наверняка удивительно взрослый для своих лет ребёнок был бы чудом для своих родных, но в таком случае не было бы у него этого самого детства. …Не то чтобы в реальности оно по-настоящему было.

Никогда не было, на самом деле.

Ни разу…

Но давным-давно похороненный в самых тёмных и недоступных для этого жестокого мира глубинах его истерзанной души ребёнок всё равно, порою, показывал себя. В такие вот ночи он напоминал о себе кошмарами.

Картина сожженного города, нарисованная его воображением из описаний, присланных братом, не была чем-то из ряда вон выходящим – Руни и сам не раз подобным образом уничтожал противника, если захватить его не представлялось возможным.

Но – противника.

Никогда – своих.

Никогда – мятежников.

Они, заблудшие, обшившиеся, обозлённые, всё равно были своими.

Впрочем, не слишком ли он всё драматизировал? Угроза была устранена, работа – выполнена чисто и оперативно, мальчишки – молодцы, племянник – особенно.

Но…

Но что-то во всём этом безобразии было неуловимо знакомое. Что-то, зарождавшее ужас в давно закаменевшем сердце Владыки Севера. Впрочем, то были страхи малолетнего сына слуги одного из небогатых кланов Вольных Островов, а не Чёрного Дракона. Просто так сегодня сложилось, что ребёнок снова, спустя годы, пробудился, показывая, что никуда он не исчез, и, увидев, во что превратилась жизнь его-взрослого, пришёл в отчаянье.

Закономерно, в общем-то…

Можно было бесконечно подбирать красочные и едкие метафоры, жестоко насмехаясь над собой.

Можно было забыться в бескрайней жалости к самому себе.

Можно было напиться до беспамятства или уйти в столь глубокую медитацию, что потерялась бы всякая связь с внешним миром – как Лита ушёл на поиски Найи и навсегда потерялся в бесконечных просторах Белой Пустоши.

Можно было поговорить с целителем душ и постараться понять, что же не так с его истерзанным разумом.

Но…

Это всё было абсолютно одинаково – одинаково бесполезно.

Бессмысленно.

Такие моменты Руни предпочитал просто пережить. Пережить – и двигаться дальше, с гордостью исполняя свой долг, следуя за тем, кого выбрал когда-то.

Вернее, кого выбрала его душа.

За своим саи-ри.

Как бы тот к нему ни относился…

Сразу вспомнился недавний разговор со старшим братом. Когда, спустя несколько лет разлуки, Руни увидел Арана, он сразу заметил, как сильно брат осунулся. За всем его величием пряталась неимоверная усталость, и мужчина, увы, слишком хорошо его понимал.

Недавняя же встреча с Магни, желавшим посоветоваться со старшим братом, и просто поделиться своими переживаниями, точно так же осунувшимся, похудевшим и явно не совсем здоровым, заставила сердце болезненно сжаться.

Интересно, хотя бы Мия сумела избежать этого тлетворного влияния слишком большой ответственности…?

Осталось ли в них хоть что-то от тех беззаботных, свободных, словно бы обладавших собственными крыльями детей, что любили носиться по всему острову, играя? Неуемной детской энергии в них было всегда даже слишком много, да…

Ох, сколько хлопот они приносили слугам и старшим адептам, пытавшимся уследить, чтобы юные господа не свернули себе шеи! А сколько раз они врывались на совет клана, отвлекая своими абсолютно глупыми с точки зрения взрослых просьбами Арана, который, тем не менее, всегда оставался даже излишне внимателен к ним.

Осталось ли что-то от их былой беззаботности и сплочённости…?

И не зря ли всё это было?

Смятение мог смыть только холодный ветер – Руни знал, что полёт был единственным лекарством от тоски и лишних мыслей. И пусть протоколы безопасности и негласные правила такого не одобряли, но король он или кто? Кто, кроме а'вэди мог ему что-то запретить?

Вцепившись в седло, ощущая лицом унылую влагу облаков, Руни пытался представить, что это не брат, не Тагуш, а он сам летел. Он помнил, каково это – чувствовать воздух своими крыльями, ловить восходящие потоки и отфыркиваться от попавших в нос капель тумана – лишняя влага всегда заставляла, дитя пламени, чихать.

Но он – не Байес.

И даже не Руни Ша И-Рии, мальчик, не знавший, кем был когда-то и кем ему уготовано было стать. Мальчик, чьим внезапно обретённым старшим братом оказался молодой Шесс'Алори.

Воспринимать себя как Руни Талэ теперь тоже казалось неправильно. Это не его род, не его кровь… Не его жизнь. Он – не только Руни. Он и Байес, и мальчик-сирота, и меч Владыки, и – брат Тагуша и Эйлора, перед которым склоняли головы молодые драконы.

Но так было не всегда.

Пробуждение было резким, словно бы он, после продолжительного падения наконец ударился о землю. Когда-то ему нравилось забираться на крышу дома, и без несчастных случаев не обходилось – так что он мог утверждать со всей уверенностью, что у него сердце абсолютно так же ёкнуло. Судя по тому, что никто из слуг не примчался на крик, обошлось без него.

Это хорошо.

Никто ни о чём не узнает.

Его кошмары – только его проблема, незачем ей озадачивать ещё кого-то.

Совесть неустанно шептала, что он способен был доставлять только хлопоты, быть обузой, раздражать всех вокруг, а те были слишком вежливы или слишком боялись гнева его старшего брата (брат, у него теперь есть брат!).

Конечно, мальчику не раз говорили, что о таких вещах необходимо сообщать, что нужно учиться просить о помощи, что не было ничего постыдного в том, чтобы принимать чужую заботу, но… Очень трудно было поверить в людей теперь, когда те, кто полностью уничтожили его родной клан, его господ, кто не пощадили даже детей, даже собак, тоже были людьми.

Называли себя людьми

Глупый, беспомощный детский разум не мог справиться с образами того страшного дня, когда Руни осиротел, хотя прошло уже больше года.

Бояться нормально – говорили ему.

Тот, кто не был способен на страх, не был способен и на храбрость, ведь это две стороны одной медали.

Так говорил ему старший брат.

И всё же…

– Всё хорошо… – прошептал мальчик, краем сознания отмечая, насколько жалким казался сейчас его дрожащий голос. – Всё хорошо! Аран забрал меня, они не придут.

Не придут.

Они мертвы.

Аран убил их.

Они никогда не придут за ним.

Не придут.

Брат защитил.

Брат защитит!

Изначально Руни не знал, чем именно клан Рии провинился, за что же был уничтожен.

Может, думал он потом, это была самая обычная, ничем не примечательная и бывшая в порядке вещей кровная месть, и клан Олэй даже был в своем праве. Хотя эта традиция казалась мальчику откровенно дикой и бессмысленной, но она всё ещё имела место быть под светом Исы.

Может, это просто был акт устрашения – вот, мол, на что мы способны, не стойте у нас на пути…

Уже позже, когда мальчик научился не вздрагивать от одного звука чужих голосов, а'вэди рассказал ему, что послужило истинной причиной произошедшего.

Рии вели свой род от тех семнадцати семей, по легендам, пришедшим из мира золотого неба вслед за Саалоной Риши. Их клан изначально был побочной веткой тех самых а'ксаанских Мовэй. Степень родства с ними теперь не вызывала ничего, кроме усмешки, но после Последней Охоты человеческие кланы Вольных Островов обратили свой пылающим гневом взор уже не на самих драконов, а тех, кто звался потомками драконьего народа.

Подобно спящему народу, жители Вольных Островов шесс'ен откровенно ненавидели – никто точно не мог сказать, почему, но факт оставался фактом.

Кто-то считал, что тому причиной было то, что именно по вине шесс'ен произошёл прорыв, и уже долгие века как очищенные от Мрака миры снова оказались заполонены самыми разными тварями, в том числи и Искажёнными.

Кто-то, наоборот, думал, что всему виной были Саалона и его последователи, пришедшие на Вольные Острова и ставшие конкурировать с людьми за землю – а её всегда не хватало.

Кто-то говорил про поклонение Тёмному Пантеону.

Кто-то просто ненавидел всех отличных от себя.

Какая, впрочем, была разница, если итог оставался одним и тем же – разорённые поселения и трупы посреди сожжённых улиц?

Родные Руни оказались не единственными жертвами Олэй и их союзников – за короткий срок множество маленьких кланов, подобных Рии, были уничтожены без всякой жалости. Словно бы Союз Аниа предчувствовал, что должно было вскоре произойти.

И – пытались предотвратить это.

Впрочем – безуспешно.

А может быть действия Союза Аниа и запустили цепочку событий, что привела к появлению и возвышению Шесс'Алори.

…Когда Аран рассказывал всё это ему, мальчик видел бесконечную вину пополам с гневом в глазах брата. Он явно корил себя за то, что стольких не сумел спасти. Что, быть может, даже сам послужил причиной такой агрессии – лорд Олэй почему-то ненавидел Арана, и было в этом словно бы что-то личное. Он же, назвавшись побратимом дракона, собирал под свои знамена потомков шесс'ен, ушедших вслед за Саалоной и не пожелавших отрекаться от своих корней, в тайне сохранявших свои традиции и смиренно ждавших, когда вернется их Владыка, чтобы спасти их.

Что же – Владыка вернулся.

Тот, кто посмел взять себе имя самого могущественного Дха'авир, покровителя всех королей и хранителя жизни, верховного бога войны.

Тот, перед кем склоняли головы драконы, назвав его своим повелителем.

Тот, кто взялся словно бы из ниоткуда и, пылая своими нестерпимо зелёными глазами, отправился восстанавливать нарушенную, по его мнению, справедливость.

…Тот, кто огненной смертью обрушился на совершенно не ожидавших того воинов клана Олэй и пронесся ветром из пламени и тьмы по их рядам, в одиночку расправляясь с ними, не позволяя и шагу вступить в сторону загнанного в угол мальчишки.

Тем мальчишкой был Руни.

Ну разве был он виноват, что родился с такими вот глазами? Они, рыжие, словно бы огоньки свечей, выдавали с головой его нечеловеческую кровь.

Разве они были виноваты…?

Олэй было плевать.

Арану было плевать на мнение Олэй.

Руни не помнил, как его, оцепеневшего, не осознавшего ещё до конца собственное сиротство, укутали в тёплый плащ и прижали к груди.

Не помнил он полёта, в тот миг казавшееся до странного знакомым, и проплывающие совсем близко облака.

Не помнил, как суетливые слуги отмыли его, одели как господского сына, накормили до отвала.

Всё что он помнил – яркие, слишком родные, но незнакомые глаза того, кто представил его веснушчатым, забавным близняшкам, мальчишке и девчонке, как своего младшего брата. И их – старшего.

Всем остальным он представил его ещё и как своего саи-ри, некогда потерянного и теперь снова обретённого.

…Знать бы ещё, что это значило…

Тогда, в тот страшный день, Руни Ша И-Рии, сын служанки из клана Рии, исчез, чтобы на его место пришёл Руни Талэ, младший брат Драконьего Владыки.

Позже, многие годы спустя, в моменты отчаянья и безысходности, он позволял себе крамольную мысль – лучше бы он так и остался никем, но с живой и счастливой семьей, чем стал одним из тех высокородных господ, которым не суждено жить мирно.

Однако грех было жаловаться – по правде говоря, его господа всегда относились к Руни настороженно, по всей видимости, злясь, что в каком-то мальчишке было больше признаков, крови шесс'ен, чем в них, прямых потомках Мовэй.

Да, Рии сгубила их собственная гордыня, пусть проявляли её господа только по отношению к тем, кто был слабее, кто не мог за себя заступиться.

Перед сильными они всегда лебезили.

Впрочем, от Олэй это их не спасло…

Так или иначе, его, рождённого вне брака ребёнка, в большинстве своём игнорировали – если бы не опаска окружавших, его бы затравили, но, очевидно, все понимали, что его отцом должен был быть чистокровный шесс'ен, чтобы мальчик появился на свет таким, каким он, собственно, был.

В общем, семья Ша к нему относилась прохладно, а любви его матери, Рин Ша И-Рии, едва ли хватало – она словно бы каждым своим взглядом выискивала в его лице какие-то неведомые ему черты.

Высматривала в нём его неизвестного отца…?

Мать Руни была всегда печальна, и даже когда она улыбалась, глаза у неё оставались грустными – все понимали, что здоровье её было слабым и осталось ей недолго, и сын был последним, что держало её среди живых.

Всё вышло так, как вышло.

Может, оно и к лучшему.

А'вэди говорил, что после смерти тела всякая душа перерождалась и приходила в мир уже с новым лицом и новым именем. Что его мать наверняка уже нашла тех, кто был ей дорог, что она уже снова была среди живых, просто ничего не помнила.

Это действительно утешало.

Не верить брату у Руни причин не было – Аран сделал для него слишком много хорошего, чтобы его можно было подозревать в злом умысле.

В любом случае, теперь у него была новая семья.

Все кланы потомков драконьего народа, ставшие вассалами Арана, приклонившие перед ним колени, посылали своих детей учиться у первого за долгие века появившегося под голубыми небесами Леды настоящего шесс'ен, являвшегося сайши.

На А'Ксаане же бушевали бесконечные междоусобные войны, королевства и княжества рухнувшей старой империи грызлись между собой, и те шесс'ен относились с презрением и пренебрежением ко всем остальным, кто родился не под золотыми небесами.

Словно бы мир определял душу.

Да если бы…!

Потому изгнанники радовались, что наконец и у них появилась надежда вернуться домой. Не с позором, не просить подаяния и милосердия, но брать причитавшееся им по праву, гордо шагая за спиной своего Владыки вперед – в светлое будущее их тёмного народа…

Так или иначе, теперь у Руни и близнецов оказалось множество вэсие и шасие. И это не считая мастеров, учителей и старших адептов…! Постоянная оживленность на острове не давала впасть в уныние. Оно и к лучшему…

А близнецы, новоприобретенные брат и сестра, были отдельной темой для разговора.

Как Руни понял, у них с а'вэди были разные матери, но все трое в большей степени внешностью своей пошли в отца. Магни, признаться, был полной копией Арана с поправкой на цвет волос. Мия же, переоденься она в мальчишечьи одежды, с лёгкостью притворилась бы братом, и только голубые глаза выдали бы её – у братьев они были зелёные.

Но, всё равно, в большей степени господа Талэ были похожи не внешне – какая-то странная внутренняя сила, сверкающее на дне зрачков знание, шлейф чего-то неведомого, но явно ощутимого щекотал нервы. Для своих всего девяти лет близнецы были поразительно умны, а понимали они точно гораздо больше, чем показывали.

Руни был старше своих и'вэди и и'шати почти на два года, и хотя в детской среде это весьма значительный срок, целая пятая часть жизни, в их случае это совершенно не ощущалось. Мия и Магни, строившиеся других детей и почему-то не воспринимавшиеся взрослыми, за исключением Арана, всерьез, быстро сошлись с новым братом, подружившись с ним и не давая тому слишком много копаться в себе, не оставляя даже шанса замкнуться и отгородиться от мира.

И как же Руни был им благодарен…

ГЛАВА 7. Руни Талэ

На самом деле, о своём а'вэди Руни впервые услышал очень давно, ещё когда мать была жива. В конце концов, Аран был крайне незаурядной личностью, вокруг которой постоянно витало множество слухов и тайн.

Никто не знал имени, данного ему при рождении.

Никто не знал, откуда он взялся и почему именно теперь.

После Великой Охоты, когда истребили, казалось, последних драконов, и пугать ими непослушных детей уже особо не получалось, на роль страшилки нашёлся новый кандидат, чей образ для этого подходил как нельзя кстати.

Жуткая легенда для людей и лучик надежды для не отрёкшихся от своих корней некогда отправившихся в добровольное изгнание с родины шесс'ен.

Среди слуг клана Рии любили шептаться о том, кто столь дерзко взял себя имя одного из богов Тёмного Пантеона – стоило одной сплетне изжить себя, как ей на смену приходила новая. Уж в чём, в чём, а в бездеятельности его а'вэди обвинить было нельзя. Он не давал о себе забывать.

Брат Дракона.

Истинный Наследник Талэ.

Повелитель Крылатых.

Алый Дракон.

В народе ему дали много прозвищ, и даже его ненавистники остерегались называть господина Талэ по личному имени в своих разговоров – никому не хотелось ненароком оскорбить могущественного, а может быть и вовсе сильнейшего Дха'авир.

Говорили – он мог мановением руки поднимать пламя до небес и обращать в пепел города.

Говорили – он мог убивать одним лишь своим пронзительным взглядом, и жертва умирала от страха, не выдерживая этой силы.

Говорили – он был способен пронзать пространство, читать по зрачкам чужие души и даже заглядывать в прошлое.

Что только не приписывали Арану, всё больше наделяя его образ присущими божествам чертами, всё больше и больше смешивая смелого, дерзкого шесс'ен и Тёмного Высшего.

Быть может, беря это имя, он того и добивался.

Продуманно…

Так или иначе, о господине Талэ Руни слышал ещё до того, как познакомился с ним лично и, признаться, у него тоже сложилось впечатление, что это какой-то невероятно величественный, строгий и, наверное, почти богоподобный шесс'ен, рядом с которым даже ледианские короли чувствовали бы себя жалкими и малозначительными.

Мальчику так и представлялась эта высокая тёмная фигура с пылающей зеленью глаз, от которой чёрным ветром разносилась бы Тьма, которой тот был бы пропитан – с таким личным именем ничего иного и быть не могло.

Но, помимо всего этого, у мальчика возникали и какие-то неясные ассоциации.

Наравне с тёмным образом возникал и иной, пусть всего на мгновения, но зато до странного ярко и отчётливо – смуглый и улыбчивый юноша, чьё лицо и плечи были усыпаны веснушками, в котором плескалась жажда свободы и справедливости.

А в другие моменты на том же лице – копоть и засохшая кровь, и слёзы в глазах, отчаяние и горе – в них же.

Те глаза, казалось, беззвучно кричали, но столь невыносимо, что, пожалуй, окажись это правдой, слухи о смертоносности взгляда Брата Дракона оказались бы даже слишком правдивы.

Столкнувшись с Араном в реальной жизни, Руни понял – собственно, именно такое, только более юное, измождённое лицо ему и представлялось.