Земли мертвых законов

– Передумал с нами идти? – поинтересовался я, входя вслед за ним в камеру.

Облизав губы и взяв ледоруб словно гарпун, я ударил лопастью в затылок. Послышался хруст. Педофил, продолжая визжать, попытался свернуться в позу эмбриона, закрывая голову руками. Я поменял хват, взяв орудие двумя руками за нижнюю часть рукояти, словно топор, размахнулся и опустил поперек корпуса. От удара педофила выгнуло, и я тут же воткнул ледоруб в голову. И еще несколько раз. Бил, пока голова не превратилась в кашу.

Тоже мне, сутенер, ссука, выискался. Секс-маркетолог хуев. Ненавижу насильников.

Бросил ледоруб и сплюнул.

– Портки этого ублюдка, полагаю, будут тебе впору, Слав.

– Да ща. Еще я шмотки не донашивал за чесоткой всякой.

Я пожал плечами. Нравится в трусах ходить – ходи. Развернулся и вышел из хаты. Отпечатки на рукояти даже стирать не стал. Мне уже было плевать на последствия. Одним трупом больше или меньше – все равно не освободиться, если поймают.

Глава 7

Последний раз я освободился с лесной «командировки». В пять утра. Посреди тайги. Тогда мы вышли втроем – я и двое крепостных из хозобслуги.

Помню, как задвижка дверей шлюза щелкнула за спиной, и я огляделся. Слева и справа возле бетонного забора припаркованы машины сотрудников учреждения. Прямо – поселок, а за ним – глухая тайга.

На попутныхЛесовозахДо вокзалаИ домой.

Мелькнули в голове слова Спартака Арутюняна из песни «Зэк на воле», альбом «Вор» 1998 года. Ага.

Пешком.

До полустанка.

На дрезине

И домой.

Мне и моим спутникам пришлось обогнуть поселение по южной его окраине, а затем углубиться в лес и пройти около двух километров по проселочной дороге, чтобы выйти к «узкоколейке», тонкой нитью связывающей это место с большой землей. По ней раз в сутки колесит дрезина. По дороге через лес хозбыки весело гоготали, а я молча шел и думал о медведях. Их здесь полно.

Я считал, что хлеще и экстремальнее уже не будет. Ошибся. Наш ночной выход из «кутузки» однозначно оказался самым странным для меня выходом на свободу. Райотдел находится в центре города на Центральном проспекте, и здесь никогда не бывало тихо. Даже в ночное время. Но сейчас нас встретила гробовая тишина. И темень. Ни одного фонаря. Лишь изредка среди облаков и пелены дыма пробивался тусклый свет луны. Никакого движения вокруг. Я вместе с товарищами по несчастью стоял возле информационного стенда «Их разыскивает полиция» и вертел головой по сторонам. Последним ИВС покинул Мотолок. В штанах извращенца.

Я хмыкнул и огляделся: куча брошенных машин посреди дороги; проезжую часть изредка пересекают бездомные собаки; один раз мелькнул человеческий силуэт, но тут же скрылся с глаз долой.

Что происходит?

Ответа на этот вопрос я не знал, но, крутя головой по сторонам, начинал понимать, что привычный для нас мир исчез. В метрах тридцати с правой стороны улицы Братьев Кашириных я видел разбитые витрины алкомаркета и аптеки. Похоже разграблены. Дальше за ними поднимался в воздух густой черный дым – горела местная подстанция. И, кажется, оптовая база, расположенная в двухстах метрах от нее. Там дальше поселок Нефтянка. Судя по направлению ветра, ему точно пиздец.

Я удовлетворенно отметил, что ветер дует в противоположную от моего дома сторону и посмотрел на банк, стоящий прямо через дорогу. С левой стороны, если стоять к банку лицом, должен располагаться магазин рыболовного снаряжения. Насколько помню.

Что ж. Пойдем посмотрим.

Пересек дорогу. Перепрыгнул через небольшое железное ограждение и очутился у железного крыльца с желтыми перилами. Товарищи двигались следом.

– Что происходит, Тихоня? – спросил Мотолок.

– В душе не ебу, – ответил я.

Стоял и смотрел на магазин. Целый и невредимый. Пока никому нет дела до рыболовных снастей. Но это пока.

– Малой, сгоняй обратно за ледорубом.

Малец послушался и побежал обратно к райотделу.

– Хочешь хлопнуть магазин? – спросил Мотолок.

– Да.

– На хера?

– А че добру пропадать, Слава? Я не знаю, что происходит, но вижу, что закона на улицах больше нет, а там, – я указал пальцем на магазин, – есть рыболовные снасти, спецодежда и еще куча полезных вещей, которые вскоре будут на вес золота. Если власти не возьмут ситуацию под контроль. Ты уверен, что возьмут?

Мотолок посмотрел по сторонам и пожал плечами. Никто не уверен. О какой уверенности может быть речь, если даже полиция разбежалась, а магазины прямо напротив райотдела ограблены?

Так я и стоял, крутя головой по сторонам, пока не вернулся пацан с ледорубом. Взял приблуду в руки и поднялся на крыльцо. Нужно выдрать анкера решетки из стены, а для этого мне понадобится подпор, чтобы использовать ледоруб как рычаг.

Огляделся и показал Рулевому на валяющийся неподалеку кирпич:

– Вить, подай его, пожалуйста!

Рулевой поднял кирпич, подал мне. Я просунул ледоруб под решетку и поместил кирпич между ним и стеной. Немного усилий и…

– Постой, Тихоня, – вмешался Мотолок. – Давай сначала стекла выбьем, пока решетка на месте. Так проще оконный проем от осколков очистить.

Я кивнул, перехватил ледоруб, сделал шаг в сторону от стены и сквозь решетку ткнул лопастью топора в центр стеклопакета. Внешний ряд треснул. Повторил удар, и железо пробило второй, а следом и внутренний ряд. Осталось убрать фрагменты стекла. Я посмотрел на Славку – единственного из нас, кто обут в ботинки. Все остальные стоят в кроссовках. Мотнул головой в сторону окна. Мотолок со вздохом забрался на перила и перелез на решетку окна. Ухватился покрепче, встал поудобнее и начал расчищать ногой периметр оконного проема от осколков, но закончить не успел – раздался грохот выстрела, и меня оглушило. За долю секунды Мотолок лишился половины лица и, словно куль, рухнул на землю.

Я бросил ледоруб и включил «режим труса».

«Спешный выход из зоны поражения», – скажет с язвительной ухмылочкой Леха Браво, но позже. А сейчас от угла банка меня отделяли десять метров открытого пространства, и я постарался как можно скорее их пересечь.

Благополучно добрался до укрытия, не получив заряд картечи в спину, шумно выдохнул с облегчением, но останавливаться не стал – вдруг хозяин магазина решит преследовать. Бегом я обогнул здание банка против часовой стрелки, выскочил на Братьев Кашириных, перешел на быстрый шаг, стараясь отдышаться, и ускоренным темпом направился в северо-западном направлении. Шел и мысленно хвалил себя за то, что догадался вставить в кроссовки джинсовые полосы вместо шнурков. В отличие от балбеса Мотолка.

Спешно двигаясь по темной улице, я ощущал тряску в конечностях от избытка адреналина, а в груди колотило так, словно там вместо сердца отбойный молоток. Сегодня мне откровенно повезло, но впредь нужно думать головой. Отключился свет – отключилась сигнализация. Чтобы уберечь имущество, хозяин поселился в магазине. Несложно ведь догадаться. Но мы не догадались, и Мотолок погиб.

Смерть Славки я пережил легко и непринужденно – на его судьбу мне было плевать.

Миновал ресторан, стоящий с правой стороны дороги. Его зияющие дырами разбитые витрины напомнили мне о том, что нужно уходить с главной улицы. От греха подальше. Я свернул в ближайший проулок и, часто оглядываясь, пошел в сторону дома. Мне предстояло пересечь около двух километров безжизненного пространства.

Безжизненного ли?

Шел по частному сектору в полной темноте и не мог избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Из окон каждого дома. Может, эта игра моего воображения, но ощущения сложились такие. Я знал, что жители никуда не делись. Они остались здесь, в своих жилых мини-крепостях, затаились и ждали, когда власти наведут порядок. Подобного оптимизма я не разделял и внимательно посматривал по сторонам. В такие времена без ножа в кармане чувствуешь себя голым.

Там, на темных и безлюдных улицах частного сектора я пришел к выводу, что необходимо срочно раздобыть оружие. Чем быстрее, тем лучше. Но где? Идея вернуться наутро в райотдел и попробовать поискать там, сначала показалась здравой, но, поразмыслив, пришлось отказаться от нее. Вот реально, как бы я поступил, будучи служителем закона, часто пересекающим черту дозволенного? Таким как Гуревич. Пришел бы на ИВС и застрелил всех арестантов, чтобы избавить город разом от нескольких лишних ртов и подонков в одном лице. В особенности от такого как я.

Сегодня Гуревич не пришел. Видимо, были дела поважнее. Но может прийти завтра. И застанет пустые камеры и труп. Чем больше думал об этом, тем отчетливее понимал – нужно уходить из города. Подальше, пока царят хаос и неразбериха.

До дома дошел за двадцать минут. Помня, что ограда закрыта на замок, пошел через зады. Проходя мимо курятника, убедился, что куры на месте. Нужно чуть позже перетащить их в сарай рядом с домом. Пересек огород и вошел во двор. Собаки были на месте и встречали меня радостным лаем. Я открыл дверцу вольера, и двум сорокакилограммовым тушам на радостях не составило труда сбить меня с ног. Я рассмеялся. Собаки лизали мне лицо, игриво кусали ладони, которыми я прикрывался, скулили от радости. Чесал их за ушами, царапал грудь, обнимал, чувствуя их мокрые носы на своем лице. Потом поднялся, взял миску и отправился в огород, где зачерпнул из бочки воды. Псы жадно пили. Вольер я закрывать не стал. Вошел в дом и в первую очередь напился сам – воды в доме хватало, мама всегда держала про запас две двадцатилитровые пластмассовые фляги под столом в углу кухни. В доме был хлеб, и я накормил псов. Сам съел пару краюх, после чего занялся отловом кур и перемещением их в сарай возле дома.

Глава 8

Способность планировать – не то качество, которым мне следует гордиться. И последние две недели это наглядно показали. Что я только не планировал, смотря в окно с верхней полки плацкартного вагона. За двое с половиной суток поездки перебрал в голове кучу всевозможных вариантов. И что в итоге? Можно, конечно, сказать, что обстоятельства так сложились. Но план для того и нужен, чтобы следовать ему, невзирая на обстоятельства. Не так ли?

Теперь мне нужен новый план. Иначе не выжить. Если восстановится законная власть, меня схватят и посадят. Надолго. Если установятся новые порядки, то бразды правления на начальном этапе возьмут люди, способные действовать жестко и бескомпромиссно. Такие, как Гуревич. И первое, что они сделают – начнут вылавливать всех представителей криминального сообщества и избавляться от них, чтобы потом спокойно строить новое общество. В их глазах я и мне подобные – сорняки, мешающие огороду приносить плоды.

Здесь мне оставаться нельзя. Нужно уходить. Но для начала необходимо выяснить, что происходит вокруг, чтобы определиться с маршрутом.

Сидя на крыльце, я закурил. Псы недовольно покосились и отошли в сторону. Поразительно, как у суки весом семнадцать килограмм уродились два таких кабана. Я был на свободе, когда Шубка принесла щенков. Раздрай – жесткошерстный с шерстью средней длины, бежевая шубка с небольшим рыжеватым оттенком вдоль хребта, меж ушей и на хвосте. Раздор – длинношерстный с чепрачным окрасом, как у овчарки: темная спина, бока, хвост и затылок, черная маска на лице, а лапы и брюхо рыжеватые. Мама писала, что у Раздрая зимой черный подшерсток, а у Раздора белый.

При воспоминании о матери сердце сжалось от боли. По-хорошему, мне следует забрать ее тело из морга и похоронить. Если еще не похоронили.

Сидя на крыльце с сигаретой в руках, я окончательно определился с планом действий. Первым делом нужно навестить Софью Михайловну Фрязину – мою учительницу физики. Наверняка она хотя бы имеет представление, куда, черт возьми, пропало электричество. Если и она не в курсе, то постараюсь у нее узнать, кто может просветить на этот счет. Затем, опираясь на полученную информацию, выберу подходящий маршрут. А еще мне понадобится велосипед. Или лошадь. Но наездник из меня тот еще, поэтому лучше велосипед. Ему не нужна вода и пища, он не болеет, нет риска, что начнет хромать или сляжет с коликами в животе. К тому же велосипед гораздо проще достать. Потом мне необходим рюкзак, нужны припасы, сменная одежда. Что-нибудь от дождя и ветра. Палатка? Слишком громоздко. Нужно двигаться налегке от одного селения к другому, искать заброшенные дома или проситься на постой.

И оружие. Мне нужно оружие. Пускаться вдаль безоружным – идиотизм чистой воды.

Хорошо бы раздобыть карту.

С этими мыслями я встал и отправился в дом, чтобы поспать пару часов. Но уснул не сразу. Ворочался и думал, когда лучше навестить Софью Михайловну. Днем опасно, можно нарваться на какой-нибудь патруль из народной дружины либо ополчения, или что там придумают местные активисты. Ночью Софья Михайловна дверь не откроет. Побоится. Еще неизвестно, живет ли она на прежнем адресе. Но об этом я узнаю, когда буду на месте. Похоже, придется рискнуть и навестить учительницу засветло.

Так, размышляя то об одном, то о другом, я уснул. Не знаю, сколько в итоге проспал. Когда встал, солнце уже светило ярко. Часов девять утра, не иначе. Сходил в сарай и поймал курицу. Отрубил голову. Общипал, потроха отдал собакам. Вытащил мангал и разжег огонь. Положил два шампура поперек мангала и поставил на них кастрюлю. Пока закипала вода, разделал тушку на мелкие части и поставил варить.

Отработал дежурные сто ударов ногой, немного позанимался с гирей и пошел в баню, где ополоснулся холодной водой. Тщательно почистил зубы – за ними сейчас нужно следить с особой тщательностью. Вообще не представляю, что делать, если зуб разболится.

Курицу варил не меньше часа. Собаки все это время сидели рядом и ждали добавки.

Точно не скажу, во сколько вышел, но по внутреннему ощущению было примерно около одиннадцати утра, когда я, зашнуровав кроссовки нормальными шнурками и прикрыв голову светло-серой бейсболкой, вместе с двумя псами покинул дом. Не забыл положить в задний карман джинсов нож. Зашел в сарай, достал тонкую цепочку – заказал в интернете, когда родились псы. Думал, оставлю одного щенка, буду приучать к поводку, а второго отдам. В итоге привязался к обоим и никому не отдал, а затем псы выросли – цепочка так и не пригодилась. Кусачками откусил от нее кусок длиной около метра. На один конец нацепил кольцо для ключей, который накинул на большой палец. Ко второму концу привязал хлыст из дратвы длиной не больше двадцати сантиметров. Обмотал цепь вокруг запястья, – чем не браслет? – и вышел со двора.

Шел задами. Так меньше вероятности для неприятных встреч. Заодно присматривался, где и чем можно поживиться, но с этим делом сейчас нужно быть аккуратнее. Иначе могут пристрелить. Без всякого угрызения совести. Как Мотолка.

За прошедшие сутки я ни разу не вспомнил о бывших сидельцах. Куда они подевались, мне, откровенно говоря, было наплевать.

Потребовалось полчаса, чтобы пересечь частный сектор и выйти на центральный проспект, за которым начиналась многоэтажная застройка. Изредка видел людей, но старался держаться на расстоянии. Софья Михайловна жила в четырехэтажном доме по улице Ленина. Четвертый подъезд, третий этаж, угловая квартира справа – это я четко помню со школьных времен, когда после субботника помогал своей классной руководительнице донести сельскохозяйственные инструменты до дома.

К центральному проспекту решил выходить не со стороны улицы Братьев Кашириных – побоялся засветиться возле райотдела. Взял на полкилометра правее, пересек проспект рядом с шиномонтажкой и пошел вдоль гаражей. Спустя пять минут вышел на улицу Луначарского и взял курс строго на восток, двигаясь к центральной площади. Дошел до самого длинного дома в нашем городе. В детстве я занимался греко-римской борьбой и каждое утро перед школой совершал пробежки. Длина дома составляет около ста метров. Пробегая мимо него, я всегда ускорялся. Сейчас, разумеется, ускоряться не стал, а просто свернул во дворы по направлению к переулку Стройплощадка.

Я шел и вспоминал о событиях давно минувших дней. О том, как подавал спортивные надежды. В меня верила мать. Верил тренер. Но спортсменом я так и не стал, а вместо этого превратился в форменную скотину, абсолютно не способную сопереживать.

Из воспоминаний меня выдернули псы – за метров тридцать до переулка они вдруг остановились и уставились на угол пятиэтажного дома. Ощерились. Оскалили клыки.

Я насторожился и достал левой рукой нож.

– Кто там, парни?

Псы продолжали тихонько рычать. Я еще не понимал, с кем придется иметь дело, но видел, что моим псам этот некто жутко не нравится. Они ждали его появления, скаля клыки. Ждал и я, крепко сжимая нож. Стоял, затаив дыхание, и вслушивался в шаги за углом. Сначала показалась тень, а затем из-за угла на меня вышел человек в черной футболке, синих джинсах с большим рюкзаком за спиной. В руках бита. Он остановился как вкопанный и замер, поглядывая то на меня, то на псов.

Коллектор. Вот так сюрприз!

Я разжал кисть, распуская цепь. Коллектор стоял в трех метрах от меня. Он хоть и выглядел растерянным, но биту перехватил поудобнее, готовясь к драке. Сучонок.

Эмоции на его лице чередовались одна за другой: растерянность сменилась настороженностью, затем опасением, и, наконец, решимостью. И за всем этим набором мимик я четко видел, как коллектор усиленно пытается вспомнить, где мы пересекались.

Забыл, значит. Что ж, напомню.

– Привет, – ухмыляясь, произнес я и облизал губы.

– Земеля, я просто иду мимо по своим делам. Ок? – произнес коллектор, «примирительно» приподнимая руку с битой.

Бейсболист хуев.

Рыча, собаки обошли коллектора сзади.

– Ок, – ответил я, наматывая цепь обратно на ладонь и убирая нож в карман.

Бита – это серьезный аргумент. Не спуская с коллектора глаз, я прошел мимо, но, не пройдя и трех шагов, разжал кисть, резко остановился и с разворота полоснул коллектора по лицу цепочкой.

Знаете, подобные удары, они мгновенно… эээ… отупляют. Человек впадает в ступор. Говорят, что кончик хлыста развивает сверхзвуковую скорость. Отсюда и этот звук – сухой при щелчке в воздухе и чавкающий при соприкосновении с кожной поверхностью.

Кожу прижигает и практически сразу начинает ломить. Жгучая боль растекается по лицу, руки автоматически поднимаются, пытаясь на ощупь оценить ущерб. То же самое произошло и с коллектором. Он вскрикнул, выронил биту, схватился за лицо, и я, раскрутив цепочку над головой, повторно стеганул по голове. Удар большей частью пришелся по пальцам, разрывая кожу, но хлыст все же полоснул по виску.

После второго удара коллектор завыл и упал на колени, прижав подбородок и руки к груди, а я поднял биту с земли и отбросил подальше.

– Ымммм, – мычал он, перекатываясь на бок.

Размахнувшись, я стеганул цепью по бедру. И снова этот противный щелчок. Я видел, что удар не распорол ткань джинсов, но не сомневался, что кожа под штаниной лопнула. Завывая, коллектор схватился за ногу.

Я выпрямился и расправил плечи. Намотал цепочку на кисть и, с ножом в руке, начал обходить коллектора по часовой стрелке.

– Думаешь, я закончил, сучий потрох? Думаешь, за смерть матери я спрошу парой царапин на ебальнике?

– Пппожалста, не надо, пппрошу, не…

Мой терпила скулил. Я не хочу и не буду отрицать, что для моих ушей этот скулеж звучал как песня.

Сделав круг вокруг коллектора, я остановился, примерился и всадил нож в брюхо. Клинок вошел легко, не встречая сопротивления. Терпила захрипел и я, нажав на рукоять, резко дернул рукой вверх и влево, стараясь зацепить лезвием печень. Зацепил или нет, не знаю, но вой перемешался с хрипом и коллектор схватился за брюхо, широко открывая пасть и хватая ртом воздух. Я давил на рукоять и видел, как побагровело рассеченное поперек лицо терпилы, остекленели от боли и ужаса глаза. Чувствовал запах испражнений вперемешку с кровью.

Сплюнул, отступил. Обошел и сдернул с его плеч рюкзак. Терпила шумно хрипел, уткнувшись лбом в землю. С короткого разбега я пробил пенальти в голову. Коллектор «поплыл», впал в состояние нокдауна и, на короткое время, заткнулся. Я снял с его пальца обручальное кольцо – золото мне вскоре пригодится, – развернулся и пошел, не забыв прихватить биту.

Псы все это время не прекращали лаять, и я не сомневался, что за моей расправой наблюдал весь дом. А может и соседние дома. Шумновато получилось.

– Раздрай, Раздор! – бросил я через плечо, стараясь как можно быстрее уйти подальше. Мало ли.

Чуть отойдя, я воткнул нож в землю, стирая с клинка все то дерьмо, в котором он испачкался, вспарывая терпиле кишечник. Какое-то время до моих ушей еще доносился скулеж коллектора, но меня страдания этого ублюдка нисколько не волновали. Как и то, что его жена стала вдовой, а дети (если они у него есть) – сиротами.

В будущем я часто делился историями своей жизни со спутниками, но об этой умолчал.

Глава 9

Военкомат. Орган местного военного управления. Одно из основных звеньев защиты страны. Он мобилизует людские и народно-хозяйственные ресурсы в трудные времена, и следует полагать, что именно здесь должна быть организована работа по наведению порядка.

С такими мыслями я подходил к военкомату и вполне обоснованно опасался, что могу попасться на глаза кому-нибудь из представителей правопорядка. Но у военкомата царила тишина. Двери военного комиссариата были заперты, на его крыльце не толпились желающие помочь родному городу разгребать последствия происходящей катастрофы.

Дом Софьи Михайловны находится прямо за военкоматом. С рюкзаком за спиной я подошел к четырехэтажке. Домофоны, разумеется, не работали, и полуоткрытая дверь подъезда дружелюбно приглашала пройти внутрь. Я прислушался и, не услышав ничего подозрительного, зашагал по лестнице. Поднялся на третий этаж, морщась от едкого запаха мочи – похоже, какой-то «гений» решил не гадить в квартире и устроил туалет на площадке, – и постучал в дверь. Мне никто не открыл, но до ушей донесся едва уловимый шорох. Дома кто-то есть. Не сомневаюсь, что сейчас этот некто наблюдает за мной в дверной глазок.

– Софья Михайловна, здравствуйте! Это ваш бывший ученик, Тихомиров. Откройте, пожалуйста, мне нужно с вами поговорить.

Никто не открыл. Я вздохнул и облизал губы.

– Софья Михайловна, послушайте. Я хочу узнать, что происходит. Думаю, у вас есть кое-какие мысли на этот счет. Поделитесь ими со мной, а я постараюсь вас отблагодарить. Едой, например, или водой.

На этот раз мои слова подействовали, и я услышал щелчок замка. Дверь приоткрылась на длину цепочки-ограничителя, и я увидел перед собой незнакомую мне женщину. Примерно моего возраста. Подстриженные под каре темно-русые волосы, серые глаза. Схожие с Софьей Михайловной черты лица подсказывали, что на меня смотрит ее дочь.

– Ээ, здравствуйте! Простите, я могу поговорить с Софьей Михайловной?

– Она умерла, – ответила женщина, – два года назад.

Я малость растерялся. Вот и планируй после этого.

– Умерла? Хм, простите, я не знал. А вы ее дочь?

– Да.

– Вы, случаем, не физик?

– Да, физик. У нас это… семейное.

– Хорошо. Может вы сможете мне объяснить, что происходит?

Женщина продолжала настороженно смотреть на меня, потом спросила:

– У вас есть еда?

Хороший вопрос. Я снял рюкзак и полез внутрь. Еда нашлась, но такая себе: чипсы да пряники. Еще бутылка минеральной воды на полтора литра. Я вздохнул.

– Я отдам вам все это, но вы должны рассказать мне о том, что знаете. А потом схожу домой и принесу вам тушку курицы. Договорились?

Несколько секунд женщина молча изучала меня, а затем кивнула и сняла цепочку с ограничителя. Я вошел в квартиру.

Расположились на кухне. Сел поближе к окну, чтобы не чувствовать распространяющуюся из туалета по квартире вонь. Хозяйка, откровенно говоря, тоже не благоухала, что неудивительно – в благоустроенных квартирах, как правило, воды про запас не держат. Или держат, но в небольшом количестве.

Я видел, что ее несколько смутило мое гладко выбритое лицо и отсутствие грязи под ногтями. Словно отвечая на ее безмолвный вопрос, я произнес:

– Вам нужно перебираться в частный сектор. Здесь вам не выжить.

Женщина горько усмехнулась.

– Во-первых, у меня нет никого, кто бы с радостью принял меня в своем доме. Во-вторых, позавчера муж ушел на поиски пропитания и не вернулся. Я все еще надеюсь, что он вернется. В-третьих, я не теряю надежды, что власти смогут взять ситуацию под контроль.