Пергамент Проклятых

Кукла с ракушками вместо глаз заверещала: «Не смотри! Не смотри!»

– Сволочь! – Семён рванул вперёд, но лысец уже нырнул под плот. Вода забурлила, и из глубины всплыли пузыри, складываясь в слово: «ПОМОГИ».

– Нахуй помощь, – проворчал Семён, наступая на чей-то выпавший глаз. Хрустнул, как виноградина.

Рынок взорвался хаосом. Торговец с акульими плавниками вместо ушей заорал:

– Это ж печать Триглава! Вы все сдохнете!

Его сосед, старуха с лицом, зашитым рыбьей кожей, швырнула в Семёна банку. Медуза внутри взорвалась, осыпав его синей слизью. Она жгла, как кислота.

– Мать твою… – Семён вытер лицо, сдирая кожу до крови. – Я тебя в риф превращу, стерва!

Лысец тем временем вынырнул у баржи Боцмана, выплюнув монету в воду. Золото завертелось, создавая воронку.

– Нет, блядь! – Семён прыгнул в чёрную воду. Холод обжёг легкие. Он схватил монету, но что-то схватило его – пальцы, длинные, с перепонками, потянули вниз.

– Лыков! – крикнула сверху Агата. Её клинок разрезал воду, и существо отпустило, шипя.

Семён вынырнул, выплёвывая тину. В руке сжимал монету – теперь на ней явно виднелся трезубец, светящийся ядовито-зелёным.

– Спасибо, нянька, – хрипел он, карабкаясь на плот. – Теперь ты мне жизнь должна.

– Долг заплачу на твоих похоронах, – огрызнулась Агата, но её взгляд был прикован к монете.

Боцман, наблюдавший с баржи, раздавил в руке стеклянный шар. Внутри что-то завизжало.

– Кончилась игра, Лыков, – прорычал он. – Они уже здесь.

Из тумана выплыли три лодки. В них стояли фигуры в плащах из водорослей, с масками из сплющенного серебра. В руках – гарпуны с наконечниками в виде трезубцев.

– Красавчики, – Семён ухмыльнулся, пряча монету в мешочек. – Думаете, вас хватит на всех моих зубов?

Рынок замер. Даже волны перестали биться о плоты. Только медузы в банках светились ярче – будто смеялись.

Погоня по плотам. Танец на лезвиях

Плоты застонали под тяжёлыми шагами. Культисты в серебряных масках скользили, как тени, их гарпуны царапали дерево, высекая искры. Агата рванула к лотку змееторговца, где в клетках из кораллов шипели морские гадюки – их чешуя переливалась цветами гниения.

– Дерьмо! – крикнул торговец, хватая её за плащ. – Этим тварям даже кит – закуска!

– Идеально, – Агата выстрелила в замок. Клетка распахнулась, и змеи хлынули на палубу, оставляя за собой следы пены. Первая жертва завыла, когда гадюка впилась в лодыжку – плоть набухла и лопнула, как перезревший плод.

– Сука, ты с ума сошла?! – орал Боцман, цепляя багор за верёвку с флагами-скатами. – Это ж моя баржа!

– Теперь могильник, – огрызнулась Агата, перепрыгивая через борт. Флаги рухнули, накрывая культистов. Высушенные скаты ожили на секунду – их жала впились в шеи, впрыскивая трупный яд.

Семён тем временем карабкался по мачте, обмотанной водорослями-удавками. Снизу, сквозь щели в плоте, тянулись руки с перепончатыми пальцами.

– Лыков! – Боцман швырнул в него багор. – Сдохни тихо, а?

Семён прыгнул. Ветер свистел в ушах, смешиваясь с воплями снизу. Он приземлился на торговца пряностями, сбив того на груду мешков с красным перцем. Пыль въелась в глаза, превратив мир в кровавую пелену.

– Говори! – Семён вдавил ему в горло обсидиановый кинжал. – Кто дал монету? Или я начну с кишок.

– Они! – торговец выплюнул зуб, указывая на воду. – Пришли из глубин… С чёрных кораблей…

Волна ударила в плот. Из воды поднялась фигура в плаще из тины, с головой как сплющенный купол медузы. Её голос звучал, как скрип ржавых петель:

– Отдай печать, крошка… Или мы выпотрошим тебя на корм рыбам.

Семён вырвал у торговца амулет-ракушку и швырнул в тварь.

– На, подавись.

Ракушка взорвалась, выпуская рой светящихся паразитов. Тварь завизжала, растворяясь в зелёной слизи.

– Беги! – Агата схватила его за рукав, таща к краю плота. За ними, проламывая доски, проросли щупальца – толще мачт, покрытые присосками с зубами.

– Куда? – Семён оглядел бурлящую воду.

– В ад, конечно! – Агата прыгнула. Семён последовал, в последний миг заметив, как Боцман рубит канат. Плот развалился, погребая под обломками культистов.

Они плюхнулись в лодку с трупом гребца. Вёсла сами заскрипели, унося их в туман.

– Спасибо не скажешь? – Агата выжимала воду из волос.

Семён достал монету. Трезубец на ней теперь светился, как маяк.

– Скажу, когда выживем.

– Оптимист, – она усмехнулась, глядя на воду. Там, в глубине, медленно открывался гигантский глаз.

Лодка скользила в чёрное горло бухты. Сзади, на тонущем рынке, Боцман орал, размахивая топором. Его борода из позвонков звенела похоронным звоном.

Первая схватка с культистами. Кровь и ром

Туман лопнул, как гнойник. Трое в плащах с вышитыми серебряными волнами вышли из толпы, их маски – сплющенные морские раковины – скрипели при каждом шаге. Первый культист швырнул нож. Лезвие просвистело в сантиметре от уха Семёна, вонзившись в бочку. Тёмный ром хлынул на палубу, смешиваясь с кровью раненой медузы – жидкость зашипела, выпуская пар с запахом горелой патоки.

– Целишься, как слепая бабка! – Семён пнул бочку. Струя рома брызнула культисту в лицо. Тот завыл, когда алкоголь въелся в швы маски, растворяя кожу.

Агата тем временем выдернула нож из дерева. Лезвие покрылось пузырями, распадаясь на глазах.

– Дешёвая сталь, – бросила она, швыряя рукоять в воду. – Как и ваши угрозы.

Второй культист рванул вперёд, размахивая цепью с крючьями. Звенья завыли, как голодные чайки.

– Сожру твою печень, ведьма! – зарычал он, замахиваясь.

– Сначала найди её, – Агата прыгнула на борт лодки. Цепь впилась в мачту, и крючья вырвали клок древесины, обнажив чёрные, пульсирующие прожилки.

Боцман появился за спиной культиста с веслом, обмотанным колючей проволокой.

– В моём порту только я решаю, кого топить! – он всадил весло в живот врага. Проволока впилась в плоть, вырывая куски мяса. – А тебя, ублюдок, я засолю!

Главарь культистов, молчавший до этого, сбросил плащ. Его тело было покрыто ракушками, шевелившимися, как губы спящего. Он вытащил раковину-горн и протрубил. Звук ударил по барабанным перепонкам, заставив лопнуть ближайшие банки с медузами.

– Смотри! – Агата указала на воду.

Волны вздыбились, образуя стену из щупалец. На их концах зияли рты с человеческими зубами.

– Херня, – Семён выхватил из мешочка зуб вампира и швырнул в стену воды. – Съешь и обалдей!

Зуб вонзился в щупальце. Мясо начало гнить на глазах, расползаясь чёрными пятнами. Культист закричал, падая на колени, его ракушки осыпались, обнажая язвы.

– Конец спектакля, – Боцман наступил на горн, раздавив его в осколки. – Убирайтесь, пока я не сделал из вас прикорм для крабов.

Главарь склонил голову, его маска треснула, открывая лицо – без глаз, с жабрами вместо ноздрей.

– Она проснётся… – прошипел он, растворяясь в луже слизи. – И ваш порт станет её зевом.

Семён поднял треснувший горн, из которого сочилась чёрная жижа.

– Сувенир на память, – бросил он Агате. – Подаришь детям, если выживешь.

– У меня дети съели бы это за завтраком, – она швырнула горн в море. Там, где он упал, вода вскипела, выпустив скелет рыбы, обёрнутый в водоросли.

Боцман вытер весло о штаны, оставляя кровавые полосы.

– Лыков, твои похороны будут дорогими. – Он плюнул в воду. – Но весёлыми.

Рынок затихал. Где-то стонал раненый культист, где-то горел плот с контрабандой. А Семён уже пил ром из пробитой бочки, глядя, как Агата чистит клинок от слизи. В Порт-Авантюре всё как обычно.

Допрос торговца. Цена билета

Подвал баржи Боцмана пах, как гниющая устрица. Свет фонаря-медузы лизал стены, покрытые слизью и кровавыми отпечатками. Торговец, прикованный цепью к ржавой балке, дёргался, будто на крючке. Его дыхание хрипело сквозь сломанные зубы.

– Человек… в маске… – он выплюнул кровавый сгусток. – Сказал, монета – билет… на твой корабль…

Боцман наклонился, позвонки в бороде заскрипели, как кости в могиле. В руке он сжимал клещи, нагретые докрасна.

– Мой корабль, мразь, возит только мёртвых, – он прижал раскалённый металл к груди торговца. Запах горелого мяса смешался с вонищем рыбы. – Хочешь зайцем проехать? Я тебя в трюм отправлю… кусками.

Торговец завизжал. Цепь врезалась в запястье, сочась желтым гноем.

– Клянусь… маской! – он закатил глаза, обнажая чёрные прожилки на веках. – Он… пах морем… но не водой… а гнилью из глубин…

Семён, прислонившись к бочке с солониной, подбросил монету. Золото звенело, как колокольчик над гробом.

– Боцман, может, твой корабль уже уплыл? – усмехнулся он. – Судя по вони, трюм полон гостей.

– Заткнись, Лыков, – Боцман швырнул клещи в стену. Они впились в дерево, выжигая символ трезубца. – Или я тебе кишки вытрясу, как мелочь из кошелька.

Торговец вдруг замер. Его горло вздулось, будто под кожей копошились черви.

– Он… он… – пузыри крови лопнули на губах.

Изо рта выполз червь – толстый, с глазами, как у кальмара. Кожа его переливалась ртутным блеском. Боцман отпрыгнул, вытаскивая нож.

– Назад, тварь!

Червь упал на пол, оставляя за собой след слизи. Она шипела, прожечь дыру в дереве.

– Съёживайся, ублюдок! – Семён накрыл тварь пустым ведром. Из-под него донеслось бульканье, а затем – тишина.

Торговец лежал бездыханный. Его рот остался открытым – внутри шевелились десятки мелких чёрных личинок.

– Билет… – Боцман пнул труп. – Теперь у тебя два, Лыков. На себя и эту стерву. – Он кивнул на Агату, стоявшую в дверях с пистолетом наготове.

– Мне хватит одного, – она прицелилась в ведро. Выстрел разнёс его в щепки. На полу осталась лужица кислоты и обугленный след.

– Ваш корабль, Боцман, уже отплыл, – Семён поднял монету. Трезубец на ней теперь светился, как раскалённое железо. – И везёт он не мёртвых… а нас.

Боцман зарычал, выхватив топор. Но Семён уже уходил, а монета в его руке гудела, словно зовя шторм.

Анализ улик. Шёпот глубин

Агата тыкала ножом в остатки червя. Трупный свет фонаря выхватывал чешуйки на его брюхе – каждая с микроскопическими рунами. Личинка дёрнулась посмертно, выплеснув каплю слизи. Капля упала на стол, прожгла дыру и продолжала гореть синим пламенем.

– Морской паразит третьей бездны, – она поднесла клинок к носу, морщась от запаха гнилых яиц. – Их вшивают в глотку, чтобы свидетели…

– …замолчали нахуй, – закончил Семён, ковыряясь в кармане мертвеца. Пальцы наткнулись на что-то мягкое – вытащил клочок пергамента, слипшийся от крови. – Бля, это ж карта!

Боцман, чистивший ногти крюком для разделки туш, фыркнул. Его тень на стене изгибалась, как спрут, готовый к прыжку.

– Мыс Навигатора, – прочёл Семён, разглаживая пергамент. Чернила шевелились, пытаясь сбежать с бумаги. – Там что, сокровища? Призраки?

– Там – хуйня, – Боцман плюнул в ведро с угрями. Те сожрали плевок, зашипев. – Пещеры, где стены дышат. Где вода кричит. Где…

Агата резко встала, её тень перерезала фонарь. На карте проступила новая метка – трезубец, выжженный кислотой паразита.

– Где что? – она прижала ладонь к карте. Кожа задымилась, но отметина светилась ярче.

– Где последний корабль Триглава сгнил, – Боцман встал, задев головой подвешенные крючья. Они зазвенели, как костяные ветрила. – Там нет сокровищ. Только челюсти глубин ждут идиотов.

Семён рассмеялся, разрывая тишину.

– Идиотов? – он ткнул пальцем в метку. Пергамент обуглился, но трезубец остался – теперь на подушечке Семёна. – Ты же сам говорил: мой корабль уже отплыл.

Из темноты углов послышался шелест. Агата навела пистолет – по стене ползли тени в форме щупалец, повторяя контуры трезубца на карте.

– Они следят, – прошептала она.

– Пусть смотрят, – Семён разорвал карту. Клочья не упали, а зависли в воздухе, складываясь в новый маршрут. – Мне нравится, когда зрители аплодируют… перед смертью.

Боцман выругался, швырнув крюк в стену. Тот вонзился в тень – раздался визг, и с потолка капнула чёрная кровь.

– Ваши трупы я даже хоронить не стану, – проворчал он, уходя. – Сожгу и пепел продам как приправу.

Агата подняла обгоревший клочок. На нём теперь ясно читалось: «Мыс Навигатора. Прилив в полночь». Снаружи завыл ветер – точь-в-точь как тот червь в агонии.

Тень предательства. Якорь в спине

Боцман чинил сеть у борта, игла из кости кита скрипела, как зубы на морозе. Агата прищурилась – его правая рука, обычно в перчатке из акульей кожи, была голой. Шрам на ладони, старый, в форме якоря, пульсировал синевой. Точно как на обрывке ткани из пролога – том, что нашли в желудке мертвого шпиона.

– Твой «друг»… – она прижалась спиной к Семёну, будто поправляя прядь его волос. – …пахнет гнилым якорем. И врет, как штормовой ветер.

Семён, чистивший ногти кинжалом, замедлил движение. Лезвие замерло у мизинца.

– За мной следи, – буркнул он, вставая. – А за ним – я.

Он подошёл к Боцману, наступив на тень того. Сеть внезапно порвалась – узлы развязались сами, как живые.

– Слышал, на Мысе Навигатора крабов на завтрак ловят, – Семён пнул моток верёвки. Та зашевелилась, поползла к люку. – Хочешь составить компанию?

Боцман резко сжал кулак. Шрам растянулся, превратившись в трезубец.

– Там крабы едят таких, как ты, Лыков. С костями. – Он швырнул иглу за борт. Вода на миг вспыхнула красным. – А якоря… – он разжал ладонь, и шрам засветился, как раскалённое железо, – …иногда тянут на дно тех, кто слишком много копает.

Агата незаметно подняла оброненную иглу. На костяном острие – следы зелёной краски. Той самой, что использовали на старых картах культа Триглава.

– Семён, – позвала она, пряча иглу в рукав. – Помоги с ящиком. Тяжелый, как твоя совесть.

Боцман засмеялся, но смех оборвался, когда Семён прошёлся пальцами по рукояти пистолета.

– Совесть? – Семён щёлкнул предохранителем. Звук был громче выстрела. – Я её в залог оставил. Вместе с трупом того, кто последний раз мне угрожал.

Тишину разрезал крик чайки. Боцман повернулся, его тень на палубе вдруг обрела щупальца. Агата сжала иглу, чувствуя, как та впивается в ладонь, словно пытаясь доползти до сердца. Где-то за туманом заскрипели мачты – будто старый корабль проснулся.

Побег с рынка. Адское сальто

Огонь лизал палубу, превращая артефакты в угли. Расплавленные амулеты шипели, как змеи, выпуская дым с лицами проклятых. Культисты в масках из рыбьих костей метали факелы, их голоса сливались в вой:

– Сожгите их! Море примет пепел!

Семён выбил зубы ближайшему факельщику, схватил горящую флягу с самогоном и глотнул. Спирт стекал по подбородку, смешиваясь с потом.

– На, сука, глотни огня! – плюнул он в пламя. Струя алкоголя взорвалась, ослепив культиста. Тот зашатался и рухнул в воду, где тени тут же обвили его щупальцами.

– Лыков! – Боцман, полузадушенный дымом, тащил Агату к краю плота. Его рука с якорным шрамом дрожала, цепляясь за обгоревший канат. – Прыгай, или сгоришь, как сушёная треска!

Агата вырвалась, её плащ тлел. Она прицелилась в бочку с порохом под ногами культистов.

– Держись крепче! – крикнула она Семёну, выстрелив.

Взрыв разорвал ночь. Осколки кораллов впились в Семёна, но он уже летел в воду. Удар о ледяную волну выбил воздух из лёгких. В ушах – гул, в глазах – мрак. Потом чьи-то руки вцепились в воротник.

– Ты ещё мне должен за ром! – Боцман тащил его к барже, лицо обожжено, борода в копоти.

Семён откашлялся, выплюнув воду с кусочком чьей-то кости.

– Запиши на мой счёт…

Из огненного вихря вынырнул культист. Его маска плавилась, обнажая рот с жабьими зубами.

– Вам нужен маяк! – захрипел он, хватая Семёна за ногу. – Там… ответы…

Щупальце толщиной с мачту взметнулось из воды, обвило культиста и рвануло вниз. Его последний крик смешался с хрустом костей.

– Маяк? – Агата вылезла на баржу, выжимая из волос тину с кровью. – Это ловушка.

– Все ловушки пахнут деньгами! – Семён пнул флягу в воду. Самогон вспыхнул, осветив подводные тени – десятки сплетённых тел, слившихся в одно чудовище.

Боцман рубил канат, его топор высекал искры из ржавого металла.

– Если вы умрёте у маяка – я ваш трупы на корм акулам брошу!

– Романтик, – Агата сорвала с шеи ожерелье из акульих зубов и бросила в огонь. Взрыв волны отбросил баржу в туман.

Они плыли, цепляясь за обломки. Сзади, в алом зареве, маячил силуэт – огромный, с сотней щупалец вместо мачт. Оно ревело, как шторм, и Семён, глядя на монету в руке, усмехнулся. Трезубец светился в такт рёву.

– Привет, папочка…

План действий. Игра в молчанку

Баржа скрипела, как старый костяк. Агата разложила карту на бочонке с порохом, прижав края окровавленными ножами. Пергамент шевелился под лунным светом, будто пытался свернуться обратно в свиток.

– Маяк – следующая цель, – она провела пальцем по линии, где чернила превращались в червей. – Но сначала проверь своего боцмана.

Семён, сидя на ящике с динамитом, бросил взгляд через плечо. Боцман точил багор у борта. Каждый взмах точильного камня высекал искры, падавшие на шрам-якорь. Металл скрипел, как будто резал не сталь, а кость.

– Он пялится на шрам, как на часы, – Семён щёлкнул зажигалкой, поджёг папиросу. Дым струился в такт дыханию Боцмана. – Ждёт, когда тот заговорит… или укусит.

– Слышу, ублюдки, – Боцман резко повернулся. Багор в его руке дрожал, остриё направлено в грудь Семёна. – Хотите знать про шрам? Он разжал ладонь. Якорь пульсировал, из пор сочилась чёрная жижа. – Это не метка. Это – договор.

Агата медленно подняла пистолет, не отрывая глаз от карты. На ней теперь явно проступал маяк – кривой, как палец утопленника.

– Договор с кем? – спросила она.

– С тем, кто глубже ваших амбиций, – Боцман плюнул на палубу. Слюна шипела, проделывая дыру. – Он дал мне порт. А я… стал его якорем.

Семён встал, разминая плечи. Тень от его шляпы накрыла Боцмана.

– Значит, ты – крыса, которая точит цепи? – он выдохнул дым в лицо старику. – Или приманка?

Багор вздрогнул, но Агата выстрелила. Пуля срикошетила от лезвия, попав в фонарь. Стекло разбилось, и по палубе поползли тени – длинные, с клешнями.

– Хватит! – Агата всадила нож в карту. Та завизжала, как живая. – В Порт-Авантюре секреты гниют быстрее трупов.

Боцман захохотал, но смех обернулся кашлем. Из горла вырвался комок чёрных водорослей.

– Ты прав, Лыков, – он вытер губы, оставляя на рукаве слизь. – Я – приманка. Но для кого…

Тишину разорвал гудок вдали. Маяк. Его свет прорезал туман, ударив в глаза. На миг все увидели – на палубе, между ними, стояла мокрая тень с трезубцем в руке.

– …узнаете у маяка, – Боцман повернулся, шлёпая по лужам к рубке. – Если не сгинете по дороге.

Семён поднял папиросу. Тлеющий конец освещал его усмешку.

– Секреты, Агата, как порох. Чем их больше – тем громче взрыв.

Карта под ножом затихла. Маяк мигал, будто подмигивал. А баржа плыла в тишине, где каждый скрип доски звучал как обвинение.

Глава 2: «Зубы Лыкова»

Путь к маяку. Проклятый рубеж

Туман облепил баржу, как гнилая вата. Воздух гудел – низко, будто под водой. Агата прислонилась к борту, вглядываясь в молочную пелену. Внезапно волна плеснула на палубу. Не вода – чёрная жижа. Нефтяные пятна пульсировали на поверхности, переливаясь радужными плёнками. Одно из них лопнуло, выпустив пузырь газа. В нём мелькнул силуэт – человеческий, но с головой как у мурены.

– Смотри-ка, – Агата ткнула ножом в пузырь. Тот лопнул с хлюпающим стоном. – Тут даже воздух гниёт.

Семён, сидя на ящике с патронами, крутил в руках револьвер. Барабан, обмотанный рыбьей кожей с рунами, скрипел при каждом повороте. Он приложил ствол к виску, притворно взвёл курок.

– Ты или маяк – кто громче выстрелит? – спросил он, целясь в туман.

Боцман, стоящий у штурвала, хрипло засмеялся. Его голос звучал, будто сквозь сито из ракушек:

– Маяк не стреляет, Лыков. Он… жуёт.

Он повернул штурвал резко влево. Баржа накренилась, и все увидели – впереди, сквозь пелену, выросла чёрная башня. Облепленная моллюсками, она шевелилась. Мидии открывали створки, выпуская щупальца иридокрины. Из щелей сочилась слизь, стекая в воду ручьями, похожими на слюни.

– Красота, – Семён встал, поправляя шляпу. – Как будто дедушку Тритона вырвало после попойки.

Агата схватила бинокль. Стекло тут же покрылось масляной плёнкой.

– На вершине… движение. Как будто там…

Она резко отдернула бинокль. В окуляре остался живой червь, извивающийся в линзе.

– Смотри в оба, – Боцман вытер ладонь о борт. Шрам-якорь оставил на дереве чёрный след. – Маяк любит глаза. Выковыривает их клешнями крабов… или пальцами тех, кто полезет наверх.

Семён подошёл к носу, наступив на пятно нефти. Оно прилипло к сапогу, потянувшись за ним нитями, как паутина.

– Слышишь, Агата? – он выстрелил в воду. Пуля разорвала нефтяную плёнку – снизу донесся вой. – Он не хочет, чтобы мы уходили.

Боцман выругался, когда баржа вдруг дёрнулась. Из воды вынырнули щупальца – покрытые ракушками, толщиной с мачту. Одно ударило по корме, снося бочки с горючим.

– Вёсла, ублюдки! – заорал Боцман, хватая багор. – Или ваши кишки станут приманкой!

Семён прыгнул к вёслам, смеясь. Агата выстрелила в щупальце – оно взорвалось, залив палубу синей слизью. Маяк приближался, и теперь было видно: его «окна» – не стекло, а чешуйчатые диафрагмы, судорожно сжимающиеся. Как веки.

Кабинет смотрителя. Шёпот кишок

Кабинет смотрителя дышал плесенью. Стены, облепленные картами, пульсировали – словно под бумагой копошились черви. Агата подняла бутылку, застрявшую в паутине между балок. Стекло было липким, будто вымазанным в рыбьих кишках. Записка внутри, свёрнутая в трубочку, шипела на воздухе: