Роман-трилогия «Оскар» для Него!" Том 2

– Правильно. Ой, милый Консти! Как же сильно я тебя люблю! – улыбнулась Мадлен, вставая со скамьи. – Лишний раз убеждаюсь, что развитый ум у мужчины – это такая же эрогенная зона, как и всё остальное. По крайней мере, для меня.

– Весьма польщён. Спасибо. Солнце моё, да ты и сама у меня хоть куда.

– Ах да, чуть не забыла! – спохватилась Мадлен, снова открывая записную книжку. – Дорогой Константэн, и вот ещё какой момент, раз уж мы находимся в месте, где сходятся Вера, Надежда и Любовь! Обещаю, что точно последний! Однажды я обнаружила на столе у мужа книгу Льва Толстого, а называлась она «В чём моя вера?». Я всего лишь бегло полистала её и наткнулась на подчёркнутые строки. Глубина и точность мысли и слов великого мыслителя и писателя настолько пронзили меня, что я даже выписала их в записную книжку.

Это касается непростых отношений писателя с религией. Не с Богом, а именно с церковью. Толстой написал эти строки ещё в начале двадцатого века. Разумеется, тогда это воспринималось как вероотступничество. Но поскольку к тому времени он уже был знаменитым писателем, то мог позволить себе подобные умозаключения и в печати.

Вот послушай:

«То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной – это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить Ему. Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически – я перечитал всё, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же – строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы.

И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения… То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо».

– М-да… – вздохнул Константин, чувствуя, что его голова скоро взорвётся от избытка впечатлений. – Не зря нашего великого русского писателя-мыслителя почитают во всём мире. Жаль, что эта книга у нас в Союзе была под запретом. Не знаю, уж как сейчас, во времена горбачёвской перестройки. Впрочем, не удивлюсь, если её до сих пор нет на полках, ведь сильным мира сего ни к чему столько умных. Во все времена знания являются привилегией избранных. А все остальные, связанные страхами и предрассудками, пусть лучше пребывают в невежестве.

– Милый Консти, не переживай. Как я уже говорила, с развитием прогресса все религии постепенно отомрут. И всё, что долгое время казалось несокрушим, сокрушится, уступив дорогу новому.

– Ты права, радость моя. Даже наша несгибаемая КПСС, и та, как ни странно, канула в вечность. А ведь тоже когда-то казалось, что это на века. Как бы я хотел дожить до тех времён, когда каждый человек начнёт ощущать себя Со-Творцом Высшего Творца, Создателя Вселенной!

– Доживём, Константэн! По крайней мере, мы с тобой! – обнадёжила Мадлен. – Главное, постоянно расти над собой и развиваться, не останавливаясь ни на шаг.

Глава 49. Синдром Стендаля и Монмартр

Выйдя на улицу, Константин ошеломлённо молчал. Дабы разрядить обстановку, Мадлен игриво сказала:

– Пока мы находились у нашей Небесной покровительницы, я мысленно попросила Её: «Дорогая Магдалина, я очень хочу, чтобы наше бракосочетание с Консти проходило именно здесь!» А ты о чём Её попросил?

– Мадлен… – укоризненно начал наш герой. – Я уже говорил тебе, что пока у тебя есть законный супруг, говорить об этом несколько преждевременно. Я и так, когда даже просто касаюсь твоей руки, чувствую себя словно ворую яблоки в чужом саду.

– А я уже не могу ждать, – страстно ответила Мадлен. – Меня просто распирает от чувств! Но на твоё счастье, мы уже пришли. Видишь, надпись: улица Руаяль, дом три. Сейчас зайдём наконец в легендарный Maxim’s, где собиралась и собирается вся светская публика Парижа.

– О да! Наконец-то Бог услышал мои молитвы, – обрадовался Костя. – Здесь мы с тобой просто обязаны побывать. Как-никак, госпожа Моллиган и её продюсер тоже не последние люди.

– Конечно, – польщённо ответила Мадлен. – Ведь этот ресторан давно уже стал частью истории, поскольку был открыт ещё в 1900 году, к началу Всемирной парижской выставки. С тех пор здесь встречаются мировые знаменитости и киноэлита. Достаточно сказать, что здесь бывали греческий миллиардер Онассис с певицей Марией Каллас, а также сногсшибательная Марлен Дитрих со своим любимым. На тот момент им был Эрих Мария Ремарк, весьма утончённый и, как мне кажется, меланхоличный немецкий писатель. Ты будешь удивлён, Консти, владельцем этого ресторана является Пьер Карден, модельер и ценитель стиля ар-нуво. Согласись, что это вызывает у публики дополнительный интерес. Представляешь, Карден настолько вжился в новое дело, что организовал на остальных трёх этажах этого дома Музей модерна. Более того, он открыл такие же рестораны-близнецы по всему миру: в Монте-Карло, Пекине, Женеве, Токио, Шанхае, Нью-Йорке и Брюсселе.

– Позвольте за Вами поухаживать, мадам, – галантно сказал Константин и открыл дверь в ресторан, пропуская Мадлен вперёд.

– Мерси! – услышал он в ответ.

– Вот это я понимаю… Великолепное преображение жизни средствами искусства! – с восхищением сказал он, оглядывая зал с декором из красного дерева в стиле модерн и лампами в виде статуэток полуобнажённых прелестниц.

Заметив новых гостей, к ним подошёл метрдотель и провёл к свободному столику. Вскоре подошёл официант с подносом, на котором стояли два бокала с фирменным шампанским Maxim’s. С первых глотков Константин понял, что никогда не забудет этот искрящийся, необычайно тонкий фруктовый вкус. То же самое относилось и к классическому блюду: петух в вине по-бургундски, нежнейшее мясо которого прямо-таки таяло во рту.

Впечатление усиливалось звучанием прекрасной живой музыки. Время от времени музыка прерывалась, и тогда в зал выскакивал клоун, чьи шутки веселили публику. В приятнейшей обстановке Мадлен заметно разомлела и, словно немного извиняясь, сказала:

– Константэн, откровенно говоря, мне искренне жаль тех людей, которые родились за пределами Парижа. Не говоря уже о тех, кто рождён вне Франции. Ты же являешься редчайшим исключением. Любимый, мне так хорошо с тобой… Будь же со мною всегда! Ну скажи же хотя бы сейчас – ты любишь меня?

– Мадлен, я же просил, – с лёгким раздражением ответил наш герой. – Пока твой муж жив и здоров, давай обойдёмся без горячих объяснений. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе на самом деле. Но судьбе угодно, чтобы в Америке мы вместе работали, а здесь ты для меня парижанка Номер Один, которой я бесконечно благодарен ещё и за открытие этого города. Париж очарователен и неотразим во всём своём блеске. Вот, например, здесь… изысканные блюда, большие зеркала, красное дерево, бронза… Что и говорить, хорошо родиться в Париже. Не любить Париж невозможно, даже если ты всей душой продолжаешь любить Москву…

– О да! – согласилась Мадлен.

В это время по залу ходил метрдотель, предлагая гостям билеты в Гранд-Опера, или, как ещё называют этот театр, Оперу Гарнье.

– Ну что, Маэстро Шелегов, пойдём? – спросила Мадлен. – Между прочим, там выступали твои знаменитые соотечественники – солист Императорских театров Фёдор Шаляпин, а также балетные танцовщики – Вацлав Нижинский и Сергей Лифарь.

Услышав это, Константин так и просиял от гордости, а то как-то всё получалось, что французы впереди планеты всей.

– Ну и денёк сегодня тоже выдался. Разумеется, пойдём, раз уж мы в Париже!

На подходе к пышно украшенному зданию оперного театра наш герой снова пришёл в восхищение. Впрочем, нет человека на свете, на которого оно не произвело бы сильного впечатления. Тем более что на самом верху возвышалась скульптурная композиция, героями которой были Аполлон и музы, среди которых Константин сразу же узнал Евтерпу, музу Поэзии и Музыки. Созерцая бронзовые фигуры пегасов и других муз, среди которых оказалась ещё и муза Гармонии, и муза Инструментальной музыки, и музы Танца и Лирической драмы, скульптор Шелегов не мог оторвать взгляда от этого великолепия. Загляделся он и на замысловатые мраморные фризы с величественными колоннами. И конечно же здесь были скульптуры греческих богов и бронзовые бюсты многих великих композиторов.

Когда они с Мадлен зашли внутрь, наш герой подумал: «Вот она, просвещённая Франция, где на протяжении многих веков ценилась утончённая Красота! Будь то архитектура, живопись, музыка или словесное изящество, грациозность движений или изысканность костюма. А уж про французское вино и кухню я и вовсе молчу! На этом фоне мне даже как-то и неудобно перед Мадлен. Так и хочется утереть ей нос, ведь и в России во все времена было немало талантов, обогативших ими весь мир».

Богатый интерьер, множество пересекающихся коридоров, лестничных площадок и холлов, бархат, сусальное золото, херувимы и нимфы – всё это действовало магически, завораживая ещё до начала представления.

Когда же Константин открыл программку балета Cindirella, что в переводе на русский означает «Золушка», ему сразу же бросились в глаза знакомые фамилии, от которых его душа так и запела.

– Ба! – радостно воскликнул он. – Да этот балет, оказывается, поставлен на музыку Сергея Прокофьева, а постановщиком является Рудольф Нуриев. Это уже потом он стал британским артистом балета, балетмейстером и хореографом, а сначала был, да и остаётся, нашим.

– Да, милый. А началось всё здесь, в Париже, куда он вместе с труппой отправился на гастроли. Тогда, в шестьдесят первом году, Рудольф отказался возвращаться в СССР и, находясь в аэропорту, совершил свой знаменитый прыжок через ограду – прыжок к свободе. После этого он начал работать в Королевском балете в Лондоне и быстро стал мировой знаменитостью, являясь более пятнадцати лет постоянным партнёром великой английской балерины Марго Фонтейн. Хочу тебя порадовать, Консти, в этом театре он был не только постановщиком, он ещё был и директором всей балетной труппы Национальной парижской оперы!

– О, Рудик! Низкий поклон ему за его неистовое искусство. Поддал же он жару вашим рафинированным французским умам. Стало быть, и здесь без русско-татарского духа никуда!

– Получается, что так, – усмехнулась Мадлен.

Вскоре свет в зале погас, и на фоне пышных декораций началось действие «Золушки», основанное на классическом сюжете сказки Шарля Перро. Но! Благодаря Нуриеву сюжет был переработан, и теперь уже это сказочное действо разворачивалось в Голливуде!

Затаив дыхание, Костя погрузился в изменённую сказку, где Золушка и её сводные сестры страстно желали стать кинозвёздами! Бедная девушка, как и следовало ожидать, стала жертвой несправедливости и только и мечтала сбежать из дома, подальше от этого мерзкого окружения. Но где доброта, там и волшебство! Однажды, когда Золушка приходит на помощь человеку, оказавшемуся в беде, её судьба резко меняется. Доброй феей из сказки Перро в этом балете стал прекрасный принц. То есть не принц, а всемогущий голливудский продюсер!

Разумеется, подобное развитие сюжета захлёстывало абсолютно каждого зрителя. Умы будоражила как сама идея, так и блистательная постановка. Многие поражались тому множеству легендарных кинематографических образов, которых смог показать на сцене Нуриев. И, к счастью, Золушка в конце концов становится роскошной богиней экрана!

Подобная развязка прямо-таки ошеломила Константина. На обратном пути он не уставал повторять:

– Горжусь, горжусь нашим Рудольфом. Что и говорить, Танцор от Бога! Гений танца! Если бы его жизнь не кипела от любовных страстей, не видать бы нам такого балета. Когда-то давно я был с мамой на балете «Золушка» в Большом театре. Там конечно же была классическая трактовка. Но уверяю тебя, Мадлен, я тоже был долгое время под сильным впечатлением.

– Этот балет всегда имел огромный успех и во Франции. Знаешь, я только одного не могу понять: почему для такой милой сказки выбрана чересчур уж бурная музыка Прокофьева? Если бы я слушала её отдельно от балета, то долго точно бы не выдержала.

– Да уж… Энергия Сергея Сергеевича, как и Нуриева, бьёт через край! Мама мне как-то говорила, что Прокофьев писал в разных жанрах, являясь таким же новатором в музыке, как Рудольф в танце. В этом балете сошлись два наших таланта, что и принесло оглушительный успех! Музыка Прокофьева – тоже следствие непростой и интересной судьбы, в которой имела место пылкая Любовь! Оно и понятно… Чего только стоит утончённый интеллигентный вид этого композитора, дирижёра и пианиста. У нас дома среди книг стоял его небольшой портрет. Кстати, помимо музыки, он был ещё и очень сильным шахматистом. Когда к нему пришло признание, он стал лауреатом целых шести Сталинских премий и одной Ленинской. А сначала, когда он исполнял свои произведения, публика с возмущением покидала зал. Издательства отказывались печатать его сочинения, а известные дирижёры – исполнять. После революции он выехал за границу, но не в эмиграцию, как Сергей Рахманинов. Пытаясь завоевать мир, он сначала через Сибирь и Японию перебрался в США. Только и там его встретили настороженно, слишком уж революционной и большевистской была его музыка.

– Я читала, – со знанием дела сказала Мадлен, – что для Запада его музыка стала символичным воплощением русской души.

– Так и есть. Не зная, что делать, он бродил по огромному парку в центре Нью-Йорка и с холодным бешенством думал о прекрасных американских оркестрах, которые почему-то отказывались играть его произведения. Как ни странно, он не отчаялся, успокаивая себя тем, что Америка просто ещё не доросла до его творчества. И вот, когда у него ничего не клеилось, он приехал в Париж и возобновил сотрудничество с Сергеем Дягилевым. И с подачи этого Мэтра его музыку вдруг оценили. Тогда-то к нему и пришёл долгожданный успех, который вскоре отозвался уже и в Америке. Это долгая история, потом как-нибудь поговорим.

Мадлен, по-моему, мы с тобой и так уже наговорились за целый день. Скорее бы уж прийти в наш славный отель, который также неразрывно связан со светской и культурной жизнью Парижа.

– О да! «Ритц» всегда славился своей уникальной способностью наполнять каждую минуту бытия легкостью и красотой. Надеюсь, в эту ночь мне не придётся кидать в угол свой роскошный пеньюар с трепещущими белоснежными пёрышками.

* * *

И действительно, этой ночью Константин оценил красоту шикарной белой изысканности по достоинству. Чувствуя себя под струящимся тончайшим балдахином словно в сказке, он уже не скупился на ласки, нашёптывая на ушко своей французской любви разные шаловливые словечки, какие только приходили ему в голову.

– О, как я счастлива, – шептала она в ответ. – Милый Консти, я никогда не употребляла наркотики, но мне кажется, что моя любовь к тебе очень похожа на то состояние, о котором я читала в одном научном журнале. Учёные утверждают, что когда человек влюблён, он находится в эйфории, вызванной лёгким наркотическим опьянением. Представляешь, организм сам вырабатывает это вещество, выпуская тем самым пар с кипящих чувств. Единственное, чего я опасаюсь, так это того, чтобы наши отношения не привели нас к передозировке.

– Не волнуйся, золотце, – сказал Костя, поглаживая Мадлен. – В Париже я пересмотрел своё поведение. Теперь мы всё устроим так, что будем в постоянном экстазе друг от друга.

– Неужели? – приятно удивилась Мадлен и рассеянно продолжила: – Хм… как кружится голова, однако. Любовь моя, со мной творится что-то странное… Перед глазами то и дело всплывают все эти шедевры, которые мы видели сегодня. Странно, раньше такого не было.

– Должно быть, это порождение энергии страсти и глубины чувств тех художников и скульпторов. Да ещё и усиленное в разы нашей с тобой страстью! Обычное культурное пресыщение и перевозбуждение.

– Точно. Произведение искусства всегда хранит ауру его создателя, потому подлинники и в такой цене. Милый, теперь всё вокруг кажется мне таким маленьким и несущественным, что хочется просто уставиться потолок и лежать неподвижно. Не обижайся, пожалуйста, но я невольно пересматриваю то, что мне там показывают.

– Это нормально, Мадлен. Не пугайся. У меня тоже такое было, только после возвращения из Венеции. Так сказывается благотворное влияние искусства и проявляется синдром Стендаля, вызванный чрезмерной красотой. Дорогая, хочу тебя «обрадовать»: особо впечатлительных людей это может привести не только к головокружению, но даже и к галлюцинациям. К счастью, тебе это не грозит, потому что ты не одна, а со своим доктором Шелеговым. Что ж, придётся прописать тебе лекарство под названием «Парижский анти-синдром». Оно имеет мгновенное действие. Чувствуешь?

С этими словами его крепкие руки, исполненные нежной любовью, пустились в путешествие по заманчивым холмам и впадинкам француженки. Сейчас её тело всё больше оживало и наконец стало необыкновенно щедрым на сексуальные «деликатесы». Теперь от прежнего повелителя женщин, с ролью которого Костя не расставался в Лос-Анджелесе, не осталось и следа. Томясь доверительными ласками, оба таяли от счастья, наслаждаясь роскошью чувственных удовольствий… Это была их последняя ночь в Париже, а следующая уже должна быть на Сардинии, куда их пригласил Жак из кабаре «Мулен Руж».

* * *

Наутро романтика неизведанного позвала парочку на знаменитый и всеми любимый холм Монмартр. А как иначе, если здесь всегда витала особая чарующая атмосфера. Не зря это место с давних пор было облюбовано не только влюблёнными, но и творческими людьми всех мастей: художниками, музыкантами, певцами, поэтами, всевозможными редкими умельцами и конечно же туристами.

Здесь они поднялись по широкой многоярусной лестнице на вершину холма. Со ступенек и смотровых площадок открывались трогательные панорамные виды на милые садики, крыши, церкви и часовни, музеи и галереи, театры и кабаре, маленькие магазинчики и багеттерии. Во все времена здесь каждым овладевает удивительная лёгкость. Оттого-то и лица у всех были необычайно одухотворённые.

С Монмартра над Парижем величественно возвышается Сакрекёр[4] – известнейшая базилика, выполненная из светлого камня. Её витражи и знаменитая внутренняя мозаичная сцена «Благоговение Франции перед Сердцем Господним» известны всему миру.

Завидев над портиком две конные статуи – Людовика Святого и Жанны Д’Арк, скульптор Шелегов сразу же обратился мыслями к ним. Он лукаво улыбнулся и неожиданно спросил:

– Мадлен, а знаешь ли ты, чем базилика отличается от обычной церкви или собора?

– В католичестве базилика – это по большей части привилегированная церковь, в которой обычно хранятся мощи или какие-то другие реликвии. То есть она имеет очень важное историческое и духовное значение. Поэтому статус «базилика» присваивается исключительно папой Римским. Правильно, Маэстро Шелегов?

– Хм… Молодец, – похвалил он и со знанием дела продолжил: – А кроме этого, она состоит из нечётного числа нефов, различных по высоте.

На радостях Мадлен взяла его за руку, отчего в нём так всё и взыграло. Охваченный небывалой эйфорией, Константин в порыве безмятежности обнял Мадлен со всей страстью и подарил ей ещё один спонтанный поцелуй. Почти такой же, как на Эйфелевой башне. Узнавшие певицу французы мгновенно отреагировали аплодисментами. Со всех сторон послышались приветственные возгласы: «О, шарман! Салю, Мадлен! У-ля-ля! Бонжур, мадам! Бонжур, месье!»

Мадлен была на седьмом небе. Отчасти и от того, что её не успели забыть в родном Париже. Купаясь в комплиментах, она радостно благодарила окружающих, повторяя направо и налево Merci и Sesibon. Константин тоже был в восторге. И от своего непроизвольного поступка, и от того, что не мог наслушаться этой какофонией французских слов и словечек, которые звучали для него настоящей Музыкой Парижа.

«Эх, до чего же щедры французы на эмоции, – восхищался он про себя. – Как мне нравятся эти их «о-ля-ля, мадам, месье, шарман». Одно лишь словечко, а сколько шарма! Ну и как тут не проникнуться к Франции, которая на протяжении веков культивирует любовь к прекрасному! Это у них во всём: и в выражении мыслей, слов и конечно же во внешних проявлениях. Из-за этого полмира страдает франкоманией.

Не зря ещё в Петровские времена все просвещённые люди России увлекались французскими философами-просветителями, читая мудрствования Руссо и Декарта, Гельвеция и Монтескьё. А уж остроумного насмешника Вольтера, который и вовсе считался учителем всех королей, сама Екатерина Вторая называла «мой учитель». Да и дворянский класс тоже воспитывался под влиянием французской культуры, что очень способствовало реформам Екатерины, а заодно и окультуриванию русского общества. Слава Богу, России очень повезло с этой умнейшей женщиной».

Когда же Мадлен и её респектабельный спутник вышли на здешнюю главную площадь с удивительным названием «Театр», то художники и карикатуристы, стоявшие около своих картин и мольбертов, начали наперебой предлагать певице французского шансона написать её портрет.

Константин не сводил глаз со своих собратьев по кисти, уж очень они здесь были колоритными. Одни в объёмных беретах, сдвинутых набок, что делало их похожими на художников эпохи Возрождения, другие – в ярких накидках. А вот и ещё один экземпляр, притягивающий взгляды длинными вьющимися волосами и голубыми глазами с поволокой. Другими словами, что ни человек на Монмартре, то персонаж! Да какой, опьянённый парижским воздухом!

Разумеется, каждый гуляющий здесь был для художников лакомым кусочком. Заглядываясь на певицу Мадлен, в их одухотворённых лицах читалось: «Какая удача! Должно быть, её кавалер не поскупится и хорошо заплатит за портрет! В крайнем случае, она и сама в состоянии за себя заплатить. А ещё бы лучше и этого месье нарисовать, чтобы получить деньги сразу за два портрета!»

Их всячески зазывали. Поначалу Мадлен отказывалась, показывая на часы и говоря, что они торопятся, поскольку сегодня вечером улетают из Парижа. Вдруг один из местных художников просто пошёл рядом с ними, со стороны Мадлен, не обращая внимания на её спутника. Константин нисколько не удивился, поскольку, будучи в прошлом художником, прекрасно понимал, что уличный живописец наконец-то нашёл свою модель. И теперь, надо думать, он уже не видит никого вокруг, просвечивая её своими пронзительными и в то же время очень жалостливыми глазами.

Ускоряя шаг, он начал забегать чуть вперед и лёгкими жестами просил ненадолго остановиться. В это время его опытная рука делала изящные росчерки, виртуозно сопровождавшиеся мягкой растушёвкой.

Глядя на него, сердце нашего героя рвалось на куски от воспоминаний собственных творческих мук, связанных с мучительным поиском прообразов будущих работ. Ему ли не знать, что Судьба может годами изматывать бедного творца, испытывая его на прочность. Но если Фортуна будет к нему благосклонна, она, возможно, преподнесёт ему роковую встречу с истинной Музой.

Наконец портрет был готов. Когда художник показал его Мадлен, она немного смутилась, а потом довольно заулыбалась. Костя в этот момент намеренно хранил молчание, желая сбить с толку французского коллегу. Когда же он стал расплачиваться за работу, то, как истинный джентльмен, отвалил настолько щедрую сумму, что мужчина без лишних слов понял, что портрет очень понравился и спутнику певицы.

– Мадлен, это мой скромный подарок тебе, – сказал Костя, вручая ей портрет. – Пусть он напоминает о твоих минутах славы на Монмартре. Когда ты будешь вспоминать о них, твой голос во время пения обретет вдохновенный полёт!

– Мерси, дорогой! Никто ещё не писал мой портрет на ходу. На нём я снова похожа на парижанку, а не на американку.

– Да! Что есть, то есть! Ему удалось уловить твою французскую лёгкость и непринуждённость.

Поблагодарив художника, мадам Моллиган пояснила ему, что рядом с ней заслуженный Маэстро Шелегов, лауреат «Серебряного льва» в Венеции. От столь приятной новости француз сильно рас-строгался и теперь уже смотрел на её спутника как на божество. Желая успокоить мужчину, наш герой пожал ему руку. А Мадлен, понимая остроту момента, даже поцеловала этого смельчака с Монмартра, проявившего настойчивость, в щёчку.

Расчувствовавшись до слёз, Костя полез в карман брюк и вытащил первую попавшуюся купюру в пятьсот франков. Напомним, что эпоха евро ещё не наступила. Деньги у него, продюсера певицы Мадлен, тогда водились. И в какой карман не залезь, обязательно найдёшь, поскольку он считал, что пустой карман – это к безденежью.

– Ну, друг, угодил так угодил. Держи! Это тебе как художник художнику!