Без лица: Другие

Тогда люди скупали все, до чего у них могли дотянуться руки. В старших классах Саша увлеклась рисованием, и с тех пор раскрашивала свою одежду, создавая необычные дизайны. У нее была майка «хорошее настроение» – радужная, со строчками из любимых песен; мрачная с надписью «мы все умрем» на японском. И так далее – по всему эмоциональному спектру. Сегодня она выбрала «философский» вариант: толпа черных человечков и один красный в середине с крохотным плакатом «Why me?». Это изображение в эпоху всеобщей подозрительности казалось довольно провокационным. Студентку могли обвинить в индивидуализме и даже не пустить в институт.

Саша достала старенький, много раз чиненный смартфон, чтобы проверить время. Не опаздывает ли она на пары? Нет, в запасе еще двадцать минут. Это хорошо. В который раз она порадовалась возвращению рунета. Целых три долгих года в стране – да и много где на планете, как говорят – не работала всемирная паутина. Как сейчас с этим за рубежом, неизвестно: фаервол так же надежно ограждал страну, как блокпосты на физической границе.

Мрачное то было время. Для нее, тогда еще школьницы, мертвый смартфон стал огромным ударом. Гораздо большим, чем глобальная паника, экономическая разруха, разгул преступности и череда терактов. Многих детей тогда перевели на домашнее обучение, и Саша не стала исключением. Однако выпускные экзамены она сдавала уже в относительно спокойной обстановке. За это ее мама не уставала благодарить Лидера.

– Остановка «Университетская», – возвестил динамик, и прилежная студентка устремилась на выход. Она так торопилась выбраться из автобуса, что зацепилась матерчатой сумкой за неведомо для каких нужд прикрученный сбоку от сходней болт. Рванулась – и сразу же услышала неприятный треск ткани.

– Погоди ты! – остановил Сашу грубый оклик. Ловкие пальцы освободили сумку от коварного захвата. Саша обернулась, подняла глаза и поймала широкую улыбку. К ней прилагались синие глаза с густыми длинными ресницами и короткий ежик темных волос.

Парень придвинулся вплотную и глазами указал на улицу, намекая, что тоже спешит выйти из автобуса. Саша действительно замерла на месте непозволительно долгое время, разглядывая незнакомца. Его одежда находилась в ещё более плачевном состоянии и, похоже, была перешита из какой-то спецовки. Смутно Саша припоминала, что так до антропокризиса выглядели вежливые работники клининга.

Она смутилась и отступила назад, а потом быстро зашагала вверх по улице, выходящей прямо к институту.

– Подожди! – вновь раздался негромкий оклик. Саша не стала оборачиваться: ее учили не вступать в разговоры с незнакомыми людьми без крайней нужды. Однако незваный попутчик проявил настойчивость, и вскоре уже шагал рядом. Скосив глаза, она заметила, что парень засунул руки в карманы не по размеру широких штанов.

– Торопишься на пары? – приветливо спросил незнакомец. – Я Колян. Николай, – быстро исправился он.

– Александра, – чуть поколебавшись, ответила Саша. У нее не было почти никакого опыта общения со сверстниками противоположного пола. Все старшие классы школы она просидела дома, а после поступления думала только об учебе и матери, которая каждый день ждала ее из института и ругала за малейшую задержку.

– Красивое имя, – похвалил «Колян» и замолчал. Видимо, запас фраз для светских бесед у него закончился. Саше вновь стало неловко: ну что она отмалчивается, как дикая? Одногруппники вели себя гораздо свободнее. Вновь искоса взглянув на Николая и отметив, что он довольно симпатичный, Саша набралась смелости для дальнейшего разговора.

– А ты тоже учишься? – и прикусила язык. У парня не было с собой ни сумки, ни учебников. Да и в таком виде он вряд ли появился бы в аудитории.

– Я работаю тут недалеко, в магазине. Грузчиком. – Саше показалось, что последнее он произнес нарочито грубо, с вызовом. «Такой молодой, и уже таскает тяжёлые ящики?» – спросила себя Саша, но вслух задавать бестактный вопрос, конечно же, не стала.

– А я учусь на социолога, – она поспешила сменить тему. – Мама говорит, что я вряд ли вообще найду работу с такой специальностью. И лучше бы мне пойти в медколледж на медсестру, пока не поздно.

– А ты всегда слушаешь маму? – насмешливо спросил Николай.

Саша смешалась, а потом рассердилась. Подначка показалась ей детской. «Что взять с грузчика?» – мелькнула снобистская мысль. Она сверкнула глазами на шутника и ускорила шаг, уже подходя к зданию КФУ. Какая-то несуразность в окружающем пространстве привлекла ее взгляд. Саша оглядела небольшую университетскую площадь и заметила, что у статуи Ленина в самом ее центре лицо заляпано коричневой субстанцией. На пьедестале красной краской неведомый вандал криво намалевал фразу «Мочи уродов!». Должно быть, кто-то сильно постарался с этой «акцией» незадолго до рассвета. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», вспомнила студентка ничего лично ей не говорящую фразу, и пошла дальше. Бронзовый памятник уцелел во время вооруженных беспорядков, тогда как целое здание Истфака совсем рядом чернело горелыми провалами окон.

Саша ворвалась в лекционную аудиторию одной из последних и поспешила занять свободное место. Только устроившись и достав тетрадь, она поняла, с кем рядом ей довелось сесть на этот раз. Дима Леденичев – потомственный интеллигент и сын главного эпидемиолога Казани. Все удивлялись, что он не продолжил семейную традицию, отказался от хлебной профессии и поступил на социологию. А сам Дима еще на первом курсе, во время открытого общения потока с преподавателем, сказал: «Я хочу написать социологию Безликих». Когда его спросили, как он собрался изучать то, что почти никто толком не видел, самоуверенный парень ответил: «Их уже пять процентов от всего населения. Вы не знали?». Первокурсника одернули, но это мало охладило его пыл. После он не раз открыто вступал в споры с лекторами.

Возле Леденичева образовалась «зона отчуждения» – свободное пространство, куда как раз и сумела пристроиться Саша. Никто не хотел сидеть рядом с выскочкой на лекции, которую ведет замдекана, чтобы случайно не обратить внимание строгого преподавателя на себя. А вот пообщаться с красивым харизматичным парнем в перерывах между парами или после учебы – завсегда пожалуйста. Саша иногда с завистью смотрела на то, как кучкуются одногруппники вокруг Леденичева, как хохочут все вместе над очень смешными, должно быть, шутками. Размышления прервал звонкий голос замдекана.

– Здравствуйте! Я жду тишины, и начинаем. Каковы основные четыре принципа научного исследования? Во-первых, это цель. А цель всегда одна – сделать вывод…

Саша заскрипела шариковой ручкой. Строчки выходили неровными, слова приходилось сокращать до нескольких букв. Она боялась пропустить что-то из лекции, ведь учебников в библиотеке попросту не хватало. А потому не сразу поняла, что с ней говорит Леденичев.

– Меня тоже интересует этот вопрос.

Саша удивленно посмотрела на одногруппника. Тот кивком головы указал на футболку с одиноким красным человечком в окружении черных фигур и надписью «Why me?».

– Думаешь, они превращаются по какому-то признаку или рандомно? Я имею в виду, в случайном порядке. Становятся Безликими.

Саша оглянулась по сторонам и пожала плечами.

– Я даже ни одного из них не видела.

– А я видел. Двоих.

Саша затаила дыхание. Вот это да! Настоящий свидетель появления Безликих.

– Ну и… как?

– Выдержал только одну секунду. – парень немного помолчал, с интересом разглядывая собеседницу. – А потом меня стошнило, – вдруг добавил он. – Только не говори никому, это повредит моей репутации.

Леденичев подмигнул ей и уткнулся в тетрадь. Саша посмотрела на замдекана и поймала недовольный взгляд. Покраснев от смущения, она зареклась болтать на лекции. До конца занятия девушка упорно игнорировала любые попытки возобновить беседу, хотя краем глаза видела, что одногруппник ее разглядывает.

Стоило замдекана объявить конец «пары», как Саша тотчас вскочила с места, которое будто бы даже жгло девушку последние полчаса. Она сама не понимала, почему так хочется поскорее уйти, лишь бы не встречаться вновь глазами со звездой факультата.

– Пока, Александра, – бросил тот небрежным тоном, будто они были давними друзьями. Саша кивнула в ответ и на ватных ногах двинулась прочь из аудитории. В коридоре она не сразу сообразила, что идёт не в ту сторону. Пришлось зайти в туалет и поплескать воды на лицо, чтобы вновь собраться с мыслями.

На следующих двух парах Леденичев сидел в другом конце аудитории, и Саша этому порадовалась. Она решила, что после занятий не пойдет на ближайшую автобусную остановку, а немного прогуляется по центру города, проветрится. С этими мыслями Саша побежала вниз по лестнице, прыгая через ступеньки. Полуденный воздух на крыльце учебного корпуса показался ей свежим и вкусным, как ледяное фруктовое мороженое. Последний раз она ела такое примерно год назад.

Она решила пройти мимо памятника и проверить, отмыли ли вождя революции. Оказалось, что статуя блестит, как новенькая. Пока она с улыбкой смотрела на место недавнего скандального хулиганства, ее вновь – в который раз за сегодня – окликнули.

– Как дела, торопыга? – рядом стоял утренний попутчик, проявивший благородство в инциденте с сумкой, но показавший себя не с лучшей стороны в общении. И что он здесь делает? Караулит? Саша не знала, как об этом спросить. Настроение гулять уже было испарилось, но Николай вдруг широко улыбнулся. Выглядело это обаятельно, да и весь его облик говорил о дружелюбии. Редкое качество в нынешнее время. Такая улыбка подходила социальным плакатам, развешанным на автобусных остановках, но никак не живому человеку с его повседневной борьбой за существование.

– Ты… давно здесь? А как же работа? – наконец нашлась Саша.

– Я работаю только полсмены, с утра. На полную ставку меня не взяли. – Он перестал улыбаться и глянул серьезнее. – Хочешь прогуляться?

«Читает мои мысли», – подумала Саша. А что? В этом мире, слетевшем с катушек, возможно все. Если существуют Безликие – значит, какие-то пласты мироздания основательно сдвинулись. Догадок на сей счет в суверенном рунете было множество: и столкновение параллельных реальностей в мультивариантной вселенной, и резкий скачок эволюции человека. Правда, пользователи, их высказывающие, замолкали, а контент спустя время пропадал из доступа.

– Я как раз собиралась немного пройтись, – призналась Саша. Николай молча сделал приглашающий жест в сторону пешеходной улицы. Они зашагали рядом, и Саша невольно подумала, что встретить одногруппников в такой компании было бы весьма некстати. Правда, она тут же одернула себя. Попутчик, между тем, принялся весело болтать.

– Сегодня такой тип в магазин приходил на работу устраиваться, видела бы ты его! Рубашечка, галстук, жилеточка. Я все ждал, когда он часы такие старинные на цепочке из кармана достанет. Интеллигент. Сказал, что раньше работал в книжном, но книжный почти весь сгорел, а что осталось – никто не покупает. Его спрашивают – что умеешь? А он: консультировать, советовать. Короче, взяли его полы мыть пока, но чуйка говорит, что не справится.

– Почему ты так думаешь?

– Да такие вечно скорбят и ноют по старым временам. А чего жаловаться? Меня, например, все устраивает.

– Тебе нравится, как мы живем? – вырвалось у Саши. Вопрос был на грани фола. Но она так живо представила себе растерянного, похудевшего, печального «лишнего человека» при галстуке и со сломанной шваброй, что отпустила вербальный контроль. Пауза затягивалась. Саша посмотрела на Николая и заметила, как лицо его стало жестким. Оказалось, что красивые синие глаза могут быть холодными.

– Да, нравится. Я из детдома. Ничего хорошего я в жизни не видел. Всегда думал, что жизнь эта неправильная. К нам приходили из разных благотворительных… организаций, – парень выговорил слово с запинкой, – дарили подарки. Кстати, книги тоже. Я потом продал свои на барахолке… Хорошо, что в газете хранил, ушли как новые. О чем это я?

– Детдом… – Саша жалостливо взглянула на собеседника. Ее детство было благополучным. Тогда папа еще был жив и водил ее в Театр оперы и балета, контактный зоопарк и в забавные комнаты с квестами.

– Они казались мне ангелами. Люди в красивой, но простой одежде, с добрыми лицами. Одна из них, женщина, сказала, что главное предназначение человека – помогать другим. И что я обязательно попаду в хорошую семью. Но меня не взяли, забирали в основном маленьких кудрявеньких девочек. В общем-то, это правильно. Им было нужнее… А пошли на площади посидим? Там красиво.

Николай махнул в сторону площади Единения. Саша помнила, что раньше она называлась площадью Свободы.

– Лучше подальше пройдем, до набережной, – ответила Саша, так как не любила помпезное место с новенькой, сверкающей статуей Лидера. Оно напоминало ей о том, что времена детства ушли безвозвратно. – Ты не договорил…

– Да. Я хотел сказать, что тогда было два мира – мой и мир, откуда приходили ангелы. А сейчас мир один. Единый.

Саша подумала, что с этой точки зрения никогда не смотрела на происходящее. Все в ней противилось такому пониманию, но твердо усвоенное благодаря отцу «каждый человек имеет право на свое мнение» взяло верх.

– Да уж, единее некуда, – пробормотала она и остановилась перед большим социальным плакатом, растянутом на стене почерневшего от сажи исторического здания. Плакат изображал людей, взявшихся за руки. Ниже были прописаны десять Догматов государства:

«Индивидуум – ничто, единство – все.

Сплоченность – лучшее оружие против невидимого врага.

Очищение общества в наших руках.

Знание опасно без прикладной пользы.

Каждому человеку – свое дело и место.

Страдания и лишения закаляют душу народа.

Семья без двух детей – пустая ячейка.

Общественное рвение – главная добродетель.

Вера в Лидера и Бога – путь к спасению.

Сомнения – первый шаг к предательству».

Саша вздохнула. Она знала Догматы наизусть. Все их знали: ученики хором скандировали на школьных линейках, дикторы оглашали перед каждым выпуском новостей, да и мама нет-нет цитировала к месту и без.

– Мне нравится, что все стало понятно и легко, – продолжал Коля. А резко смутился, опустил руку в карман и замолчал. Саша вопросительно смотрела на парня, а тот вдруг вновь натянул на лицо какую-то отчаянную улыбку, вынул руку и протянул ей потертую упаковку.

– Это тебе. Не украл, – быстро добавил он. В руках Николай держал картонный конверт, в прозрачном «окошке» которого виднелась коричневого цвета ткань. Саша не сразу догадалась, что это нейлоновые колготки. Она не носила такие со времен похода в Театр оперы и балета. Саша оторопело уставилась на подарок. Что делать? Отказаться? Обидится. Взять? Может выглядеть двусмысленно, словно она приняла неловкие ухаживания. Между тем молчание становилось все более обременительным. Наконец, она решила, что чем быстрее заберет упаковку, тем раньше исчезнет тягостный стыд. К кому относится это чувство: к ней самой или юному грузчику – она не разобралась.

– Спасибо, но не стоило этого делать. Взял бы что-нибудь полезное для себя, – сказала Саша, догадавшись, что часть зарплаты в магазине давали старыми товарами. Мама тоже приносила разные вещи, пока ее не уволили. Теперь они жили на социальные продуктовые QR-коды. Она положила упаковку в сумку и, помявшись, сменила тему:

– Пройдем мимо театра?

Так они и поступили: обогнули театр с противоположной от парадного входа стороны. Саша немного рассказала Николаю о своем опыте соприкосновения с высоким искусством, стараясь фокусироваться только на забавных случаях, чтобы ненароком не вызвать чувство зависти или неполноценности. Открывшийся на площадь вид заставил парочку замереть на месте. На противоположной стороне, возле здания областного правительства что-то происходило: внизу были припаркованы автомобили с мигалками, поодаль стояли люди, слышались крики.

– Бежим быстрей, посмотрим, пока все не перекрыли! – с азартом предложил Коля и, взяв Сашу за руку, припустил быстрее через дорогу, отделяющую их от площади Единения. Когда кеды ступили на брусчатку, Саша подумала, что совершает ошибку: нужно бежать в противоположную сторону. Но было уже поздно. Словно космическая черная дыра, их с неудержимой силой влекло к себе событие. Когда происходит событие, о последствиях не думаешь, особенно если тебе девятнадцать лет. Уже на середине площади стало понятно, что все внимание толпы, а также людей в одинаковых серых костюмах с профессиональными лицами приковано к чему-то на крыше здания областного правительства. Похоже, там стоял человек; он то подходил к краю карниза, то пропадал из глаз.

На площади собралось немного народа: в основном люди жались к окружающим ее зданиям. Любопытство далеко не всегда побеждает чувство самосохранения. «Боятся», – подумала Саша, представив себе, как будет рассказывать об этом маме. Нет, лучше держать все в тайне. Понемногу она начала разбирать шепотки.

– Самоубийца, – важно сказал студент в футболке с эмблемой авиационного института своему приятелю.

– …может, он из этих? – вполголоса обсуждали событие озеленители с испачканными землей перчатками. – Из предателей…

Николай тянул Сашу все дальше, к противоположной стороне площади и зданию правительства. «Еще немного, и на нас обратят внимание службисты», – подумала она и уж было притормозила, но тут произошло сразу несколько вещей.

Человек на крыше неразборчиво закричал, но до собравшихся внизу донесся лишь слабый отзвук. Он начал перелезать перед парапет. Люди в серых костюмах, до этого уверенно говорившие в рации, засуетились. Двое бросились внутрь здания, другие – к автомобилям, третий схватил громкоговоритель.

Человек прыгнул. Саша, охваченная ужасом, переставляла ноги, не понимая, что и зачем делает. Тошнотворный звук набатом ударил по ушам, докатился до сердца, заставил его болезненно сжаться. Сзади надрывно закричали, в голове противно загудело. Зрение вдруг стало тоннельным, будто кто-то услужливо подставил к Сашиным глазам подзорную трубу. Изломанное, окровавленное тело лежало на спине. А лицо самоубийцы шевелилось. Несколько секунд Саша тупо смотрела на него, пока Коля тянул ее назад. Облик человека как будто задрожал и размылся, а может, ей это показалось?

– Это первый заместитель, – успела услышать она прежде, чем померкло сознание.

Глава 2. Про близких и не очень

Саша пришла в себя в изоляторе временного содержания. Первое, что она увидела, открыв глаза, было лицо Николая. Он держал ее голову на своих коленях. Синие глаза неотрывно смотрели на нее, и стоило Саше слегка пошевелиться, что вызвало приступ головной боли, как парень прошептал:

– Тихо, тихо. Ты потеряла сознание.

Саша поморщилась и скосила глаза. Небольшая казенная комната была забита людьми. Кто-то, нахохлившись и втиснувшись между прижатых друг к другу тел, сидел на железной кровати. «Как шлюпка на Титанике», – вяло подумала она. Другие, вроде Николая, чувствовали себя свободнее, но при этом разместились на полу. Снизу тянуло холодом, от которого спину то и дело простреливало резкими спазмами.

– Где мы? – с трудом шевеля губами, спросила Саша.

– В «обезьяннике» недалеко от площади Единения, – пояснил Коля. Он был абсолютно спокоен, как будто время от времени проводил вечера в изоляторе. – Всех свидетелей замели.

Александра разом вспомнила событие: человека на крыше, тошнотворный звук, а потом… случившуюся на ее глазах метаморфозу.

– Это был… – начала было, но Николай приложил палец к ее губам и склонился ниже. Серьезные синие глаза, казалось, смотрели вглубь Сашиного сознания, высвечивая, будто магический прожектор, все потаённые мысли. Некстати и совершенно нелогично Саша залюбовалась длинными густыми ресницами. «Зачем они ему? Мне бы такие…» – текли неуместные и бессвязные мысли. Коля приблизился к самому уху и прошептал:

– Ничего не говори, а то услышат. Мы почти ничего не видели. Я уже все им рассказал: что это я тянул тебя пройти мимо, что по неграмотности своей не понял, что происходит. Что ты не хотела и уговаривала вернуться. Мы думаем, что это был предатель, которого выявили в правительстве, – говорил он, а Саша молча внимала. – Враг не хотел сдаваться и боялся допроса, вот и сиганул с крыши, чтобы не выдавать подельников.

Коля говорил очень складно. «Может же, когда хочет», – промелькнуло в голове у Саши. Она почти не вдумывалась в смысл слов, переводя взгляд с ресниц на движение губ, и обратно.

– Аля! – Раздался вдруг громкий родной голос. Саша повернула голову на звук. В решетку вцепились длинные музыкальные пальцы, а выше показалось бледное мамино лицо. Волосы торчали в разные стороны, взгляд выдавал сильный шок и напряжение. – Что же ты, доча! Вставай, тебя отпускают. Едем домой.

И мама заплакала. Навзрыд, не сдерживаясь. Это сильно отрезвило Сашу, она будто очнулась от дурмана. Тело ныло и болело, но гораздо хуже было слышать мамин плач. Саша начала резко подниматься, пошатнулась от слабости, но Николай поддержал.

– Ваша дочь, Александра Кирилловна Колина, свободна, – отчеканил мужчина в форме и открыл дверь изолятора. – Впредь следите за ребенком и не забывайте про ответственный подход к воспитанию.

Взгляд близко посаженных глаз буравил Сашу. Она вздрогнула и подалась к двери, а когда та открылась, бросилась в материнские объятия.

– Идем, идём, – бормотала мама, обнимая дочь за плечи. Сашину переносицу тоже жгли сдерживаемые до поры до времени слезы. Она с облегчением дала себя увлечь. Мама нашла, мама спасла… Мама – самый близкий человек на свете. «Больше не буду над ней смеяться», – в искреннем порыве пообещала себе Саша. Она уже было дошла до конца коридора, но вдруг вспомнила, что забыла поблагодарить Колю. Обернувшись, она сделала слабое движение рукой. Парень смотрел на нее сквозь решетку изолятора.

– Кто это? – требовательно спросила мама.

– Я потом расскажу, мам… пожалуйста, идём!

Хлынули слезы. Расторможенная психика наконец запустила самый банальный, но действенный механизм избавления от стресса.

Снаружи уже было темно, горели фонари. Редкие прохожие сосредоточено шли каждый к своей цели. Никто не гулял возле отделения полиции – его миновали особенно быстрым шагом. И это центр города…

– Быстрей, доча, а то последний трамвай упустим, – прервала мама Сашины размышления. Всхлипывая, обе направились к остановке. Не сговариваясь, выбрали кружной путь – в обход площади. На трамвай, впрочем, они все-таки успели. Дочь задремала на родительском плече. А дома мама заботливо, но непреклонно накормила ее овощным супом и уложила спать, как маленькую, разместившись рядом на узкой детской кровати и надежно спеленав объятиями.

…Утром Саша с непривычной для себя неохотой отправилась на учебу. Ей хотелось остаться дома и лежать целый день, читая книгу. Тесный контакт с чужими телами в битком забитом автобусе вызывал отвращение, и она сжималась, горбилась, выставляла перед собой руки, лишь бы избежать навязанной близости. Увидев мужчину с марлевой повязкой на щеке, слегка пропитанной кровью, она почувствовала, как ее окатил холодный пот. Поездка оказалась пыткой.

Саша испытала огромное облегчение, когда вышла на своей остановке. Утро, однако, было теплым и солнечным – стояло бабье лето. Иногда и этого факта достаточно, чтобы немного поднять настроение. Саша чуть приободрилась, и в лекционную аудиторию поднялась уже в нейтральном расположении духа. Огляделась: свободные места наблюдались только «на галерке» и – как вчера – рядом с Леденичевым. Вздохнув, она выбрала второе. Одногруппник заметил ее приближение, оглядел с ног до головы, что Саше не понравилось, и приветливо улыбнулся, что, напротив, обрадовало. На душе стало теплее.

Стоило ей присесть, как звезда второго курса факультета социологии бросил на разворот Сашиной лекционной тетради свёрнутый клочок бумаги. Она, поколеблясь, развернула его. «Слышала про площадь разъединения?» – гласила записка. Саша замерла. Говорить или нет? Ей было и страшно, и страшно тянуло с кем-то поделиться. С тем, кто поймет, не осудит. С тем, кто привык задавать самому себе те же вопросы, что волновали Сашу. Она решилась и написала внизу ответ: «Я там была и все видела». Сложив послание, переправила его назад тем же нехитрым способом и стала следить за реакцией «корреспондента».

Дима Леденичев прочел записку и посмотрел на Сашу. Глаза его, обычно прикрытые широкими верхними веками, отчего взгляд становился ленивым и аристократичным, широко распахнулись. Он смотрел оценивающе, словно прикидывал, не врет ли она в попытке набить себе цену. Саша каким-то шестым чувством распознала этот взгляд и задрала подбородок, а после отвернулась. Записка прилетела вновь. «Не убегай после пар, встретимся внизу». И смешная рожица, чей рот был похож на букву О. Саша едва заметно кивнула и обратила все внимание на лектора. Она не тешила себя мыслью, что самый красивый парень факультета всерьез обратил на нее внимание: скорее всего, все дело в обычном любопытстве. Это чувство она хорошо понимала и охотно разделяла. В отличие от странного будоражащего волнения…