Молот и Пять Сердец

«Благодарю твоего отца», – сказал он.

Горислава обошла его и, подойдя к лемеху, с видом знатока провела по нему пальцем. Разумеется, тут же испачкалась. С досадой она вытерла палец о ближайший пучок травы.

«Добротная вещь. Как и все, что ты делаешь. Ты лучший кузнец в округе, Ратибор. А лучший должен иметь лучшее. Лучший дом. Лучшую жену. Разве не так?»

«Я не жалуюсь», – он наконец посмотрел ей в глаза.

И тут Горислава сделала то, чего он не ожидал. Она сократила дистанцию, подойдя к нему почти вплотную. От нее пахло мылом и травами, запах, чуждый этому пропитанному потом и дымом месту.

«А я жалуюсь, Ратибор. За себя и за тебя», – ее голос стал тише, но не потерял своей властности. – «Я смотрю, как вокруг тебя вьются эти… девки. Одна силой берет, как мужик на ярмарке. Другая плачет и пироги таскает, будто ты голодранец какой. Третья языком жалит, как гадюка. Неужели ты не видишь, что ни одна из них тебе не пара? Они хотят урвать кусок от твоей силы, от твоей славы. Им нужно тело, чтобы согреться, или умелые руки, чтобы хозяйство поправить».

Она выдержала паузу, заглядывая ему в душу. «А я предлагаю другое. Союз. Ты – лучший мастер, я – дочь старосты. Наш род в этой деревне уважаем. Мой отец не вечен. Когда-нибудь на его место встанет мой муж. Муж, которого будут уважать все. Сильный, работящий, из правильной семьи. Наш дом будет самым богатым. Наши дети будут самыми здоровыми. Это не похоть на сеновале, Ратибор. Это порядок. Это будущее».

Она говорила не о любви и не о страсти. Она говорила о сделке. О выгодном союзе двух самых сильных фигур в деревне. В ее глазах он прочитал не желание, а холодный расчет и нерушимую уверенность в собственной правоте. Для нее это было так же очевидно, как то, что солнце встает на востоке.

Ратибор долго молчал, переваривая ее слова. Потом он медленно оглядел свою кузницу – закопченные стены, разбросанный инструмент, раскаленный горн. Он оглядел свои руки – черные, в мозолях и шрамах. А потом снова посмотрел на ее чистое платье и надменное, красивое лицо.

«Лемех будет готов к вечеру. Передай отцу», – сказал он, просто поворачиваясь к ней спиной и берясь за молот.

Грохот металла, обрушившегося на наковальню, стал его окончательным ответом.

Горислава замерла на месте. Он не спорил. Он не соглашался и не отказывал. Он просто… проигнорировал. Словно все ее тщательно выстроенные слова о будущем, роде и порядке были не важнее стрекота кузнечика в траве. Ее предложение, которое она считала величайшей честью, он просто пропустил мимо ушей, вернувшись к своей работе.

Она стиснула зубы так, что заходили желваки. Ее лицо залила краска унижения. Никто и никогда не смел так с ней поступать. Она молча развернулась и, не взглянув на оставленную корзину, зашагала прочь, чеканя каждый шаг. За ней трусцой поспешил работник. Она была уверена, что поступает правильно и логично. И тем более невыносимым было осознание, что этот дикий, перепачканный сажей мужик посмел отвергнуть саму логику и порядок. И это было хуже, чем отвергнуть ее саму.

Глава 7: Молчаливый взгляд

Последний луч заходящего солнца пробивался сквозь щели в бревенчатых стенах кузницы, рисуя на земляном полу золотые полосы. Ратибор закончил работу. Он убрал инструменты, затушил горн и теперь стоял у бочки с водой, медленно смывая с лица и могучего торса дневную грязь и сажу. Вода была прохладной, она приятно холодила разгоряченную кожу. В такие моменты тишины, когда стихал грохот молота, он чувствовал особую, звенящую усталость.

Именно в такие минуты он чаще всего замечал ее.

Любава никогда не подходила к самой кузнице. Она не приносила ему ни воды, ни пирогов. Не пыталась зацепить его острым словом или похвастаться своим родом. Ее местом был старый, замшелый плетень, что отделял кузницу от соседского огорода. Она садилась там, на траву, и просто смотрела.

Сегодня она была там снова. В простом сером сарафане, с волосами цвета спелой пшеницы, заплетенными в простую косу. В руках она перебирала синий василек, но ее взгляд был прикован к кузнице. Она не пряталась, но и не выставляла себя напоказ. Она была просто частью пейзажа, как старый плетень или растущая рядом береза.

Ратибор поймал ее взгляд через полуоткрытую дверь. Он уже привык к этому молчаливому присутствию. Другие девушки требовали от него ответа, реакции, действия. Они вторгались в его мир, пытались его переделать, соблазнить, накормить, привязать к себе. Их желания были громкими, как базарная площадь.

Любава же ничего не хотела. Ее взгляд был не голодным, как у Забавы. Не просящим, как у Милады. Не испытующим, как у Весняны. И не оценивающим, как у Гориславы. Он был… глубоким. Как лесное озеро. Она смотрела не на его мышцы, не на его умение. Казалось, она пытается разглядеть что-то за этим – ту усталость в плечах, что появляется к вечеру, ту тень, что иногда проскальзывала в его глазах, когда он думал, что один.

Он не чувствовал раздражения от ее внимания. Ее молчание не обязывало его ни к чему. Она была тихой наблюдательницей, и ее присутствие было почти неощутимым. Иногда он думал, о чем она думает, глядя на него часами? Что видит эта тихая девушка с глазами старой души?

Он взял чистую рубаху, накинул на плечи. На мгновение он встретился с ней взглядом напрямую. Она не отвела глаз. В ее взгляде не было смущения или страха. Лишь тихое, спокойное внимание. Не было в нем и вызова. Она не звала его подойти, не манила. Она просто смотрела, принимая его таким, какой он есть – чумазым, уставшим, замкнутым в своем мире кузнеца.

У Ратибора не возникло желания подойти и заговорить с ней. "Что я ей скажу?" – подумал он. – "Спасибо, что смотришь?". Ее молчание порождало такое же молчание в ответ. Она была для него чем-то странным и непонятным. Загадкой, которую ему было некогда разгадывать.

Он отвернулся первым, задернул за собой тяжелую дверь кузницы и пошел к своему дому, который стоял поодаль. Он знал, что она еще некоторое время посидит у плетня, глядя на закрытую дверь, а потом так же тихо уйдет, как и появилась.

Ее взгляд не льстил ему. Не возбуждал. Не раздражал. Он был просто частью его вечера. Как крик совы в лесу или треск сверчка у порога. Что-то привычное, что замечаешь, но не придаешь этому особого значения. Он не знал, что из всех пяти желаний, что бились о стены его кузницы, это тихое, молчаливое было самым сильным и самым всеобъемлющим. Он не знал, что эта девушка видела не кузнеца, не сильного самца, не выгодную партию. Она видела одинокого человека в ореоле искр от наковальни. И любила именно его – одинокого, уставшего и неприступного. Но сказать об этом она боялась больше, чем смерти. Поэтому она просто смотрела.

Глава 8: Первый жених

Через несколько дней после визита Гориславы в деревне случилось событие, всколыхнувшее местное тихое болото. К дому старосты подъехали двое всадников. Один – дородный дружинник в добротной кольчуге, второй – молодой, щеголеватый парень на горячем гнедом жеребце. Это был Всеслав, единственный сын боярина Лютомира, чьи владения начинались за лесом.

Всеслав был известен во всей округе. Красивый, с румяным от сытой жизни лицом и заносчивыми голубыми глазами, он считал, что ему все дозволено по праву рождения. Он привык брать то, что хочет, не спрашивая. И сейчас он хотел Гориславу.

Сватовство проходило не в тишине горницы, а так, как любил Всеслав, – шумно, на миру, чтобы все видели его щедрость и размах. Дружинник выкатил на середину двора старосты небольшой бочонок хмельного меда, а сам Всеслав, спешившись, развязывал притороченный к седлу сверток.

Староста, отец Гориславы, вышел на крыльцо, поглаживая окладистую бороду. Он знал, с кем имеет дело, и понимал, какой чести и выгоды сулит этот союз.

«Здрав будь, боярич! Каким ветром занесло в нашу скромную обитель?» – радушно проговорил он, хотя в глазах его мелькал расчетливый огонек.

Всеслав рассмеялся, блеснув ровными белыми зубами. «Ветром, что несет добрые вести, староста! Пришел я не как гость, а как жених. Слыхал я о красоте и стати твоей дочери Гориславы. Говорят, она лучшая девка в этих краях. А лучшее, как ты знаешь, должно принадлежать лучшим!»

Он развернул сверток. Внутри, переливаясь на солнце, лежало дорогое монисто из серебряных монет и речного жемчуга. Для деревни это было целое состояние. Соседи, высыпавшие из домов, ахнули.

Староста довольно крякнул. Все шло как нельзя лучше. Он уже готов был позвать дочь, но она появилась сама. Горислава вышла на крыльцо и встала рядом с отцом, прямая и холодная, как статуя. Она даже не взглянула на дары. Ее взгляд был прикован к лицу самодовольного боярича.

«Вот, дочь, погляди, какой жених к нам пожаловал! Сам Всеслав, сын боярина Лютомира!» – с гордостью произнес староста.

Всеслав шагнул вперед, протягивая ей монисто. «Это тебе, красавица. Носи и знай, чьей скоро будешь. Слово за твоим отцом, но думаю, сердце твое против не будет. Кто ж от такого счастья откажется?»

Он говорил с такой уверенностью, будто сделка уже была совершена. И именно это вывело Гориславу из себя. Не сам жених, а его унизительная убежденность, что ее можно купить, как скотину, просто предложив хорошую цену. В этот миг в ее душе закипела вся гордость, вся уязвленность от недавнего разговора в кузнице. Ратибор ее унизил своим безразличием, но этот унижал ее своим вниманием.

«Забери свои побрякушки, боярич», – голос Гориславы прозвучал холодно и звонко, разрезав восторженный гул толпы. – «Не на ту напал. Мое сердце не покупается за серебро».

На лице Всеслава застыла улыбка. Он не привык к отказам. «Что так? Жемчуг мелок? Так я тебе из самого Царьграда привезу! Скажи только слово».

«Дело не в жемчуге, – отчеканила Горислава, глядя ему прямо в глаза. Вокруг стало так тихо, что было слышно жужжание пчелы. – Дело в том, что сердце мое не вольное. Оно уже отдано другому».

Староста побагровел. «Дочь, что ты несешь?!»

Но Гориславу было уже не остановить. Она знала, что вся деревня смотрит на нее. Она знала, что ее слова дойдут до кузницы. Это был ее ответ Ратибору. Ответ гордой женщины, которую отвергли.

«Сердце мое принадлежит тому, кто не кичится родом и не покупает любовь за побрякушки, – громко, чтобы слышали все, заявила она. – Тому, кто своим трудом и силой славен, а не отцовским именем. Мой избранник – кузнец Ратибор. И ждать я буду только его!»

С этими словами она развернулась и, не взглянув ни на побагровевшего отца, ни на ошеломленного жениха, скрылась в доме.

На несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Всеслав стоял с протянутым монисто, а его лицо медленно наливалось темной кровью. Он, сын боярина, был унижен. Публично. На глазах у смердов. И променяли его не на ровню, а на какого-то деревенского кузнеца.

Он с силой швырнул монисто на землю. Серебряные монеты со звоном раскатились по пыльному двору.

«Что ж…» – прошипел он, глядя на закрытую дверь, но слова его предназначались не Гориславе. – «Посмотрим… Посмотрим, что это за кузнец, который дорогу мне перешел».

Он резко развернулся, вскочил на коня и, хлестнув его плетью, с места пустил в галоп. Дружинник едва поспел за ним. Унижение кипело в его душе, превращаясь в черную, жгучую ненависть. И направлена она была не на гордую девку, а на того, чье имя она посмела произнести.

Глава 9: Второй отказ

Новость об унижении боярского сына облетела деревню быстрее лесного пожара. Большинство качало головами, предрекая беду, но девицы восприняли поступок Гориславы по-своему – как брошенную перчатку. Гордячка, дочь старосты, открыто заявила свои права на Ратибора. Это был вызов, который нельзя было оставить без ответа.

И случай ответить представился очень скоро.

К отцу Забавы, крепкому мужику с широченной бородой, зачастил с визитами Игнат – зажиточный крестьянин из соседнего поселения. Вдовец лет сорока, с двумя уже взрослыми сыновьями и тремя парами волов. Он был мужчиной основательным, непьющим, работящим. И он положил глаз на Забаву. Его не пугала ее репутация дерзкой и своевольной девки. Наоборот, в этой огненной силе он видел стать хозяйки, способной удержать в руках его большое хозяйство.

Переговоры с отцом Забавы шли гладко. Тот был рад такому жениху – не пьяница, не пустозвон, дом – полная чаша. Что еще дочери надо?

В один из вечеров Игнат пришел свататься по-настоящему. Он принес отцу Забавы в дар добротный кожаный пояс, а для нее самой – отрез яркой, цветастой ткани, привезенной купцами с юга. Вся семья собралась в горнице. Отец был настроен решительно.

«Ну, Забава, слово за тобой», – сказал он, с удовольствием поглаживая новый пояс. – «Жених знатный. Дом крепкий. Будешь у него хозяйкой, как сыр в масле кататься. Лучшей доли и желать грех».

Игнат, сидевший напротив, смотрел на Забаву с мужской, оценивающей теплотой. Он не был красавцем, но в его спокойном взгляде чувствовалась уверенность и надежность.

«Знаю, норов у тебя крутой, Забава», – прогудел он своим басовитым голосом. – «Но я и сам не из робких. Хозяйство у меня большое, дел много. А ты девка видная, сильная. Будешь мне доброй женой и хозяйкой. Обижать не стану».

Он говорил просто и честно. Любая другая на ее месте прыгала бы от радости. Но Забава слушала его, и в ее душе поднималось глухое раздражение. Надежный. Крепкий. Спокойный. Все в нем было правильным. И невыносимо скучным. Она вспомнила Ратибора – его горящие глаза, пот, блестящий на мышцах, грохот молота, запах раскаленного металла и опасной, необузданной силы. И этот приземистый, основательный Игнат показался ей… пресным. Как каша без соли.

Она встала. В ее глазах плясали рыжие огоньки.

«Спасибо за доброе слово, Игнат. И за ткань спасибо», – начала она обманчиво спокойно. – «Но женой я тебе не буду. Ни доброй, ни злой».

Отец нахмурился. «Ты что удумала, дурища?!»

«А то и удумала, тятя!» – голос ее зазвенел. – «Не пойду я за него! Скучно мне с ним будет до смерти! У него в глазах только волы да пашня! А мне огонь нужен! Чтобы аж дух захватывало!»

Она повернулась к опешившему жениху. Вся деревня знала, что Горислава при всех отказала бояричу. Чем она, Забава, хуже?

«Слыхал, небось, как Горислава, дочка старосты, бояричу вчера отказала?» – в упор спросила она Игната. Тот растерянно кивнул.

«Так вот знай! – она ткнула пальцем себе в грудь. – Она ждет кузнеца Ратибора. А я, Забава, тоже жду! И ни на кого другого его не променяю! Пусть она хоть дочь старосты, а я своего не упущу! Уж я-то знаю, что такому мужику нужно! Не гордая кукла, а живая, горячая баба! Так что ступай своей дорогой, Игнат. Ищи себе жену поспокойнее. А мое сердце занято!»

Она схватила со стола отрез яркой ткани и, с вызовом посмотрев на остолбеневших родственников и жениха, швырнула его в открытый огонь очага. Ткань мгновенно вспыхнула, осветив ее лицо диким, торжествующим светом.

«Вот!» – крикнула она. – «Вот чего я хочу! А не твоих волов!»

После этого она выбежала из избы, оставив за спиной запах паленой ткани и оглушенное молчание. Игнат, красный как рак, молча поднялся, поклонился и вышел. Отец Забавы сжимал кулаки, но знал, что спорить с дочерью, когда она в таком состоянии, – все равно что пытаться голыми руками удержать разъяренную рысь.

Слух о втором отказе ради кузнеца пронесся по деревне. Теперь уже не шептались – говорили в открытую. Две самые видные девки на деревне объявили Ратибора своим избранником. Ставки повышались. И все ждали, что будет дальше.

Глава 10: Соперницы

На следующий день после выходки Забавы воздух в деревне, казалось, стал плотным и гудел от напряжения. Было ясно, что просто так это не кончится. И развязка случилась там, где и должна была – у кузницы.

Утро выдалось прохладным. Ратибор только-только раздул огонь в горне, когда на пороге появилась Милада. В руках она держала узелок, из которого шел аппетитный пар.

«Здравствуй, Ратибор», – тихо проговорила она, не решаясь войти. – «Я тебе завтрак принесла. Блинов напекла, со свежим творогом».

Ратибор оторвался от работы и кивнул. «Спасибо, Милада. Поставь там, на лавке».

Он уже хотел было вернуться к меху, как раздался насмешливый голос Весняны, подошедшей с другой стороны: «Опять ты его кормишь, голубка? Думаешь, он медведь, что ли, что его медом приманить можно?»

Весняна несла небольшой глиняный жбан. «Я тебе, кузнец, квасу принесла. Холодного, ядреного. С ним работа веселее пойдет, чем с твоими блинами, Милада».

Милада вспыхнула, но не успела ответить, как к ним присоединилась Забава. Она не несла ничего съестного. В руках у нее был добротный домотканый рушник, чистый и белый.

«Ни жратвой, ни питьем его не взять», – пробасила она, с вызовом глядя на обеих. – «Я тебе, Ратибор, вот, утереться принесла. А то ходишь весь в саже, как леший. Забота мужчине нужна, а не бабьи подношения».

Три девицы стояли у входа, каждая со своим даром, и сверлили друг друга взглядами. Ратибор вздохнул, понимая, что спокойно поработать ему не дадут. Он оперелся на рукоять молота, превратившись в молчаливого зрителя.

Но это были еще не все. По тропинке, прямой и гордой поступью, шла Горислава. В ее руках не было ничего. Ее руки были ее даром – точнее, те дары, что были обещаны ими.

«Слетелись, вороны», – холодно бросила она, останавливаясь напротив троицы. – «Одна с блинами, другая с квасом, третья с тряпкой. Решили милостыней его сердце купить?»

Забава уперла руки в бока. «А ты что принесла, княжна? Свою гордыню непомерную? Ратибор мужик, ему забота нужна, а не твои речи холодные!»

«Ратибору нужна жена, а не служанка, Забава», – парировала Горислава. – «Жена, которая ему ровня, которая дом его сделает первым в деревне, а не та, что будет ему пот вытирать, как конюху. Я предложила ему то, чего ни одна из вас предложить не может – будущее».

«Будущее?!» – фыркнула Весняна. – «Ты ему предложила хомут на шею! У тебя в голове только род, да хозяйство, да чтоб все как у людей. А ему, может, жить хочется! Весело жить, с огоньком! А с тобой помрешь от скуки на второй день!»

«Лучше умереть от скуки в сытости и почете, чем от голода, но с твоими "огоньками", Весняна», – не осталась в долгу Горислава.

«А может, ему ни почет твой не нужен, ни веселье твое?» – вдруг вступила Милада, к всеобщему удивлению. Ее щеки пылали. – «Может, ему просто… тепла хочется? И покоя? Чтобы его накормили и не требовали ничего взамен?»

Забава расхохоталась. «Тепла? Покоя? Ты его видела?! Это вулкан! Ему не покой нужен, а такая же, как он, горячая! Чтобы искры летели! Чтобы стены в избе дрожали!»

Перепалка разгоралась. Они стояли на поляне перед кузницей и, забыв про самого Ратибора, выкрикивали друг другу в лицо все, что думали о нем, о себе и о соперницах.

«Да что ты можешь ему дать, кроме своей постели?!» – кричала Горислава Забаве.

«Больше, чем ты со своим холодным сердцем! Хоть дети будут знать, что такое материнская любовь, а не только отцовский приказ!» – ревела в ответ Забава.

«Вы обе дуры! – шипела Весняна. – Мужика умом брать надо, хитростью! А у вас обеих ума – что у курицы!»

«Лучше быть без хитрости, чем со змеиным языком!» – плача, выкрикнула Милада.

Ратибор слушал все это, и тяжесть в его груди становилась все больше. Они не видели его. Они видели перед собой приз – сильного самца, лучшего мастера, завидного жениха. Они делили его шкуру, как охотники делят шкуру убитого медведя, споря, кому достанется лучший кусок.

В этот момент в проеме ворот, за спинами спорящих, появилась Любава. Она не несла ничего. Она просто подошла к большом ушату с водой, который всегда стоял у входа, зачерпнула ковш и молча протянула его Ратибору.

Их взгляды встретились на мгновение. Она не улыбалась. Она не заигрывала. В ее глазах было лишь тихое, глубокое понимание. Она не давала ему еду, напиток или полотенце. Она давала ему то, что ему было нужно в этот самый момент – простой воды, чтобы утолить жажду, и молчания.

Ратибор взял у нее ковш и выпил его до дна. Шум и крики снаружи словно отдалились, стали неважными.

Он вернул ей пустой ковш. «Спасибо», – сказал он тихо. И это простое слово прозвучало весомее, чем все громкие речи, что он слышал за это утро.

Потом он поднял с земли свой самый тяжелый молот и с такой силой ударил им по наковальне, что звон заставил всех четверых вздрогнуть и замолчать.

«Прочь!» – рявкнул он, не глядя на них. Голос его был подобен грому. – «Все прочь! У меня работа».

Это был первый раз, когда он не просто проигнорировал их, а прогнал. Девушки, ошеломленные, переглянулись. Их пыл моментально остыл. Не сговариваясь, они развернулись и пошли прочь, оставив свои нетронутые дары на земле.

Только Любава, прежде чем уйти, поставила ковш на место и еще раз наполнила его водой.

Глава 11: Уязвленная гордость

Всеслав гнал коня, не разбирая дороги. Ветви хлестали его по лицу, оставляя красные полосы, но он не чувствовал боли. В его ушах все еще звенели слова Гориславы, произнесенные на глазах у всей деревни: "Мой избранник – кузнец Ратибор".

Он остановил жеребца только в глухом лесу, у небольшого озера с темной, неподвижной водой. Конь тяжело дышал, роняя с губ белую пену. Всеслав соскочил на землю и с яростью ударил кулаком по стволу старой сосны. Кора впилась в костяшки, до крови царапая кожу.

Боль немного отрезвила его. Он смотрел на свое отражение в темной воде. Он видел там красивого, сильного парня из знатного рода. Наследника боярских угодий. Того, перед кем заискивали мужики и кому бросали томные взгляды девки на ярмарках. И этот человек сейчас был публично унижен. Отвергнут. И ради кого?

Ради кузнеца.

Слово "кузнец" жгло его нёбо, как раскаленный уголь. Не княжич, не дружинник, даже не заезжий купец. Простой деревенский смерд, который целыми днями стучит молотом, перепачканный сажей и потом. Сама мысль об этом была невыносимой, как пощечина.

Дело было не в Гориславе. Да, она была красива, горда, завидная невеста. Но таких он мог найти десятки. Дело было в самом факте отказа. В том, из-за кого ему отказали. Если бы она выбрала другого боярича, сына воеводы, это был бы вызов, поединок равных. Но кузнец… это было не просто поражение, это было унижение. Его сравнили с ремесленником и он проиграл.

"Ратибор", – прошептал он имя, и в этом шепоте была змеиная злоба. Он вспомнил все, что слышал об этом человеке. Силен, молчалив, все девки по нему сохнут. Теперь эти слухи обрели плоть и кровь. Этот Ратибор, сам того не зная, одним своим существованием украл у него, у Всеслава, то, что он уже считал своим. Он опозорил его. Он превратил его из завидного жениха в посмешище.

– Чем он лучше? – прорычал Всеслав, обращаясь к своему отражению. – Чем этот вымазанный сажей кабан лучше меня? Силой? Я с десяти лет учусь владеть мечом, пока он махал молотом! Родом? Он никто! Червь! Пыль под моими сапогами!

Он пинал землю, вымещая свою злость на сухих листьях и ветках. Он представил лицо Ратибора. Неясное, незнакомое, но уже ненавистное. Он представлял, как ломает ему руки, те самые руки, которыми он работает, как заставляет его ползать в пыли и молить о пощаде.

Ревность и злость смешались в его душе в гремучий коктейль. Это уже была не просто обида отвергнутого жениха. Это была задетая до глубины души гордость. Он, Всеслав, наследник Лютомира, не мог позволить какому-то выскочке стоять у себя на пути. Не мог позволить, чтобы его имя полоскали по деревням, смешивая с грязью.

Этот кузнец должен заплатить. Не за Гориславу. Нет, она теперь была лишь предлогом. Он должен заплатить за сам факт своего существования. За то, что посмел, пусть и невольно, бросить тень на славу боярского сына.

Всеслав поднял с земли окровавленную руку и посмотрел на нее.

– Ты заплатишь, Ратибор, – прошептал он в тишину леса. – Клянусь всеми богами, старыми и новыми, ты пожалеешь, что родился на свет. Ты поплатишься за мою честь.

Он чувствовал, как обида перерастает в холодную, расчетливую ненависть. Она не требовала немедленного выплеска. Она требовала плана. Требовала мести – такой, чтобы все вокруг поняли: никто не смеет переходить дорогу Всеславу, сыну боярина Лютомира. И никто никогда больше не посмеет сравнить его с простым кузнецом.

Он вскочил на коня и уже спокойно, размеренной рысью поехал обратно. Его ярость не утихла. Она просто ушла вглубь, превратившись в твердую, как сталь, решимость. Решимость уничтожить.

Глава 12: Разговор в корчме

Вечером того же дня Всеслав оказался в придорожной корчме на полпути к своей усадьбе. Это было шумное, прокуренное место, где смешивались запахи кислого пива, пота и жареного мяса. Здесь собирались заезжие купцы, вольные дружинники, сбежавшие от хозяев челядины – люд разношерстный и не слишком щепетильный. Именно такая аудитория и была нужна Всеславу.