Мир треснул

Игорь вбил дубину сверху, гул пошёл по телу, как удар молота по рельсам. Тварь содрогнулась, дёрнулась – и затихла.

Остались люди Фонда. Их было ещё пятеро. Они сомкнулись полукругом, автоматы на прицеле.

– На землю! – крикнул командир.

Игорь плюнул кровью.

– Сами ложитесь, пидорброты!

Марк поднял обрез. Он понимал: шансов нет. Их прижмут, свяжут, увезут. Но назад дороги всё равно не было.

Очередь прошла над головой. Граната выкатилась к ногам.

– Ложись! – заорал Марк.

Взрыв. Мир поглотила белая вспышка.

Гул в ушах не стихал. Мир возвращался рывками: сперва вкус крови, потом железный скрежет пола, потом чужое дыхание рядом.

Марк открыл глаза. Темнота. Тянуло гарью бензином и потом. Руки связаны за спиной пластиковыми хомутами, запястья горели. Фургон трясся на кочках, металл дрожал.

Слева – Игорь. Губа разбита, глаз заплыл, но он сидел прямо, дышал тяжело, словно каждое движение давало ему силу. Справа – Лика. Лицо спокойное, глаза полузакрытые, но Марк видел, как у неё напрягаются пальцы, как она перебирает что-то в уме.

Впереди – двое в броне. Один за рулём, второй на сиденье рядом, автомат на коленях. Позади них – решётка.

– Очухался, – хрипло сказал Игорь. – Ну чё, командир? Красиво нас приняли.

Марк не ответил. Он прислушивался. Слышал позывные в рации. Сухой голос:

– «Группа два, объект захвачен. Доставка в точку „Нора“. Состояние стабильное».

«Нора». Марк сжал зубы. Базу охотников Фонд давно вычистил. Видно, теперь использовали её как сортировочную.

– Долго нас не потащат, – тихо сказала Лика. – Вези живым дорого. Проще вскрыть на месте.

Игорь усмехнулся.

– Вскроют, ага. Только я им кишками весь фургон задекорирую.

Он дернулся, проверил хомуты. Пластик врезался в кожу.

Лика смотрела на него холодно.

– Не рви. Так только плотнее затянется, как анус перед первым сексом на нарах.

Она сама скользнула пальцами, ощупывая край. Уголок губ дрогнул.

– Это что? Фикс прайс или пятёрка? Оставили ножницы, будто детский сад…

Марк проследил за её взглядом. Под лавкой, где валялась аптечка, торчали ножницы, длинные, с изогнутыми концами.

– Достанешь? – спросил он.

– Гавно вопрос, – коротко кивнула Лика.

Фургон прыгнул на яме. Ножницы съехали чуть ближе. Лика вытянула ногу, подтолкнула. Ещё раз. Ножницы упали к её ботинку.

Она подцепила их носком, протянула под лавкой. Металл скрежетнул.

– Быстрее, – прошипел Игорь. – Они на повороте проверят.

Лика сжала ножницы между ног. Неудобно, но хватило. Она подбросила их на кочке за спину, когда бойцы разговаривали, друг с другом не обращая на них внимание, нащупала край хомута. Пластик натянулся. Щёлк. Боль резанула запястья, но свобода вернулась.

– Моё, – сказала она и перерезала Марку.

Он кивнул, перехватил ножницы. Последним освободил Игоря.

Фургон тряхнуло. Водитель обернулся. Глаза в шлеме сверкнули. Он не успел открыть рот.

Игорь прыгнул, вонзил ножницы в горло. Кровь брызнула на решётку. Второй потянулся к автомату, но Марк рванулся вперёд, врезал головой через прутья. Челюсть хрустнула. Лика пролезла сбоку и вогнала палец в глаз.

В салоне запахло горячей кровью, бензином и железом. Фургон дёрнулся, выехал на бордюр. Руль остался без контроля.

– Пизда рулю! – заорал Марк.

Лика прыгнула через тело, схватила руль, выровняла. Фургон вильнул, но не перевернулся.

Игорь сидел на заднем сиденье, весь в крови, ножницы всё ещё в руках. Он дышал громко, как будто только что вышел из драки на ринге.

– Я ж говорил, кишками задекорирую, – прохрипел он, вытирая лицо.

Марк молча проверял автоматы. Два магазина, полные. И огнетушители фирменные. Патроны даже… Ляпота!

– Куда? – крикнула Лика.

– Хоть в пизду, хоть в красную. Но не армию… Главное – не назад, – сказал Марк.

Фургон нёсся по улицам. В зеркале позади мелькнули огни.

– Нас бы не заметили, – сказала Лика.

Игорь зарычал:

– Пусть и пусть заметят. Теперь и у нас зубы есть. У меня вот помню в девичьи, ну в юности, короче журнал читал. Мурзилка! Да… Так вот нам говорят из спичного коробка и проволоки, так то радио собрать можно. А вы мне тут про абстрактное…

Фургон они бросили в промзоне. Двери распахнуты, внутри – два мёртвых фонтовца. Лика обожгла тела бензином, зажгла спичку. Огонь загудел, выжирая запах крови.

– Минус база, минус тачка, – сказал Игорь, глядя на пламя. – Мы прямо как сраные туристы: приходим, жрём и сжигаем костёр.

– Тихо, – оборвал Марк.

Он уже чувствовал взгляд. Тот самый, что не спутать: не тварь, не патруль, а кто-то, кто умеет сидеть в темноте.

– Вы рано, – сказал голос.

Из-за трубы вышел парень. Молодой, лет тридцать, худой, в куртке, перепачканной пылью. В руках – арбалет. Лицо бледное, глаза напряжённые.

– Семён, – сказал Марк.

– Знаешь? – он прищурился.

– Брата твоего знал.

Семён замер.

– Его нет.

– Знаю. – Марк говорил ровно. – Но его дело осталось.

Лика смотрела на арбалет.

– Опусти. Если хотел убить – убил бы.

Семён колебался секунду и убрал оружие. Лицо его оставалось жёстким, но пальцы дрожали – не от страха, от усталости.

– Я видел, как вас вели. Я думал, всё, конец. Но вы выбрались.

– Мы не из тех, кто сдаётся, – Игорь усмехнулся. – А ты кто? Нянька у мёртвого брата?

Семён резко посмотрел. В глазах мелькнула злость.

– Я продолжаю его долги. Он собирал картину, а платить остался я.

– Где? – спросил Марк.

– Тут рядом. Но если вы крысы Фонда, я не приведу.

Игорь шагнул вперёд.

– Если б мы были крысы Фонда, ты б уже болтался на их крюке.

Марк поднял руку.

– Достаточно.

Он посмотрел Семёну прямо в глаза.

– Мы санитары. Мы чистим, пока город ещё дышит. А ты либо с нами, либо труп на обочине.

Семён долго молчал. Потом кивнул.

– Идём.

Они шли через промзону, потом по гаражам, пока не добрались до старого склада. Металлическая дверь, замаскированная мусором, открылась с тихим скрипом.

Внутри было убежище. Не уютное, но живое. Стол с картами, стены с бумажными схемами, банки с образцами, ящики с инструментами. Пахло пылью и химией.

– Брат собирал всё, что мог, – сказал Семён. – Схемы Сбоев, отчёты. Хотел понять, как это работает.

Лика подошла к стене. На ней висели листы с рисунками. Нити, глаза, странные символы.

– Он был одержим.

– Он был ближе всех к правде, – резко ответил Семён. – А теперь его нет.

Игорь присвистнул, глядя на полки с банками. Внутри плавали органы, куски ткани.

– Ух ты. Мини-музей уродов.

Марк подошёл к столу. На карте города были отмечены красные точки. Слишком много. Почти каждый квартал.

– Это всё…?

– За последний месяц, – сказал Семён. – Сбой ускоряется. То, что вы видели, – только начало.

Тишина повисла тяжёлая.

– Зачем ты нас привёл? – спросила Лика.

Семён посмотрел на неё устало.

– Потому что я не вывезу один. Брат говорил, вы те, кто может держать удар. И если мы не соберём всё, что он начал, город падёт.

Игорь скривился.

– Город уже пал. Мы тут просто собираем мусор.

Марк молча провёл пальцем по карте. Шрамы на руке побелели.

– Значит, будем собирать до конца.

Семён кивнул.

– Тогда начнём.

Глава 3. Фонд

Белый свет резал глаза. В ситуационном центре не было ни тени, ни запаха, ни тепла. Всё стерильно, как в морге, только вместо тел – экраны. Десятки панелей тянулись вдоль стены, на них бежали цифры, тепловые карты, графики. В углу гудели серверные стойки, воздух гнал кондиционер, будто хотел вытравить из комнаты даже намёк на жизнь.

Кротов стоял у стеклянной перегородки. На нём была форма без знаков отличия, погоны сняты. Он чувствовал себя не командиром, а винтиком. Словно солдат в лаборатории, где война превратилась в опыт над крысами – только крысы были людьми.

На экране перед ним мерцали камеры из клуба. Толпа, свет, музыка. Девчонки в мини, парни с бутылками. Он видел Маргариту – короткая стрижка, яркая помада, глаза уставшие. Она шла к бару, даже не подозревая, что у неё в груди – капсула с чужой волей.

– Готовы? – спросил рядом мужчина.

Артём Валерьевич. В костюме, галстук ровный, волосы приглажены. Он был из тех, кто выглядел бы прилично даже на похоронах. Взгляд – холодный, вежливый.

– Готовы, – ответил Кротов. Голос сухой.

– Тогда начнём.

Операторы за пультами задвигались. Пальцы забегали по клавишам, кто-то тихо отрапортовал: «Канал стабилен. Импульс в пределах нормы».

Кротов смотрел на экраны. Он понимал, что сейчас они не ведут бой. Они ведут эксперимент. Люди в клубе даже не знали, что стали подопытными.

– Вы всё ещё сомневаетесь, – сказал Артём Валерьевич. Не вопрос – утверждение.

Кротов промолчал.

– Ваша армейская служба вас испортила, – продолжил он. – Вы привыкли, что враг – тот, у кого есть форма, оружие, флаг. Но мир меняется. Теперь враг – сама система. Сбой. Хаос. И если мы не будем первыми, нас сметёт.

Кротов сжал челюсти.

– А они? – кивнул он на экраны. – Эти люди?

– Эти люди – уже потеряны. – Артём Валерьевич говорил спокойно, будто читал лекцию. – Сбой их всё равно убьёт. Мы лишь используем материал, прежде чем его выбросить. Охотники за нечистью убирают мусор. Мы – управляем им. Разница есть?

Кротов хотел ответить, но не нашёл слов. Он знал: разница есть. Только какая? Взвод под его командованием погиб в Сбое так же бессмысленно. Здесь хотя бы делали вид, что всё под контролем.

На другом экране появилось лицо женщины в белом халате. Врач. Она сидела рядом с Маргаритой в процедурной, улыбалась. Вводила капсулу под кожу. Девушка спросила что-то. Врач кивнула, ответила: «Витамины. Для поддержания».

Кротов чувствовал, как внутри что-то выворачивалось. В армии он хотя бы стрелял в тех, кто тоже держал оружие. А здесь?

Артём Валерьевич обернулся к нему.

– Вы нужны мне не как пехотинец. Вы нужны мне как человек, который умеет подчинять хаос. Ваши «Проклятые» бегают по подворотням и играют в героев. Мы – делаем порядок. Выбор за вами.

Он снова повернулся к экранам.

– Включить капсулу.

Оператор нажал клавишу. На мониторе мелькнула синяя линия. В клубе музыка гремела, люди танцевали. Никто ещё не знал, что через минуту здесь начнётся резня.

Маргарита сидела в белой комнате. Холодные стены, запах антисептика, лампа под потолком, которая светила слишком ярко. Её пальцы дрожали на коленях, но она старалась держать спину прямо.

– Расслабьтесь, – сказала женщина в халате. Улыбка у неё была такая же стерильная, как стены. – Это не больно.

– А это точно… Дрёма с GPS? – спросила Марго. Голос сорвался, прозвучал тоньше, чем она хотела.

– Конечно, – ответила женщина. – Поддержка и бесплатный контроль вашей безопасности.

Марго кивнула. Она знала: спорить бессмысленно. «Бесплатно» здесь значило только одно – что ты уже расплатился, просто ещё не понял чем.

Холодный металл коснулся кожи. Игла вошла легко, почти без боли. Что-то щёлкнуло, под кожей будто расправилось семечко. Она вздрогнула.

– Всё, – сказала врач. – Через пару часов почувствуете прилив сил.

Марго вышла на улицу. Воздух пах бензином и жареным мясом из ларьков. Она закурила, затянулась глубже, чем обычно. Сигарета дрожала в пальцах.

«Витаминос». Она усмехнулась. Смешно. Её жизнь и так была одна сплошная таблетка: чтобы заснуть – одна, чтобы проснуться – другая, чтобы забыть – третья. Теперь ещё и это.

Клуб встретил её шумом. Бас бил в грудь, свет мигал, толпа толкалась у бара. Воздух был густой – пиво, духи, пот. Она протиснулась к стойке, заказала дешёвый коктейль. Села на высокий стул, вытянула ноги.

Вокруг всё было как обычно: девчонки визжат, парни хохочут, кто-то нюхает прямо в туалете. Всё это она видела сотни раз. И всё равно приходила сюда. Потому что здесь шум глушил мысли.

Она сделала глоток. Вкус сладкий, как сироп. В голове слегка закружилось.

И вдруг – укол. Где-то под рёбрами, там, где поставили укол. Сначала лёгкое покалывание, потом жгучая волна. Она схватилась за бок.

– Эй, с тобой всё нормально? – спросила девчонка рядом.

Марго хотела ответить, но слова застряли. Горло сжалось. Она услышала шёпот. Сначала тихий, потом громче, будто кто-то говорил прямо в ухо:

«Ты устала. Хватит терпеть. Они все враги. Они все должны замолчать».

Марго зажмурилась. Перед глазами всё плыло. Она пыталась выдохнуть, но воздух не выходил.

«Подними руку. Вот так. Сожми кулак. Вдохни глубже. Ты сильнее. Они слабее. Они должны упасть».

Она подняла руку. Даже не помнила, как. Толпа рядом заметила – кто-то засмеялся: «Эй, смотри, она вырубилась!»

Внутри что-то рвануло. В глазах вспыхнула тьма. Она больше не была Марго.

В ситуационном центре Кротов натирал нервно виски. На экране он видел, как Марго встала посреди зала. Камеры ловили каждый её жест. Толпа смеялась, кто-то снимал на телефон.

– Активация пошла, – сказал оператор.

Кривая на мониторе резко поползла вверх.

Марго открыла глаза. Они были чёрные, без зрачков. Крик сорвался с её губ, но это был не её голос. Тьма разлилась по залу.

Первые двое упали. Просто схватились за горло и захрипели. Следующие начали биться в конвульсиях. Кто-то закричал: «Пожар!», кто-то бросился к выходу, но дверь захлопнулась сама собой.

Шёпот стал слышен всем. Не её голос – другой, чужой.

«Тише. Тише. Спите. Всё кончено».

Кротов шагнул к экрану.

– Хватит.

Артём Валерьевич даже не посмотрел на него.

– Рано.

Марго – или то, что управляло ею, – двигалась между людьми. Те падали, один за другим. Музыка всё ещё гремела, свет мигал, а зал превращался в бойню без крови.

– Вы видите? – спросил Артём. – Обычная девочка. А теперь инструмент. Оружие.

Кротов молчал. Он видел только, как на полу валялась её сумочка, из кармана которой торчала пачка дешёвых сигарет.

Зал гремел музыкой, свет бил в глаза, но теперь всё это было не праздником – а декорацией для кошмара.

Марго шла медленно, будто тень в человеческом теле. Каждый её шаг отзывался эхом. Люди вокруг смеялись ещё секунду назад, теперь хватались за горло, за грудь, падали на пол.

– Что за херня?! – крикнул парень у бара. Он выронил стакан, стекло разбилось. Он хотел убежать, но ноги не слушались. Вены на шее вздулись, он захрипел и рухнул лицом в осколки.

В туалете девчонка с белыми полосами под носом смотрела в зеркало. В отражении она увидела, как позади проходит Марго. Ей показалось – чёрное пятно скользнуло прямо по стене. Она вскрикнула, бросилась к двери. Дальше её никто не видел.

На танцполе парень снимал на телефон. Он смеялся, думал, что это перформанс. Когда его друзья начали падать, он закричал: «Это пранк?! Скажите, что это пранк!» – и камера выронила картинку в пол. Последние кадры: лица в агонии и тень, что накрывает объектив.

В ситуационном центре операторы монотонно зачитывали данные:

– «Температура объекта – нестабильная».

– «Сердечный ритм на пределе».

– «Зона поражения: радиус десять метров».

Кротов стоял, будто чувствуя, что завтра уже не наступит. На мониторах – клуб, люди бьются в конвульсиях, чёрные полосы на полу, как следы гари. Ему казалось, что он сам стоит в том зале, но его ноги прикованы.

– Хватит! – рявкнул он.

– Рано, – спокойно ответил Артём Валерьевич. – Смотрите внимательно.

Оператор увеличил изображение. Марго стояла посреди зала. Её волосы развевались, хотя воздуха не было. Вокруг неё воздух мерцал, как над асфальтом в жару.

Кротов видел: это не оружие. Это каратель. Живая бомба, которая сама не понимает, что делает.

– Мы теряем контроль, – сказал один из техников.

– Контроль иллюзорен, – мягко отозвался Артём. – Но результаты – реальные.

В клубе всё затихло. Музыка оборвалась – аппаратура сгорела. Люди лежали повсюду, на полу и барных стульях, в позах, будто уснули. Но сон был вечный.

Марго опустилась на колени. Её глаза снова стали обычными. Она дрожала, руки покрылись потом.

– Что… что я сделала? – её шёпот едва донёсся до камер.

Кротов смотрел, как она всхлипывает, как сжимает руки, не понимая, что только что убила десятки человек.

– Отключить канал, – сказал он глухо.

Артём Валерьевич кивнул оператору. Тот нажал клавишу. На мониторе вспыхнула синяя линия, и Марго дернулась. На секунду её глаза снова стали чёрными – а потом она обмякла.

Тишина.

– Эксперимент завершён, – объявил Артём Валерьевич. Голос спокойный, будто они только что смотрели лабораторных крыс.

Кротов отвернулся. Он знал: в клубе остались не крысы, а люди. Но никто об этом уже не вспомнит.

На другом экране показали фургон Фонда. Люди в белых костюмах вытаскивали тела. Их складывали в пластиковые мешки, заливали пеной пол, стирали следы.

Голос по внутренней связи сообщил:

– «Версия для СМИ готова. Отравление суррогатным алкоголем. Жертв – двадцать семь».

Кротов закрыл глаза. В армии он хоронил двадцать семь человек за полгода боёв. Здесь – за один вечер. И никто даже не узнает правду.

Ночь в промзоне была тише, чем обычно. Ветер гонял пакеты по асфальту, глухо звенели жестянки. За бетонной стеной – склад, бывший логистический центр. Окна заколочены, но внутри горел свет.

В это время на другом конце города дверь распахнулась пинком. Вошёл Орлов.

Его прозвище знали все – Волк. Седая щетина до груди, глаза холодные, будто стеклянные. Когда-то СОБР, теперь – командир «Стаи». Он шёл, как танк: медленно, но так, что никто не сомневался – остановить его невозможно.

За ним – пятеро. Бывшие военные, один в тельняшке, другой с наколкой «ВДВ» на пальцах. Они двигались молча, но каждый держал оружие, как продолжение руки.

Внутри склада на коленях стоял человек. Лицо разбито, руки связаны. Обычный мужик в кожанке. Но Волк знал: это «язык». Стукач Фонда.

– Ты думал, они тебя защитят? – голос Орлова был низкий, с хрипотцой. – Думал, крысам можно доверять?

Мужик замотал головой.

– Я… я только информацию носил! Я думал, это не опасно!

Волк усмехнулся.

– Опасно – это жить рядом со мной и предавать.

Он махнул рукой. Один из бойцов вытащил нож. Лезвие блеснуло.

– П-подождите! – завизжал мужик. – Я всё скажу! Всё, что знаю!

– Говори, – Орлов присел на корточки, посмотрел прямо в глаза. – Где «Нора»?

Мужик сглотнул.

– В промзоне, старый элеватор. Они туда всех везут. Я только раз был… я не знаю точно…

Орлов кивнул.

– Достаточно.

Нож вошёл тихо, как в мокрую ткань. Мужик захрипел, повалился на бок. Бойцы не моргнули.

– Сжечь, – приказал Волк.

Они действовали быстро: бензин, спички, огонь. Запах жёг нос, но никто не отвёл взгляда.

Орлов повернулся к своим.

– Фонд думает, что держит город. Но мы – не подопытные. Мы охотники. И если они пустят «Рой», то сдохнут вместе с остальными.

Один из бойцов – молодой, с глазами, в которых ещё теплилось сомнение – спросил:

– А мы чем лучше их?

Орлов подошёл, схватил его за ворот.

– Мы лучше потому, что честно играем. Мы убиваем тех, кто нас продаёт. Они – всех подряд. Запомни, салага: «Стая» не псы. Мы волки.

Он отпустил его. Молодой молча кивнул.

Снаружи ветер усилился. Пламя из склада рвалось к небу.

Волк закурил, затянулся глубоко. Дым пах гарью и табаком. Он смотрел на огонь и думал о том, что в городе осталось всё меньше таких, как он. Людей, которые жили не ради приказа, а ради выживания.

Телефон в кармане завибрировал. Орлов достал старую раскладушку, глянул на экран. Номер был неизвестный, но он знал, от кого.

– Слушаю.

Голос в трубке был женский, холодный:

– У них сбой в клубе. «Тень» сорвалась. Фонд чистит.

Орлов ухмыльнулся.

– Отлично. Значит, они сами себе яму роют.

– Твоя очередь, – сказала женщина. – Дальше – ты.

Связь оборвалась.

Волк закрыл телефон, сунул в карман. Обернулся к своим.

– Работаем.

И «Стая» двинулась в ночь.

Огонь от склада поднимал к небу чёрный столб, и он горел как предупреждение: дым принимал форму знаков, которые все видели по-разному. Для Фонда это была лишь метка в логе – новая точка, где тест прошёл с вариациями. Для Орлова – сигнал к началу. Для города – ещё одна ночь, которая не вернёт тех, кто упал.

Тем временем в ситуационном центре свет был тусклее. Операторы ушли, мониторы мигали индикаторами, но дневной ритм не вернулся – в комнате лежало ощущение, что эксперимент открыл нечто, чего нельзя вернуть в банку. Артём Валерьевич остался стоять у стола, глядя на дымовую полосу через полиэтиленовую карточку витрины докладов; она отражала его лицо – ровное, без морщин, и вдруг – небольшие провалы усталости вокруг глаз. Он отложил папку с результатами и вытер пальцем края листа, как будто дотрагивался до чьей-то раны.

Кротов стоял в тени и думал не о папках, а о тех, кого считал своими. Его армейские счета не сошлись с бухгалтерией Фонда. Там были числа – потери, риски, проценты успешности. Здесь были имена. Это не было удобным. Но в уме у Кротова не было драматического жеста – была точка принятия решений, от которой зависели и его люди, и его лицо перед теми, кого он должен был защищать, и перед системой, которая держала его на должности. Он посмотрел на Артёма: тот ждал.

– Доклад у вас, – сказал Кротов ровно. – Что они получили?

Артём взял стакан воды, сделал глоток, как врач проверяет пульс, и протянул лист: сводка по «Тени», графики, видеозаписи с повышенной частотой кадров.

– Подтвердили гипотезу, – сухо. – Контейнер передаёт сигнал, эффект расходится по городским узлам. Мы получили управляемый очаг.

– Умерло двадцать семь, – повторил Кротов, как счет, от которого не уйдёшь.

– Принятие возможных потерь – процедура, – сказал Артём. – Если ты хочешь действовать так, как делали пехотные командиры сорок лет назад, то уходи в поле. Здесь другие правила. Мы не защищаем дома – мы перестраиваем среду.

Кротов посмотрел на экран, где крупным планом проходил кадр: Маргарита, руки в крови – в своём собственном сознании, плачущая, не в состоянии понять. Это было не страшно и не героически – это было ровно тем, чем была наука в момент её жестокости: инструмент, который не задаёт вопросов.

– «Рой» готов, – сказал Артём. – Нужно лишь дать команду. Протокол «Кайнозой» – это вектор. На следующем этапе мы не будем ждать ситуативных успехов. Мы инициируем фазу, которая покажет: кто контролирует город – мы или хаос.

Кротов почувствовал, как горечь поднимается в горле. Он знал, что «Рой» – это не просто название. За ним стояли планы, распределение средств, алгоритмы и датчики, которые Фонд наращивал годами. Это был уровень вмешательства, который дорос от пробной «Тени» до инструментария массового модифицирования. Это означало не локальную зачистку. Это означало изменение правил игры.

– Если «Рой» запущен, – сказал Кротов тихо, – последствия будут глубже, чем мы можем прогнозировать. Социум сломается, цепная реакция… люди начнут действовать иррационально. Это повлечёт жертвы среди граждан и моих людей. Ты готов нести это?

Артём повернулся и посмотрел прямо на Кротова. Его голос не дрогнул:

– Я не готов обсуждать гипотезы. Я готов обсуждать результаты. Если город перестанет сопротивляться, если он перестанет быть источником хаоса – он станет управляем. Мы добьёмся порядка с меньшими потерями в долгосрочной перспективе. Это расчет. Это расчёт. И это приказ.

Глава 4. Пепел

Следователь Дмитрий Соболев ненавидел три вещи: ранние вызовы, дешевый кофе и собственную память. Последнее было самым тяжёлым. Она не давала забыть ни одну деталь прошлого – ни запах сгоревшей плоти на Кавказе, ни то, как он сам когда-то верил, что зло имеет лицо. С годами лица стирались, а зло оставалось.

Заброшенный цех встретил его тишиной и запахом ржавчины. В разбитые окна тянуло холодом. Лампочки у входа мигали, будто сама проводка отказывалась служить здесь. Под ногами хрустело стекло и старый цемент.

Тело лежало в центре. Скинхед лет двадцати пяти, бритый череп размолот чем-то тяжёлым. Рядом валялась арматура, ещё влажная на конце. Всё выглядело как обычная «бытовуха»: пьяные драки, разборки между своими.

Коллеги щёлкали камерами, лениво переговаривались. Оперативник Витёк, молодой и всегда с жвачкой, сказал:

– Чистая «бытуха», Димон. Запишем «драка», и дело закрыто.