Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово

– Так и говорил. – Подтвердил супруг. – Это всё из-за вашего платья.

Она явно была польщена, и хоть в темноте супруг не мог разглядеть её лица, но зная свою женщину он был уверен, что она покраснела от удовольствия, а покраснев она добавила:

– Ну, да… Я сразу как увидела это платье, – она с удовольствием разгладила материю у себя на животе, – подумала, что куплю его, поняла, что оно мне очень подойдёт.

– Принц как раз отмечал ваш тонкий вкус. – Соглашается Волков. Барон видел, вернее слышал, что его супруга счастлива. А вот сам он был далёк от радости. Это подчёркнуто холодное внимание принца, с которым тот слушал своего вассал, настораживало барона. Холодное? Это если не сказать презрительное. Холодность, презрение, высокомерие… Какая-то смесь из всего этого, накрыла их общение, особенно к концу разговора.

«Знать бы о чём он там думал тогда!»

Но как тут угадаешь? Конечно, все эти расспросы про семью, про Брунхильду и Агнес… Они начались не на пустом месте. Явно обер-прокурор бубнит непрестанно в уши герцогу какие-нибудь гадости про Брунхильду и оправдывает их родственничков.

Но жена не даёт ему подумать обо всём этом, она берёт его под руку, виснет на ней, и говорит:

– Так значит принц считает меня утончённой?

– Несомненно. – Сразу отвечает он. – Женой утончённой и праведной.

– Ну, вот… – Женщину распирает самомнение, она ничуть не сомневается в этих словах, дышит мужу в щёку вином, прижимается к нему ещё сильнее. – Уточнённая и праведная… А вы всё бегаете от меня к каким-то беспутным.

На это генерал лишь вздыхает: ну, что за глупая женщина. А «глупая женщина» начинает к нему ласкаться, трогает ладонью его щёку, поворачивая мужа к себе:

– Ну, супруг мой, поцелуйте меня.

Вообще-то ему сейчас не до ласк супружеских. Никак не идёт у него

из головы этот необычный и неприятный разговор с сеньором. И снова у него в голове, ставшая уже облегчающей молитвой или каким-то заклинанием фраза: «надо достраивать замок». Но жене нет дела до замка, и она требует:

– Ну, что же вы… Целуйте!

И он целует её. А она обвивает его шею руками, а руки-то у неё сильные, и, зная, что хмельная жена сегодня одним поцелуем не успокоится, барон говорит ей:

– Смерите свой огонь, дорогая моя, мы уже подъезжаем к дому.

Глава 9

А ночь выдалась душной. Волков вставал, открывал окно, но сон не шёл и не шёл. Жарко. В перинах лежать невозможно. Жена, которой было везде холодно, даже она спала, откинув простыню. А он бродил по дому, спускался на кухню, будя дворовых своих, поливал водой рубаху, да проклинал свою глупость, что не выпил сонных капель монаха заранее. Теперь уже выпив, ждал пока подействуют. Но то было делом не быстрым. Угомонился далеко за полночь. А с утра сквозь сон слышал, как кто-то из девок докладывал жене, что приехал человек, говорит, что от принца.

«От принца? Он же сказал, что совет будет после завтрака. – Волков смотрит в окно, а там рассвет едва взялся. Ещё даже к утрене колокола не звонили. – Чего ему ещё надо?»

Он с неохотой поднимается:

– Гюнтер!

Даже слуги за дверью ещё нет, видно сам встал недавно. Волков начинает одеваться. А когда спускается, из спальни жена, держа на руках их младшего сына, сообщает ему радостно:

– От принца были, сказали, что ждут нас после вечерни в «Жирном

фазане».

«Нас?»

Генерал садится за стол и молча сморит на счастливую супругу. Тут уже появляется Гюнтер, с водой для умывания и свежей одеждой. Волков умывается, а баронесса так и вертится около него:

– А почему же бал намечается в таверне?

– Не знаю, – отвечает генерал. Он не выспался и чувствует себя усталым.

– И что же мне на бал идти всё в том же платье? – Не отстаёт от него супруга.

– Госпожа моя… – Тут он вздыхает. – То молодой принц устраивает мужскую пирушку. Туда приглашены будут лишь мужчины.

– Молодой? – Кажется до баронессы начинает доходить. – Вы меня не берёте?

– Молодые люди соберутся, чтобы послушать мои россказни.– Уверяет супругу генерал.

– Ах вот как? – Нет придела её разочарованию. Она отдаёт ребёнка монахине и присаживается к нему за стол. – Собираться без дам… Это так скучно… Так вульгарно.

Волков сморит на жену с удивлением. А та, правильно истолковав его взгляд интересуется:

– Что?

– Откуда вы знаете это слово? – спрашивает барон.

– Вчера Инесса фон Фильдеринг его произнесла, и герцогиня согласилась с нею. – И жена повторяет красивое слово вкладывая в него какой-то свой потаённый смысл. – Вульгарно… Красиво звучит, правда же?

Генерал надувает щёки озабоченно смотрит на неё:

– А ещё что вы вчера почерпнули на ужине?

– А ещё я узнала, – она понижает тон до шёпота, – что жена нового канцлера, не только фрейлина Её Высочества… – Тут Элеонора Августа добавляет шёпот многозначительно, – но и любовница какого-то высокопоставленного при дворе человека, но не герцога, конечно. Но тоже влиятельного… Мне кажется, тут, при дворе, у многих дам есть любовники. И мне сказывали, что некоторые мужья про то знают. И мирятся с тем.

«Надо увозить эту блажную отсюда… И побыстрее, кажется ей тут очень нравится».

И он говорит жене:

– Госпожа моя, распорядитесь уже насчёт завтрака и кофе, мне нужно во дворце скоро быть.

– Во дворце? – удивляется супруга. – Опять? К чему вам туда?

– Герцог просил быть на совете. – Отвечает генерал.

– Опять! Вы мужи государственные всё говорите и говорите, сколько можно говорить-то? – Она, кажется, смеётся на ним. – Ой… Вы

мужчины говорите больше, чем иные жёны. А всё нас, несчастных жён, упрекаете в болтливости.

– И то верно, – соглашается с нею супруг, но всё одно напоминает. – Так распорядитесь уже насчёт завтрака.

– Мария! – Кричит жена. – Подавай кофе господину. – И уже добавляет. – Мать Амалия, зовите мальчиков к завтраку.

***

И в правду, это был малый совет. Из всех присутствовавших генерал знал лишь фон Виттернауфа, за ним сидели два человека, которых Волков видел впервые, так же тут был казначей Нагель, с ним его помощник первый писарь казначейства Пурлинг. И пару господ военных: капитан дворцовой стражи фон Таумлинх. Доверенное лицо. Один из ближайших людей курфюрста. И генерал фон Эберт, который последнее время, исполняя роль начальника штаба Ребенрее и, как казалось Волкову, потихонечку оттеснял маршала цу Коппенхаузена и от дел, и от курфюрста.

Вот и весь малый совет, и, как и предполагал барон, речь тут сразу

зашла о делах матримониальных. И его снова стали спрашивать про то, что приключилось с ним в Винцлау, и после того, как он всё рассказал по-новой, вдумчивый министр сразу стал задавать ему конкретные вопросы:

– Дорогой барон, а как вам показалось, низший люд имеет пиетет пред маркграфиней, никто из черни не выказывал к ней пренебрежения? Ну, кроме вороватой прислуги?

– Напротив, люди низших сословий, что не относятся к первым семействам, относились к принцессе с почтением. Все обращались к ней ласково, и называли инхаберин. – Отвечал генерал.

И тогда один из неизвестных Волкову господ, что сидел подле фон Виттернауфа, добавил:

– Чёрный люд маркграфиню любит, и всякий землепашец и бюргер, и работник шахт. Она единственная наследницей из первой ветви Винцлау. В общем маркграфиня в земле своей в чести.

– Кто-нибудь из местных нобилей, кроме принцессы, имеет там такую же любовь черни? – интересуется принц.

– Да нет, не припомню я таких, сеньор, – отвечал ему всё тот же человек, чуть подумав. – Рыцарскими турнирами земля не славится, турниры были там, у маркграфа покойного, не в чести, он всё больше охотился. Воевать как следует… Земля давно не воевала, ярких героев тоже нет… Кто-то добродетельный из священства… Ну, есть там один монах-отшельник, звать его праведный Матиас или Матиас Цирлервальд, он как раз живёт на горе над селом Цирлервальд, так к нему ходят на его гору за благословением, но других людей, любимых чернью, в Винцлау… Не припомню.

Человек тот всё это говорил уверенно. А герцог, видимо, неплохо его знал и спрашивал:

– Господин Ройзель, что нам желательно предпринять?

– Как обычно, сеньор, будем искать любовь народную.

Волкову стало любопытно, как они собираются искать народную любовь? «Может начнут раздачу угощений, как на фестивалях. Пиво, колбасы и сыры, пряники для детей, ленты для девок… Но это какие же деньги надобно потратить, чтобы угодить целой земле?»

– Да, Ваше Высочество, – тут заговорил министр фон Виттернауф. – Мы уже подумали над памфлетом.

– И что надумали? – Живо интересуется герцог. И этот его интерес к глупой безделице, честно говоря, удивляет генерала.

И тогда начинает говорить ещё один господин, что до сих пор молчал, он при этом раскрывает папку для бумаг:

– Большой размах нам не надобен, думаю уложиться в три тысячи экземпляров, если надо будет, допечатаем после. Четыре листа, восемь гравюр. Сюжет таков: принцесса поехала на богомолье и её схватили людоеды, заточили в свой кровавый замок и собирались съесть, никто из местного рыцарства её освобождать не спешил и тогда, сосед принцессы, – тут рассказчик указывает на курфюрста, – посылает лучшего своего рыцаря фон Рабенбурга, по прозвищу Инквизитор, – теперь он указывает на Волкова, – чтобы вырвать её из лап людоедов, что тот и делает, побив и людоедов и их дворню. И в довершении спалив их кровавый замок.

– Что-нибудь к тому добавите, барон? – Интересуется у Волкова фон Виттернауф.

Хоть и казалась эта затея ему пустой, тем не менее он добавил:

– Ну, разве что принцесса ездила на богомолье в известный монастырь из-за болезной дщери. То для пущей жалости, а для страха… Ну, что людоеды вешали местных дев на крюки и сливали из них кровь в ванную, а после в той крови купались.

– Прекрасно, как раз то, что нам и нужно. – Абсолютно бесстрастно соглашается тот господин, что был с папкой, при том он берёт перо и начинает что-то себе записывать.

– Когда будут готовы гравюры? – Интересуется герцог.

– Восемь гравюр, по три дня на гравюру… Как только будут готовы эскизы… Три недели… – Прикидывает господин с папкой, отрываясь от записей. – Можно будет поторопить…

– Да, – соглашается курфюрст, – поторопите мастера.

– Конечно, сеньор. – Отвечает господин. – Но тогда нам нужно будет внести плату.

– Какова общая сумма нашей затеи? – Уточняет принц.

– Три тысячи памфлетов, м… – Он заглядывает в какую-то бумагу. – Тысяча семьсот семьдесят талеров, Ваше Высочество.

– Едва не пол талера на памфлет, – первый раз за весь разговор замечает казначей. – Не дороговато ли?

– Четыре листа вместо обычных двух, – напоминает ему человек с папкой, – восемь гравюр вместо четырех. И это цена на первый экземпляр, если будем допечатывать, всё выйдет в два раза дешевле.

– Господин Нагель, надобно выдать господину Клейнерту требуемые деньги.

Тут и казначей снова заговорил:

– Из денег у нас сейчас в наличии свободны лишь девять тысяч из дорожных сборов, но мы с вами, Ваше Высочество, предполагали их потратить на ремонт Гутенграйского моста. И начать ремонт собирались уже на следующей неделе. И то нам их на ремонт не хватит. А мост тот важен, вы же помните… Как раз вся пшеница на север к реке из всех восточных провинций пойдёт через него, а урожай уже вот он… Дозревает.

– А какие ближайшие поступления у нас намечаются? – Вздохнув интересуется курфюрст.

– Ваше Высочество, первые поступления от посошного сбора мы будем получать не раньше августа, а первые сборы с мостов и дорог, и того позже, уже как повезут урожай. – Отвечает ему первый писарь казначейства Пурлинг.

– А из текущих, городских поступлений, я бы брать не рекомендовал, – продолжил за подчинённого сам казначей, – у нас и так угрожающие задолженности и пред поставщиками двора, и перед стражей, и перед лакеями. Из городских сборов я собирался её покрывать.

Герцог некоторое время молчит, и все ждут его решения тоже молча, и видно, всё, что касается Винцлау, принцу дороже чем все самые важны мосты в Ребенрее, и он, наконец, произносит:

– Господин Нагель, выделите господину Клейнерту требуемую сумму, на памфлеты.

И после этого совет ещё около часа обсуждал свадебное посольство. А через час, герцог и говорит:

– Господа, сделаем перерыв, – и обращаясь уже к Волкову продолжает. – Вас, господин барон, утомлять этими скучными делами мы не вправе, думаю, – тут он снова обратился ко всем, – отпустим нашего рыцаря, пока он не умер от скуки.

Никто задерживать его не хотел и господа стали из кабинета принца расходиться. Волков вышел с фон Виттернауфом, потом они покинули приёмную и пошли по коридору неспеша:

– Принц вами доволен, – говорил генералу министр. – Он, послушав вас, решил ускорить свадьбу. Но как вы слышали… Не всё так

просто. Не всё так просто…

– Деньги. – догадывается Волков.

– Деньги, – соглашается министр. – И очень большие.

– Я, конечно, знал, что свадьбы дороги… – Продолжает Волков как бы размышляя.

– Нет, – не соглашается с ним фон Виттернауф. – Вы даже представить себе не можете настолько. Одной гвардии надобно пять сотен человек, жених, как-никак, представляет герб Ребенрее. Пять сотен человек, все о двух конях, а те все вороные, всем шьётся новое, одинаковое платье, правится броня, шарфы, ленты, сбруи… Одних стягов с гербом заказано пятьдесят шесть штук. Господи, они получаются дорогие, словно из золота… А ещё полторы сотни слуг и чиновников, одних адвокатов целая коллегия, двадцать два человека. Конюхи, возницы, кареты, пропитание всем им в дороге. Это просто горы денег, горы…

Ну, честно говоря, это Волкова не сильно впечатлило, он водил отряды и побольше. Но тут министр нашёл чем его удивить:

– А подарок невесте! Тут пришлось собирать… Четверть миллиона талеров.

– Четверть миллиона? – Генерал сразу стал подсчитывать сколько для такой суммы потребуется телег. А после пришёл к выводу: «Ну, да, пятьсот человек гвардии в этом случае лишними не будут. Ещё бы и тысячу пехоты не плохо взять со стрелками. А то вот так вот просто выведет какой-нибудь вольный Туллинген своё ополчение…».

– Ну, тут, – продолжает фон Виттернауф, – хорошо, что ещё родня жениха собрала сто семьдесят тысяч, а остальные будут пожертвованы иными членами дома Ребенрее. Это хоть не казне платить.

– Но всё равно… Четверть миллиона… – Удивляется генерал.

– Четверть миллиона. – Повторил министр. – Между прочим за принцессой Оливией идёт в приданное целая земля. И земля богатейшая. Тут и миллиона в подарок было бы мало, я уже и не знаю, как наши посланники будут ей о таком скудном подарке говорить, не сгорая со стыда. Слава Господу, что мне там не быть.

«Слава Богу, что и мне. – Подумал генерал, видя теперь всю эту затею изнутри, ему совсем расхотелось ехать в Винцлау. Несмотря на то, что он с большим теплом, прошедшей бессонной ночью, вспоминал принцессу… – Куда ехать, чего там искать, когда у меня и здесь дел…». Мысль свою Волков не закончил, так как сразу в нём ожила его главная забота, главная боль, и пользуясь случаем, он заговорил:

– Послушайте, барон, на ужине вчера… Мне выпала возможность поговорить с курфюрстом, и о многом мы поговорили, и я просил у него дозволения… – Тут генерал собрался рассказать своему старинному приятелю и про розыск, что он надеется учинить, и про разбои на реке, про графа Малена и про графиню Брунхильду, что живут Ланне как бесприютные беглецы, но фон Виттернауф остновила его жестом:

– То, что вы ждёте дозволения от принца… Я знаю… Но это… Не так уж и просто, как вам может показаться.

– Я и не думал, что сие решение для курфюрста будет простым… – говорит генерал, но министр его не слушает.

– Дело сие не простое… И как всё потом обернется в этом случае… -

Он вздыхает. – Особенно зная ваш-то крутой норов.

Волков понял, что ближайший сановник герцога в курсе их вчерашнего разговора, значит… Ну, хотя бы говорил он вчера не впустую, раз курфюрст передал их разговор фон Виттернауфу. А министр и заканчивает:

– Наберитесь терпения, друг мой, подождите.

Почему-то эти простые слова доброго знакомого, разозлили Волкова: «Наберитесь терпения?! И сколько терпеть? До какой поры? Пока меня не убьют на улицах Малена выстрелом из аркебузы? Или пока не зарежут графа Малена?»

А ещё его очень задевал тот факт, что право защищать себя и свою семью ему приходится у сеньора выпрашивать. А ведь он выполнил волю сеньора, вызволил принцессу и мог бы рассчитывать на награду. В общем…. Очень ему захотелось ответить что-то резкое на все эти «подождите» и «наберитесь терпения». Но даже сейчас генерал правильно оценивал ситуацию: нет смысла дерзить одному из последних приятелей при дворе. Тем более, что резкость эта ничего ему не даст, а возможно будет и неуместной, так как барон фон Виттернауф, при всём своём влиянии на принца, не мог бы выдавить из того нужного для генерала решения. Посему он перетерпел приступ раздражения, отведя взгляд от министра, а потом и сменил тему:

– А что вы думаете, что эти ваши столь дорогостоящие памфлеты, помогут жениху преодолеть неприязнь местной знати?

– О, – заулыбался фон Виттернауф, – в вашем голосе я слышу пренебрежение к памфлетам.

Волков пожал плечами. А министр и продолжил:

– Памфлеты сии покупают мужики в складчину, а потом читают всей деревней за пивом вечерком. И хоть мы и считаем наших крестьян тёмными, выводы правильные они делать умеют, понимают, где истина. Вот и получается, что чернь узнает о событиях либо от попа, либо из слухов, либо из таких вот памфлетов. И если вы ещё и картинки к тому прибавите, так потом у него из головы тех событий палкой не выбить, главное умно преподнести им суть. А уж любовь черни она, случись что, лишней никак не будет. Уж поверьте мне, друг мой. Вся земля Винцлау про ваш подвиг скоро узнает. Тем более, когда за дело берётся такой человек, как проныра Клейнерт. Известный торговец книгами.

Конечно, генерал не очень-то верил во всё это. Нет, но не доверять

во всяких ловких делишках такому человеку как фон Виттернауф он не решился бы, но сомнения у него всё равно остались.

Глава 10

Расставшись с министром, который снова отправился на совет к принцу, генерал надумал пообедать где-нибудь. Но только не дома, где сыновья всякий обед устраивали за столом ристалище со слезами и криками. Уже спустившись и выйдя на улицу, начал с фон Готом обсуждать куда бы им поехать. И тут на двор въезжает роскошная карета с четвёркой лошадей. Герб на карете был Волкову не известен, но поле герба, было цвета, как и поле герба Ребенрее. Это скорее всего был родственник герцога. Причём богатый, так как такой кареты и таких лошадей в Вильбурге нужно было ещё поискать. Барон и его оруженосец, стоявшие на лестнице у перил, как и все иные простые и благородные люди, что были во дворе, стали разглядывать подъезжающую карету. И вот она остановилась. И когда её дверца распахнулась, первым появился богато одетый молодой человек при мече и кинжале, он спрыгнул на мостовую и откинул ступеньку, и после этого из кареты вышел юноша. Был он молод, хорош собой и не боялся в такую-то жару носить роскошный бархат. За ним из карты выбрался благородный господин, голова его и борода, были седыми, но сам он ещё был крепок, а после появился ещё один молодой человек при оружии. Эти четверо начали было подниматься по лестнице, но тут самый юный из всех, бросив взгляд на Волкова и на фон Готта, остановился…

Теперь он внимательно оглядывал их обоих, и генерал, встретившись с ним взглядом, вежливо кивнул ему: добрый день. А фон Готт, дубина, даже и кивнуть не соизволил, как стоял подбоченясь, так и стоит со спесивой миной на лице. Но это не отпугнуло юного господина, он тут делает шаг к ним обоим и кланяется весьма учтиво. И за ним им кланяются все его спутники. Тут уже и Волкову и грубияну оруженосцу пришлось отвечать им настоящими поклоном. А юноша и заговорил:

– Господа, судя по вашему виду, вы люди ремесла воинского?

– Именно так, добрый господин, – отвечал ему генерал.

– Я видел на въезде карету с чёрным вороном, а у вас, господин, – теперь юноша обращался к фон Готту, – шарф серебра и лазури, то, возможно, цвета знаменитого Эшбахта, барона фон Рабенбурга.

– Именно так, добрый господин, – важно отвечал фон Готт, – я оруженосец того самого знаменитого Эшбахта.

И тогда молодой господин перевёл свой взгляд на Волкова и поклонился. А молчавший до этого господин седой, сделал шаг к ним и так же с поклоном произнёс:

– Господа, позвольте представить вам, Сигизмунд Йоханн Гольберд-Мален фон Кун, граф Нахтенбель.

«Ах вот это кто!? Сигизмунд Ханс жених принцессы Оливии».

Волков поклонился ещё раз:

– Яро Фолькоф фон Эшбахт, барон Рабенбург. А это, – он указал на своего спутника, – мой оруженосец и мой боевой товарищ, фон Готт.

– О, господа! – Воскликнул Сигизмунд Ханс фон Кун. – Я так давно хотел с вами повидаться. Как жаль, что сейчас я спешу к Его Высочеству на совет.

– А я как раз оттуда, – отвечал ему Волков с улыбкой, – там мы

говорили о вас.

– Барон, а может быть мы встретимся с вами, и поужинаем сегодня, – предложил юный граф, – у меня столько вопросов к вам, и конечно же к вам, господин фон Готт.

Ну, если тебя приглашает на ужин будущий курфюрст, отказываться, как минимум, глупо. Но…

– К сожалению, граф, сегодня я уже приглашён. Но это только сегодня.

– Ах, как жаль… – Было видно, что молодой человек искренне расстраивается. – Боюсь, что принц меня уже завтра отправит из Вильбурга. А может быть… – Он замолчал и потом набравшись храбрости продолжил. – Барон… Может быть вы сможете перенести вашу сегодняшнюю встречу…

– К сожалению, – развёл руками Волков, – это невозможно.

– Вы ужинаете с принцем? – Догадался Сигизмунд Ханс.

– С молодым принцем Георг Альбертом, – пояснил генерал. – Он и его друзья просили меня о встрече не один день, и я дал согласие… Теперь всё отменять… То будет не вежливо.

– Ах, с принцем, – понял граф и видимо расстроился. – Это естественно, даже принцы хотят быть знакомым с рыцарем, который своей доблестью равняется античным героям.

– Вы, дорогой граф, преувеличиваете мою доблесть, – смеётся Волков. Он хочет произвести хорошее впечатление на молодого человека, всё-таки будущий маркграф Винцлау. – И, если вы не уедете завтра поутру, присылайте своего человека для связи, я живу на улице Кружевниц, совсем недалеко от монастыря кармелиток. Я с удовольствием с вами поужинаю, пообедаю или позавтракаю.

– Как было бы то здорово! – Восклицает юноша. – Да, но даже, если ничего у нас не выйдет, я рад, что мне представился случай познакомиться с вами.

– Скажу вам по секрету… – Улыбался генерал. – Я тоже рад нашему знакомству.

– Тоже рады? – не понял Сигизмунд Ханс.

– Конечно. – Стал пояснять ему барон. – Я уже знаком с двумя курфюрстами из семи, а вы, я на то надеюсь, станете третьим моим знакомым курфюрстом. Многие ли могут похвастаться тем же?

– Ах, вот вы о чём?! – Граф улыбнулся. – Наверное, только

император знает курфюрстов больше.

И все присутствующие тоже стали улыбаться. А после, тот самый седой и почтенный господин напоминает юноше:

– Граф, Его Высочество ожидают нас.

– Да-да, – отвечает Сигизмунд Ханс, оборачивается и кивает ему. – Идите, Робер, я вас догоню. – И потом добавляет, обращаясь к Волкову, – барон можно вас на пару слов?

– Конечно, граф, – отвечает генерал, стараясь не выказывать удивления. И после они отходят ото всех. И тут Волков вдруг понял, к чему такая таинственность, понял о чём хочет спросить его молодой граф. И то, как юноша мялся и стеснялся перед вопросом, ещё более укрепляли в нём его догадку.

Граф Нахтенбель, собравшись с духом, наконец, спросил него:

– Барон, а как… Как вам показалась маркграфиня?

– Принцесса Оливия? – Зачем-то переспросил генерал. Волкову подумалось, что до этого молодого человека дошли слухи, что принцесса была благосклонна к своему избавителю. И теперь тот хотел всё прояснить. Генерал внимательно поглядел юноше в глаза и ответил. – М-м… Клара Кристина Оливия графиня фон Эдден маркграфиня Винцлау добродетельнейшая из всех жён, что мне довелось встретить.

– Да? – Как-то странно произнёс юноша и продолжил. – Это очень хорошо… Но я хотел спросить… Она… Какова она. Ну, я видел три её

портрета… Но всё равно…

– Ах, вот вы о чём! – Понял генерал. – Она молода сердцем и обворожительна. И чиста душой и совсем не жеманна, и она… Она притягательна.– Тут он понизил голос. – Большая часть мужчин вожделеют подобных женщин и берут их замуж, даже не будь у них наследства. Она так соблазнительна, что многие рыцари выходили бы к барьеру и бились бы в её честь, даже не будь она принцессой.