Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово

– Ах, вот как? Она мне тоже показалась красивой… Ну, на портретах…– Произнёс граф. Кажется, Волков его немного успокоил. Но немного, так как он снова спросил:

– Барон, а сможет ли она… Полюбить меня?

«Вот так вопрос! – За всю свою жизнь, генерал никогда и не задавал таких вопросов. Ни себе, ни другим. А тут на тебе. – Начитался мальчишка глупых романов! Набил голову дурью. Я в его лета уже при офицере писарем состоял, за четырьмя его конями ходил, в делах был посыльным. А этот волнуется и голову ломает над этакой безделицей: будет ли его любить жена? Да кто ж её про любовь спрашивать будет, когда она дана тебе по договору меж великими домами, как, впрочем, и ты дан ей, глупый граф. Вас не для того венчают, чтобы вы глупостями этими занимались… «Полюбит меня?» Вас туда везут новую династию утверждать на века. Властвовать! А вы, глупый юноша, про любовь бормочите что-то!» Но все эти простые мысли никак не подходили для ответа молодому графу и Волков это прекрасно понимал.

– Вас? – Он немного подумал… Генерал, честно говоря, что отвечать всё ещё не знал. И поэтому предложил юноше то, что первым в голову пришло. – Не знаю, моя жена меня, поначалу, терпеть не могла. А теперь не оттащить, очень не любит, когда я уезжаю на войну. А когда уезжаю по делам, так за мной обязательно потащится.

– Значит она вас полюбила? – Уточняет молодой человек.

– Она про то мне никогда не говорила, – усмехается генерал, – и всё больше меня упрекает, когда я рядом, или требует чего-то, но от меня отходить не желает, как от старого, но очень нужного в хозяйстве коня. И бережёт его.

– Коня? – Удивился граф и засмеялся.

– Помните, что вы мужчина, глава дома, и любить вас её долг перед Богом и семьей. А уж если вы свою жену сами полюбите, то будет вам большое счастья.

А когда они уже попрощались и разошлись, молодой человек остановился в конце лестницы, обернулся и крикнул:

– Барон! Вы мне обещали ужин! Помните о том!

– Я привык исполнять свои обещания, граф! – Прокричал ему в ответ Волков.

После ужинов во дворце, та половина гуся, что им с фон Готтом подали в трактире «У доброго Матиуса», ему не показалась. Нет, фон Готт-то, как раз, ел гусятину с большой страстью, этот здоровый как бык, молодой и сильный человек, мог бы съесть всю половину в одиночку, хотя гусь тот был при жизни не мал.

«С костями сожрёт, если не остановить!»

Завистливо думал барон, глядя как оруженосец ест птицу. А вот сам он выискивал лишь сладкие куски, тем и довольствовался. Вино ему тоже не понравилось. Лишь пиво тут было неплохим. В общем никого удовольствия от обеда он не испытывал.

«Старость, что ли? Чёрт бы её побрал… Приедается всё».

Или, быть может, он избалован? После прекрасных-то вин Винцлау, и вин из погребов сеньора… Любое иное вино в любом трактире будет казаться посредственным.

– Ох и хорошо, – констатировал оруженосец, беспощадно догрызая гуся. – Вообще жизнь у вас хорошая, сеньор.

– Да неужели? – Довольно прохладно отвечал барон, отпивая пива из тяжёлой кружки.

– Да, конечно! – Фон Готт взял со стола кувшин с вином и потряс его, определяя остатки. А после спрашивая у своего сеньора. – Ещё будете?

– Нет, допивайте. – Ответил Волков. – И что же не хорошего у вас, друг мой? Гусь не понравился?

И оруженосец вылил всё, что было в кувшине, себе в стакан и продолжил:

– Гусь отличный… Но я не про него, а про вас.

Волков ничего не говорит, лишь пиво пьёт, но взгляд его весьма красноречив: это что вы там болтаете такое?

И оруженосец поясняет:

– У вас каждый день обеды с принцами да графами… Конечно… Так жить – хорошо. Вот, что я думаю.

– А вот я думаю, фон Готт, что у вас памяти, как у того гуся, что вы только что сожрали. – Философски замечает генерал.

– Это вы к чему? – Искренне не понимает оруженосец, выпивая

вина из стакана.

– А к тому, что за эти обеды в меня втыкали копья и алебарды совсем недавно, вы что, позабыли? Вы же сами всё видели? Да… Вот за то меня потом и кормят принцы. – Пояснил Волков. – За то, что сами они сидели в своих дворцах, а я в то время, умирал от жары в своих доспехах отбиваясь от десятка злобных мерзавцев в горном замке.

– Да и ничего страшного. – Заметил оруженосец. – Зато теперь вас все дамы, фрейлины всякие и все принцы за руки тащат к себе.

– И вы согласны снова оказаться там, у Тельвисов в замке, чтобы потом пообедать с фрейлинами? И что же вы, хотите так жить? – Удивлялся барон.

– А вы разве не хотите? – Смеётся фон Готт. – Слава это приятно.

– Слава приятно? Плевать мне на славу эту, и на обеды с фрейлинами. – Тут Волков даже раздражается немного. – Да будь моя воля, я бы из Эшбахта носа не высовывал бы… Сидел там как мышь под печкой, и лишь раз в месяц ездил бы в Мален. За покупками… Ну и раз в год в Ланн, в купальни…

– Это потому, что вы уже старик, – пояснил сеньору оруженосец. – А я так сразу соглашусь в замок идти за какой-нибудь принцессой, если потом будут балы и дамы с гусями и вином.

– А это потому, что вы болван, фон Готт, – меланхолично заметил ему генерал. А ещё мог бы напомнить своему оруженосцу, что фон Флюген из того замка не вернулся, а Хенрик вышел оттуда без руки, да не стал.

«Бестолковая молодость… Ни черта плохого помнить не хочет, или не может. Не умеет…».

– А я у вас вечно в болванах хожу, – замечает молодой человек без всякой обиды. – Уж сколько от вас слушаю, что я болван.

– Это потому, что положение вашего разума неколебимая константа и учиться вы ничему не желаете. – Отвечает ему генерал, допивая пиво и вставая с лавки.

– Опять у вас эти книжные словечки, говорить языком людским вам не по нраву. – Фон Готт тоже встаёт.

– Я уж и так избегаю с вами, с людьми молодыми, умных слов, скоро совсем их позабуду. – Невесело замечает генерал и идёт к выходу из трактира.

Глава 11

Домой он приехал едва не голодным после такой-то трапезы, но от предложенного Марией обеда отказался.

– Поели, что ли? Опять у герцога? – Сразу с упрёка начала баронесса. Была она явно недовольна. – С семьёй-то вам пообедать зазорно, что ли? – Вот только недовольства её заключалось в том, что у герцога он обедал без неё.

– Я обедал в трактире, – отвечает барон, когда Гюнтер помогает ему раздеться. – И обед тот был дурен.

– Ну, вот, – сразу продолжает супруга, – с женой-то, данной Господом, вам обедать не захотелось, по кабакам подъедаетесь. А ведь дома всё есть, всё куплено, хорошее и свежее. И вино купили для вас, а вы деньги тратите, лучше бы подкопили бы жене на платье.

Баронессе всегда есть, что ему сказать. И в этот раз, наверное, она права, но Волков почему-то сразу вспоминает юного Сигизмунда Ханса. «Вот вам и любовь». Хотя принцесса Оливия, конечно, такой не будет. Он опускается в кресло.

– Господин, так вы ничего кушать не будете? – Интересуется Мария. – Может вина подать?

– А холодное ли? – Вяло интересуется генерал.

– Ну, как… – Мария его не радует. – Принесла, так в погребе держу.

– Хорошо, принеси на пробу.

А жена садится рядом, у неё к нему, конечно, есть серьёзный разговор, у баронессы к барону много имеется разговоров, и все один важнее другого, но начать она не успевает. Сыновья затевают новую драку из-за какой-то яркой тряпки. Крик и вопли быстро перерастают в плач.

– А ну, прекратите, Карл Георг! – Кричит на них Элеонора Августа. – дайте отцу отдохнуть. Барон! – Она кричит на старшего. – Барон! Да, что же это такое… Отдайте брату знамя! – И поясняет мужу. – Купила в лавке у галантерейщика. Теперь дерутся за него без конца.

– и после мать жалуется отцу на сына. – Он вообще меня не слушается!

Но тот и бровью не ведёт, он, отобрав у своего брата какую-то яркую тряпку, теперь что-то придумывает с нею. И уже направляется куда-то, хорошо, что его за руку на выходе ловит нянька…

– А-а-а… Отпусти, дура! – Орёт, что есть мочи неслух и при этом отбивается от няньки применяя всю свою силу. – Да, отпусти же…

– Барон, – рычит отец, ему самому не нравится поведение старшего. – Прошу вас подойти!

– А что? – Задирается сын и перестаёт биться. Но никуда не идёт.

– Да как вы смеете!? – Кричит на мальчишку мать. – Отец вас к себе требуют, идите немедля!

И лишь тогда Карл Георг барон фон Рабенбург нехотя подходит к отцу и тот выговаривает ему весьма холодно:

– Мне ваши выходки, порядком надоели.

Мальчишка молчит.

– Я уже устал от постоянных драк и криков. – Продолжает отец.

Сын лишь насупился и надул губы. Но опять ничего отцу не отвечает.

– Если же вы и впредь не будете слушать матерь свою, я обещаю вам, что по возвращении в поместье, прикажу учителю высечь вас, как следует. И имейте ввиду, матушка ваша, по своему обыкновению за вас не заступится, так как я ей то делать воспрещу. Вы поняли меня?

Тут Ингрид приносит ему на подносе бокал с вином, Волков берёт его… Вино и вправду не очень холодное. Пока он его пробует, Карл Георг молчит надувшись, и это уже сильно раздражает генерала. Когда он спрашивает, так закалённые воины, у которых баки и чубы в войнах побелели, так и те спешат ему ответить, а этот маленький негодяй дуется стоит.

– Извольте отвечать! – Рявкнул отец, да так, что не только оба сына перепугались, но и все женщины, что были в зале, включая баронессу, вздрогнули. – Вы меня поняли, барон?

И лишь после этого наглый мальчишка ответил отцу, выдавил из себя, или даже буркнул недовольно:

– Понял.

– «Понял, батюшка». – Сзади мальчишку щиплет мать.

– Понял, батюшка, – послушно повторяет тот, и от этой горькой обиды начинает «кукситься» перед приближающимися слезами.

– С глаз моих вон! – Всё ещё рычит отец, а ещё и вырывает у сына знамя.

– Ы-ы-ы-ы… – Заревел в голос молодой барон, которого теперь, без особых усилий, утаскивает нянька.

Волков же суёт отобранное знамя своему среднему сыну Хайнцу: играйте. Тот и рад, стоит веселится расправляя материю. И что же ему не быть дольным: знамя у него, обидчик, старший брат, наказан.

Баронесса тоже довольна: наконец отец уделил внимание детям. Волков же опять отпивает вина. В общем, если добавить туда холодной воды. То пить можно.

А тут уже поспело время, и главе семейства несёт дневное лекарство пунктуальный Гюнтер.

Барон выпивает капли. Они даже приятны на вкус. И почему-то вспоминает слова фон Готта. Те самые, в которых тот хотел славы среди придворных дам, а ещё ужинов у принца. И за эти глупости готов был снова лезть в замок какого-нибудь кровавого вурдалака. Нет, нет… Даже сейчас барон с ним не был согласен, пусть ему докучала жена и непослушные сыновья выводили из себя… Но, нет. Волков даже не хотел сравнивать его уютный и уже обжитой Эшбахт с ледяным лагерем под Гернсхаймом, у которого он сломал зубы ван дер Пильсу.

«Чёртов холод, но даже при нём было жарко. – Только теперь вспоминая те дни, генерал понимает, как всё было тонко. Как мало оставалось до поражения, до сущей катастрофы, до бойни. И на это он находил лишь одно объяснение. – Бог тогда отвёл».

И в случае с вонючим, набитым еретиками Фёренбургом не было никакой надежды.

«Поганый, гнилой городишко. И людишки дрянь, что живые, что мёртвые. Два раза там был, два раза было тошно».

А замок кровавых выродков Тельвисов… У него до сих пор при воспоминании страшных крюков над красивой ванной пропадал аппетит. Он выпивает вина и смотрит на жену, что собирается ему что-то говорить. Нет и ещё раз нет, фон Готт был неправ. Дом лучше любой славы. И размышляя о своём оруженосце генерал понимает: «Это, наверное, от бестолковой молодости у него такое!»

А после жена принялась ему объяснять, что тот, кто любит свою жену, и тут генерал опять вспомнил юного графа-женишка, должен её радовать. Покупать ей то, что жене надобно, и главное брать с собой на балы и ужины.

– Уж так и в писании сказано, – говорила она.

– В каком же месте то сказано? – Искренне удивился Волков.

– Не помню, – начала вспоминать баронесса. – И в печали и в радости… Что-то там такое…

– Нет там ничего такого, – беспощадно отвечает ей муж, – и еду я не на бал, а на ужин, где будут один мужи, и при том, молодые и дерзкие, достойной жене среди них делать нечего. – И он сразу пресёк все попытки супруги напроситься с ним. – На ужине том вам делать нечего, я поеду один.

– Господи-и… – Женщина сокрушённо качает головой. – Я так и знала. – После чего она обиженно отсела от мужа на другой стул и стала смотреть в окно и печально, и с вызовом одновременно, а потом посидев немного, надумала просить у Марии вина, как у господина, да ещё бранила ту, дескать, господину подала, а про госпожу свою позабыла. Дура нерадивая.

***

Он удивился тому, сколько карет было на той улице, на которой находилась харчевня «Жирный фазан». И кареты всё были, в большинстве своём, отличные, с конями хорошими. А у самой харчевни, у коновязи, целый ряд коней-красавцев, один краше другого, и седла на них исключительно ламбрийской работы, все на расшитых чепраках. А при конях конюхи в ливреях. Ну, а как же оставить таких коней на улице без присмотра?

– Ишь ты, – говорит барону фон Готт, заглядывая в окно кареты, – видали какой фестиваль тут собрался?

«Видали?»

Да уж, видали. Он-то думал, что придёт пять-шесть человек, а тут вон как. Волков вздыхает. Всё это ему не нравится. Но поделать уже нечего. Они подъезжают ко входу в трактир и навстречу им выходит сам Георг Альберт Мален герцог Ребенрее. Видно, велел какому-то человеку ждать барона и предупредить о его приезде. Он весел и возбуждён, с ним несколько людей. Все как один они молоды или юны, все в бархате, на всех золотые цепи, словно они в больших заслугах перед кем-то. Встали на входе, ждут барона. Волков тоже улыбается принцу из окна кареты, а сам говорит фон Готту негромко:

– Вы, кажется, мечтали о славе у фрейлин и обедах с принцем?

– Чего? – Оруженосец смотрит на него с удивлением. – Ничего я не мечтал, – Кажется этот храбрый и умелый боец, немного пасует перед собравшимися у прохода молодыми людьми. – Сказал вам раз, так вы теперь к словам цепляетесь.

– Хватит вам юлить… – Пресекает эти разговоры генерал. – Пойдёте со мной, будете в славе купаться.

– Я? – Не верит фон Готт.

– Да нет же, не вы, а святой Амвросий Молосийский, – едко замечает барон, – и давайте поторапливайтесь уже, дверь мне открывайте, нас ждут принцы, как вы и мечтали. Вон они стоят.

И принц как устроитель ужина, как хозяин вечера, стал

представлять молодых людей, что вышли с ним на встречу барону. И из шести человек… Двое оказались графами. И остальные тоже были юношами весьма непростыми. Здесь, на дворе перед модной столичной харчевней, собрался весь молодой цвет Ребенрее. Георг Альберт легко, без лишних титулов, представлял своих товарищей. Генералу же было ещё легче, чем принцу, ему нужно представить только своего оруженосца:

– Господа, а это мой фон Готт. Он был со мной при всех последних моих делах, один из лучших бойцов, которых я ещё могу вспомнить.

– О, как это прекрасно, – тут же оживился один из молодых людей. Был он богато одет, на вид ему ещё не исполнилось и семнадцати лет, но сложён юноша был весьма атлетично. – Вы любите копьё, господин фон Готт?

Волков краем глаза наблюдал за оруженосцем: ну, что же ты, давай, фон Готт, ты же хотел славы, похвастайся перед этими расфуфыренными юнцами. Тем более что спрашивавший, конечно, имел ввиду копьё рыцарское, кавалерийское, турнирное, которое оруженосец, скорее всего, и в руках-то давно не держал. Но фон Готт как это не странно, не стушевался, а нашёл что ответить:

– К сожалению, дорогой Бад-Раппинау, истинным копьём за всю мою жизнь в настоящем деле мне не пришлось воспользоваться ни разу. Так что моё обычное оружие это клевцы, молоты и протазаны… Или обычное пехотное копьё, коли нет ничего получше.

«Клевцы, протазаны, а вовсе не рыцарские копья и мечи?» Молодёжь подивилась такому выбору оруженосца, но слова фон Готта приняла без насмешек, с уважением. У этих молодых людей, впрочем, как и у всей молодёжи, сила и военные умения всегда в почёте.

«Молодец! Даже с первого раза правильно запомнил имя этого мальчишки». – Подумал о своём оруженосце генерал.

– Ну, что же мы стоим тут! – Воскликнул принц. – Пойдёмте, господа, пойдёмте, барон, там нас уже заждались другие господа, вина, паштеты… И дамы.

– Винам нельзя давать нагреваться, а дамам нельзя давать остывать! – Со знанием дела заметил граф Ашшафенбург, шестнадцать лет которому, судя по его юному лицу и тонкой шее, исполнилось лишь на прошлой неделе.

«Дамы? О!»

Волков был вовсе не против дам, и почему-то сразу подумал, что там обязательно должна быть очаровательная распутница Амалия Цельвиг, которую он был бы рад увидеть. Рад по-настоящему. И другие придворные дамы, ей подстать. Но генерал ошибался.

Глава 12

Дамы там были самые, что ни на есть истинные. Одна Клементина Дениза Сибил фон Сольмс чего стоила. Было ей отроду лет… Шестнадцать, наверное, но количеством белил и румян у себя на лице, как и количеством перстней на своих пальцах, она запросто могла посоперничать с какой-нибудь умудрённой жизнью и видавшей всякие виды пятидесятилетней матроной.

«Фон Сольмс… Уж не дочь ли она графа Вильбурга?» – Думал Волков и целовал ей перчатку. Вот уж никак ему не хотелось быть так близко к этой родственнице обер-прокурора, а она ещё и запищала сладостно, притом смотря ему в глаза ласково и не выпуская его пальцев:

– Ах, барон, барон, не сядете ли со мной, моё место там, – она показала ему ручкой. И пообещала. – Я была бы счастлива.

И пока Волков, чуть растерявшись, думал, что ей ответить, принц всё расставил по своим местам:

– Клементина! Я вас прошу! – Он говорил с нею весьма твёрдо, а ещё немного фамильярно. – Угомоните свои притязания, я вам уже сказал, все рассядутся согласно прописанного, а не так как вам возжелается.

– Ах, какой вы злой, Георг! – Обижается дева. Её сильно напудренное, почти белое лицо, выглядит и сердитым, и комичным. И Волков, глядя на неё, смеётся.

А девица говорит и ему и принцу чуть запальчиво:

– Рада, что повеселила вас, добрые господа.

И тогда генерал снова берёт её руку и говорит ей:

– Вы очаровательны, милая дева. – А после снова целует её перчатку.

Теперь она довольна, и снова улыбается:

– А может всё-таки сядете со мной, барон?

Но принц безжалостен с нею, он беспощадно оттесняет деву от генерала:

– Клементина фон Сольмс! – Он почти кричит на неё. – Идите уже на своё место. Кузина, отойдите, прошу вас, дозвольте же мне представить других дам! – И после поясняет Волкову. – Она с самого детства была такой же раздражающей и своевольной липучкой.

Дева корчит герцогу гримаску негодования: как же вы мне противны, кузен, и подобрав юбки нехотя отходит от Волкова. Другие три дамы были чуть старше фон Сольмс, но и они были очень молоды и происходили из самых благородных семейств. Одна из них полногрудая и глазастая Изабелла фон Шветцингер ему вообще приглянулась. Да и она улыбалась весьма ласково:

– Ах, барон, матушка моя была на том обеде у герцогини, на котором вы были, так потом только про вас и говорила…

– Про меня? – Удивляется Волков.

– Про ваши подвиги, – поправляется девица чуть смущаясь. – Все

дамы в Вильбурге два дня только о них и говорят. Все восхищаются вами.

Генерал кланяется ей низко: благодарю вас моя дорогая.

«Незамужние все. Неужто их отцы и братья не знают где эти девы?»

Волков хоть и улыбался все им и кланялся, но чувствовал себя среди этой молодёжи неуютно. Любой из присутствующих здесь ему годится в сыновья или дочери.

И тут среди молодёжи находятся ещё два графа, один из них был уже знаком генералу, то был Годфруа Эрнст Алоиз де Фрион граф де Вилькор. И ещё был высокий и статный граф Гройзаксен.

И вот граф де Вилькор на правах знакомца уже обращается к генералу:

– Мы хотели посадить вас среди наших дам, да они у нас глупы, – он и другие юные господа смеются, – и решили, что посадим вас меж мною и принцем, пойдёмте, барон, вот сюда… – Он указывает Волкову место в середине большого, накрытого скатертями, стола. Генерал соглашается и кивает юноше: конечно же, граф.

Два десятка самых знатных юношей и дев большой земли, будущие её сеньоры, ну, кому же ещё быть в окружении принца Ребенрее. Они все радостно болтая рассаживаются за столы.

– Где музыканты? – Вопрошает принц и крутит головой. Он чувствует себя распорядителем ужина, бала… И найдя глазами хозяина заведения распоряжается. – Любезный… Пусть музыканты уже заходят!

На столах стоит хорошая посуда, на блюдах уже положена та еда, что едят холодной. Роскошные, длинные жареные с розмарином говяжьи вырезки, к ним соусники с чёрным перечным соусом. Тут же на блюдах нарезаны тонкими ломтями несколько видов окороков, постных, печёных в горчице, и жирных, с толстыми краями сала, которые подают, усыпав их красным жгучим перцем. Тут же большие вазы с солениями. И это лишь начало, Волков чувствует запах жареной баранины, что доносится с кухни. Лакей из-за спины наливает ему серебряный кубок вина. Кстати, кубок, тут, на столах, всего один, все остальные хоть и красивы, но из стекла. Даже усевшемуся рядом с ним принцу вино наливают в слегка синий, прозрачный стакан. Значит Волкову предоставлен кубок чемпиона. Так, обычно, возвышают победителей рыцарских турниров. Когда на последнем, праздничном ужине все иные господа, пусть среди них будет даже сам король, пьют из посуды более простой, чем пьёт первый рыцарь турнира. Кубок тот, кстати, остаётся у рыцаря навсегда, как подтверждение его первенства. Генерал рассматривает сосуд:

«Прекрасная работа».

– Попробуйте вино, барон, – советует ему принц. – Это из погребов нашего графа.

Волков пробует вино. Оно отменное. Но генерал не знает этого напитка и смотрит на де Вилькора:

– Что это?

– Это шардоне из Шабли, пятилетнее, – отвечает молодой граф пости с гордостью.

– Великолепно же, правда? – Спрашивает принц и сам отпивает из

бокала.

– Никогда не пробовал ничего подобного, – соглашается генерал.

– Южные вина, из Ламбрии и Астии, которые здесь все пьют, – важно начинает рассуждать де Вилькор, – они не плохи, но на наш вкус слишком терпкие, немного резкие. Это от излишка солнца, от того выходит через чур сладкий виноград. Вина из-за реки, они более тонкие. Изящные.

– А у этого ещё и вкус… – Волков снова пробует вино, – кажется, апельсинов.

– Именно, господин барон, – соглашается граф, – привкус апельсина, хотя некоторые находят привкус орехов. Некоторые говорят, что белое вино не идёт к мясу, но на мой взгляд это лёгкое вино идеально подходит к говядине с кровью и перечным соусом, прошу вас, барон, попробуйте.

– Готфрид, барон обязательно попробует, – прервал его Георг Альберт, – но я вижу, что вино уже разлито для всех гостей, я должен открыть ужин и сказать тост.

Молодой герцог чувствовал себя на этом собрании молодых господ как рыба в воде:

– Господа, – он встал. – Как хорошо, что мы додумались собраться не во дворце… Нам бы, всякие важные люди, нипочём там не дали бы повеселиться.

– Ха-ха… – Смеялись повесы. И хлопали в ладоши девы. – Истинно, принц, истинно.

«Вырвались дети из-под взора родителей. Как бы нее набедокурили!»

А принц продолжал:

– И первый мой тост за того, кто стал поводом нашего счастливого собрания. Я хочу выпить, господа, за того, кого по праву считают первым рыцарем Ребенрее, за того, кто снискал себе славу победителя, и того, кого прозывают Инквизитором. За барона Рабенбурга! – Тут он повернулся к Волкову и отсалютовал своим бокалом. – За вас, барон!

И после, молодой герцог, осушил бокал. Волков, улыбаясь, встал вслед за герцогом и начал, поднимая свой кубок кланяться во все концы стола, принимая добрые восклицания в свой адрес и благодаря за них.

Наконец все стали есть и пить, а слуги сновать вдоль стола, принц сделал знак и заиграла лёгкая музыка, а после Георг Альберт наклоняется к генералу и говорит:

– Дорогой барон, прошу вас, сейчас после второго тоста расскажите всем вашу историю про замок. Многие её не слышали.

– Конечно, Ваше Высочество, – обещает Волков.

Но всё здесь ему не нравилось, хоть вида он и не подавал:

«Какого чёрта я тут делаю среди этих сопляков?!» – И его чутьё, не подводившее его, как правило, подсказывало ему, что лучше не рассиживаться среди этих знатных юнцов. Нужно было убраться отсюда побыстрее. Сделать о чём просят и уйти. Но эти дурни и музыкантов нагнали, еды наготовили, даже вин своих принесли, думают сидеть здесь до ночи. Как убраться отсюда, чтобы эта молодежь при том не висла у него на руках. И он не был бы самим собой если бы не придумал выход.