Без лица: Другие

– Опаздываете, – бросил он. – В следующий раз сделаю замечание со внесением в личное дело студента.

«Какой гадкий бюрократ», подумала Саша, проходя между рядами в поисках свободного места. Она не любила этот предмет – «Критерии справедливости общественного строя».

– Сегодняшний семинар мы посвятим понятию справедливости в контексте социума. Начнем с краткого доклада на тему того, чем личная справедливость отличается от общественной. Прошу подкреплять выступление примерами и основной статистикой. Кто выбрал эту тему для семинара?

Поднялось пять рук.

– Кто хочет выступить?

Четыре руки опустились, осталась одна. Лена Рыкова – ярая общественница и социальный активист. Студентка встала, уверенно кивнула преподавателю, одернула мешковатую длинную юбку из спецовки (писк моды, между прочим), и вышла на середину свободного пространства аудитории.

– Понятие общественной справедливости – ключевой вопрос современной отечественной социологии, – бодро начала она. – В настоящее время большинство исследователей сходятся на том, что общественная справедливость расходится с понятием личной справедливости или абстрактной справедливости, что суть одно и то же.

– Можно своими словами, – ввернул преподаватель. – То, что вы выучили лекцию, я даже не сомневаюсь.

Лена немного покраснела и продолжила:

– В общем, личная справедливость – это иллюзия и абстракция. Индивид не может руководствоваться соображениями личной справедливости в своих действиях. Одному кажется справедливым бабку-процентщицу убить, другому – презреть интересы огромного числа людей из-за одной слезы ребенка. Ненадежно это, а потому личная справедливость была признана самым опасным аспектом индивидуализма.

– Своими, Рыкова, своими! Мою последнюю статью цитировать не нужно. Хотя отрадно, что вы отслеживаете такие публикации.

– Общественная справедливость – это тот единственный вид справедливости, который имеет под собой обоснование. Общественная справедливость – это те понятия о справедливости, которые разделяет конкретный социум в конкретном отрезке времени.

– Хорошо. Можете привести пример?

– Когда человек выпячивает свой индивидуализм и высказывает точку зрения, отличную от большинства, он лишается прав на продуктовое снабжение. Это справедливо, поскольку человек отказывается быть вместе с социумом. Тот, кто скажет, что это несправедливо, также лишается части прав. Личное суждение – это социальное преступление.

– Все правильно, – качнул головой преподаватель. – Индивидуализм – причина всех самых тяжёлых потрясений, из-за которых наше общество однажды оказалось на грани краха. Но новое понимание справедливости и основанные на нем Догматы позволили нам создать идеальный общественный строй. Хвала Лидеру.

– Хвала Лидеру! – хором повторили студенты.

– Вопросы по этому разделу? – профессор оглядел аудиторию поверх очков.

– А как расценивать суждение по вопросу, по которому в обществе нет согласия? – вырвалось у Саши. Она даже не стала поднимать руку. «Что на меня нашло? Зачем высунулась?» – догнало запоздалое раскаяние.

– По какому вопросу в нашем обществе нет согласия? – строго спросил преподаватель. Саша замялась, но отступать было поздно.

– По поводу причин появления альтернативного облика, – робко продолжила она. – И по поводу его биологической основы… кто они такие? Стоит ли их… отделять от остального человечества?

– Это к нашему предмету не относится, – отрезал тот. – Мы говорим о практических наблюдаемых явлениях, а альтернативный облик – всего лишь теория, основанная на трудно проверяемых эмпирических данных. Сама постановка вашего вопроса неверная. Если бы природа явления была четко установлена, имело бы смысл говорить о мнениях на сей счёт. Пока этого не произошло, само высказывание любого мнения идёт вразрез с интересами социума. У общества пока нет позиции на этот счёт. На этом все. Следующий аспект темы…

Саша уткнулась глазами в тетрадь и больше не поднимала головы до конца занятия. Профессор полностью ее игнорировал, и это было к лучшему. Он относился к той категории наставников, что никогда и не при каких условиях не обсуждали Безликих.

Пара была последней, и когда она закончилась, Саша подумала, что сегодня ей не хочется ничего – ни неожиданных прогулок, ни общения, ни сюрпризов. Живот подводило от голода, поскольку она не озаботилась завтраком, так хотелось утром поскорее убраться из дома. Сейчас же идея отведать похлебки из злополучной курицы вовсе не показалась ей такой крамольной, как накануне. Возможно, она сможет свыкнуться и с присутствием Никиты Яновича, раз маме это настолько важно. Саша не умела долго фокусироваться на неприятностях.

До остановки она добежала за считанные минуты и теперь с нетерпением переминалась с ноги на ногу в ожидании автобуса. И жутко удивилась, когда напротив, протяжно скрипнув тормозами, с визгом остановилась старенькая «шестерка». Водитель пригнулся, и Саша разглядела Николая.

– Откуда…? – только и смогла вымолвить она.

– Садись, по дороге расскажу! – Коля загадочно улыбался.

Саша колебалась недолго. На автомобиле она не ездила уже несколько лет, и пусть гордость отечественного автопрома не сулила многих впечатлений, это был короткий путь до дома в комфортных условиях. Никаких потных тел, никаких нежелательных прикосновений. Новому приятелю после совместно пережитого кошмара Саша доверяла полностью. Иррациональность этого расположения не вызывала у нее никакой тревоги. Хороший, простой и работящий молодой человек, пусть и с крайне плоским представлением о реальности. Винить за это Саша его не могла – даже в самом страшном кошмаре, где она просыпалась Безликой, ей не могло и привидится детство в сиротском приюте. По-крайней мере, у нее были оба родителя, которые в ней души не чаяли. Раньше, это было раньше. Но было же!

– Хорошо. Но я живу далеко, на проспекте Победы, – сочла нужным уточнить Саша. Не кататься же он ее повезет? Домой, только домой! Она помирала от голода.

– Не проблема! Садись, здесь нельзя долго стоять, оштрафуют.

Саша запрыгнула на пассажирское сидение, и Коля дал по газам. Она тут же отметила, что водитель он весьма уверенный, но эту мысль быстро вытеснил животрепещущий вопрос:

– Как все прошло в милиции? Тебя быстро отпустили?

– Сразу после тебя, – ответил тот после небольшой паузы. – Ночевал уже у себя в общаге.

Саша кивнула и повернула голову к окну. В лицо бил теплый октябрьский ветер, который бывает только в период бабьего лета. Девушка задумалась: хочет ли она обсуждать случившееся на площади, Безликого – если это действительно был он? Николай не проявлял инициативу, а Саша очень устала. У нее от голода болела голова.

– Дядя работает водителем, сегодня у него выходной. Выпросил ненадолго машину. Должен он мне, – туманно пояснил приятель, но Саша не стала сильно вникать в детали. Ей повезло с транспортом как раз тогда, когда самочувствие оставляло желать лучшего, только и всего.

Старенькая «шестерка» бодро гнала по улице Карла Маркса, название которой так и осталось неизменным в числе немногих старых топонимов. Прохожие спешили по своим делам, никто не стоял группками и болтался праздно, без дела. Мелькали наспех отремонтированные фасады исторических зданий – никто больше не заботился о сохранении аутентичного облика, красили тем, что имелось в наличии, вразнобой. Из-за этого один из центральных проспектов стал похож на деревенскую улицу. Какие-то из совсем порушенных или горелых фасадов просто завешивали социальными баннерами. Ходили разговоры, что все это снесут и со временем построят новые здания. У людей было слишком много забот, чтобы беспокоится об историческом наследии. К тому же, как говорится, «Лидеру и его советникам всегда виднее, как правильно поступить».

– Как учеба? – спросил Николай.

– Да вроде как всегда. Проголодалась только сильнее обычного, – сама не зная почему, запросто призналась Саша. С Колей хотелось говорить о простом, человеческом. Не про семинар же ему рассказывать с его софистикой на тему видов справедливости?

– В бардачке лежит пряник. – приятель немного подумал. – Правда, он очень твердый.

– Ой, да что ты! – смутилась Саша. – До дома потерплю.

– Извини, больше ничего нет, – виновато (с чего бы?) признался Николай.

– У кого сейчас что-то есть, – пробормотала Саша. Их стремительно догонял черный внедорожник. Считанные секунды – и вот машина уже пролетела мимо. Саша с удивлением проводила его взглядом и даже наклонилась к лобовому стеклу, будто это помогло бы рассмотреть удаляющегося со скоростью кометы гиганта.

– Такие только у службистов, – прокомментировал Коля, заметив ее движение. – Я не завидую, кстати. Работа у них тяжелая – со всякой швалью и нечистью бороться.

«И с такими, как мой отец, для которого человеческая жизнь была превыше всего», подумала Саша и промолчала. Следующие полчаса она избегала разговора и отвечала односложно на Колины попытки выяснить побольше о ее жизни. Живет с матерью, учится в институте, друзей нет, хобби – рисование и чтение художественной литературы. Вот и все, ничего интересного.

– Высадишь меня на остановке? – попросила Саша.

– Я не автобус, – строго ответил Николай. – Довезу до дома. Говори, как лучше проехать.

Что-то в его тоне зацепило. Она задела его гордость? Саша вгляделась в профиль недавнего знакомого, который вдруг стал почти что другом. Челюсти крепко сжаты, по скулам гуляют желваки. Николай смотрел строго вперёд, и неуместно длинные ресницы стрелами указывали направление. Подбородок твердый, мужественный. Саша пробежалась взглядом и по рукам, сжимающим руль, которые оказались неожиданно крепкими и рельефными для худого, в общем-то, тела, вечно болтающегося в свободной спецовке. «Сейчас он выглядит старше, чем раньше», подумала она, а вслух сказала:

– Про остановку – это я из вежливости. Не хочу тебя напрягать. На самом деле, я буду безумно рада, если ты довезешь меня до подъезда. Голова от голода кружится. Нам вот к той четырнадцатиэтажке сначала, а дальше подскажу.

Николай резко обернулся, протянул руку, так что Саша даже слегка отпрянула от неожиданности, и погладил ее по щеке. Девушка опешила. Никто не прикасался к ней вот так – будто она бездомный щенок. Ей было и страшно, и приятно. Странная, необычная смесь ощущений. Саша поспешила задать вопрос:

– Ну, где я живу, ты примерно уже понял. А ты где обитаешь?

– В общежитии на «Черном озере». Знаешь его? На первом этаже, четвертое окно слева от входа.

Николай хотел еще что-то добавить к уже довольно подробному рассказу, но тут у Саши громко заурчало в животе, и она сжалась. Видимо, он расслышал что-то, так как сильнее вжал педаль газа, и Саше пришлось затормозить руками о пластиковую панель, чтобы не удариться о нее же носом. Коля выругался и сбавил ход.

– Я пока не умираю, – пояснила она на всякий случай. Обычно самоуверенный парень вел себя как-то странно, но мысль эта не успела развиться, потому что нужно было показывать дорогу.

Когда машина затормозила у Сашиного подъезда, она поспешила рассыпаться в благодарностях:

– Спасибо тебе большое! И дядю поблагодари за транспорт.

Николай вместо ответа взял девушку за руку. Александра успела подумать о том, что за столь короткое время парень уже перевыполнил социальную норму по прикосновениям, но мысль опять-таки заглохла где-то в зачатке. Со стороны Саши раздался стук по стеклу. Она повернула голову и увидела того, кого меньше всего ожидала – Никиту Яновича. Сзади маячила мама. Саша поспешила выйти из машины. Мужчина, одетый в засаленную спецовку, смотрел мимо нее – вглубь салона, на Колю.

– Аля, мы тебя так рано не ждали. Вон, до магазина решили пройтись. – мама кивнула на бидон, зажатый в руке. В такие наливали либо молоко, маскирующееся под натуральное (на самом деле, химия), либо пиво. – А ты, значит, с ветерком…

Под взглядом матери Саша смутилась.

– Это Николай подвез… помнишь его? Мы вместе были … – она хотела добавить «в милиции», но спохватилась. Информация была не для Никиты Яновича ушей.

– Помню-помню. – мама буравила взглядом парня, который как раз выходил из машины.

– Разрешите представиться как следует: Николай. Осипов, – добавил Коля, обходя автомобиль и становясь рядом с Сашей, будто оказывая ей поддержку. – Сотрудник «Хозтоваров №1» на Большой Красной.

Все это прозвучало крайне веско. И «сотрудник» – так обычно говорили про тех, кто трудился в «органах», остальные были просто «работниками»; и четкая фамилия «Осипов», которую носил и кто-то из правительства. Саша слегка скривилась, подумав, что Коля избрал самую нужную тактику с такими, как Никита Янович. Тот, к слову, уже оглядывал парня с ног до головы, пытаясь идентифицировать по визуальным признакам и соотнести с координатами на какой-то внутренней шкале. Посмотрел на обычную старенькую «шестерку» и, видимо, сразу отмел принадлежность Коли к небожителям; рубашка парня была аккуратной, но местами заштопанной, а на чистых брюках всё-таки красовались несмываемые пятна машинного масла. Коля был той же касты.

– Хорошо бегает? – мужчина кивнул на автомобиль, и не думая оказывать ответную любезность и представляться.

– Не жалуемся. – и снова это неуловимое отличие от речи простого паренька; за Колей стояло некое «мы», смутное и неясное, но Никита Янович прищурился. А потом протянул руку и крепко пожал Колину ладонь.

– Никита Обломов, – выдал он неожиданно благородную фамилию. – Тоже сотрудник. Внештатный, – добавил он совсем уж непонятное и замолчал.

Саша переводила взгляд с одного лица на другое: растерянное мамино, спокойно-непроницаемое Николая.

– Вы поднимайтесь, – опомнилась мама. – Мы сейчас что-нибудь к чаю купим. Правда, Никита? А может, один сходишь? Я с молодежью пока…

– Простите, Ольга Сергеевна, но мне нужно ехать. Очень приятно было познакомиться. Надеюсь, не в последний раз. – и, вновь пожав руку Никиты Яновича, Николай сел в «шестерку» и тронулся с места.

– Приезжай ещё! – с радушием хозяина прокричал вслед Никита Янович. В этот момент Саша решила придумать ему прозвище. «Боров?» Нет, слишком просто и грубо. К тому же, девушка смутно понимала, что папа бы не одобрил такого образа мышления. Будто бы она цепляется к лишним килограммам. Уже поднимаясь в лифте и невольно глядя на мужчину с близкого расстояния, она нашла нужное слово – «Груздь». Почти не обидно. Весь он был такой разлапистый, липкий и промасленный, к тому же выскочил неожиданно, как гриб после дождя. Или черт из табакерки. Почему черти выскакивают из табакерок, Саша не знала, но успела прочитать до антропокризиса множество классической литературы, оттуда и почерпнула старомодное выражение. Пока ещё было можно…

Дома Груздь сразу направился к холодильнику и извлёк из него куриные ноги и пузатую бутылку без этикетки.

– Живем! – удовлетворенно произнес он, а мама пошла хлопотать: загремела кастрюлькой, открыла кран, кинулась искать одну-единственную выжившую в апокалипсисе последних лет хрустальную стопку. Саша удалилась в свою комнату. Их семье несказанно повезло: отец враг народа, а квартиру за ними оставили. Жили бы сейчас в общежитиях, как четверть населения страны, и прости-прощай личное пространство… Возможно, дело было в том, что папу увезли в неизвестном направлении ещё в самом начале хаоса. Активно отнимать жилье за общественные преступления стали относительно недавно, когда режим окончательно укрепился.

Когда мама заглянула к ней перед сном, Саша показала форму из деканата и объяснила, что вызвалась добровольцем на практику. Родительница было возразила свое привычное, про юный возраст и гендерные опасности, но Саша привела убойный аргумент:

– Это социально одобряемое поведение – вызваться волонтером для изучения общественного мнения, мам. Отражается в личном деле.

И мама сдалась. Поставила витиеватую подпись на форме, в последний момент смазав особенно затейливую закорючку, и пообещала, что поможет собраться. Провести в Марийских лесах предстояло всего одну ночь, и Саша сказала, что справится сама – с собой можно было взять всего один рюкзак. Поэтому багаж должен быть максимально необременительным.

Глава 4. Идолы и загадки

«Газель» весело пыхтела смоляным дымом от плохонькой солярки. Саша наморщила нос, проходя внутрь салона институтской собственности. Плечи оттягивал папин рюкзак со сменной одеждой, предметами личной гигиены, кое-каким сухпайком и невесть как оказавшимся там в последний момент тонким одеялом. Мама все-таки решила перестраховаться. Она поискала глазами Леденичева, который обнаружился у окна на самом последнем ряду. Он слегка улыбнулся Саше и похлопал по соседнему сиденью, куда она не без удовольствия и приземлилась. Несколько часов в дороге с адекватным и со всех сторон приятным собеседником – что может быть лучше?

– Что сегодня слушаешь? – тихо спросила она, но Дмитрий не расслышал: в ушах торчали наушники. Саша красноречиво показала себе на ухо, и тот передал ей одну каплю. Она услышала речитатив, так не похожий на репертуар радио и телевидения:

Обезвожены, обездвижены,

Оболванены, обезличены.

Хомуты накинуты

Встал-ка в строй, да, ты!

Думай в унисон

Фильтруй собственный сон

Нельзя ни в рок, ни в шансон

Че, рэпуешь? Значит, масон!

«Это же рэп!» – подумала Саша и воровато оглянулась, но никому до парочки не было дела. Водитель курил вонючую самокрутку, лениво переговариваясь через окно с аспирантом, двое студентов на первом ряду разворачивали завтрак. Она стала вслушиваться дальше:

Шагай, не выбивайся

Быть безликим тебе, как ни старайся

Социальным позитивом утрись

На лидера с утра помолись

В гробу как на вертеле крутятся предки:

«Что же стало с нашими детками?»

А детки утратили души

Пропаганда залепила уши

Жри ее с ночи до утра ведрами

Да подмахивай режиму бедрами.

Саша не поняла половины: ни про «масона», ни про «подмахивай». Однако от песни – если так ее можно было назвать – веяло чем-то горьким и безнадежным, повстанческим и по всему видать, крамольным. Дима Леденичев улыбался. «Неужели родители за него совсем не боятся?» – подумала она, глядя в теплые карие глаза со смешинкой. Будущий гений социологии выключил музыку и взял Сашину ладонь в свою, вновь заставив ее испуганно оглядеться по сторонам.

– Как ты? Завтракала? – спросил Леденичев. Саша мотнула головой: время сбора назначили на семь тридцать утра, и она с трудом добралась первым автобусом. Времени было в обрез. Дима открыл поцарапанную пластиковую коробку, стоявшую у него на коленях, и извлек из нее разноцветный бутерброд с зеленью и желтым сыром. Выглядел тот донельзя аппетитно, и Саша не стала ломаться: взяла угощение и с удовольствием вгрызлась в мягкий хлебный край.

– Очень вкусно! Спасибо, – наспех проглотив первый кусок и стараясь не говорить набитым ртом, произнесла она. «Я как дворняжка – все кому не лень пытаются прикормить», – подумала самокритично, вспомнив Николая и отвергнутый пряник.

– Ну как, готова к путешествию? – осведомился Леденичев, но тут в салон «газельки» стали по очереди входить оставшиеся пассажиры. Четыре студента, три аспиранта, один из которых был по совместительству младшим преподавателем. Последний сел лицом к салону и спиной к кабине водителя. Саша поняла, что это главный, и по дороге он будет вводить ребят в курс дела.

– Меня зовут Аркадий Павлович, – строго и официально начал тот. – Но в поездке давайте без особого официоза: можно просто Аркадий и на «вы». Ехать нам предстоит примерно три часа, до села Омуты. Это очень красивое место, рядом река Юшут. А теперь – внимание: лес в округе карстовый, поэтому категорически запрещено разбредаться по сторонам. Держимся все время вместе. После того, как обоснуемся в Омутах и проведем соцопрос среди местных жителей, возьмем провожатого и пойдем вглубь леса, до новообразованной деревни Юзо Вер. Дальнейшие инструкции на месте. С богом и слава Лидеру!

– Слава Лидеру, – ответили студенты нестройным хором. У половины были набиты рты, так что младший преподаватель просто махнул рукой. – Трогаем! – обратился он к водителю.

– Велено ждать, – лениво ответил тот.

– Кого… – начал удивленно аспирант, но тут дверь кабины водителя распахнулась, и внутрь забрался еще один человек. Он не глядя махнул рукой с открытой корочкой – какого цвета, Саше было с последнего сиденья не разобрать. Преподаватель крякнул, но вопросов задавать не стал. «Газелька» немедленно тронулась. Саша повернулась к Диме: тот задумчиво смотрел вперед, потом оглянулся на нее и одними губами произнес:

– Так и знал. «Органы».

И уже вслух добавил:

– «Юзо Вер» переводится с марийского как «колдовское место». Поискал вчера в Сети, да и отец кое-что рассказал. Говорят, там можно услышать странные звуки, вроде рычания… земля дрожит под ногами. Скорее всего, из-за карстовых провалов, но байки, сама знаешь, идут далеко. Поговаривают, что марийские ведуны проводят там ритуалы и занимаются колдовством. Фольклор, – Леденичев небрежно пожал плечами, но Саша почувствовала, что ему самому, на самом-то деле, хочется во все это верить.

…Два часа в дороге пролетели незаметно. Саша с удовольствием слушала истории, которые рассказывал ей Дима: и про местного злого духа Керемета, и страшную Овду верхом на волке с горящими глазами. Леденичев основательно подготовился к поездке, собираясь, похоже, сделать ее настоящим приключением. Что мешает им сбежать от скучной действительности? Сашу охватило мистическое настроение. А когда березы и низкий редкий еловый лес сменили Марийские чащобы с высокими соснами и можжевельником, она готова была поверить, что именно здесь до сих пор живет недоброе волшебство.

– Немного о нравах местных, – вдруг подал голос аспирант, которого Саша окрестила «вожатым». – Как вы знаете, марийцы верят в свою собственную религию. Ужас и атавизм, конечно… Но с исследовательской точки зрения… Советую не вступать ни в какие споры и не разводить полемику. Мы – наблюдатели и регистраторы, а социальной работой займутся уполномоченные специалисты. В порядке ликбеза кратко обрисую их верования. Слава Лидеру, политеизм они пережили, главенствует единый бог, но вера в силы природы до сих пор сильна. Моления проводятся в священных рощах. Что бы мы об этом не думали, лучше туда не соваться, а уж тем более – сорить, или каким-то другим образом выказывать неуважение.

Вожатый передернул плечами. Александра поняла, что ему не очень нравится содержание инструктажа.

– Он не совсем прав. По факту богов много, почитают и Керемета – местного дьявола, задабривают его жертвоприношениями, – тихо пояснил Дима.

Саша поежилась. Раньше она и знать не знала, что в двух часах езды от административного центра Поволжской губернии процветает какой-то иной культ, отличный от Единой монотеистической общественной религии на основе православия. Странно, что все это до сих пор не зачистили… Возможно, все дело в миролюбивом характере местного населения? Сидят в своих густых высоких лесах, где солнечный свет не везде достигает почвы, никого не трогают, подчиняются режиму… видимо, Лидеру этого достаточно. Тем более, в Державе много мест, где народ волнуется… дальше Саша в своих размышлениях не дошла, так как не обладала сверх того никакой информацией, кроме смутных слухов. По официальной сводке, в стране царил полный мир и благоденствие, а шепотки – много ли из них поймешь? Девушка чувствовала, как Димин палец мягко движется по тыльной стороне ладони. Это было так интимно, так ново и волнующе, что политически окрашенные мысли поневоле покинули голову.

«Газель» затормозила на трассе возле съезда на проселочную дорогу.

– Что за чертовщина? – выругался водитель и вышел из кабины, а все студенты и аспиранты высунулись в окна, давно открытые для свежего воздуха. Пахло одуряюще – густо, хвойно и первобытно. Так, должно быть, чувствовали себя туристы в «Парке Юрского периода» – любимом кино Сашиных детских лет. Сейчас, правда, аналогия ей не очень понравилась. Сосны стрелами пронзали в небо, меж стволов стелился можжевельник. Вгляд устремился вглубь проселочной дороги, и девушка заметила поваленные стволы деревьев. Путь был закрыт.

– Парни, выходим. Девушки… девушка – сидим. – скомандовал водитель через окно и направился к преграде, засучив на ходу рукава. Представители «сильного пола» по одному выходили из «газельки». Лица у студентов были обреченными, а Леденичев Саше подмигнул, когда она привстала, пропуская его.

– Приключения, – шепнул он ей на ухо, обдав теплым дыханием. – Ешь пока бутерброды.

– Я бы тоже размялась. Отсидела… себе все, – смущенно призналась она. Оставаться в салоне, пропахшем соляркой, не хотелось. Хотелось другого – прикоснуться к этому лесу, вдохнуть полной грудью, острее ощутить невнятное предчувствие неизвестного… Саша поймала в лобовое зеркало взгляд человека на пассажирском сидении рядом с водителем. «Почему у них у всех такие близко посаженные жучьи глаза?» – подумала она и потянулась на выход вслед за Димой. Снаружи девушка робко замерла в паре метров от машины, а Леденичев зашагал в сторону завала. Там уже вовсю кипела работа: водитель, пыхтя самокруткой, руководил процессом. Студенты и аспиранты силились оттащить в сторону поваленные стволы, то и дело вскрикивая из-за неравной борьбы с острыми сучьями.