Мир треснул

Виктор Муравьёв

Мир треснул

Глава 1. Шептун

Подвал «Декор» не имел ничего общего с украшениями. Когда-то здесь торговали пластиковыми шторами и ковриками, дешёвым хламом для кухонь. Теперь это была дыра. Сырой бетон с пятнами плесени, облупившаяся краска, лампы на проводах, которые висели так низко, будто их готовили к казни. От стен тянуло холодом, как от морга. Воздух был тяжёлый; даже крысы обходили это место. Марк вдруг вспомнил запах сырой земли после дождя – и от этого контраст с липкой тьмой бил сильнее.

Марк сидел на ящике из-под патронов. Сухой, сутулый, с лицом, где не осталось ни капли удивления. Перед ним – прибор, собранный из рации, старого кардиографа и целой горы проводов. Он бил по нему кулаком. Стук был тяжёлый, как удар по собственным рёбрам.

– Ну же, сука, оживай, – выдохнул он. Голос прокуренный, сиплый. В нём не было надежды, только привычка.

Экран мигнул, выдал зубчатую линию и тут же погас. Как дыхание умирающего.

– Опять твой патефон дохнет? – хрипло бросил Игорь.

Он сидел на перевёрнутой батарее и точил свой обрез напильником. Делал это с таким упорством, будто готовил когти не себе, а самому дьяволу. Металлический визг резал тишину.

Марк не поднял головы:

– Замолкни.

– А чё, может, у Фонда возьмём новый? – ухмыльнулся Игорь, блеснув зубами. – У них там, небось, целый склад.

Марк рявкнул:

– Они не «Всё для охоты». За чих спишут в расход. Как того усатого клоуна в пиццерии.

Игорь фыркнул, хотел вставить колкость, но не решился. В воздухе повисла та тишина, которую лучше не трогать.

Лика сидела у ведра с протечкой. Вода капала редкими ударами, и каждый звук отзывался в подвале эхом. На её коленях лежал тесак из рессоры «Волги». Она не просто чистила его – будто рожала заново. Острым скальпелем снимала заусенцы, затем брала банку с густой чёрной жидкостью. Кровь. Старая, тягучая. От неё тянуло медью и чем-то птичьим, мёртвым.

Игорь морщился, но молчал. Лика водила пальцем по лезвию с таким спокойствием, будто готовила инструмент хирурга. Вид у неё был не бойца и не врача, а мясника, который слишком привык к своей работе.

Подвал жил своим хламом. В углу – стопка газет с жирными пятнами, рядом – детская коляска без колёс, в которой лежали патроны. На гвозде висел армейский бушлат, из кармана торчала банка консервов. На столе – пустая бутылка из-под антисептика, в ней стояла свеча. Всё – найденное, ворованное, выменянное. Они называли это «уютом».

Экран прибора вспыхнул. Линия пошла ровная, пульсирующая, как сердце, едва державшееся за жизнь.

Марк выдохнул:

– Есть. След. Шептун. Слабый. Квартал отсюда.

Лика подняла глаза. В её взгляде не было удивления, только расчёт:

– Слабый не значит безопасный. Влезет в башку, нашепчет – и всё. На бумаге депрессия, на стенах – сопли. Мозги, кстати, хуже всего отмываются.

– Значит, планы на вечер есть, – ухмыльнулся Игорь. Он вытряхнул на ладонь серые патроны, начинённые костяной пылью. – «Пороха мертвеца» на ползаряда. Стрелять буду только по бровям.

Марк глянул на обоих. Его команда. Его проклятие.

– Правила помним?

Лика кивнула. Игорь закатил глаза.

– Без глаз. Без свиста. Лика ищет слабину. Игорь прикрывает, но без геройства. Если пойдут вторые следы – сливаемся.

Игорь похлопал ладонью по гранате, начинённой битым стеклом и костной мукой.

– Как два бабая в подворотне. Пошли уже.

Марк встал, застегнул куртку. На мгновение задержался у стола. На газете, что служила скатертью, лежала фотокарточка – вмятая, края обгорели. Он перевернул её лицом вниз. Ни Лика, ни Игорь не спрашивали, чьё там лицо. Они знали правило: у каждого здесь своя мёртвая память.

Люк скрипнул, когда они подняли крышку. Сквозняк втянул в подвал запах города: дождь, бензин, кислая примесь чужого пота. Город всегда вонял, но перед охотой этот запах становился гуще. Будто сам воздух подсказывал: там, наверху, ждёт жертва.

– Охота, – сказал Марк.

Люк закрылся за ними. Подвал снова остался в тишине, пахнущий кровью и пылью.

Переулки встретили их привычной смесью: мокрый картон, гнилой мусор, мазут и кислый запах жареной дряни из ларьков. Дождь моросил лениво, не смывая грязь, а размазывая её по асфальту. Фонари в этом квартале не горели уже месяц: электричество уходило в центр, на торговые центры и клубы, а до окраин руки не доходили.

Под ногами хлюпала вода, стекала в ливнёвку, где плавали пакеты. На стенах граффити: «Фонд – суки», «Спаси себя сам», «Сбой = вирус». Под ними – обугленные следы костров.

Марк прикрыл глаза. Для обычного взгляда – лужи, грязные стены, пустые окна. Для его – другое. Мир проступал слоями. Люди оставляли серые разводы, как пятна на промокшей бумаге. Машины – жирные масляные полосы. А поверх этого тянулась тонкая, ядовито-фиолетовая нить. Она дрожала, уходила в сторону, как провод, тянущий ток в пустоту.

– Там, – коротко сказал он, указав в сторону фабрики.

Игорь втянул воздух. Его грудь поднялась, ноздри раздулись, как у пса на следу. Он сплюнул.

– Тухлятина… чужой страх. Как будто вдохнул тухлый хлор. Тут он.

Лика шагала молча. Её взгляд искал не тварь, а то, чем её убить быстрее. Лом, ржавую арматуру, слабые точки.

Они миновали гаражи, где ворота заросли ржавчиной, и детскую площадку – облупленные качели, на которых всё равно сидели двое подростков с бутылкой. Те уставились на троицу, но ничего не сказали. В этом городе каждый смотрел только в свою яму.

След вёл прямо к заброшенной текстильной фабрике. Окна выбиты, двери сорваны, стены исписаны. На воротах – свежая надпись баллончиком: «Убирайтесь». Никто не убирался.

Марк остановился, прищурился. След дрожал сильнее. Линия не просто тянулась внутрь – она билась, как пульс.

– Близко, – сказал он.

Игорь поправил ремень с гранатами.

– Ядрёный, да? Чую, прямо под кожу лезет.

Они двинулись вдоль стены. Сырость пробиралась в сапоги. Где-то внутри фабрики скрипнула железка.

И тут впереди раздался свист. Лёгкий, беззаботный, как будто кто-то напевал мелодию из рекламы. Марк поднял руку: стоп.

Из-за угла вышел курьер. Молодой, лет двадцать. На спине рюкзак, в ушах наушники. Шёл торопливо, что-то мурлыкая. Напрямик к полуоторванной двери подсобки.

– Идиот, – выдохнул Марк.

– Глушим? – Игорь уже сжал дубину.

– Нельзя, – резко. – Шептун сорвётся на всех.

Курьер дошёл до двери и замер. Голова чуть повернулась вбок, как будто кто-то тихо позвал его по имени.

Шёпот просочился в воздух. Липкий, тягучий, как патока. Он не имел слов – только обещания. Что за дверью всё решится. Боль уйдёт. Долги простятся. Один шаг – и жизнь станет легче.

Марк сжал зубы. Шёпот тянул и его. Внутри вспыхнула картинка: морг, напарник Сергей, глаза стеклянные. «Просто шаг – и тишина…»

Игорь зашипел, мотая головой.

– Сука… слышу. Будто мать зовёт.

Лика застыла, но её пальцы всё так же двигались по рукояти тесака. Словно это единственное, что держало её в реальности.

Курьер сделал шаг.

– Блядь… – выдохнул Игорь.

Лика пошла в обход, растворяясь в тени.

– Марк, отвлекай, – тихо бросила она.

Марк поднял кирпич, валявшийся у стены, и со всей силы метнул в железный лист. Грохот разорвал переулок. Шёпот оборвался, как перерезанный кабель. Курьер вздрогнул, заморгал, словно вынырнул из воды.

И тут дверь содрогнулась, и наружу сорвалось оно.

Из проёма вылилось нечто вытянутое, скользящее, будто человек и тень переплелись в одну карикатуру. Оно двигалось беззвучно, как мокрый плащ на ветру. У него не было лица – только гладкая поверхность, где на месте глаз зияли впадины, а посередине тянулась узкая щель, набитая игольчатыми зубами.

Шептун тянулся не руками, а длинными обрубками с костяными наростами. Каждый его шаг сопровождался звуком, которого не слышали обычные уши, но для Марка он был явным – как писк поцарапанной плёнки.

Курьер застыл, рот приоткрыт. Тварь почти дотронулась до его висков.

Игорь рванул первым. Дубина врезалась в стену, гул сорвался по переулку, отозвался в барабанных перепонках, будто внутри головы что-то лопнуло. Шептун взвыл – звук не был человеческим, он был ближе к скрежету ржавых петель.

Лика вынырнула из тени. Тесак блеснул и вошёл в бок. Клинок прошёл глубже, чем должна позволить плоть, будто задел струну. Раздался звонкий звук, как если бы лопнула натянутая гитара.

Шептун выгнулся, завизжал и оттолкнул курьера. Тот рухнул на землю, захлёбываясь рыданиями.

– Беги! – рявкнул Марк, но парень только всхлипнул и пополз прочь.

Тварь качнулась к нему, и Марк вскинул обрез. Выстрел «порохом мертвеца» ударил в плечо. На коже проступил светящийся след, будто ожог.

Шёпот ударил прямо в голову:

«Ты опоздал. Всё, что любил, давно в пепле. Ты сам уже гниёшь…»

Марк качнулся. Перед глазами хлынула картинка: напарник Сергей, лежащий на полу отдела, кровь под затылком, глаза стеклянные. «Ты виноват…»

Он почти шагнул.

– Не смотри! – заорал Игорь. Дубина грохнула об асфальт; гул сорвал видение. Марк вдохнул, мотнул головой.

Шептун метнулся к Игорю. Щель-рот раскрылась шире, зубы заскрежетали. Лапа-обрубок ударила, задев дубину. Металл завибрировал, пальцы Игоря едва удержали хват. Он выругался и врезал снова – гул разошёлся волной, но тварь будто привыкала, не так остро реагировала.

Лика шагнула сбоку, тесак вошёл в грудь. На лезвии тут же проступил осадок, словно кислотный. Она отпрянула, моргнула – и увидела бабушку. Живую. Ту самую, что учила её шить в детстве.

«Леночка, зачем ты с ними? Ты же врач… Ты должна лечить, а не калечить…»

Лика застыла. Рука дрогнула, тесак чуть не выпал.

Шептун выгнулся к ней, щупальце потянулось к её лицу.

– Лика! – рявкнул Марк. Он поднял кирпич и швырнул. Камень ударил в голову твари, сбил её на бок.

Шёпот стал хором: «Вы всё равно не успеете. Вы – мусорщики. Санитары падали первыми…»

Игорь взвыл, бросился прямо в грудь. Дубина вошла, гул пробил воздух так, что стекло в окнах затрещало. Тварь заскрежетала и, выгибаясь, откинула его в стену. Игорь ударился спиной, хрипнул, но поднялся.

Марк шагнул ближе. Обрез перезарядить не успевал. Он держал его как дубину и врезал прикладом в морду. Зубы хрустнули, из щели брызнула чёрная вязкая масса. Она зашипела на асфальте, оставив ядовитый след.

Тварь завыла. Шёпот ударил в Лику. На этот раз она видела операционную. Стол. Пациент, мальчик. Лезвие скальпеля в её руках дрожит. «Ты не спасла его… никогда не спасёшь…»

Она зажмурилась, зубы скрипнули. Вспышка – стол, пациент, детская рука, которую она не успела удержать. Она ударила. Тесак вошёл в шею. Тварь завизжала, выгибаясь.

Марк схватил Игоря за локоть, рывком поднял.

– Дави!

Игорь снова вбил дубину в землю. Гул сорвал слой тишины, будто всё вокруг содрогнулось. Шептун затрепетал, лапы дёрнулись.

– Ещё! – Марк толкнул Лику.

Она вскинула тесак и вогнала прямо в грудь. Хруст. Звук – мокрый, окончательный.

Шептун рухнул на асфальт. Его тело трясло, будто он пытался распасться на куски.

Курьер вскрикнул и сорвался с места. Он побежал, не разбирая дороги, слёзы размазывались по лицу.

– Отходим! – рявкнул Марк. Фиолетовый след пульсировал всё ярче. – Он рванёт!

Их накрыло волной эха. Тварь не погибла окончательно. Она растекалась, оставляя визг, который никто другой не услышал бы.

Они растворились в лабиринте улиц. За спиной – визг, запах тухлой меди, и пустота, от которой сводило зубы.

Подвал встретил их тишиной. Даже капли из трубы будто замерли. Воздух был спертый, влажный, пахнул ржавчиной и старой пылью.

Игорь бухнулся на табуретку, швырнул дубину в угол. Тяжёлое дыхание рвало грудь.

– Кофе бы… или бензина. Хоть что-то.

Марк стоял у раковины, смывал с пальцев липкий осадок под ржавой водой. Пятна уходили плохо, будто сами держались за кожу.

– Живые. Пока что. Кофе нет. Как и всего остального.

Лика молча чистила тесак. На лезвии остался тонкий кислотный осадок. Она сосредоточенно снимала его скальпелем, будто боялась оставить хотя бы крупинку.

– Удар был точный, но слабый. Надо было добить. Мы ушли ни с чем.

– А пацана под асфальт, да? – огрызнулся Игорь. – Или прямо в подарок Фонду?

– Мы санитары, – сказала Лика. – Не спасатели. Риск должен окупаться.

– Ага. Только вот окупились мы кислой жопой, – Игорь потянулся за флягой. Внутри плеснуло мутное пойло. Он сделал глоток, поморщился. – Даже не напивает.

Марк повернулся к ним. В его глазах не было ни усталости, ни злости. Только ровный, почти мёртвый взгляд.

– Решение было моё. Там люди, шум. Фонд мог подъехать. Мы бы легли все.

Тишина. Даже Игорь не спорил.

И вдруг – скрежет. Сначала тихий, как будто кто-то ногтём провёл по железу. Потом громче. Воздух наполнился кисловатым тяжёлым запахом, похожим на дохлую шерсть.

– Сука… он по следу приполз, – Игорь вскочил, схватил дубину.

Из вентиляции полезла перекошенная масса. Шептун не сдох. Он тянулся из решётки, изгибаясь, как дым. На этот раз он был яростнее, след за ним пылал, как фиолетовый костёр.

– Быстро и жёстко! – рявкнул Марк.

Игорь ударил дубиной в стену. Гул прокатился по подвалу, лампы мигнули, одна погасла. Шептун завизжал, но не отступил. Он рвался дальше, лапы скребли бетон.

Лика шагнула вперёд. Тесак блеснул, вошёл в ядро. Хруст – мокрый, окончательный. Тварь содрогнулась, попыталась растечься, но Марк вогнал приклад обреза в её «голову». Чёрная вязкая масса брызнула на стены.

Фиолетовый след погас.

Тишина и тяжёлое дыхание.

Игорь сел обратно, вытирая пот.

– Вот теперь окупилось.

Марк сплюнул на пол.

– Разбирать. Что цело – в лут.

Лика достала мешок из-под сахара. Сухо:

– Железы, пластины, кости. На чёрном рынке возьмут. Фонд тоже купит, если через посредника. Главное – база не засвечена.

Они взялись за тушу. Делали это без эмоций, почти механически. Кровь стекала в ведро, пахла железом. Наросты выламывали плоскогубцами, складывали в ящики. Мутную жижу соскабливали ножами, потом сжигали в жестянке, чтобы запах не вышел наружу.

Для них это была работа. Для города – мусорная яма, которую кто-то должен чистить.

Марк смотрел на обгоревшую фотокарточку на столе. Лицо вниз, как всегда. Он не прикасался к ней, только задержал взгляд. Потом снова взялся за дело.

Игорь бубнил себе под нос:

– Санитары… мать их. Только нас тут никто не санирует.

Лика не ответила. Она достала иглу и нить, штопала порезанный ремень. В её глазах не было ни усталости, ни жалости. Только холодная решимость.

Подвал наполнился звуками работы. Гул остался в стенах, запах смерти – в их одежде.

Глава 2. Засада

В подвале стоял запах кислоты и мокрой шерсти. Тело Шептуна лежало на брезенте, растянутое, серое, будто не из плоти, а из мокрого войлока. Слизь стекала в жестянку, пузырилась, пахла кислым клеем – от одного запаха хотелось отвернуться.

Лика присела рядом. На ней – те же перчатки, что когда-то использовала в больнице. Только тогда в них были живые люди, а теперь – отбросы Сбоя. Она достала скальпель, сделала первый надрез. Лезвие вошло с неожиданной лёгкостью, словно резало не кожу, а мокрую бумагу.

– Ну и дерьмо, – буркнул Игорь. Он сидел на ящике, в зубах спичка, в руках тряпка для дубины. – Тянет смрадом так, что печень сама наружу просится.

– Терпи, – коротко бросила Лика. – Или иди наверх, послушай, как твари в подворотне шуршат.

Игорь скривился, но остался.

Марк стоял в стороне, смотрел, не вмешиваясь. Он наблюдал не за телом, а за Ликой. Как она работает. Чётко, методично, будто режет очередного пациента.

– Смотри сюда, – сказала она, вытаскивая из груди железистый мешочек. Капли с него стекали густые, чернильные. – «Пение». На чёрном рынке берут, мешают в таблетки. Для кого-то это кайф, для кого-то – галлюцинации.

Она бросила мешочек в банку с формалином.

– Крысы жрут, – пробурчал Игорь. – Потом нам по башке бегают.

– Крысы хотя бы выживают, – отрезала Лика. – Люди – нет.

Она вскрыла брюшину. Изнутри выскользнула длинная пластина, похожая на ребро. Но это было не кость и не металл, а что-то среднее, гулкое при ударе.

– Пластина. Из этого делают амулеты. Работают до первого вздоха. Потом всё равно дохнут.

Марк кивнул. Ему не нужны были объяснения. Но Лика всегда проговаривала вслух. Будто сама себе напоминала, что делает это не просто так.

Она достала ещё одну пластину, сложила рядом. Руки работали уверенно. И только глаза выдавали: внутри её воротило.

Игорь не выдержал:

– Ты, блин, хирург или мясник?

Лика подняла взгляд.

– Разницы нет. Там я резала живых, здесь – мёртвых. Результат одинаковый: кровь на руках.

Игорь замолчал.

Она сняла перчатки, вытерла лоб.

– Всё, что можно взять, взяла. Остальное – в яму.

Марк подошёл ближе, глянул на разложенные органы. Банки, пластины, куски ткани.

– Хватит на сделку?

– Хватит, – уверенно сказала Лика. – Но Гном попытается срезать.

Игорь ухмыльнулся:

– Срежет, я ему сам яйца на нитке повешу.

Марк бросил взгляд на тело. Серое, пустое, уже без намёка на жизнь.

– В яму. Сегодня же. Никаких следов.

Лика кивнула. Она подняла ведро со вязкая массой, вынесла к печке. Слизь зашипела на огне, запах ударил в нос, глаза заслезились.

Игорь зажал нос рукой.

– Чтоб я сдох… Если ад есть, он точно пахнет гарью так же.

– Ад уже здесь, – сказала Лика, закрывая печку. – Мы просто снимаем пробу.

Подвал снова наполнился тишиной. Но теперь в ней было чуть больше тяжести – от того, что в очередной раз они сделали «работу», но никто не стал от этого богаче.

Подвал Гнома вонял плесенью и мышиным дерьмом. Дверь с кодовым замком была вся обшарпанная, нацарапанная ножами. Сразу видно – сюда заходили те, кому нечего терять. На стене рядом тянулся граффити-след: «Гном крыса». Кто-то добавил снизу: «И проститут».

Внутри было ещё хуже. Света почти не было: одна лампочка под потолком мигала, будто на последних издыханиях. На полу – коробки с мусором, сломанные радиоприёмники, кучи проводов. Казалось, что он не торгует, а обживает свалку.

Сам Гном сидел за столом, заваленным тетрадями, банками и проводами. Лицо – сухое, нос крючком, глаза бегают. На нём был старый армейский бушлат, под которым выпирал живот. Пахло от него кислым пивом и табаком.

– Ну, что принесли, проклятые? – голос у него был скрипучий, с мерзким прижатием на каждом слове.

Лика выставила мешок на стол. Открыла – показала банки с железами и пластины. Запах кислый сразу ударил в нос.

Гном прищурился, потянулся, но Марк резко положил ладонь на край стола.

– Сначала цена.

– Цена? – криво улыбнулся Гном. – Железы? На черняке – по рублю пучок.

Игорь фыркнул.

– По рублю? – фыркнул Игорь. – Мы рискуем жопами, а ты цену как на семечки ставишь.

Гном не дёрнулся; взглядом пробежал по Игорю, затем к Марку.

– Ладно-ладно. Не кипятись. Но понимаешь… товар сейчас обесценился. Фонд давит, своих поставщиков завёл.

– Фонд? – Лика холодно усмехнулась. – Фонд на таких, как ты, даже не посмотрит. Ты им не посредник, ты для них мусор.

Гном прищурился.

– Зато я живу. А сколько «санитаров» сдохло за этот год? Считал, Марк?

Марк молчал. Он просто смотрел. Тяжёлый, ровный взгляд.

– Цена, – повторил он.

Гном вздохнул, начал ковырять ногтем грязь на столе.

– Ладно. Железы возьму по три, пластины по десять.

– Двадцать, – отрезала Лика.

– Пятнадцать косарей. Иначе катитесь нахуях без пендоской валюты!

Игорь ударил кулаком по столу. Банки подпрыгнули.

– Ты что, урод, цены нам ставишь? Да мы тебе это говно сами в глотку затрамбуем!

Гном тут же вскинул руки.

– Тише. Тут всё слышно.

Марк поднял ладонь, остановил Игоря.

– Пятнадцать пластины. Железы – пять. Всё.

Гном зашипел, но кивнул. Потянулся к ящику, достал связку купюр и маленький пакет с таблетками.

– Деньги. И вот… бонус. «Химерник». Сам знаешь, сколько стоит.

Лика нахмурилась.

– Дерьмо для нариков.

– Для нариков, для отчаянных, для видящих… кто как использует. Мне-то что? Я посредник.

Марк взял пакет, покрутил. Таблетки были серые, с еле заметным фиолетовым отливом. Он сунул их в карман.

– Кто берёт? – спросил он.

Гном пожал плечами.

– Все берут. От студента до ментов. Фонд тоже, кстати. Думаешь, как они на допросах головы выворачивают?

Игорь усмехнулся.

– Ну хоть честно признался, крыса.

– Я не крыса, – зло бросил Гном. – Я живу. А вы все – ходячие трупы. Сегодня-завтра ваши кишки будут валяться в подворотне, а я всё равно буду тут.

Марк шагнул ближе, навис.

– Смотри, Гном. Если хоть одна банка окажется с браком, если хоть один человек из Фонда узнает, откуда товар… я вернусь. И ты уже не будешь сидеть тут. Понял?

Гном сглотнул, но не отвёл глаз.

– Понял.

Игорь схватил мешок с деньгами, сунул под куртку.

– Пошли отсюда. Я ещё сдохну от вони.

Когда они вышли на улицу, воздух показался чище, чем в подвале. Но ненадолго. Где-то рядом уже витал новый запах – липкий, вязкий, чужой.

– Фонд близко, – сказал Марк.

Лика кивнула, сжимая рукоять тесака. В голове мелькнула мысль: «Сколько ещё раз так?» – и тут же исчезла.

– И не только Фонд.

Они вышли из подвала Гнома и двинулись через дворы. Ночь была глухая, но не пустая – в окнах мигали синие огни телевизоров, в подворотнях кто-то кашлял, звякала бутылка. Город жил, но чужой, сдавленный, будто ждал удара.

Марк чувствовал следище. Не тварь, не Сбой. Люди. И не просто люди – подготовленные.

– Чую, – буркнул Игорь, поправляя ремень. – Не улица, а вонючая ловушка.

Лика не ответила. Её рука лежала на тесаке, глаза скользили по крышам.

Первым сигналом был запах. Липкий, едкий, будто обугленный пластик. Вторым – тень, что двинулась не так, как должна.

И тут улицу перегородило.

Прядильщик.

Он выполз из тьмы, высокий, тонкий, суставчатый, как паук. Из спины тянулись серые нити, цеплялись за стены, фонари, асфальт. Липкие жгуты натянулись во все стороны, закрывая проход. Глаза – пустые, как пуговицы.

– Блядь… – выдохнул Игорь. – Этих давно не видел.

Шум за спиной. Чёрные фигуры в броне, забрала закрыты. Люди Фонда. Автоматы наготове.

– Протокол «Сбор». Цель изъять, сопротивление устранить, – хладнокровный голос из динамика.

Марк вскинул обрез. Поздно. Первые очереди прошили асфальт у ног.

Игорь рявкнул, выдернул гранату, рванул чеку.

– Ловите, суки!

Взрыв разнёс жгуты. Тварь завизжала; нити отпустили – и тут же полезли новые.

– На землю! – Марк толкнул Лику.

Очередь прошла над ними. Крошка посыпалась со стены. На миг тишина – и только стук крови в ушах.

Прядильщик ударил. Жгут хлестнул Игоря по груди, сбил с ног. Его рвануло к стене, нити обвились, начали тянуть.

– Режь! – заорал он.

Лика метнулась, тесак сверкнул, перерубил жгут. Липкая вязкая масса брызнула на лицо, глаза обожгло, она зашипела, но устояла.

Марк врезал обрезом. Заряд «пороха мертвеца» вошёл в бок твари, та выгнулась, завыла. Жгуты дрогнули, отпуская стены.

Но Фонд не ждал.

– Цель закрепить! – снова голос.

Двое кинулись вперёд, металлические жгуты в руках – гарпуны с тросами. Один гарпун вошёл в плечо Игоря. Он взвыл, но не упал. Схватил трос и рывком потянул солдата на себя. Тот не успел выстрелить – дубина раскроила ему забрало. Кровь брызнула на асфальт.

– Падлы слоебучие! – заорал Игорь. – Чтоб вас дети так кормили!

Второй гарпун ударил Лике в бедро. Она рухнула, стиснула зубы, не закричала. Жгут дёрнул, тащил её к людям Фонда.

Марк прыгнул, вогнал приклад обреза в голову солдата. Тот рухнул, но ещё дёргался. Лика встала на колено, тесак вошёл ему в горло.

Прядильщик снова рванулся. Жгуты били во все стороны. Один задел Марка, сжал руку. Он почувствовал, как в кости вошли иглы.

Шёпот пронёсся в голове. «Брось. Пусти. Всё равно конец…»

Марк заскрипел зубами, вырвал руку, разорвал жгут вместе с мясом. Кровь хлынула, но он устоял.

– Лика! – крикнул он.

Она подскочила, вогнала тесак в сустав твари. Треск. Прядильщик рухнул на бок, жгуты обмякли.