Закон сохранения добра. Девять пьес для моего театра

Злоключенья многие.

Что же пить – не наливать…

Бабам пало чище

Жеребцов зануздывать

Да тушить жилища!»

В рваненьком платьице

Под бел берёзками

Расея плачет всё

Горькими слёзками.

Русская песня Даши

Обронила я кольцо,

закатилось за крыльцо…

Как бы мне его найти,

с чем мне к дролечке пойти?

Он допытывать начнёт,

не поверит, не поймёт…

Станет он бранить меня,

своего седлать коня.

Он уедет ко другой —

мой любимый, дорогой.

Приголубит он другу,

а меня отдаст врагу.

Стану я в плену страдать,

мне любови не видать…

Обронила я кольцо,

закатилось за крыльцо…

Романс Дельфины

Мои волосы пахнут не мятою,

едким дымом моих папирос,

ветерок газетёнкой мятою

разыгрался, должно быть, всерьёз.

То купает её в волнах клевера,

то возносит почти к облакам…

я словам твоим прежде не верила,

поверяю сегодня рукам.

Наши губы – источник забвения,

сладострастья криница – тела…

будто тень от луны в час затмения —

ночь над нами раскрыла крыла.

Мы сплелись, словно ветви и корни —

два истока в единый слились…

Сумасбродства крылатые кони

над мирской суетой вознеслись…

…… … ….

Ветерок газетёнку на части

разорвал и пустил по реке…

Ошалев от любви и от счастья,

мы нагие лежим на песке.

Ровно Ева с Адамом, вкусившие

с древа страсти запретнейший плод,

и навечно потом загрустившие,

осознав, что любовь их пройдёт…

…… … ….

Мои волосы пахнут не мятою,

едким дымом моих папирос…

Точно ветер газетою мятою,

жизнь и нами играет всерьёз…

Куплеты Алёшки

И ни друг тебе, но ни враг…

Я – Алёшка-шут, я – дурак!

Ох, взлелеял я показную дурь —

дуракам легко в пору бед и бурь.

Но коришь: «Кончай дурью маяться!

Поголовно все просвещаются…»

Не таи тоску в сердце девичьем —

так и быть схожу во царевичи.

Но гляди: не жди, что, взойдя на трон,

стану я мудрей – лучше брось, не тронь.

Царска власть она безграничная,

безграничность вещь непривычная.

Ой, взойду на трон да зачну чудить —

подлецов ласкать, честной люд казнить…

Самому мне в то, ох, не верится,

да спочую власть – всё пременится!

Погляжу-ка я, да махну рукой,

дураком дурак, да башка с мозгой,

распущу-ка слух, будто помер я,

да пойду с сумой рваной по миру.

Лучше мой колпак с бубенцом,

чем корона, да топор палача.

Не хочу я слыть подлецом,

Беспокойно спать по ночам.

Уж такой уж я – не взыщи.

Ты во мне царя не ищи.

Я – Алёшка-шут, я – дурак! —

и ни друг тебе, но ни враг!

Страдания фон Кранкена

Ротной покинув Муттерланд,

свою уменью и талант

Кумекал я продат, турак, в Расею.

Есчо не федал я токда —

какой меня постиг беда,

что перво тронусь, чем разбогатею.

Расея – этто не страна,

В ней мноко водка и вина,

здесь часто пьют и пьют до дна,

при этом не косея.

Здесь мноко мяса и зерна,

Копнешь же – нету ни хрена,

Коротче, это не страна —

А чорт знат што – Расея!

Я люттей захотел лечить —

Желая теньги получить.

Но те не любятся лечиться.

А коль приспичиться, токда

Они лечиться, но беда,

Совсем не думают платиться.

Расея – это не страна,

В ней мноко женщин для жена – —

Она мужик лишают сна

И брешут, не краснея.

Здесь жизнь нелепый и трудна,

Но лутче всяких стран она,

Поскольку, это не страна —

А милый труг – Расея!

Σίσυφοσ (Сисифъ)

Трагикомедiя историческаго слога въ сѣми картинахъ съ прологомъ и эпилогомъ

ДействующiѢ лица

СИСИФЪ, царь Коринѳа

МИНОСЪ, судья

ДАНАКТЪ, обвинитель

ЕВДОКСІЙ, защитникъ

ЭВРИНОМЪ, древнегреческій демонъ Тартара

ПЛУТОНЪ, римскій богъ подземнаго царства

ЛЮЦИФЕРЪ, повелитель Преисподней

ИФРИТЪ, джиннъ женскаго рода

HERR OBERST, полковникъ Гестапо

КРЭКЕРЪ, IT-спеціалистъ, взламывающій системы защиты ЭКСКУРСОВОДША, дѣвушка-совѣсть

Толпа зѣвакъ, танцовщицы, ангелы, демоны…

Пролог

Сисиф стоит на авансцене. Он закован в цепи. Это кудрявый немолодой человек, но ещё полный сил и энергии. Он высокий, мускулистый с небольшой бородкой и усами. Одет царь Коринфа далеко не в царственный наряд, в обыкновенный, но новый хитон.

На заднем плане возвышается гора, у подножия которой лежит большой камень.

С обеих сторон сцены стоит толпа зевак в греческих одеждах. Их голоса звучат со всех сторон, вразнобой, перерывая друг друга.

ГОЛОСА

«Присяжные вынесли свой вердикт: виновен по всем…

«Свободу Сисифу – правителю Коринфа…

«…предъявленным обвинениям…

«Граждане, кого мы судим?.. Это же наш царь и господин…

«…и не заслуживает снисхождения…

«Такой мужчина не должен умереть…

«Обвинение требует высшей меры наказания…

«Вы судите истинного представителя высшей расы, отличного семьянина с нордическим характером…

«Казнить лгуна и хитреца, он обманул ни одного бога, он наплевал в душу обществу, вопреки коллективному мнению…

«Граждане судьи, я – как адвокат – прошу снисхождения и уважения к его былым заслугам и высокому положению…

«Он избавил людей от смерти, заключив Танатоса в острог…

«Такие преступления нельзя прощать…

«Каз-нить! Каз-нить!! Каз-нить!!!

«По-ми-ло-вать! По-ми-ло-вать!! По-ми-ло-вать!!!»

«Шай-бу! Шай-бу! Оле-оле-оле-оле, Сисифос вперёд!»

МИНОС

Я попрошу соблюдать тишину в этом зале.

А полномочного от обвиненья прошу

высказать мненье своё, что достойно почтенья…

Изрекайте истину, Донакт…

ДОНАКТ

Зевс-громовержец – правитель заоблачных долий,

О, величайший и праведный судия, Минос,

Граждане вольнолюбивого града Коринфа…

Вы с высоты своей совести и разуменья

гляньте на это ничтожно, нелепо создание,

кое недавно правителем было надменным.

Мы столько лет и не видели этого, точно

были слепы и глухи… Как умело он крылся

за красотою посулов, раскрашенных слов —

что не узнали мы дел, ибо детель Сисифа —

низость, вульгарность, мизерность… И дале речей

так ничего не дошло. Сладкогласный оратор,

сей человечишка низменный долгое время

за нос водил нас, воздушные крепости строя.

И легковесны прожекты его – утопичны,

И превосходны его словеса – страховидны!

Лишь одурманили наше сознанье оне,

лишь усыпили опасливость и осторожность…

Сисиф сулил нам таки перспективы в грядущем,

что усыпил нашу бдительность и нетерпимость

к ворогам, что подступают со всех местностей.

Вот, в иллюстрации фактов, показанных мною

несколько выдержек из его жарких речей:

«…прежде чем окончательно обрадоваться, надо решительно огорчиться!

«…житие наше становится наилучшее, бытие – наивеселее!

«…каждый представитель нынешнего поколения будет жить в персональном Раю!

«…мы создадим социум всеобщего благоденствия и равновеликости!»

И потому я взываю ко гласу рассудка

с праведной просьбой к Сисифу-лжецу применить

высшую меру законности – смертную казнь!

Звучат как смех и крики одобрения: «Браво!», так свист и крики: «Долой!»

МИНОС

Что изречёт представитель защиты в ответ нам?

Вещайте нам, Евдоксий…

ЕВДОКСИЙ

Зевс – небожитель, властитель и совесть Олимпа,

Боги, богини, взирающи на мир подлунный,

Минос – безгрешный и самый законный из судий,

Граждане правдолюбивого града Коринфа…

Вы с высоты сверхразумности и пониманья

гляньте на это велико творение божье,

кое ещё так недавно правителем было примерным.

Мы столь годов, раскрывавши уста или очи,

со пиететом взирали на лик его царский.

Слушая речи его – пожинали плоды

дел величайших его и несметных.

Гляньте, кто есть обвинитель? Пустой человечек!

Силился вывернуть всё наизнанку бесстыдник,

дабы назвать вороное и злое – кипенным,

а неприглядное – самым желанным и славным.

Планы Сисиф претворил, каб ему не мешали:

– заокеанских врагов бесконечные козни;

– леность и нерасторопность чинуш-бюрократов;

– ваше неверие в будущий Рай и пассивность.

И потому я взываю ко всем: образумьтесь!

И оправдайте Сисифа – посланца небес!

Звучат как смех и крики одобрения: «Браво!», так свист и крики: «Долой!»

МИНОС

Выслушав мненья судебных сторон, оглашаю

постановление своё:

(нараспев, будто читая псалом)

Царь Коринфа Сисиф

признан виновным.

(гул одобрения и возмущения)

Ныне и присно он будет

призван катать камень в гору в Аиде бессрочно!

Звучат как смех и крики одобрения: «Браво!», так свист и крики: «Долой!»

Что ж осуждённому слово даётся последнее…

СИСИФ

(воздев руки к небесам)

Рядится мысль моя в различные одежды:

словесных образов,

мелодий сладострастных,

цветосплетений,

роковых видений,

фантазий глупых

да кошмарных снов…

Тем самым,

воплощаясь в звук

иль цвет,

чернилами ложась

на лист папируса,

иль красками на грубый холст,

она,

как бестелесная душа,

вселяется в бездушную телесность.

Все эти воплощения, порой,

посмертной маской гения ль,

злодея ль

мне видятся,

поскольку мысли боле нет;

есть только тень,

есть грубый слепок,

след…

Которым и предписана:

сей жизни полновесность:

любовь и ненависть;

забвенье и известность;

тьма смертьнесущая;

животворящий свет.

Так у большой и полноводнейшей реки,

ей давшей жизнь,

источник безымянный —

почти всегда невидим, окаянный,

почти всегда неведом никому,

а потому,

он,

как и всё, дающее начало,

исходит в завершение на нет…

Так человек,

живущий так убого,

не сможет никогда уже дойти

до собственных неведомых истоков,

истоков цвета, музыки, стихов —

се есмь судьба…

И се, увы, непостижимо,

как опасенье вызвать божий гнев,

живущего без веры в Бога;

как избавление

от тягостных оков,

И не понять,

ни в обозримом, бестолковом завтра,

ни в завершённом,

совершеннейшем

вчера…

нам —

смертным,

мелочным,

конечным —

холодной вечности

и бесконечности миров!

Звучат аплодисменты, крики «браво!» и «долой!», Сисиф, поплевав на руки, смело берётся за камень и резво начинает катить его в гору.

Картина первая

Высокая гора в Тартаре. Деревьев вокруг нет, мрачный пейзаж, освещение тусклое, периодически гремит гром, сверкают молнии, льёт дождь.

Сисиф неторопливо, будто на спортивной разминке катит средних размеров камень вверх в гору. Подъем в гору весьма пологий и нетрудный для восхождения.

Немногочисленные деревья на обочине покрыты обильной зелёной листвой.

СИСИФ

(приостанавливает своё движение, оглядывается)

Я – полоумный чудак… Мне доколе испытывать муки

в этом запущенном, диком и Зевсом забытым Тартаре?

Может мне бросить нелепое это занятье, уловкой

хитрою в цепи Танатоса вновь заковать и вернуться

в Царство Живых, чтоб Коринфом Великим пожизненно править…

(мечтательно)

Вновь овладеть Антиклеей, принявши обличье Лаэрта,

ночь наслажденья познав…

(вздыхает)

…можно опять и в Тартар воротиться…

Если б не страж неподкупный, что жалким Аидом

из облаков надзирать за мученьем моим был приставлен.

Он и сейчас, знать, всевидящим оком бесстрастно взирает.

И потому не могу ни на миг от труда оторваться…

На сцену выходит Эврином.

ЭВРИНОМ

Сисиф! Ужели опять молнией пятки прожарить,

или студёным и колющим ливнем твой горб отхлестать?

Живо за камень берись и работай, как прежде, безмолвно,

кротко, смиренно, раздумья пусты из сознанья изгнав…

СИСИФ

(вызывающе)

А у меня перекур…

ЭВРИНОМ

(удивлённо)

Что за чудное диво такое?

СИСИФ

(нравоучительно)

Как-то оракул дельфийский, в себя глубоко погрузившись,

мне о грядущем поведал, открыв, что тупые потомки,

будут вдыхать ненасытнейшим ртищем дымы ядовиты

и восходящи к Олимпу от скрученных листьев табачных…

Так же, как боги, вдыхая дымы от тельцов, приносимых

в жертву людьми в благодарность за божию милость и благо.

А извращённые правнуки примут смолить листья травки,

той, что дурманит сознанье и в мир трансцендентный уводит.

И отвлечённое это куренье они нарекут

словом, немного коробящим слух и рассудок, сиречь перекуром…

ЭВРИНОМ

(с интересом)

Нет ли, Сисиф, у тебя этой чудненькой травки-отравки?

Мне опостылела должность моя…

Надзирать за тобой,

Скучное, право, занятие…

СИСИФ

(с усмешкой)

На кой тебе травка, о, страж мой? Она вне закона!

Плюнь на работу, давай поболтаем немного о жизни,

выпьем нектара с амброзией и насладимся забвеньем.

Или давай из Тартара бежим на свободу к гетерам,

оргиям там предадимся и пьянству безумному вместе…

Не надоело глядеть, как я камень на гору катаю,

и отдыхаю, пока он во бездну стремительно мчится?

ЭВРИНОМ

(грозно)

Хватит болтать! Я слыхал – одурачил ты даже Асопа.

Водопровод за услугу твою он построил в Коринфе.

Зевса не раз обманул ты, а что говорить обо мне —

скромном охраннике…

Хватит, закрой красноречья источник

и приступай за работу, не то накажу тебя люто.

СИСИФ

(берётся за камень)

Эврином, прости, замолкаю…

(катит камень)

Но мниться, что камень огромный,

стал тяжелее чуть-чуть…

(пускается в размышления)

Нет, бессмысленней муки измыслить

мог извращённый лишь разум Ареса, что отдал Танатос

волю, которой лишил его я…

Ах, как было чудесно!

Люди, не ведая страха, вдруг стали бессмертными, будто

боги велики они, а не просто земли обитатели…

Как понимаю Ареса, он жизни не мыслит без сына

Никты печальной с погашенным факелом в бледной руке…

Кто тогда будет на пурпурном поле сражения смерть

сеять, как зерна, что в тёплую землю бросает оратай

вешней пригожей порой, после долгого зимнего сна?!

(достигнув вершины)

Ах, красота…

В миллионный уж раз я взираю отсюда,

бездну Тартара исследуя взором пытливым своим.

Вон там…

Харон в погребальных одеждах…

с усопших

плату взимает нехитрую за перевоз через Стикс…

Помню, попробовал грошей не дать, чтоб остаться на бреге

подле болотистой кромки чернеющей мёртвой воды…

Даром Харон перевёз меня, только веслом оглоушил,

злобно оскалив большой перекошенный рот…

Вон там Судилище, праведный Минос, вершит своё дело,

грешников гонит налево в бездонный, смердящий Тартар.

А всех безгрешных одесную ставит, и к Лете их правит,

дабы напившись её чародейной воды, позабыли

радости жизни, мирские печали, всех близких и дальних

тварей разумных и тварей бездушных…

Их бледные тени

судия Минос ссылает в Элизиум – землю блаженных,

край, где бессрочная всеми и всем управляет Весна…

ЭВРИНОМ

(с угрозой)

Эй, ты, Сисиф, что опять размечтался? Работай!

Сисиф отпускает камень, он с шумом катится вниз.

СИСИФ

(медленно спускаясь с горы)

Можно спускаться с вершины неспешно и думать о чем-то,

смысла лишённом и отвлечённом, совсем не страшась,

что… что у Эвринома задумчивость вызовет гнев и хулу…

Так же, как слабое сердце, затихнув меж двух сокращений,

передыхает от тяжкой, бессменной работы своей,

я отвлекаюсь на миг от своей многотрудной печали

и предаюсь я теченью фантазии глупой, как птица

вольному в небе полёту…

ЭВРИНОМ

(срываясь на крик)

Бегом, недоумок! Покуда

бич мой тебя не ударил по потной спине…

СИСИФ

(бежит вниз, и грозит невидимому стражу)

Зевсов кат!

Спустившись вниз с горы, Сисиф берётся за камень и начинает снова катить его в гору. Где-то на середине горы Сисиф останавливается и начинает размышлять.

Я почему-то понять не могу до сих пор, как же так?

Я вроде умер, а чувствую голод, усталость и боль?

Тело моё, как и прежде нуждается в пище, в одежде?!

И по нужде я, как в прошлом, хожу каждый час или два…

Или душа, как и тело, всё тако ж гадлива и алчна?

Или мне лгут, что я умер? Я жив! И, как зверю, мне хочется жрать!

Сисиф закрепляет камень, вынимает из котомки хлеб и флягу с вином.

Всё-таки мне повезло, и работа на воздухе свежем,

есть, что поесть, хлеба вдоволь и вдосталь хмельного вина.

Вид тут с вершины отменный, и можно вздремнуть, когда Никта

на колеснице меж звёзд разъезжает в чернёных одеждах.

Всё же катать этот камень Зевесов премного приятней,

нежели, как данаиды, бездонную бочку безгласно

денно и нощно холодной водой наполнять до краёв;

иль как Тантал быть прикованным к камню без влаги и пищи;

иль Иксионом бессрочно вертеться на огненном, жуть, колесе…

Сисиф берётся за камень и продолжает своё движение к вершине, напевая им же придуманную песню…

Катись мой камень весело, легко.

Преград не ведая, как я изнеможения.

Ах, время-времечко ещё не истекло,

и я дождусь когда-нибудь прощенья…

Картина вторая

Сисиф почти не изменился, хотя если пристально приглядеться, то можно увидеть, что его виски тронуты сединой, борода стала длинней, в ней появились пряди седых волос. Восхитительные прежде кудри выпрямились, теперь волосы стали длинными, грязными и неухоженными.

Сисиф одет в грязную и изрядно порванную римскую тогу. Он по-прежнему медленно катит, но уже более огромный и более грязный камень вверх в гору.

Подъём становится более крутым и тяжёлым. Изрядно похолодало, деревья пожелтели и местами осыпались. Периодически льёт мелкий, затяжной дождь.

СИСИФ

Вдосталь снега мне слал Аристей и бил градом;

тряс и мучил меня неустанно Гефест хромоногий;

Зевс c Олимпа метал раскалённые ярые стрелы;

лил Асоп неустанный дождины на спину мою…

Затаился Тартара народ и, во страхе беды ожидая,

мыслил втуне, Танатос лишит меня скор живота,

легкобыстрым ударом кривого кинжала.

И закончатся годы мученья больного Сисифа.

И начнётся эпоха героев-страдальцев иных…

Но сменяли друг друга на небе Селена и Гелиос яркий.

Но сменяли друг друга созвездья в священном зените.

Только я не менялся и страж мой свирепый.

Только выше и круче гора становилась.

Только камень сильнее травой обрастал, да и грязью,

всё становясь тяжелей и весомей с падением каждым…

(пауза)

Может боги забыли меня в каждодневных пирах и раздорах?

Сисиф склонятся к земле, берет небольшой камень и подпирает им большой камень.

Надоело, пусть Эврином меня покарает,

только нет уже сил этот камень мне в гору толкать…

Сисиф устраивается на травку рядом с камнем, вытягивает ноги и кладёт руки под голову, устремляя свой опасливый взгляд в божественный зенит. Но ничего не происходит. Более того, облака разбегаются, появляется яркое солнце, и начинают петь птицы.

Наверно я с ума сошёл, в Тартаре,

поют птенцы богини Фауны душевной.

Мир изменился, или боги,

сменивши гнев на милость, ниспослали

с небес мне всепрощение своё?

Сисиф встаёт, отряхивается.

А может мне спустится к Стиксу?

Небось, Харон, припомнив, что когда-то

меня провёз в Аид совсем задаром,

одумается и свезёт обратно?

А что? Вернусь в Коринф, за многи годы

там изменилось многое, но может мои внуки

меня приютят за минувшие заслуги

и хлебом не обделят, вино со мною разделив и кров…

Сисиф медленно начинает спускаться вниз, потом начинает ускорять шаг, потом переходит с шага на бег. Неожиданно он слышит какой-то шум и грохот. Он оборачивается и видит катящийся камень. Сисиф едва успевает отскочить.

Раздаётся новый, незнакомый зловещий голос, немного с хрипотцой. Появляется Плутон.

ПЛУТОН

Куда намерился бежать, злодей ничтожный?

Забыл кто ты? И для чего ты здесь?

СИСИФ

Кто ты?

Ужель Зевс-Олимпиец собственной персоной?

ПЛУТОН

Нет, больше Зевса! Был и вышел…

СИСИФ

(с испугом)

И кто ж теперь владычествует на Олимпе?

ПЛУТОН

Олимпа нет! Есть Капитолий…

СИСИФ

А где же боги, те, что были ране?

ПЛУТОН

Их боле нет?

СИСИФ

(с усмешкой)

А я-то думал, что бессмертны боги,

ан вон как вышло… Значит, я теперь свободен?

И более не нужно мне катать на гору этот мерзкий камень?

И как зовут тебя, спаситель мой незримый?

ПЛУТОН

(с неохотой)

Зовут меня Плутон, я – Царства Мёртвых повелитель!

Ты ж раньше времени не обольщайся…

Да Зевса нет! Но есть Юпитер самовластный!!!

Он не потерпит на земле таких, как ты!

К тебе приставят стража, скажем, Мана.

И ты, как прежде, нет, быстрее!..

Катать свой камень в гору будешь, не надеясь,

что Йови всё тебе простит…

СИСИФ

Быть может Йови даст попить воды из Леты,

В Элизиум сошлёт…

Клянусь, оттуда не сбегу.

Хочу покоя! На безмолвном берегу,

сидеть я буду да молчать, строчить сонеты,

играть на арфе… Только б не катать

всё время в гору этот ненавистный камень!

ПЛУТОН

Не уповай на жалость! И твоя вина…

СИСИФ

(перебивая Плутона)

А я чем провинился, я ж не бог?!

ПЛУТОН

Твоя вина уж в том, что ты – Сисиф…

СИСИФ

(с жалостью в голосе)

И что же мне не вымолить прощенья?

ПЛУТОН

(безапелляционно)

Такое не прощается, не любят боги,

когда их кто-нибудь желает обмануть…

Ты лгал богам вчерашним. Это значит,

что можешь и солгать ты нынешним богам…

СИСИФ

Что делать мне?

ПЛУТОН

Катить свой камень в гору

и ждать, когда придут иные времена…

СИСИФ

(с надеждой)

А боги?

ПЛУТОН

(категорично)

Боги изменили имена!

СИСИФ

(обличительно)

Они ни имена свои переменили.

Они предали свой народ, сменив загаженный Олимп,

на необжитый истый Капитолий.

И ты, Плутон, ты их не лучше…

ПЛУТОН

(по-дружески советуя)

Лучше помолчи!

Один ты раз уж поплатился за острый ум.

Поди, не терпится ответить за острый свой язык?

Как если боги, вдруг, крамольные твои слова расслышат,

определят инакое тебе мученье:

в пример, бревно по площади таскать;