Мир треснул

– Пусть берут, – сказал Соболев. – Я видел, что они делают. Люди в клубе… они не знали, что стали жертвами. А я хотя бы знаю.

Марк посмотрел ему в глаза.

– Умереть можно всегда. Жить – труднее. А у тебя есть то, чего нет ни у кого. Ты видишь структуру. Значит, ты нужен.

Соболев молчал. Его пальцы сжимали пистолет так, что побелели костяшки.

И тут воздух изменился.

Сначала это было как дрожь в асфальте. Потом фонари на мосту погасли один за другим, будто чья-то рука гасила их. Вода внизу почернела, пошла кругами.

Из темноты выползли тени. Не люди, не звери. Сгустки, похожие на силуэты, но у каждого – не хватало чего-то человеческого. У одного не было лица, у другого – рук, у третьего ноги тянулись, как корни.

– Сбой, – выдохнула Лика.

Соболев шагнул вперёд. Его глаза горели, но не решимостью – скорее отчаянной попыткой не рухнуть прямо здесь.

– Они идут за мной.

Марк поднял обрез.

– Значит, мы встречаем их вместе.

Твари двигались молча. Только шёпот, тонкий, как бумага, резал уши. Между очередями повисала тишина, от которой хотелось выть.

«Спи. Спи. Ляг. Замолчи».

Игорь сорвал предохранитель, вскинул автомат.

– Ну что, блядь, у кого тут бессонница?

Они стреляли. Пули рвали тени, но те не исчезали, а распадались на облака серого осадка и снова собирались.

Соболев стоял неподвижно. Сухая пыль ложилась ему на плечи, но не проникала внутрь. Твари не приближались к нему ближе, чем на пару шагов.

Лика заметила это первой.

– Они боятся его.

Марк выстрелил в очередного и крикнул:

– Тогда держи их рядом с собой, мент!

Соболев шагнул в круг света, которого не было, но который вдруг появился вокруг него. Твари замерли, как будто наткнулись на невидимую стену.

Шёпот оборвался.

Мост снова зашумел рекой. Фонари моргнули. Тени растворились.

Соболев упал на колени. Пистолет выскользнул из рук. Он дрожал всем телом.

– Я… не знаю, что это было.

– Это и есть ты, – сказала Лика.

Марк поднял его, усадил на бордюр.

– Теперь у нас есть оружие.

Соболев поднял глаза. В них больше не было смеха. Только усталость.

– Тогда стреляйте сами.

Над рекой вспыхнул свет – слишком яркий для обычного прожектора. В небе висел дрон Фонда. Камера повернулась прямо на них.

Игорь выругался.

– Вот и операторы. Сняли весь цирк.

Марк посмотрел вверх.

– Значит, у нас нет времени.

Он сжал руку Соболева.

– Либо ты идёшь с нами, либо тебя заберут они.

Соболев закрыл глаза. Ветер с моста бил в лицо. Он понял: выбора нет.

В ситуационном центре пахло озоном от серверов и чем-то кислым – то ли от кофе, то ли от кабелей, которые грелись под нагрузкой. На стенах мигали мониторы. Камеры дрона транслировали мост: фигуры в облаке серого осадка, вспышки выстрелов, и человек, вокруг которого Сбой сам отступал.

Артём Валерьевич стоял прямо, руки за спиной, взгляд спокойный.

– Подтверждение, – сказал оператор. – Носитель существует.

Кротов молчал, но пальцы в карманах судорожно сжимали ткань. Он видел, как Соболев шагнул в круг и тени рассыпались. Он чувствовал, что это не победа, а приговор – и что именно он будет отвечать за последствия.

– Кандидат стабилен, – продолжил техник. – Ингибирующий эффект подтверждён. Зона радиусом – от трёх до пяти метров.

– Фиксируйте, – сказал Артём. – Запускаем протокол «Кайнозой».

Кротов повернулся.

– Рано. Мы не знаем механизм. Если он сорвётся – будет хуже, чем с «Тенью».

Артём улыбнулся. Улыбка была беззубая, холодная.

– Мы никогда ничего не знаем, майор. Но мы управляем. Это разница между нами и хаосом.

Он повернулся к операторам.

– Подготовить группу захвата. Код «Мономах». Цель: Дмитрий Соболев.

Операторы задвигались, переключая каналы. На мониторах замелькали карты улиц, тепловые пятна, маршруты дронов.

Кротов смотрел и молчал. В груди было чувство, которое он не любил. Он видел: Соболев – не солдат, не агент. Он был человеком, который просто пытался не сойти с ума в мире, где серый осадок становился реальнее, чем плоть.

И теперь этот человек стал оружием.

На мосту Соболев сидел, уткнувшись в ладони. Марк положил руку ему на плечо.

– Вставай. Нам пора.

Дрон уже исчез за облаками, но все знали: теперь охота началась.

Соболев поднял голову. Глаза были красные, но ясные.

– Я не герой.

– Нам герои не нужны, – ответил Марк. – Нам нужен свидетель.

И они ушли в ночь, оставив за спиной серый круг серого осадка и реку, которая больше не отражала свет.

Глава 6. Паяльник и Тенетник

Соколова не улыбнулась. Её лицо оставалось таким же гладким и сухим, как лабораторный стол. Она вытерла руки и посмотрела на монитор – биоданные плясали, как осциллограммы на высоте катастрофы.

– Он не просто ломается, – тихо сказала она. – Он перестраивается. И не по нашему чертежу.

Кротов приблизился, опустил глаза на Саню чуть ближе. В отражении монитора маргинальный свет делал его лицо старше.

– В чём разница? – спросил он.

– Не подавление, – повторила Соколова, – а перенаправление. Программа нашла в нём точку опоры – не нашу, но живую. Эмоция стала ядром. Месть – как процессор. Мы сшили шрам и подали питание.

В лаборатории воцарилась тишина, плотная и чужая. Саныны руки скрючились, пальцы срастались в полуформу, но взгляд – взгляд был не судорогой. Там горело не животное, там жгла мысль. Чистая, как искра паяльника.

– Его можно… направить? – спросил один из техников; голос дрожал, как плохой контакт.

Соколова подняла палец в ответ, медленно, аккуратно, будто на швах.

– Можно. Но цена непредсказуема. И да, я подписываюсь под этой ценой. Это не «ключ—замок». Это пила: включаешь – и смотришь, что она выпилит.

Кротов кивнул, но без триумфа. Он набрал код удалённого мониторинга – согласие и приказ в одном жесте. Протокол «Химерник» активирован. Завтра – полевые испытания.

За стенами лаборатории город жил по своим законам. Для тех, кто знает, как читать линии напряжения, каждое отключение света, каждый «мини-аварийный» всплеск тепла на тепловой карте – это запись в дневнике катастрофы. Слова «переполнение», «порог», «критическая масса» мелькали в документах Фонда, как рифмы к незнакомой песне.

А в пустых углах квартиры №17 тлели провода, пахнувшие горелой смолой. На столе – «Эхо-скоп», разбросаны платы и старые изоленты. Рядом – пустой стакан чая, отпечатки пальцев. Санькино имя на листке. Его суть – та самая механика, которая могла бы стать решающим винтиком.

Марк вернулся не сразу. Они с Ликой и Игорем оставили Саньку в библиотеке – полуразорванным, но живым, и уехали, оставив над ним тихий, безнадежный круг. Теперь он возвращался к тому, что осталось от друга: к инструменту, что горел в углу, к словам, брошенным в тишину: «Месть».

– Мы не можем его бросить, – сказал Марк в бункере, голос тонкий, с заострением. – Но и брать – как этого выдержать?

Игорь вывернул сигарету, не закурил, только держал её пальцами.

– Он инженер. Он нужен нам живой. А вот нужен ли он нам как человек – уже другой вопрос.

Лика смотрела молча и раскладывала на столе фотки, карты, адреса. Она терпеть не могла сентимент, но видела важное: Саня можно было использовать, но после этого они перестанут спать. Перестанут смеяться. Это была ставка не на шанс, а на долг.

– Если Фонд держит его в «формате», – начала она, – то они уже сделали шаг, который нельзя откатить. Нам нужно успеть до испытаний. Или можно попытаться другого рода вмешательство – отключить питание, вытащить его… но тогда он может умереть как червь в момент выламывания.

Марк стиснул зубы. Он знал цену каждого решения: что они получат, и что потеряют. Но понимал и другое: у города нет буфера. Фонд – машина, бессердечная, и если они дадут ей право перепрошить людей – то улицам придёт конец.

– Значит, действуем по плану, – сказал он. – Сначала – разведка. Где он? Как его держат? Кто на вахте? Кто в оперативе? И кто готов продать ключ?

Игорь фыркнул:

– Ключ у них один – у Соколовой. А она – стерва, что любит быть первой в списке.

– Тогда нам придётся быть быстрее и хитрее, – сказал Марк, слишком спокойно.

На следующий день Соколова получила отчёт о готовности. Её лицо было как чистая маска, но глаза блеснули. На компьютере мелькали строки – параметры стабилизации, контрольные точки. Она заполнила поля, кликнула «отправить», и система ответила глухим принятием.

Саня в это время пробудился. Ему дали пить воду, запах которой был лекарством, а не спасением. В маленьком окошке палаты стоял свет; он видел линии, которые вели к схеме: эмоция → носитель → эффект. Он помнил лампы, запах олова, голос Игоря, смех Марка. И, как будто откуда-то с краёв сознания, пришло слово – «возмездие».

Его руки были чужими. Но в них вновь проснулась работа. Он нашёл в своем внутреннем бауле инженерные узлы: мысль, образ, схема. И в момент, когда к нему привели человека в белом, который принес очередной набор, Саня посмотрел прямо в глаза и увидел программу: она была в энергии, в ритме сердца доктора, в паузе между вдохом и выдохом.

Он притворился слабым – роль того, кто почти уснул, у него вышла без репетиций. Соколова посмотрела на него и улыбнулась полуулыбкой победителя. Она не заметила того, что в этой полуулыбке было его: он читал движения, запоминал, считал силу тока в стенах, температуру в трубах, где крепят датчики.

Ночью, когда техперсонал уменьшил дежурство, Саня запустил свою программу. Это был не хаос – инженерная расплата. Он начал ломать с той же бесстрастной точностью, с какой когда-то паял плату: отсоединял питание, перезапускал контроллеры, подмешивал нужное сопротивление в цепи, чтобы датчики дали ложный сигнал. Ключевые файлы он не мог стереть – это не его уровень доступа – но он мог замедлить поток данных, создать синхронную задержку и дать время.

Когда сирены взвыли от ложных тревог, в коридор вошла охрана. Они нашли Соколову в коридоре, с планшетом, где мигала ошибка. Она ругалась, но ход её была механической. Один техник закричал: «Сбой питания! Блоки на перезагрузке!»

Саня лежал с закрытыми глазами, но руки у него шевелились – он сживал пальцы, дергал щепотки проводов в уголке, клепал маленькие замыкания, создавал шум, который был как стук сердца в час смерти.

Когда охрана ворвалась в палату, Саня уже сидел на кровати, его зубы сверкали в улыбке, губы шептали непонятное. В дверях стоял Кротов – большой, угрюмый – но позади него бежала группа, которую он сам не обещал.

– Что вы тут делаете? – окрик был резким. Но центр был в тумане. И в этом тумане Саня увидел короткую линию: выключатель в серверной, замок ржавый.

Он встал – резко, с той скоростью, с какой вспыхивает и ломается искра. Один охранник подошёл, и Саня нанёс удар – не зверский, но точный: хват, поворот, шея – как мгновение пайки. Человек рухнул плашмя. Остальные дернулись, но система дала шорох. Сконфигурированные цепи начали играть кустарные ноты – и в это окно Саня выбежал в коридор.

Двигался тяжело, но быстро; не бег – методичный шаг. Он знал план: инженерная матрица коридоров, где усилители, резервные батареи, двери, которые при отключении должны закрываться автоматически. Он знал, где поставить стопор, чтобы опоздать на пару минут – и эти минуты были всем, что нужно.

На улице кричали сирены. На мониторах Фонда мелькали красные зоны. Камеры фиксировали беглого С., человека в рабочей одежде, который колебался, как тень. Группа скорой помощи – и не для пациентов, а для людей, что найдут его в переулках.

Марк, Лика и Игорь получили сигнал в бункере – трекер, который они установили в «Эхо-скопе» ещё до ухода. Позиция: юго-запад промзоны. Движение: нестабильное. Время: двадцать минут назад.

– Он пошёл в бой не в нашей форме, – сказал Марк коротко. – Он идёт своим путём.

Лика сжала кулаки.

– Тогда мы идём за ним. На его условиях.

Они схватили вещи и выскочили в ночь. В их шагах не было радости; была решимость. Саня начал игру, и у них был шанс либо потерять друга, либо получить новое оружие. Цена – неизвестна. Но если его не поймают, то Фонд добьётся того, к чему стремился: человек, что стал приёмной скважиной для Сбоя, станет и носителем их «поля».

Игра начиналась заново. Только теперь ставки стали выше: не только город, но и души, что подпишутся на борьбу, окажутся в разогретом пламени. Месть Сани была не только личной – она превратилась в искру, которую либо потушат, либо она подожжёт весь дом.

Промзона встретила его пустотой. Заброшенные склады тянулись мёртвыми зубами, рельсы заросли травой, по которой гулял ветер. Саня остановился у разбитого окна, будто ищет знакомый запах канифоли – его уже нет. Шёл, шатаясь, но шаги были тяжёлыми, словно в теле сидел другой.

Под ногами оставались следы. Не грязь, не кровь – серый осадок. Он не замечал. Но крысы, что выскочили из подворотни, заметили. Их лапы коснулись порошка – и они завизжали, закружились, пока не обмякли.

Саня остановился, уставился на их маленькие тела и едва не зажмурился.

– Я не хотел, – пробормотал он. Голос дрожал, но не от боли – от ужаса того, что теперь шло за ним следом.

Он поднял руку. Кожа темнела, пальцы искривлялись в клешню. Но в мозгу работал другой процесс: инженер, схематик. Он видел внутри себя узлы, провода, напряжения. Видел, как эмоция становится током, ток – импульсом, импульс – разрушением.

И где-то глубоко жгла точка. Месть. Она пульсировала, как неисправный конденсатор: если не разрядить, взорвёт всё.

Тем временем Марк с Ликой и Игорем уже ехали по промзоне. Самокаты они бросили, сели в раздолбанный «бухан» – двигатель ревел так, что любой дрон слышал за километр.

Игорь ругался, держа обрез на коленях:

– Он теперь даже не Саня. Он чёртова бомба. Видел, что они с ним сделали? Он разорвёт всё, и нас вместе.

– Хватит, – резко сказала Лика. – Пока он дышит, он человек.

– Ты врач или романтик? – огрызнулся Игорь, но взгляда не отвёл.

Марк молчал. Он вёл машину, глаза щурились. Внутри он думал: Саня был тем, кто верил в схемы, а схемы – это порядок. Может, именно порядок его и удержит. Но голос другой части говорил: если этот порядок сломается, город получит не союзника, а катастрофу.

Саня дошёл до старого завода. Огромные ворота ржавели, на стенах – облупленные буквы, которые никто уже не читал. Он ввалился внутрь, рухнул на бетон.

С потолка капала вода. Каждый звук отдавался эхом.

Вдруг он услышал шаги. Лёгкие, осторожные.

Из тени вышел мальчишка лет двенадцати. Худой, в старой куртке, с глазами слишком взрослыми для такого возраста.

– Дядь, ты живой? – спросил он.

Саня хотел ответить, но губы не слушались. Он только кивнул.

Мальчишка подошёл ближе, протянул бутылку воды. Саня сделал глоток.

И в этот момент мальчишка увидел: под его рукой серый след, который рос, как плесень. Он отдёрнул ладонь. Глаза расширились.

– Ты… не человек.

Эти слова ударили Сане сильнее игл Соколовой. Он вскочил, хотел объяснить, но из груди вырвался рык. Низкий, звериный.

Мальчишка закричал и убежал. Его кроссовки стучали по бетону, звук уходил в ночь.

Саня остался один. И понял: слухи пойдут. Город узнает быстрее, чем успеет он сам разобраться, что с ним.

Через час Марк нашёл его след. Серый осадок на рельсах, мёртвые крысы. Он наклонился, потрогал пальцами.

– Он идёт сам. И оставляет отметки, – сказал он.

Лика нахмурилась:

– Значит, у нас мало времени. Фонд уже ведёт по тепловизору.

Игорь вскинул обрез.

– Если увижу его раньше них, лучше я его грохну. Пока он наш.

Марк посмотрел на него жёстко:

– Если стрельнёшь без команды – я тебя положу рядом.

Тишина резанула сильнее, чем крик. Игорь отвернулся, но палец всё ещё нервно играл на курке.

В это время на другом конце города в ситуационном центре Артём Валерьевич смотрел на экраны. Камеры дронов ловили движение в промзоне: серые полосы, вспышки тепла.

– Объект вышел из-под контроля, – сказал оператор.

Артём кивнул.

– Пусть выходит. Главное, чтобы он вышел туда, куда нужно нам.

Он повернулся к Кротову.

– У нас будет либо оружие, либо демонстрация. В обоих случаях – результат.

Кротов смотрел на карту, где красные точки сходились в старом заводе. Он думал о том, что там будет не демонстрация, а резня.

Саня сидел на полу завода, трясясь. Он слышал в голове голоса – не шёпоты Сбоя, а свои собственные, искажённые. Голос матери. Голос отца. Голос его, старого, который ещё умел смеяться над паяльником.

– Ты не должен был выжить, – говорил один.

– Ты обязан отомстить, – говорил другой.

– Ты – просто ошибка, – говорил третий.

Он схватил голову руками, хотел заткнуть уши. Звук шёл не извне – изнутри.

И вдруг он понял: это не бред. Это их программа. Они встроили ему голоса, чтобы сломать. Но он – инженер. Он может перенастроить даже сам себя.

Он поднял голову. В глазах не было страха. Там было то же самое, что в бункере у Марка, когда он смотрел на карту: голая решимость.

На улице завыла сирена. Подъехали машины Фонда. Фары разрезали ночь. Люди в белых костюмах вышли, подняли оружие.

Саня медленно поднялся. Тело дрожало, но в нём был стержень.

– Ну давайте, – прошептал он. – Посмотрим, чья программа сильнее.

Фары полоснули по ржавым воротам. Скрип железа, и внутрь вошёл отряд Фонда: девять человек в белых костюмах, визоры с тепловизорами, автоматы с глушителями. Они двигались ровно, без лишнего звука, как шахматные фигуры.

– Зона заражения, – сказал один. Голос глухой, будто из консервной банки. – Контакт через три минуты.

В центре завода Саня ждал. В руках – кусок арматуры, сжатый так, что металл гнулся. Он чувствовал их до того, как увидел. Их шаги отдавались эхом в его груди.

Месть. Это программа. Они думают, что написали её для тебя. Но ты сам – код.

Он ударил арматурой по бетонной колонне. Гул прошёл по цеху. Пыль поднялась облаком.

– Контакт! – крикнул один из бойцов.

Выстрелы глушителей звучали, как хлопки ладоней. Пули впивались в стены, в бетон, в воздух вокруг Сани. Но не в него.

Он сделал шаг вперёд, и пули начали замедляться, будто воздух густел. Металл падал на пол, звеня, словно гвозди.

– Поле замедления! – закричал кто-то в рацию.

Саня размахнул арматурой. Волна сухой пыли прошла по полу, бойцы отшатнулись. Один оступился – и исчез, превратившись в серый порошок.

В этот момент «Проклятые» подъехали к заводу. Марк первым выскочил из «буханки», прижался к стене.

– Мы опоздали, – сказал Игорь, слыша выстрелы.

– Нет, – жёстко ответил Марк. – Мы вовремя.

Лика подняла бинокль: внутри мелькали вспышки, белые костюмы, серые клубы. И одна тень, которая двигалась против всех правил.

– Он держится, – сказала она. – Но долго не протянет.

Марк сжал зубы.

– Тогда мы входим.

Внутри бой был как сон. Саня двигался тяжело, но точно. Его тело ломалось, но каждый удар был инженерным решением: колонну – подрезать, потолок – обрушить, проход – перекрыть. Он не просто бил – он строил бой как схему.

– Зафиксировать! – крикнул командир Фонда.

Бойцы выкатили устройство: сферу с мигающими диодами. Она загудела, воздух заискрился. Саню ударило током, его отбросило к стене.

Он заорал. Но не от боли. От ярости.

Пыль взвилась, искры погасли. Сфера лопнула, как лампочка.

Двое бойцов подняли оружие, но в этот момент в боковой стене рвануло – и влетел Игорь с обрезом. Дробь снесла одного, второго.

За ним вошла Лика, метнув нож в третьего. Марк прикрыл их, сняв командира точным выстрелом.

– Саня! – крикнул Марк.

Тот обернулся. Его лицо было чужим, перекошенным, но в глазах мелькнуло узнавание.

– Вы… пришли?

– Не за тобой, – хрипло сказал Игорь. – За тем, что уронил.

Саня рассмеялся – сухо, горько.

– Тогда берите. Я сам уже инструмент.

Фонд отступил. Выжившие подорвали заряд, и часть стены завалилась. Сирена завыла: на подходе новые машины.

– Уходим! – крикнул Марк.

Они схватили Саню за руки. Он шёл сам, но шатался. Его тело дымилось, пальцы слипались в клешни.

– Я держусь, – сказал он, но голос уже был чужой. – Только не оставляйте.

Они вырвались наружу, в ночь. Сзади завод полыхал, в небо летели искры. Машины Фонда встали по периметру, но в заваленный проём никто не полез.

– Они его боятся, – сказала Лика, переводя дыхание.

– Или ждут, – ответил Марк.

Саня рухнул на землю. Его глаза метнулись к ним.

– Если сорвусь… не дайте им забрать меня. Лучше сами.

Игорь посмотрел на Марка.

– Я смогу. Если надо.

Марк молчал. Только кивнул.

В этот момент в небе загудел новый звук. Не дрон – тяжелее, глубже.

Огромный транспорт завис над заводом. На борту горела эмблема Фонда. С люка свисали стальные тросы.

– Это не зачистка, – сказала Лика. – Это эвакуация. Они вернутся за ним.

Марк понял: они не сдаются. Они будут охотиться дальше, пока не сломают город или не превратят Саньку окончательно.

Он сжал обрез и сказал:

– Тогда война началась по-настоящему.

Их лица осветил прожектор. Ночь стала белой, как морг.

Глава 7. Флешбэк

Две недели назад.

Он ещё не знал, что через неделю этот четвёртый появится сам. С паяльником, железками и безумными идеями – и что это будет не просто «техник», а человек, который перевернёт их понимание сбоя с ног на голову.

Вечером в один из тех дней в подвале загорелась новая лампочка. Шуршание на лестнице – быстрые шаги, потом стук по железной двери. Марк встал первым и подошёл к проёму. Через щель просунули голову – в очках, с короткой стрижкой, с запахом канифоли и перегара. Руки были в чёрной смоле от пайки.

– Слышал, вы латаете дыры, – сказал он ровно. – Можно с вещами?

Игорь сразу приготовил вопрос «кто ты такой», но у парня был такой взгляд, который скорее просил пощады, чем представлял угрозу. На спине – самодельный рюкзак с бухтами проводов.

– Представляюсь сам, – ответил он. – Саня. Я – Паяльник.

Лика не подняла глаз с ножа.

– Нам не нужна новая жертва. Нам нужен мозг, – сухо сказала она.

– Мозг есть, – сказал Саня и вытащил прибор: «Эхо-скоп». Он не смотрит на тварей – он на ткань: там, где дыра – пищит, где запаяно – молчит.

Марк оставил прицельную позу и пригласил внутрь. Они сопроводили его к столу, подали чашку чая – он не стал отказываться. Его руки тряслись, но пальцы работали ровно. Он раскрутил прибор, прикрутил зонд, включил экран: на нём мелькнула сетка с цветными пятнами.

– Это не магия, – быстро сказал он, – это физика. Реальность – как панцирь: где нагрузка – там натяг, где натяг – трещина. Сбои кормятся этой разницей, массовыми эмоциями. Я ловлю резонанс и ставлю заглушку.

Игорь усмехнулся:

– Заглушку? Типа «пшшш» – и монстра как не бывало?

– Не «пшшш», – поправил Саня. – Заплатка. Я не лезу в «фабрику», я режу поток. Если тварь – продукт, я перекрываю сырьё.

Лика посмотрела на прибор. В её взгляде не было удивления – только вычисление риска.

– Где ты это уже делал? – спросила она ровно.

– Сам по себе, – сказал он. – Подвалы, гаражи, крыши. Тестил на крысах и железе. Не идеально, но в локале работает.

Марк положил ладонь на прибор, почувствовал лёгкую вибрацию.

– Покажи, – коротко сказал он.

Они поехали в ту самую пятиэтажку, где вчера латали нишу. Хозяйка смотрела в окно, держа полотенце. В подъезде запахло морской солью из старой рекламной брошюры – нелепая деталь, которая в этот момент казалась важной.

Саня вынул «Эхо-скоп», подключил наушник и зонд. Прибор зафыркал, экран заколыхался, и по сетке поползла полоса – тонкая, чёткая, как трещина в стекле. Он провёл зонд по стене – линия на экране сместилась; провёл в угол – всплеск; провёл к полу – и прибор замолчал.

– Вот – показал он. – Здесь дыра. Не видно невооружённым глазом, но она есть.

Лика бросила камень – он прошёл сквозь угол. Её рука дрогнула, но она не растерялась.

– Ладно, – сказала она. – Ты не шарлатан.

– Что нужно? – спросил Марк.

– Поставить заглушку здесь. Закрыть протекание. Сделай – и уходим.

Саня улыбнулся – коротко, почти по-детски. Он полез в рюкзак, достал набор: крошечные косички проводов, клеевые «заплатки», две банки с густым компаундом, паяльник с белым наконечником. Работал он быстро: залез в нишу, прижал датчик, провёл по трещине, положил пластик, нагрел, и «пшик» – крошечный дымок, и прибор на экране опустился до фона.