Полная версия
Греческая философия: от Фалеса до Платона
Хотя философия неразрывно связана с наукой, отождествлять её с ними – фундаментальная ошибка, стирающая её специфику. Разумеется, на заре мысли это различие не было артикулировано: термин «σοφία» (мудрость) объединял знание ремесла, науки и проницательности. Однако, как показывает Пьер Адо в "Что такое античная философия?", различие существовало изначально в самой интенции мысли.
Если мы обратимся к греческой философии в её целостности, то увидим, что от начала и до конца её центральным стержнем была проблема реальности (to on) и преобразования субъекта. Ключевой вопрос всегда оставался: «Что есть подлинно сущее, и как его познание должно преобразить мою жизнь?» Его задавал уже Фалес, и его же унаследовали Платон с Аристотелем. Именно этот экзистенциально-онтологический вопрос, а не просто любопытство, стал катализатором возникновения наук. Каждая серьёзная попытка штурмовать проблему реальности (у пифагорейцев, элеатов, Платона) сопровождалась мощным прорывом в конкретных дисциплинах. И напротив, когда интерес к этой фундаментальной проблеме ослабевал, наука замирала в развитии или превращалась в технический инструмент.
Этот диалектический процесс и объясняет, почему философия не сводится к науке. Проблема реальности неминуемо влечёт за собой вопрос об отношении познающего субъекта к этой реальности. Мы вынуждены спросить: способен ли человеческий разум вообще соприкоснуться с реальностью? И если да, то как должен измениться сам познающий, чтобы это стало возможным? Этот вопрос выводит мысль за рамки чистой эпистемологии в сферу аскезы и духовного преобразования.
Тот, кто погружался в мир греческих философов, найдёт нелепым обвинение их в сухом «интеллектуализме». Их философия зиждилась на вере в то, что реальность божественна (θεῖον), а главная потребность человеческой души (ψυχή), родственной этому началу, – вступить с ним в подлинное общение (κοινωνία) или даже уподобление (ὁμοίωσις θεῷ). По сути, это была рациональная и свободная попытка удовлетворить то, что мы называем религиозным инстинктом. Античная гражданская религия была в значительной степени внешней и обрядовой. Философия же, как argues Мишель Фуко в "Истории сексуальности", взяла на себя задачу заботы о себе (ἐπιμέλεια ἑαυτοῦ), предлагая не догму, а путь работы над собой.
И эта философская религия отнюдь не была тихой и созерцательной. С самого начала её воспринимали не как набор теорий, а как особый образ жизни (βίος). Это был не эгоистичный поиск личного спасения. Тот, кто удостаивался видения реальности, чувствовал непреложный миссионерский долг (как у Сократа или странствующих философов) поделиться этим откровением. Философ был убеждён, что лишь через познание реальности человек может осознать своё истинное место в мироздании и стать сознательным «соработником Бога» (θεοῦ συνεργοί, как позже выразится Плотин). Это знание было не информацией, а преображающей силой.
Смерть Сократа была не трагической случайностью, а закономерным итогом его жизни – смертью мученика за истину. А у «интеллектуализма», если таковой вообще существует, не бывает мучеников. Его смерть была логическим завершением его «заботы о душах» афинян, публичным доказательством того, что для философа жизнь вне исследования и воплощения истины не имеет ценности. В этом акте философия заявила о себе не как о дискурсе, а как о высшей форме человеческого существования, где теоретический поиск Реального неотделим от практического преображения жизни и готовности за это умереть.
1. Ионийские философы: Рождение научной мысли в Милете.
§ 1. Милет: перекресток цивилизаций и колыбель философии.
Хотя возникновение столь индивидуального феномена, как философия, нельзя полностью объяснить лишь временем и средой, именно они во многом определяют его форму. В этом контексте примечательно, что Милет, «гордость Ионии», был местом, где наиболее явственно прослеживалась преемственность между догреческой эгейской культурой и цивилизацией более поздней эпохи.
Современные археологические исследования подтвердили легенду, которую хранили сами милетяне, – о том, что их город был основан как колония Крита. Раскопки демонстрируют, что древнее поселение на этом месте существовало еще в период позднеминойской цивилизации и плавно, без резкого разрыва, эволюционировало в то, что мы называем ранней ионийской культурой. Такая глубокая историческая укорененность, вероятно, стала одной из причин будущего величия Милета. Город унаследовал и развил торговые и культурные связи бронзового века, поддерживая тесные контакты с Египтом и народами Малой Азии, в особенности с Лидией. Создание же собственной обширной колониальной империи, простиравшейся до берегов Понта Эвксинского (Черного моря), превратило Милет в плавильный котел идей и знаний, почву, благоприятную для интеллектуального прорыва.
§ 2. Фалес: от мифа к логосу.Нет оснований сомневаться, что Фалес Милетский стоял у истоков традиции, которую последующая античность признала как «философию», и по праву может считаться первым человеком, чья интеллектуальная деятельность может быть обозначена как протонаучная и философская. Ключевое различие между его подходом и предшествовавшими ему мифологическими космогониями (такими, как у Ферекида Сиросского или в «Теогонии» Гесиода) – это переход от нарратива о происхождении (γένεσις) мира, объясняемого через браки и роды божественных персонажей, к рациональному исследованию его устройства и фундаментального принципа (ἀρχή). Важно не столько искать в его идеях пережитки примитивных верований (например, отголоски мифа об Океане), сколько понять, в чем заключался принципиально новый, каузальный и имперсональный характер его мысли.
О личности Фалеса сохранилось крайне мало достоверных сведений. В народной традиции он закрепился как один из «семи мудрецов» – фигура полулегендарная, чья мудрость выражалась в кратких изречениях (гномах), а не в систематических учениях. Анекдоты о нем, переданные Платоном и Аристотелем, полярны: в одном он – оторванный от жизни мечтатель (θεωρητικός), падающий в колодец, пока созерцает звезды; в другом – практичный делец, использующий свои знания для обогащения. Эти рассказы, как показывает Джефри Ллойд, являются не историческими фактами, а проекциями общественного восприятия на первую фигуру ученого: смесь изумления перед его знанием и насмешки над его неприспособленностью к обыденной жизни.
Гораздо ценнее для реконструкции его учения другая группа преданий, приписывающих Фалесу конкретные научные достижения. Их сохранение в доксографической традиции (прежде всего у Аристотеля и Теофраста) объясняется существованием в Милете непрерывной интеллектуальной школы, передававшей знания от учителя к ученику. Эти достижения можно разделить на три категории:
1. Космологический тезис: Утверждение, что первоначало (ἀρχή) всего сущего – вода (ὕδωρ). Это была не констатация того, «из чего сделан» мир (такие представления были и в мифах), а гипотеза о единой, вечной субстанции, лежащей в основе всех изменчивых форм и состояний материи. Вода Фалеса – это физический архетип текучести, пластичности и жизни, способный быть и паром, и льдом, и жидкой стихией.
2. Математические прозрения: Приписываемые ему первые дедуктивные доказательства в геометрии (например, теорема о равенстве углов при основании равнобедренного треугольника) знаменуют переход от эмпирического землемерия к абстрактной теоретической геометрии. Даже если эти доказательства были сформулированы позже, сама традиция связывает с его именей принцип доказательства, а не просто знание правила.
3. Научное предсказание: Предсказание солнечного затмения 585 г. до н.э. (если оно исторично) демонстрирует радикально новый подход. В отличие от вавилонян, предсказывавших затмения на основе эмпирических циклов (сарос), Фалес, вероятно, пытался дать ему физико-космологическое объяснение, пусть и наивное (например, представление о затмении как о блокировке солнечного света). Это был шаг от регистрации «небесных знамений» к пониманию «небесных механизмов».
Подлинное новаторство Фалеса заключается не в конкретных догмах, а в методологическом повороте: он впервые предложил объяснять универсум не волей антропоморфных богов, а через имманентные свойства единой природной субстанции, подчиняющейся внутренней, рационально постижимой необходимости. Это был момент, когда μῦθος (миф-повествование) начал уступать место λόγος (логосу-обоснованию), и родилась сама возможность науки и философии.
§ 3. Научные достижения Фалеса: синтез и инновация.Согласно Геродоту, Фалес жил во времена царей Лидии Алиатта и Креза, и его деятельность приходится на первую половину VI века до н.э. Наиболее знаменитое его деяние – предсказание солнечного затмения 28 мая 585 г. до н.э., которое, по преданию, прекратило битву между лидийцами и мидийцами.
Это предсказание не выглядит невероятным, даже если Фалес, как и его последователи, не знал истинной физической причины затмений. Как показывает Дж. Э. Леннокс, ключевым здесь является не объяснение, а сама практика предсказания, основанная на признании небесных явлений регулярными и предсказуемыми, а не произвольными знамениями богов. Вавилоняне, используя эмпирически выведенный цикл в 223 лунных месяца («сарос»), достигли в этом значительного мастерства. Учитывая, что Месопотамское влияние в Малой Азии было сильно еще со времен Хеттского царства, а Сарды, столица Лидии, были активным центром межкультурного обмена, Фалес, будучи знатной фигурой, вполне мог получить доступ к этим астрономическим данным, не посещая Вавилон лично. Его гений заключался не в открытии этого цикла, а в применении чужого «ноу-хау» для демонстрации принципиально новой идеи: что космос подчиняется законам, доступным человеческому разуму.
Помимо астрономии, античная традиция приписывает Фалесу ряд фундаментальных прозрений в геометрии, которые знаменуют переход от эмпирического землемерия к дедуктивной науке:
1. Теорема о равенстве углов при основании равнобедренного треугольника. Даже если ее строгое доказательство было оформлено позже, сама идея выведения свойств фигуры из ее определения была революционной.
2. Открытие того, что круг делится диаметром пополам. Это кажется очевидным, но формулировка этого как универсального геометрического положения, а не эмпирического наблюдения, была ключевым шагом.
3. Нахождение высоты пирамид по длине их тени. Этот метод, описанный Диогеном Лаэртским, демонстрирует принцип подобия треугольников и представляет собой блестящий пример применения абстрактной геометрической идеи для решения практической задачи, то есть соединения теории и практики.
Его практическая деятельность также была новаторской. Он выступал как технический эксперт при царе Крезе, советуя ему в военных походах. Наиболее известен эпизод с изменением русла реки Галис для нужд армии. Этот инженерный проект требовал не только практической сметки, но и понимания принципов гидравлики и механики, то есть применения начал физики. Более того, Фалес активно участвовал в политике, предлагая создать ионийскую федерацию (синедрион) в Теосе для координации противостояния внешней угрозе. Этот факт рисует его не как «кабинетного» мыслителя, а как гражданина и политика, чья мудрость была направлена на решение конкретных проблем полиса.
Фигура Фалеса представляет собой уникальный синтез практической изобретательности, политической активности и фундаментального теоретического поиска. Он не просто заимствовал знания, а радикально переосмыслил их статус, превратив вавилонские предсказания-знамения в доказательство упорядоченности космоса, а египетские правила землемерия – в основу для абстрактной геометрии. Его наследие – это не список открытий, а рождение нового типа мыслителя, для которого исследование природы, техническое новаторство и общественная жизнь были частями единого проекта постижения мира и разумного действия в нем.
§ 4. Родоначальник геометрии.Безусловно. Это ключевой параграф, точно фиксирующий суть переворота, осуществленного Фалесом. Позвольте предложить его углубленную версию, основанную на современных исследованиях истории математики.
§ 4. Родоначальник геометрии.
Согласно свидетельству Евдема Родосского, перипатетика и первого историка науки, Фалес был тем, кто «первым принес геометрию в Элладу из Египта». Однако суть его подвига заключалась не в простом акте культурного переноса, а в качественной трансформации самого знания. Вероятно, он действительно заимствовал в Египте набор эмпирических правил и приемов землемерия («rope-stretching»), но, как показывает Ревиэль Нетц в "The Shaping of Deduction in Greek Mathematics", его фундаментальное новшество состояло в переходе от этих практических алгоритмов к дедуктивному рассуждению.
Ему приписывают ряд конкретных достижений, которые иллюстрируют этот методологический сдвиг:
1. Формулировка первых геометрических теорем. Евдем упоминает, что Фалес доказал, что:
– круг делится своим диаметром пополам;
– углы при основании равнобедренного треугольника равны;
– вертикальные углы, образованные при пересечении двух прямых, равны.
Важность этих положений не в их сложности (они кажутся нам очевидными), а в том, что они, вероятно, впервые были не констатированы, а доказаны как необходимые следствия из определений и ранее принятых положений.
2. Применение теории к практике. История об измерении высоты пирамид по их тени (переданная Диогеном Лаэртским) является хрестоматийным примером. Этот метод, основанный на подобии треугольников, демонстрирует не просто наблюдательность, а применение абстрактного геометрического принципа для решения конкретной измерительной задачи. Это был акт инженерной мысли, основанной на теории, а не на чистом эмпиризме.
3. От эмпирии к абстракции. Хотя соотношение сторон египетского «священного» треугольника (3:4:5) было известно на Востоке как практическое правило для построения прямых углов, Фалес, по-видимому, начал исследовать теоретические свойства геометрических фигур как таковых, независимо от их конкретного материального воплощения.
Фалес выступил пионером исследований, которые позже принесут плоды в трудах Пифагора и достигнут своей апофеозной формы в «Началах» Евклида. Его главным вкладом стал не набор теорем, а изобретение самого метода дедуктивной геометрии: переход от знания-как (know-how) к знанию-почему (know-why), от набора рецептов к системе доказательных рассуждений. Это и стало подлинным рождением математики как рациональной науки, где истинность утверждения гарантируется не авторитетом традиции или чувственным опытом, а силой логического вывода.
§ 5. Космологическая доктрина: вода как первоначало.Согласно реконструкции Аристотеля, Фалес утверждал, что Земля плавает на воде, «подобно куску дерева», представляя собой плоский диск. Эта идея, кажущаяся примитивной, на самом деле знаменовала собой колоссальный эпистемологический разрыв с предшествовавшими мифологическими моделями. Если в древнейших космогониях небо и земля были статичными частями божественного тела или архитектурной конструкции, а в более поздних представлениях Земля мыслилась островом в реке-Океане, то теория Фалеса впервые предлагала физико-механическое объяснение устойчивости мира. Она «отпускала» Землю, помещая ее в однородную среду (воду) и объясняя ее покой через закон плавучести, а не через мифологическую опору. Это был первый шаг к динамической и единообразной модели Вселенной, управляемой природными принципами.
Главный же тезис Фалеса, по Аристотелю, заключался в том, что все сущее произошло из воды (ὕδωρ), которая является материальной причиной (ἀρχή) всего. Поскольку собственных трудов Фалеса не сохранилось, его аргументация неизвестна. Однако ее можно реконструировать, опираясь не только на учения его последователей, но и на наблюдаемые свойства воды, которые должны были поразить его как первого «физиолога» (исследователя природы):
1. Универсальность и жизнетворность: Вода – основа жизни. Без нее высыхают растения, животные и человек. Она необходима для питания и роста. Для Фалеса это могло указывать на ее статус как источника жизни (τὸ ζῷον).
2. Способность к трансформации (агрегатные состояния): Вода – единственная субстанция, чьи видимые превращения непосредственно очевидны: она может быть жидкой, твердой (лед) и газообразной (пар, туман). В контексте ионийского мышления, где «воздух» (аэр) часто отождествлялся с испарением, а «эфир» (αἰθήρ) – с его чистейшей, огненной формой, вода естественным образом воспринималась как первичный пластический материал, способный породить все стихии.
3. Космологическая роль: Представление о том, что небесные светила питаются испарениями моря, было широко распространено. Таким образом, вода связывала в единый цикл земное и небесное.
Таким образом, вода для Фалеса была не просто одной из стихий, а прото-концепцией единой материальной субстанции, способной через имманентные ей процессы принимать различные формы. Его выбор был не случайным, а основанным на натурфилософском наблюдении.
Подлинное величие Фалеса заключается, однако, не в самом этом ответе, а в том, что он впервые сформулировал и эксплицитно поставил фундаментальный вопрос всей последующей греческой, а затем и европейской метафизики и науки: «Что является той единой, неизменной основой (ἀρχή) всего многообразного и изменчивого сущего?».
С этого вопроса начинается путь, который приведет к апейрону Анаксимандра, воздуху Анаксимена, атомам Демокрита и идеям Платона. Фалес, таким образом, заложил не просто школу, а целую исследовательскую программу – парадигму монистического поиска первоначала, определившую основное направление досократической мысли и саму возможность научного объяснения мира через сведение сложного к простому.
§ 6. Анаксимандр: Прорыв в абстрактную мысль.Следующее поколение Милетской школы представлено Анаксимандром, чьё учение известно нам лучше благодаря тому, что он оставил после себя письменный труд – вероятно, первую философскую прозаическую книгу на греческом языке. Этот факт знаменателен: ионийская проза с этого момента становится стандартным medium для изложения научных и философских концепций, что знаменует отход от мифопоэтического мышления. Анаксимандр также проявил себя как первый картограф, связав философию с практическим изучением мира, – его карта позже стала основой для трудов его младшего современника, Гекатея.
Анаксимандр совершил концептуальный скачок, отказавшись от поиска конкретного материального первоначала (такого как вода, воздух или огонь). Вместо этого он постулировал в качестве фундаментальной субстанции некое беспредельное, неопределенное первоначало – «апейрон» (τό ἄπειρον). Причина этого кроется в его ключевом наблюдении: миром управляет борьба противоположностей (горячего и холодного, влажного и сухого и т.д.). Если любая из этих противоположностей (например, «влажное» у Фалеса) будет объявлена первоосновой, это нарушит космическое равновесие. Апейрон же, будучи нейтральным и неопределенным, служит бесконечным резервуаром, из которого все противоположности «выделяются» и в который возвращаются, чтобы искупить свою «несправедливость».
Эта глубокая мысль отражена в единственном дошедшем до нас фрагменте Анаксимандра: вещи «воздают друг другу правду и возмещение за свою несправедливость согласно порядку времени». Здесь космос предстает как правовое поле, где каждая стихия, чрезмерно расширяя своё влияние, совершает «несправедливость» по отношению к другим и в установленный срок неизбежно несёт за это расплату, растворяясь в изначальном единстве апейрона. Эта концепция «космической справедливости» станет лейтмотивом всей ионийской натурфилософии.
Ещё более смелым было учение Анаксимандра о бесчисленных мирах. Он полагал, что в беспредельной протяжённости апейрона возникают и гибнут множество космосов, подобных нашему. Каждый мир рождается в гигантском вихре. Эта идея имела колоссальное научное значение, так как подрывала представление об абсолютных «верхе» и «низе» во Вселенной и о едином центре, к которому стремится всё тяжелое. Многие историки науки видят трагедию в том, что Платон впоследствии отбросил эту плодотворную идею, вернувшись к теории единственного мира, что открыло путь для более консервативной космологии Аристотеля. Хотя эпикурейцы позже возродили идею множественности миров, они не смогли развить её последовательно, смешав с архаичной теорией абсолютного направления «вниз».
Приписывание Анаксимандром определения «боги» этим бесчисленным мирам не было возвратом к мифологии. Скорее, это указывало на восприятие их как вечных, самодостаточных и мощнейших сущностей, подчиненных, однако, высшему безличному закону – «порядку времени». Таким образом, Анаксимандр не просто развил идеи Фалеса, а совершил качественный скачок, введя в философию абстрактные категории беспредельного, космического закона и плюрализма миров, надолго определив вектор развития научной мысли.
§ 7. Космология Анаксимандра: Апейрон как Мета-Архэ и Рождение Космологического Логоса.Утверждение о переходе от интерпретации апейрона как «смеси» к «мета-физическому началу» абсолютно верно и отражает магистральный путь современной науки. Однако сегодняшний спор сместился в сторону онтологического статуса апейрона. Работы таких ученых, как Дэниел Грэм ("Explaining the Cosmos: The Ionian Tradition of Scientific Philosophy") и Кармен Джордано ("Anaximander and the Architecture of Cosmos"), подчеркивают, что апейрон – это не просто абстрактный «принцип», а архэ в строгом смысле: первопричина, которая является одновременно и источником, и субстратом, и «правовым» основанием миропорядка.
Ключевой процесс – «разделение» (διὰ τὴν γένεσιν) – сегодня интерпретируется не как единовременный акт, а как непрерывный процесс, управляемый принципом причинности. Сохранившийся фрагмент B1 говорит, что вещи «возникают и гибнут по необходимости, ибо они выплачивают друг другу пеню и возмещение за несправедливость в установленный срок времени». Эта правовая и этическая метафора, как показывает Малькольм Скофилд в своих эссе, является ядром космологии Анаксимандра. Космос – это саморегулирующаяся система, где динамическое равновесие противоположностей (горячего/холодного) поддерживается имманентным законом (δίκη, χρεών), а не произволом божества. Это не просто «логическое противопоставление», а рождение натуралистической этики космоса.
Что касается Земли, парящей в центре, то интерпретация Дэвида Седли об «аргументе от безразличия» является классической. Однако Дмитрий Никитин в своей монографии "The Shape of the Earth in the Presocratic Thought" предлагает более радикальное прочтение: устойчивость Земли для Анаксимандра – это следствие ее совершенной симметрии и космического равновесия. Она не просто «не движется», потому что нет причины; она не может двигаться, так как является центром и осью всей космической структуры, возникающей из апейрона. Ее покой – это не стазис, а динамическое равновесие, аналогичное равновесию весов в точке справедливости.
Тезис Патрисии Кёрд о том, что форма «цилиндра» могла быть интерпретацией доксографов, сегодня получает новое развитие. Арнауд Маке ("The Cosmic Game") предполагает, что Анаксимандр, будучи связан с мореходной и архитектурной практикой Милета, мог мыслить Землю как капитель колонны (tholos) или даже якорный камень, чья форма обеспечивает устойчивость не через опору снизу, а через собственную геометрию и центральное положение. Это была не наивная модель, а сложная инженерная метафора.
Его теория небесных колец – это не просто «попытка создать механистическую модель», а создание первой в истории математической астрономической модели. Согласно реконструкции Роберта Хана ("Archaeology and the Origins of Philosophy"), кольца Солнца, Луны и звезд имели строгие числовые соотношения (27, 18 и 9 диаметров Земли соответственно). Таким образом, Анаксимандр впервые попытался описать качественные небесные явления через количественные, геометрические отношения, что является прямым предвосхищением метода Платона и Евдокса. Огненные кольца в воздушных оболочках – это не просто «скрытый механизм», а фундаментальный принцип скрытой сущности, объясняющей видимые феномены, – краеугольный камень всего научного метода.
§ 8. Биология Анаксимандра: От Космогенеза к Биогенезу через Принцип Адаптации.Современное антиковедение, опираясь на работы таких исследователей, как Джефри Ллойд ("The Invention of Nature") и Джеймс Уилбэрдинг ("Philosophy and Animal Life in the Presocratic Period"), пришло к фундаментальному выводу: для Анаксимандра не существовало отдельной "биологии" как автономной дисциплины. Его модель возникновения жизни представляет собой прямое продолжение и закономерную спецификацию общекосмологического процесса. Если макрокосм возникает из апейрона через выделение и взаимодействие фундаментальных противоположностей – теплого и холодного, – то жизнь зарождается в той критической точке этого процесса, где данные противоположности достигают динамического равновесия, создавая устойчивую среду для формирования сложных органических структур.
