Пергамент Проклятых

Пергамент Проклятых

Алексей Павликов

© Алексей Павликов, 2025

ISBN 978-5-0068-1278-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пергамент Проклятых

«Иногда чтобы найти правду, нужно перекопать всё прошлое»

Пролог: «Монета в болоте»

Туман над Порт-Авантюрой был гуще гнилого зубного камня. Он лип к коже, как пот утопленника, оставляя на рукавах рыбацких роб солёные разводы. Болота Чёрной Соли клокотали под досками ветхих мостков, выпуская пузыри, похожие на гнойные волдыри. Воздух – тяжёлый, пропитанный запахом тины и железа, будто кто-то распылил ржавые гвозди в пасти у всего города.

– Проклятое месиво! – плюнул в воду коренастый рыбак, выдёргивая сеть. Его пальцы, обмотанные грязными тряпками, дрожали. Вместо рыбы – комок водорослей, обвивший скелет чайки. – Опять эта падаль! Третий день… Будто сама Соль издевается подкидывает.

Рядом, старик с лицом, изъеденным морщинами глубже, чем проливы на карте, ковырял ножом дыру в сети. Лезвие скрипело по нитям, словно резало сухожилия.

– Ты ещё жив, Генка? – хрипло бросил он, не поднимая глаз. – Сетью ловить – всё равно что в пустую луну просить. Они тут только мёртвое берут.

Генка швырнул чайку в туман. Та шлёпнулась в воду, и болото ответило гулом – будто под грязью застонал великан.

– Молчи, дед. А то как в прошлый раз… – рыбак провёл рукой по горлу, оставив кровавую царапину от заусенца. – Слышал, у Призрачного причала опять лодку нашли? Пустую. Только синька на сиденье… Такая, знаешь, как у Марьиной дочки перед тем, как…

Старик резко дёрнул сеть. Из неё выпала монета – чёрная, с выщербленным профилем короля, которого не было в учебниках.

– Видал? – он поднял её к свету. На реверде – трезубец, обвитый змеёй. – Это не удача. Это билет в один конец.

Генка отшатнулся, будто монета жгла глаза:

– Брось её, старый бес! Или хочешь, чтобы нас тоже…

Где-то вдали, за пеленой тумана, хлюпнуло весло. Оба замолчали. Старик сунул монету в карман, зашитый грубыми стежками – словно шрам.

– Пятьдесят лет назад… – начал он, но Генка перебил, срываясь на шёпот:

– Заткнись! Они слышат. Всегда слышат.

Ветер донёс запах гниющих лилий. И что-то ещё – сладковатый, как испорченный мёд. Старик потянул носом, потом резко встал, задев фонарь. Стекло разбилось, и свет погас.

– Идём. Сейчас не время.

Но время здесь кончилось давно.

Первое упоминание о трупе

Луна над болотами была как подбитый глаз – мутный, с кровавым ободком. Ванька, пятнадцатилетний контрабандист с лицом, покрытым прыщами глубже топей, шёл первым, тыча палкой в грязь. Его сапоги хлюпали, будто болото пыталось высосать их вместе с костями.

– Чёрт бы побрал этого Боцмана! – он плюнул в сторону, слюна зашипела на поверхности воды. – «Ночной груз», проклятье… Кажись, мы тут и есть груз – для местной нечисти.

За спиной хихикнул Сёмка, младше на год, но уже с глазами старика. Тащил на спине ржавую клеть, где позванивали бутылки с контрабандным ромом.

– Пугаешься, как щенок на первом выезде? – дразнил он, спотыкаясь о корень. – Дед говорил, тут только дураков да мертвецов боятся. А мы с тобой…

Палка Ваньки вдруг ушла в трясину по рукоять. Он дёрнул – что-то упругое зашевелилось под ногами.

– Эй, смотри! – он засмеялся нервно, вытаскивая из грязи обугленную руку. Пальцы скрючены, будто пытались вцепиться в небо. – Болото выплюнуло пьяницу! Может, допросим? Где клад, дедок?

Сёмка фыркнул, подойдя ближе. Свет фонаря дрожал на коже, превращая тени в пауков.

– Хреново ему… – он толкнул труп ногой. Тело перевернулось с чавкающим звуком, открывая лицо.

Оба замолчали.

Лицо было как расплавленный воск – щёки стёкли, обнажая корни зубов. Глазницы пустые, но вокруг них – узоры, словно кислотой выжженные руны. Плащ, некогда дорогой, теперь рваный, но на пряжке уцелел герб: ворон с трезубцем в клюве.

– Э-это… – Сёмка отступил, наступив на что-то хрустящее. Поднял – человеческая ключица. – Говорят, так Акульи Люди метят…

Ванька, бледнея, потянулся к плащу. Грязь под телом зашипела, выпуская жёлтый дым.

– Не трожь! – Сёмка ударил его клетью. Бутылки звякнули. – Видишь, шкура на нём шевелится?

И правда – там, где кожа ещё осталась, она пульсировала, будто под ней копошились черви. Ванька отпрянул, но слишком поздно.

Изо рта трупа вырвался хрип:

– Сем… ён…

Звук был как скрип ржавых петель. Мальчишки вцепились друг в друга.

– Это ж он дышит! – завопил Сёмка, пятясь. – Бежим, валим отсюда!

Но болото уже сомкнулось вокруг лодыжек. Ванька упал, грязь залила рот, солёная и горькая, как слёзы. Его крик превратился в бульканье.

Сёмка метнулся прочь, роняя клеть. Бутылки разбились, и ром смешался с тиной, вспыхнув синим пламенем. В огне мелькнул силуэт – женский, с лицом, закрытым вуалью из водорослей.

– Найти… монету… – прошелестело у него за спиной, но когда он обернулся, увидел лишь Ванькину руку, торчащую из топи. Пальцы сжались в кулак.

А потом исчезли.

На болоте снова было тихо.

Осмотр места

Сёмка стоял на краю топи, задыхаясь. Фонарь валялся в грязи, светя красным – будто сам болотный бог подмигивал. Рука Ваньки исчезла, но на месте, где он утонул, пузырились чёрные пятна, словно земля переваривала добычу.

– Вань! – крикнул он, голос сорвался в писк. – Шутишь, да?! Вылезай, чёрт возьми!

Ответом стал хлюпающий звук. Труп с обугленной рукой всплыл в метре от берега, лицом вверх. Рот, расползавшийся до ушей, блеснул золотом.

– Смотри-ка… – Сёмка, забыв страх, шагнул вперёд. Грязь засосала сапог по колено, но монета манила, как огонёк в склепе. – Проклятый клад!

Он схватил труп за воротник. Кожа под пальцами была скользкой, словно покрыта рыбьей слизью. Труп закачался, и из глазниц выпали два чёрных жука. Они жужжали, как сломанные моторчики, и Сёмка дёрнулся.

– Тварь! – он швырнул в них комком грязи, но монета сверкнула снова. Золото, отчеканенное с волной, что обвивала трезубец.

– Не трожь… – прохрипел труп.

Сёмка замер. Голос шёл не из рта, а из живота – будто там копошилось что-то живое.

– Наш клиент… или чья-то жертва? – пробормотал он, но рука уже тянулась к золоту.

Пальцы коснулись монеты. Холодный металл вдруг стал горячим.

– А-а-а! – Сёмка дёрнул руку, но монета прилипла, как смола. Изо рта трупа хлынули черви – толстые, с синеватыми кольцами. Они обвили запястье, впиваясь в кожу.

– Отцепись, гадёныш! – он бил труп кулаком по лицу. Челюсть отвалилась с хрустом, падая в воду. Черви ползли выше, к локтю, оставляя на коже красные полосы, будто от плети.

Из тени вынырнула рука – живая, но синяя, как утопленника. Схватила Сёмку за шею.

– Помоги! – захрипел он, но вокруг лишь завыл ветер. Черви заползли под рубаху, жгли, как угли.

Труп сел. Гнилые веки приоткрылись, показав мутные шары.

– Монета… не твоя… – булькнуло из горла.

Сёмка рванулся, оторвав запястье от липкой пасти. Кровь брызнула на монету, и та зашипела, выпуская дым. Черви рассыпались в прах.

– К чёрту! К чёрту всё! – он побежал, спотыкаясь о корни, похожие на кости.

Сзади раздался смех. Женский, ледяной.

– Спасибо за подношение… – прошептали ему в ухо, но когда он обернулся, увидел лишь отражение в луже: женщину в плаще из водорослей, поднимающую монету.

А наутро рыбаки нашли клеть с ромом. И следы, будто кто-то волок тело к воде. Но это уже другая история.

Надпись на груди

Сёмка споткнулся о корягу, упав лицом в жижу. Грязь забилась в рот, солёная и горькая, как пепел от сожжённых писем. Задыхаясь, он перевернулся на спину – и увидел его. Труп, прибитый течением к корням мёртвой ивы, будто болото решило выставить его напоказ. Плащ разорван, на груди – надрез, свежий, будто сделанный вчера.

– Чёрт… Чёрт, чёрт, чёрт! – Сёмка подполз, дрожащими пальцами оттянул ткань. Кожа под ней была покрыта струпьями, но между рёбер – слова, вырезанные кривым ножом:

«ИЩИ ТАМ, ГДЕ БЕЗДНА И ПЕРИСКОП».

– Что за чёртовщина? – выдохнул он, тыча в надпись. Буквы сочились чёрной жижей, пахнущей медью. – Это ж на русском… или нет?

Ветер донёс запах гниющих водорослей. Где-то хрустнула ветка. Сёмка резко обернулся, но вокруг лишь туман, обвивающий деревья, как саваны.

– Вань! – позвал он снова, глуше. – Если это шутка, я тебя убью!

Ответом стал крик чайки – не с неба, а из-под земли. Пронзительный, как скрип ножа по стеклу. Сёмка вскочил, наступив на руку трупа. Пальцы мертвеца сомкнулись на его лодыжке.

– Отпусти, тварь! – он замахнулся фонарём, разбивая стекло о череп. Кости хрустнули, но хватка не ослабла.

Из тумана вышли шаги. Тяжёлые, мокрые, будто кто-то тащил за собой якорь.

– Кто тут? – Сёмка вырвался, оставив в руке трупа клочок штанины. – Я вас вижу!

Ложь. Он не видел ничего, кроме силуэта – высокого, с плечами, уродливо вывернутыми вверх. Существо дышало хрипло, как пробитые лёгкие.

– Сёма… – прошипело оно голосом Ваньки, но с примесью чего-то жужжащего. – Дай монету…

Сёмка побежал. Ноги вязли, будто болото хватало за щиколотки клыками. Сзади чайка закричала снова – теперь голосов было много, целый хор. Он споткнулся о камень, упал, выплюнув зуб. Когда поднял голову, увидел:

Надпись на камне – та же фраза. «БЕЗДНА И ПЕРИСКОП», высеченная столетия назад.

– Чёрт побери… – прохрипел он, вставая. Шаги приближались.

Труп, который он бросил, теперь сидел на коряге. Голова болталась, но рука указывала на восток – туда, где в тумане мерцал огонёк.

– Беги, сопляк! – прорычал мертвец, и Сёмка рванул, не оглядываясь.

Он не заметил, как монета – та самая, золотая – выпала из его кармана. Упала в воду, завертелась, как воронка… и увлекла за собой тень с кривыми плечами.

А болото затихло, готовясь проглотить новую тайну.

Появление Семёна

Луна спряталась за тучами, словно испугавшись того, что увидела. Болото затянуло раны туманом, но Семён «Костяная Ручка» шёл без колебаний. Его пальто, пропитанное тиной до скрипа, болталось, как шкура содранного зверя. Фонарь в его руке резал тьму узким лучом – не свет, а скорее нож, тыкавшийся в грязь.

– Ну и вонь… – буркнул он, наступив на что-то мягкое. Под сапогом хрустнули ребра – то ли собаки, то ли ребёнка. – Как будто тут чёрт с батькой поругался.

Труп лежал там же, где его бросили, но теперь казался больше. Рот, растянутый в немом крике, зиял, как дверь в ад. Семён присел на корточки, вытащив из кармана перочинный нож с рукоятью из кости.

– Эх, дружище… – он ковырнул лезвием в обугленной руке. – Тебя не рыбаки прикончили. Рыбаки так не издеваются.

Из разреза выполз червь, толстый, как палец. Семён раздавил его каблуком, и грязь впитала желтоватую слизь.

– Монета… – он подцепил ножом золотой кружок, застрявший в глотке мертвеца. – А, ну конечно. «Волна и трезубец»… Это ж печать Триглава. Ты, проклятие, далеко от дома заплыл.

Монета была тёплой, будто только из горнила. Семён сунул её в карман, и в тот же миг ветер донёс шепот:

– Верни…

Он обернулся, но вокруг лишь качались тростники, словно кто-то только что пробежал.

– Показалось? – усмехнулся Семён, направляя фонарь на грудь трупа. Надпись «ИЩИ ТАМ, ГДЕ БЕЗДНА И ПЕРИСКОП» уже почернела, буквы съёжились, как опалённые тараканы. – Остроумно. Видимо, последние слова философа…

Внезапно луч света выхватил из темноты клочок ткани – синей, с вышитым якорем, ржавым от времени. Семён поднял его, размяв между пальцами.

– Боцман… – прошипел он, и лицо его исказилось, будто от приступа изжоги. – Старая мразь. Опять свои игры затеял?

Где-то хлюпнула вода. Семён резко направил фонарь в сторону звука. В луже, под корягой, плавало отражение – не его, а чьё-то другое: лицо с ракушками вместо глаз.

– Привет, костяная кукла… – прохрипело отражение. – Ты же любишь головоломки?

Семён плюнул в воду. Слюна шипя прожгла изображение.

– Иди к чёрту. Твои шарады воняют, как твоя могила.

Он развернулся, чтобы уйти, но замер. На земле, рядом с трупом, чётко виднелись следы – не сапог, а босых ног, слишком маленьких для взрослого. И вели они не к городу, а вглубь топи.

– Дети… – Семён сжал фонарь так, что стекло треснуло. – Бестолковые черти. Ну хоть бы кости оставили для коллекции…

Сзади хрустнул тростник. Он не обернулся. Не стал. Знакомый холодок между лопаток говорил ему: «Беги». Но Семён лишь достал из кармана флягу, глотнул рому и бросил её в болото.

– На, подавись.

Огненная вспышка осветила берег. На мгновение в пламени мелькнули силуэты – десятки рук, тянущихся из топи. Потом тьма сомкнулась.

Семён ушёл, оставив болоту его секреты. Но не все.

Первая угроза

Семён застегнул мешочек из человеческой кожи, где золотая монета легла между клыком оборотня и резцом повешенного контрабандиста. Швы шевелились, будто зубы перешёптывались о новом соседе. Туман лизал его пятки, цепкий, как голодный пёс.

– Ну что, красавица, – он потряс мешочком, обращаясь к болоту. – Теперь ты моя. Или я твой? Чёрт разберёт.

За спиной захлюпало. Тени между кипарисами сдвинулись, образуя фигуру – высоченную, с рогами из корней. Семён обернулся, медленно, будто точил нож взглядом.

– Иди гори, – бросил он, доставая из-за пазухи стеклянный глаз с зрачком в виде трезубца. – Видал? Твой брат уже в моей коллекции.

Тень замерла. Из топи вырвался пузырь газа, лопнув с звуком детского смеха. Семён плюнул в него, и слюна зависла в воздухе, превратившись в паука из ила.

– Знаю-знаю, – проворчал он, разминая онемевшие пальцы. – Порт-Авантюра не любит любопытных. Но я не спрашиваю.

Он щёлкнул пальцами. Фонарь погас. В темноте заскрипели суставы – тысячи, будто болото встало на костяные ноги.

– Платить будешь? – прошипело из всех щелей сразу.

Семён рассмеялся, развернувшись спиной к топи. Мешочек с зубами звенел на поясе, как погремушка змеи.

– Всегда плачу, твари. – Он шагнул в чёрное, не оборачиваясь. – Чужими ртами.

Тени рванулись за ним – и наткнулись на невидимую стену. На земле, где стоял Семён, дымилась лужа рома. В огнещурках пламени ещё виднелись слова: «БЕЗДНА И ПЕРИСКОП», написанные пеплом.

А где-то в городе, в подвале таверны «Тонущий кот», заскрипело перо. Начиналась глава.

Часть 1: «Тени рынка»

Глава 1: «Ночной торг»

Введение в рынок Призраков

Рынок теней. Бухта Порт-Авантюры дышала гнилью и солью. Плоты скрипели, целуясь боками, как пьяные гуляки. На канатах, вместо флагов, висели высушенные скаты – их крылья шелестели проклятиями на ветру. Семён шёл по мосткам, прислушиваясь к голосам рынка: скрип вёсел, приглушённый торг, бульканье медуз в банках. Те, что посмелей, светились синим, обнажая товары.

– Свежие слёзы русалок! – хрипел старик, тыча в Семёна склянкой, где пузырьки воздуха складывались в лицо. – Две капли – и твоя бывшая забудет, как ты пахнешь!

– Чушь, – буркнул Семён, отстраняясь. – Они от лукового сока светятся.

Он потрогал зубы акулы, лежащие на лотке. Эмаль была тёплой, будто хищник ещё дышал где-то под водой. Рядом, в бочке с рассолом, плавали пальцы – человечьи, с кольцами. На одном красовался герб: ворон с трезубцем.

– Здесь продают то, что море выплюнуло, и то, что люди хотели бы забыть, – подумал он, плюнув в воду. Плевок тут же схватила медуза, обернувшись на мгновение в чей-то глаз.

– Лыков! – грохнул голос с баржи.

Боцман стоял на корме, его борода – гирлянда из рыбьих позвонков – звенела на ветру. В руках он сжимал ящик, из щелей которого сочился чёрный дым.

– Слышал, болото тебе письмо прислало? – Боцман ухмыльнулся, обнажая дёсны, синие от жеваного табака. – Говорят, ты теперь с мертвецами чаи гоняешь.

Семён прыгнул на борт, едва не угодив в сеть с гниющими крабами. Их клешни щёлкали, словно пытались ухватить его за штиблеты.

– А ты, старый чёрт, всё гадишь в порту? – он пнул ящик. Дым завился в змею, шипящую на языке углей. – Что везешь? Душёнку из младенческих костей?

Боцман засмеялся, швырнув ящик в трюм. Где-то внизу что-то застонало.

– Проклятье, Лыков. Ты ж монету нашёл. – Он приблизился, и позвонки в бороде зашелестели: «Убей, убей». – Она не для тебя. Отдай, а то…

– А то что? – Семён вытащил мешочек с зубами, позволив золоту блеснуть. – Позвонки в бороде заскрипят?

Тишина. Даже крабы замолчали.

Боцман выдохнул, и изо рта выплыл чёрный дымок. Он принял форму крюка – того самого, что висел над входом в его контору.

– Ты знаешь, кто её ищет, – прошипел он. – Они уже здесь.

Семён повернулся к бухте. На воде, меж плотов, плыла лодка без вёсел. В ней сидела женщина – нет, что-то – в плаще из рыбьей чешуи. Её лицо скрывала маска из коралла, но он чувствовал взгляд.

– Красивая, – усмехнулся Семён, сжимая монету. – Жаль, не успею познакомиться.

Он швырнул в воду зуб оборотня. Всплеск стал красным. Когда пар рассеялся, лодка исчезла.

– Погибнешь первым, – пробормотал Боцман, исчезая в трюме.

– Не забудь написать, – крикнул ему вдогонку Семён, поправляя мешочек.

А рынок жил. Где-то звенели бутылки с голосами утопленников, где-то торговали картами, нарисованными на коже. И море лизало плоты, как зверь, ждущий, когда уронят крошки.

Семён купил рому, подделку яда и пулю с именем. Обычный четверг.

Знакомство с Агатой. Химия лжи

Рынок вздрогнул, когда волна ударила в плот. Банки с медузами закачались, бросая синие блики на лицо Агаты – острые скулы, шрам от уха до подбородка, будто кто-то пытался вскрыть её, как консерву. Она щёлкнула ногтем по флакону, где чёрная жидкость пульсировала, как сердце в руке убийцы.

– Сто серебряных? – Агата приподняла бровь, капюшон скользнул, открывая волосы цвета ржавых гвоздей. – Ты бы ещё мочу кита продавал как эликсир бессмертия.

Продавец, человек-жаба с глазами, затянутыми плёнкой, хрипло засмеялся. Его лоток был усеян склянками, из которых доносился шёпот: «Выпей меня… выпей и умри».

– Эй, морская крыса, – он ткнул в неё пальцем, обмотанным водорослями. – Это не чернила. Кровь тех, кто проклял маяк. Капля – и твои враги увидят кошмары прежде, чем сдохнут.

Агата перевернула флакон. Жидкость медленно поползла вверх, оставляя на стекле жирные следы.

– Кровь? – она фыркнула. – А где твой сертификат, алхимик? Подписанный самим Дьяволом?

– Хуем тебе, а не сертификат! – продавец выхватил флакон, но Агата была быстрее. Её рука метнулась к бочке с дождевой водой, стоявшей рядом.

– Докажи.

Флакон шлёпнулся в воду. На секунду всё замерло. Потом – взрыв синего пламени, осветившего бухту. Огненные языки вырвались из бочки, слизывая краску с ближайшего плота. Толпа отпрянула, а продавец завыл, прикрывая лицо чешуйчатыми руками:

– Сука, это же…

– Серная кислота с фосфором, – перебила Агата, наблюдая, как пламя пожирает дерево. Дым вился вокруг неё, но она не моргнула. – Детские шалости. На Колыме такими грелками из жопы лёд долбили.

Семён, стоявший в тени мачты с гниющим парусом, усмехнулся. Он видел, как жидкость перед взрывом шевельнулась – не как химия, а как живая. Но Агата уже повернулась к продавцу, доставая из складок плаща пистолет с гравировкой в виде спирали.

– Теперь о цене, – она прицелилась ему в лоб. – Сколько за правду?

Продавец зашипел, отползая. Из-под лотка выползли щупальца, обвивая его ноги.

– Она… она с острова Трезубец! – выдохнул он, исчезая в люке. – Спроси у Боцмана, если хочешь кости себе на суп!

Агата спустила курок. Пуля пробила лоток, и склянки взорвались радугой ядовитых паров. Толпа закричала, разбегаясь, но Семён заметил: некоторые не побежали. Трое в плащах с капюшонами, сшитыми из акульей кожи, наблюдали за ней. Их руки блестели мокрым золотом.

– Новичок? – Семён вышел из тени, попирая сапогом дымящийся флакон. – Здесь за такие фокусы язык режут. Или кошельки.

Агата повернулась. В глазах у неё отразилось пламя – не синее, а чёрное, как будто зрачки впитали дым.

– Лыков, – она кивнула на мешочек с зубами у его пояса. – Слышала, ты коллекционируешь мёртвых. Совет: беги. Те, кто ищут Триглава, редко доживают до рассвета.

– А те, кто стреляют на моём рынке, – он шагнул ближе, – редко уходят без дыр в печени.

Она рассмеялась, и в смехе прозвучал звон цепей.

– Попробуй.

Рядом хлюпнула вода. Семён обернулся – трое в плащах растворились. На месте, где они стояли, плавала рыба-ведьма, её плавники шевелились, будто рисуя руны.

– Добро пожаловать в Порт-Авантюру, – проворчал он, доставая флягу. – Здесь даже дерьмо иногда взрывается.

Агата уже шла к выходу, её плащ вздымался, обнажая ножны с клинком, покрытым ракушками. Семён заметил: на рукояти выгравирован тот же символ – волна и трезубец.

Он выпил. Плеснул ром в воду. И последовал за ней, как акула за кровью.

Золотая ловушка

Семён замечает монету, он замер, почувствовав знакомый холодок в груди – будто монета из мешочка вдруг прижалась к рёбрам. Лысый торговец, приторговывающий «душами утопленников» в крошечных бутылочках, смеялся, обнажая дёсны. И там, между коренных, блеснуло золото.

– Эй, дружище! – Семён двинулся сквозь толпу, расталкивая локтем торговца вонючими угрями. – Твоя улыбка дороже, чем ты думаешь… Особенно третий зуб слева.

Лысец резко захлопнул рот. Его глаза, мутные, как вода из лужи, метнулись к выходу.

– Хрена с два, Лыков, – он попятился, задевая стол с артефактами. Склянки с «ночным ветром» (на деле – пылью с кладбища) зазвенели. – Это… семейная реликвия!

– Семейная? – Семён схватил его за шиворот, прижав к бочке с солёными огурцами. Один из них всплыл, белый и раздутый, словно лицо утопленника. – Твоя семья – крысы и вошки. Монету отдай, а то выбью вместе с кишками.

Торговец дёрнулся, опрокидывая стол. Стекло разбилось, выпуская на свободу то, что лучше было держать взаперти:

Свиток с картой зашипел, разворачиваясь в воздухе, и чернила поползли по нему, как черви.

Череп морского змея упал, расколовшись пополам. Из трещины выползли синие щупальца, схватив за лодыжку девчонку-воришку.