Без лица: Другие

После занятий Саша вышла на крыльцо учебного корпуса и поискала взглядом Леденичева. Нашелся тот быстро: светлая макушка возвышалась на полголовы выше большинства студентов. Он стоял, прислонившись к каменному ограждению университетского дворика, и Саша, поколебавшись, направилась к нему. Подходить вот так, на глазах у всех, казалось стыдным, но внутри все жгло желанием обсудить событие, поделиться без утайки мыслями, не подбирая слов и не ожидая подвоха. Сама не зная почему, она верила в честность и порядочность Дмитрия. Подойдя, Саша заметила наушники. «У него есть mp3 плеер», – подумалось с легкой завистью. Леденичев, державший ее взглядом последнюю минуту, угадал причину столь пристального внимания и молча протянул один наушник. Обычная проводная гарнитура, но у нее давно не было и такой – спасибо полному запрету на импорт.

Девушка вложила черную каплю в ушную раковину и прислушалась. Сознание внимало печальной медленной мелодии.

Наедине с вечностью будь собой

Распоряжайся собственной судьбой…

– Это… – Саша резко вынула гарнитуру и огляделась. Песню она смутно припоминала. Правда, исполнитель стерся из памяти. Это было в прежнюю эпоху. Однако девушка точно знала, что старая музыка под запретом. Сейчас можно было слушать только с десяток одобренных лично Лидером артистов. Они работали в единственном разрешенном жанре – «искусство социального позитива».

– Ну да, старье, – тихо сказал Дима и аккуратно, но настойчиво вернул наушник на место. При соприкосновении пальцев Леденичева с кожей щеку ударило слабым разрядом статического электричества. Теплые карие глаза парня настойчиво смотрели в Сашино лицо. Мелодия проигрыша завораживала, бередила что-то в душе. Воспоминания о прошлом нахлынули горькой волной. Девушка прикрыла глаза.

Выйди из строя, построй свой рай

У тебя свой путь, ты – самурай

В толпе нет правды, только шаблон

Шаблонная жизнь похожа на сон.

Живи наяву

Люби наяву

Проснись. Проснись.

Саша почувствовала, как защипало у переносицы. Может, хорошо, что такую музыку запретили? Что толку грустить и вспоминать прошлое. Его нет. Как нет и папы. Сгинул в кровавом хаосе, который разразился с появлением Безликих. Возможно, прав Николай, а Саша с ее потугами осознать и поставить под сомнение нынешнее положение вещей – просто бесполезный социальный элемент, подлежащий Коррекции. При мысли о новом приятеле девушка вернулась в настоящий момент и вспомнила, зачем Леденичев позвал ее на рандеву. В плеере уже играла следующая песня.

Саша решительно вернула наушник – на этот раз окончательно. Вчера она клятвенно пообещала маме больше не ввязываться ни в какие сомнительные ситуации и следить за своими действиями, чтобы, не дай бог, не нарушить один из запретов. Если это случится, могут лишить продуктовых кодов на неделю, а то и месяц. В тюрьмы сейчас мало сажали – больше наказывали едой и общественными работами. К примеру, сосед Василий, который напившись самогонки зарезал свою жену, а потом выкинул ее тело с балкона, три месяца бесплатно трудился на общественных землях. Питался убийца за счет продуктовой милостыни. Многие его жалели. Освободившись, он не снимал с груди большой круглый значок с портретом Лидера. Поэтому по телевизору так часто говорили о том, какое гуманное у нас теперь общество. Изолировали только самых отъявленных преступников – предателей. Их забирали на Коррекцию, но никогда не возвращали назад. Говорили, что после очищения предатели переезжают в другие земли и начинают жизнь с чистого листа, в единении и гармонии с социумом.

Леденичев, прищурившись, смотрел на Сашу. Ей показалось, что она провалила какой-то тест.

– Поговорим за «Униксом»? – произнес он и, не дожидаясь ответа, взял Сашу за руку и повел за собой. Она не посмела отнять ладонь. Да и не хотела этого, если уж честно. Это прикосновение было чем-то новым в Сашиной жизни. А жить ей хотелось – как и испытывать новый опыт и новые чувства.

Основательно погоревший и частично разрушенный старый концертный зал располагался прямо возле университета. Торец здания прикрывал большой транспарант с наиболее удачными и растиражированными изречениями Лидера. Внутри время от времени велись вялые ремонтные работы, с которыми никто не спешил – полноценной концертной деятельности в региональных городах не было, только в Москве да в Петрограде. Сбоку от «Уникса», стоявшего на университетском холме, оставалась целой небольшая площадка с неплохим видом на одну из центральных улиц. Саша знала, что там иногда ловили студентов с сигаретами, а после наказывали на общественной линейке.

Леденичев оглянулся по сторонам, отогнул край транспаранта и помог Саше переступить через обломки бетонных плит. На одной из них пара и расположилась. Саша подложила под попу тщательно выстиранный носовой платок, а когда парень улыбнулся, невольно смутилась.

– Итак, ты видела, как первый заместитель главы областного правительства спрыгнул с крыши, – взял он с места в карьер. Саша подумала, что так, должно быть, выглядел бы допрос в полиции, который она фактически проспала. Разве что говорил Леденичев гораздо мягче. А еще их тела соприкасалась локтями и коленями, рождая в точках контакта колючее тепло – общее для двоих.

– Да, – с неохотой подтвердила Саша. Несмотря на свое желание излить душу, она с трудом возвращалась во вчерашний день.

– А новости видела?

– Нет, – вновь прозвучал односложный ответ. Вздохнув, она принялась рассказывать, что потеряла сознание возле тела, а после несколько часов провела в полиции. Поведала, что забрала ее мама уже поздно вечером, и они едва успели на последний трамвай.

– Я слышал новостной выпуск. По официальной версии, он оказался предателем.

– А разве бывают неофициальные версии? – вырвалось у Саши.

– Конечно, бывают, – усмехнулся Леденичев. – Я часто слышу их в собственном доме. – он внимательно глянул на девушку, будто спрашивая взглядом, насколько ей можно доверять. Она едва заметно кивнула, и собеседник продолжил.

– Конечно, это был Безликий. Ты ведь что-то успела увидеть, так?

– Кажется. Я не уверена. Все это слишком нереально…

– Очень даже реально. Только на посмертных фотографиях, конечно, оказалось его прежнее лицо.

– Почему они скрывают?

– Потому что считается, что Безликие – это зараза, с которой наши власти уже справились.

– Но это не так? – Саша пытливо морщила лоб. Леденичев вновь улыбнулся. Несмотря на серьезную и даже опасную тему, он общался легко и открыто, как будто они обсуждали лекции или завоз джинсов в центральный универмаг.

– Конечно, не так. Новые Безликие появляются все время, но их быстро изолируют.

– Знаешь, я одного не понимаю… почему их считают опасными? Разве они нападают на кого-то? Ну, они же не зомби… – Саша запнулась. – То есть, я понимаю причины страха – они не похожи на нас, они другие, их природа неясна. Люди всегда боятся тех, кто отличается. Но отрицать существование? Моя мама вообще не верит в Безликих, – призналась Саша и закусила губу. Произнести такое было не очень-то легко. Говорить про то, что родительница считает сети 5G причиной «мутаций», она не стала.

– Знаешь, тут я как раз понимаю. Доказательства долго не живут, как ты сама понимаешь. Очевидцы все «забывают» на следующий же день. А фотографии, видео – на них же не видно альтернативного облика. А что скажешь про тех, кто верит в плоскую землю? И всякую другую антинаучную чепуху. Типа того, что прививки придуманы, чтобы убить побольше людей.

Саша облегченно рассмеялась. Действительно, бывают и более абсурдные заблуждения.

– Все дело в разнице мышления, – слегка рисуясь, продолжил Леденичев. – Это даже носит какое-то название, но я забыл. Эффект по фамилии ученого… ладно, не буду врать, что точно помню. Но суть в том, что часть людей отвергает логику. Можно вывалить перед ними кучу фактов, связно все донести, но они будут отрицать до конца. Любые свидетельства будут для них неочевидными. Они скажут: «все не так однозначно» или «всей правды нам не узнать». Скажем, они спросят, летал ли ты в космос, чтобы посмотреть на землю со стороны. И это в лучшем случае… ну либо скажут, что цифры снижения смертности после прививок подтасованы фармацевтами. Так и с Безликими. Удобнее в них не верить, иначе слишком много вопросов: почему всех изолируют под разными предлогами, чаще всего это, конечно, предательство; что известно властям… А главное, придется принять, что никто от этой участи не застрахован. Даже ты или я. Или… Лидер. – Дима произнес это с небольшой запинкой. У его дерзости, похоже, тоже были свои пределы. Сейчас он нарушил одно из самых страшных табу. Сашу пробил озноб, и она оглядела полуразрушенную площадку.

Леденичев приобнял ее за плечи и тихо сказал:

– Не бойся. Со мной ты можешь говорить открыто. Иначе можно и с ума сойти, если ни с кем ничего не обсуждать, правда?

– Правда, – согласилась Саша и повернулась к Леденичеву. Ей хотелось удостовериться в искренности произнесенных слов. Внутри нарастал страх, но помимо этого неприятного чувства было и еще что-то. Маятное, тягучее… В барабанных перепонках ритмично отдавался частый стук. Саша поняла, что слышит собственный пульс.

Леденичев качнулся навстречу и нашел ее губы. Так, среди обломков бетона и острого запаха гари, случился первый в Сашиной жизни поцелуй. Не детский – короткий, мокрый и немного противный из-за вкуса чужой слюны – а взрослый, чувственный и приятный, с языком. Она неумело отвечала, задыхаясь от запредельного адреналина. Голову взрывало не только из-за новых физических ощущений, но и мыслей о собственном социальном падении. Саша вела себя очень плохо, совсем не так, как обещала маме. Она целовалась с парнем греховным образом, взасос, да еще после слов о том, что Лидер может в любой момент стать Безликим. Наверно, так чувствует себя тот, кто продает душу дьяволу в обмен на богатство, славу и поклонение.

Саша оторвалась от уверенных губ. Щеки пекло огнем, и она накрыла их прохладными ладонями. Жест получился донельзя детским. Когда Саша сильно волновалась, на лице у нее проступали неровные яркие пятна экземы. Она знала, как некрасиво это выглядит.

Леденичев крепче обнял ее и прошептал в самое ухо:

– Ты мне очень нравишься.

Слова показались невыносимыми. Ответить она не смогла – вместо этого спрятала лицо на груди Леденичева. От рубашки с коротким рукавом пахло стиральным порошком. Запах был очень приятным. Он разительно отличался от спертого духа, с которым Саша была вынуждена мириться во время ежедневных поездок на автобусе. Почти такой же вкусный и едва уловимый, как аромат давно пустующего бутылька от папиного одеколона.

…Сидя спустя полчаса в автобусе, Саша думала о родителях Леденичева. Наверняка оба живы, а еще достаточно свободны в своих мыслях. Как, должно быть, здорово быть настоящей семьей, где каждый понимает другого. Можно без опаски обсуждать разные идеи, делиться соображениями, выдвигать версии. А еще слушать старую музыку – ведь знают же папа и мама Дмитрия об увлечении сына? Не могут не знать, и притом не боятся. Видимо, высокое положение дает своеобразный иммунитет против обвинения в индивидуализме и сомнениях.

По пути от остановки до дома она несколько раз украдкой трогала губы и старалась не улыбаться, чтобы не притягивать чужое липкое внимание. Саша несла в себе тайну, уже второй опасный секрет за такое короткое время. «Я как спецагент, – текли легкомысленные думы, – за два дня я стала свидетельницей самоубийства, действительно видела Безликого, вела предательские разговоры. Вступила в отношения». Что это именно отношения, Саша не сомневалась. «Поцелуй – ерунда, – так думала она, обманывая саму себя. – Главное, я нашла единомышленника».

Саша рассеянным, расфокусированным взглядом смотрела в створки лифта. Когда те открылись, вошла и машинально ткнула прожженную кнопку с цифрой шесть. Сквозь обугленную дыру на нее уставился красный глазок уцелевшей лампочки. На стенке кабины кто-то намалевал человека с гипертрофированными гениталиями. Лицо было замазано черным, и Саша невольно очнулась от странного состояния. «Лифт-арт на злобу дня», – пошутила сама с собой, а потом несколько раз глубоко вздохнула. Перед мамой лучше выглядеть спокойной и рассудительной. Дверь она открыла своими ключами, разулась и уж было собралась крикнуть привычное «Мам, я дома!», как в глаза бросились чужие ботинки на обувной полке. Коричневые, гигантские – сорок пятый размер? – и потертые, со стоптанным задником. Обувь работяги из спального района.

– Мама… – растерянно позвала Саша и посмотрела на дверь кухни из полупрозрачного пластика. За ней угадывалось движение и слышалось позвякивание, как будто кто-то размешивал сахар в стакане с чаем. Похоже, у родительницы гости. Но кто?

Дверь распахнулась, и Саша увидела мать, одетую в лучший из своих нарядов – длинную синюю юбку и голубую полосатую блузку. Смотрела та немного смущенно и растерянно, в сторону от дочери. Из-за спины прогудело:

– А вот и Александра пожаловала, стало быть? Проходи давай, знакомиться будем.

Мама отступила, приглашая Сашу войти. Она увидела грузного мужчину, восседающего за узким кухонным столом. Гость действительно помешивал ложкой в стакане с таким напором, что резкие звуки вызывали невольное раздражение. У него были кустистые разросшиеся брови и волосы, зачесанные на одну сторону. Застиранная и мятая рубашка, впрочем, была довольно чистой, и то хлеб. Александру охватило тревожное ощущение. Предчувствие чего-то неправильного, будто вторгшегося в их маленьких замкнутый мирок, где до сих пор витал дух прежних счастливых дней.

– Аля, познакомься! – наконец выдавила из себя мама. – Это Никита Янович, мой… друг.

– Янович? – вырвалось у оторопелой Саши невежливое. Этот неприятный мужик подходил маме так же, как его дермантиновые грубые ботинки – ее аккуратным миниатюрным лодочкам из старой, но натуральной кожи.

– Никита Янович! – с нажимом произнес тот и свирепо глянул на Сашу. А потом вдруг опомнился и изменил тон. – Да ты садись, садись, – и по хозяйски отодвинул стул.

Саша неуверенно присела и посмотрела на маму, задавая мысленный вопрос. Какого черта он здесь делает?

– Аля, мы с Никитой работали раньше вместе. Вот, недавно случайно встретились на остановке, разговорились. Я пригласила его в гости. Нужно же общаться с людьми, быть частью общества, – мама будто оправдывалась, и в то же время чувствовалась в ней некая внутренняя решимость. Она говорила быстро, словно произносила эти слова не в первый раз.

– Да чего ходить вокруг да около, – мужчина, глядя на Сашу, положил руку на мамино плечо. Девушка проводила этот жест отчаянным взглядом. Она уже начала догадываться, что прозвучит дальше. – Мы с твоей матерью решили жить вместе. У вас, значит.

– Никита сдаст свою комнату, сейчас это опять можно, – затараторила женщина. – Это будет большое подспорье в нашей ситуации. Смотри, он принес курицу!

Саша, повинуясь указательному жесту, перевела взгляд на плиту. Из кастрюли торчал кончик куриной ноги. Разве не должна была мать обсудить с ней вопрос сожительства с совершенно чужим человеком? Хотя бы спросить формального согласия?

– Ну, раз курицу… – медленно произнесла Саша и начала вставать из-за стола. Мать схватила ее за руку.

– Аля, ты уже взрослая и должна понимать, – чужим, холодным и очень рассудочным голосом, от которого у Саши свело живот, сказала мама. – На овощных супах долго не протянуть. А на работу меня не берут.

Да, на работу женщину не брали, и Саша знала, почему. Жена правозащитника – очень опасного человека, вредителя, который пробивался в камеры к Безликим в самые первые месяцы кризиса. Потом его изолировали. «Пожалел мутантов, а нас нет!» – рыдала мать в то время, а потом прекратила любое упоминание о прошлом. На детей предателей наказание не распространялось, а потому Сашу приняли в институт.

Она вырвала руку и ушла в свою комнату. В спину донеслось низким гудящим голосом «неуважение к старшим…» и что-то еще, уже мамино, примирительное и быстрое. Саша легла на кровать и достала смартфон. Браузер открылся только с третьей попытки, и она попыталась вспомнить слова песни, которую слушал Леденичев. Она хотела найти любую информацию об исполнителе, ведь в интернете редко что пропадала совсем уж бесследно. Когда миновало пять минут бесплодных поисков, к ней заглянула мать. Присела на кровать, тронула Сашины волосы.

– Аля, ты пойми. Мне страшно так дальше. Ты растешь, скоро и ухажер появится, а там и свадьба, дай бог. Я останусь совсем одна. Но это, конечно, потом. А страшно уже сейчас. Вот вчера ты пошла на площадь – зачем? Ведь мы договаривались: сразу домой. А потом мне позвонили из полиции, я чуть с ума не сошла. А если б напал кто на тебя, обидел… В общем, нам в доме нужен мужчина. Чтобы и добытчик, и защитник, и авторитет, раз уж я им быть не могу…

Мама говорила и говорила, Саша слушала. По всему выходило, у родительницы были серьезные резоны, даже логичные… да и что тут сказать? Что не нужно лично Саше никаких жертв, что замуж она не собирается по крайней мере до окончания института, а как начнет работать – то и с деньгами будет полегче. Что пока овощной суп ей совершенно не надоел. Что курица раз в неделю не может быть причиной, чтобы лечь под противного мужика (про «лечь» Саша узнала от одногруппниц). Ведь не может же он ей нравится на полном серьезе?

– Он тебе нравится? – перебила Саша поток объяснений.

– Да, – твердо ответила мама.

– Но почему?! – не поверила девушка.

– Потому что он серьезный, Аль. Человек дела. Крутится, вертится – думаешь, для этого мозги не нужны? Ум бывает разный, доченька.

– Говорят, за общественное рвение переводят во вторую продуктовую категорию, – озвучила Саша свою догадку.

– Да! И мяса дают, – с вызовом ответила мама. Она подтвердила Сашину мысль. Никита Янович трудился на двух работах: основной и общественной, по очищению социума от предателей. Саша промолчала и закрыла глаза. Чуть позже она услышала, как закрывается дверь, отсекая ее от раздающейся со стороны кухни песни. Похоже, ухажер пришел действительно не с пустыми руками. Матримониальное подношение включало в себя алкоголь.

Спать мамин избранник остался у них, в зале на диване. Утром Саша наткнулась на него в коридоре. Мужик чесал пузо, выходя из туалета в одних семейных трусах серого цвета. Саша подумала, что сходит по нужде в институте. Никогда еще так быстро она не бежала на пары от остановки автобуса.

Глава 3. Инициатива наказуема

– Полевые социологические исследования – это метод, при котором социальные явления изучаются с помощью непосредственного наблюдения в реальных условиях, – вещал замдекана. Голос его едва пробивался в Сашино сознание. На первой лекции они с Леденичевым, не сговариваясь, сели вместе. Взгляд его ласкал девушку, а теплая ладонь один раз сжала маленькую руку. Саша витала в облаках.

– В нынешнем контексте большое значение приобретают исследования в отдаленных населенных пунктах. Наша задача, как ответственных социологов – изучить общественное мнение по наиболее актуальным темам на периферии, там, где факторов положительного влияния намного меньше. Позже мы можем экстраполировать выводы на аналогичные исследования, проведенные в городской среде, и выявить дельту.

Саша почувствовала, как в руку ей ткнулся бумажный шарик – их уже ставшее традиционным средство общения. Она развернула смятый клочок. «Студентов отправляют проводить опросы в деревнях, чтобы посмотреть на тамошнюю лояльность режиму». Ах, вот оно что! А она все пропустила в сладких грезах. Замдекана объяснял про полевые исследования с конкретным умыслом – подготовить их к практике.

– В глухих лесах Марий-Эл в последние годы было создано немало новых поселений, – замдекана, низкий сухонький мужчина непонятного возраста, перешел на «человеческий» язык. – Для них запрет на капитальное строительство в природоохранных зонах был на время снят. В результате образовался целый анклав деревень и хуторов в самом сердце этих древних лесов, – преподаватель явно воодушевился. – Поскольку теперь мы одна большая Поволжская область, это зона выбрана направлением для первой волны социологических исследований. Сейчас формируется группа из аспирантов и студентов со второго по четвертый курс. Есть добровольцы? Сразу предупреждаю: кто станет волонтером, получить зачёт автоматом по моей дисциплине.

Леденичев немедленно поднял руку. Саша установилась на него, а тот призывно кивнул головой. Саша медлила. Одобрит ли мама? Но потом она вспомнила про Никиту Яновича, серые трусы и куриную ногу, и последовала примеру друга. Больше, чем друга.

– Леденичев, Колина, кто ещё? – замдекана отличался отменной памятью и помнил весь поток – 50 человек – по фамилиям. Как-то он обмолвился, что раньше поток был не в пример большей численности, но сразу же осекся.

Кроме первых добровольцев на практику вызвались еще три человека. Остальные молчали, и Саша их понимала: глухие леса, куда раньше многие с удовольствием ездили с палатками, сегодня пугали своей отдаленностью от города. А вдруг там, под кронами вековых сосен, свободно бродят Безликие? Некоторые студенты помогали своим родителям после учебы или сидели с младшими сестрами-братьями, пока мамы и папы трудились посменно. Поэтому многих без семейного обсуждения решиться на поездку было непросто. У самой Саши дух захватило от собственной храбрости. Или глупости.

– Хорошо, я вас записал. После занятий подойдите в деканат, возьмёте распечатки родительского согласия на подпись. Чуть позже мы устроим отдельное собрание для всех участников и огласим детали. А теперь все свободны.

Саша не удивилась, когда в коридоре Леденичев потянул ее к свободному подоконнику. Компания однокашников проводила их внимательными взглядами. Сплетен не оберешься… Но в свете последних событий это казалось незначительной неприятностью.

– Итак, – уже привычно начал Леденичев, и Сашу умилило это небольшое позерство. Он любил играть в детектива, который раскладывает все по полочкам в последней сцене. – Мы с тобой вызвались на практику в Марийские леса, которые могут оказаться очень опасными.

Леденичев улыбнулся, и Саша поняла, что ее подначивают. Она не верила в опасность миссии. В противном случае в бывшую Марийскую республику поехали бы отряды полиции и спецслужбы.

– Ты же сам не веришь в это, правда?

– Ну почему же. Леса там действительно могут быть опасными, и вовсе не из-за Безликих.

– А почему же? Из-за чего?

– Да просто чем дальше от города с его «положительными факторами», тем люди самостоятельнее. Задают вопросы, сомневаются. Раньше было ровно наоборот: городское население отличаюсь высоким уровнем скепсиса. Хотя бы в силу своей образованности и начитанности.

– И нас посылают, чтобы выяснить, как все далеко зашло? – высказала догадку Саша.

– Думаю, мы там будем просто для отвода глаз.

– Это как?

– Ну вот сама подумай: студенты второго курса, даже в сопровождении аспирантов и научного руководителя, едут исследовать потенциальных предателей режима. Разве не смешно? – Леденичев серьезно смотрел на Сашу. Смешно ему не было.

– Что-то я ничего не понимаю… а на самом деле что подразумевает эта поездка? – Сашу начала утомлять игра в детектива.

– Наверно, с нами в группе будет опытный профессионал своего дела. Он и оглядится там, и поговорит, и оценит ситуацию. А мы будем создавать шум и нелепую суматоху со своими опросниками, на которые и так никто честно не ответит. В то же время, выглядеть мы будем совершенно неопасно для местных.

– Но, может, тогда… отказаться?

– Ну вот ещё! – поразился Леденичев. – И упустить приключение? Конечно, нужно ехать. Мне очень хочется посмотреть на эти удаленные хутора и поселения в глухих местах. Кстати, ты знала, что марийцы – язычники? Может, повезет нарваться на какой-нибудь секретный жуткий ритуал?

– Господи, звучит как очередная глупая байка! – Саша нервно рассмеялась.

– Нет, вот как раз этот момент – правда. У них своя языческая религия, которую даже признавала старая федерация. – Леденичев перешёл на еле слышный шепот. – Я был в Марийских лесах ещё в семилетнем возрасте. Есть там такая речушка – Кундыш. Как-то мы провели возле нее три классных дня в палатках… В общем, мы с отцом видели в лесу деревянных идолищ. Тебе пора.

Леденичев легонько сжал Сашины пальцы, прощаясь. Они были в разных группах, и расписание семинаров отличалось, кроме совместных лекций. Поддавшись порыву, она поцеловала его в щеку – ведь никого же нет поблизости? – и жутко смутившись, пошла по коридору. Когда Саша вошла в аудиторию, то притянула все взгляды одногруппников. Многие улыбались, но кое-кто из девчонок смотрел тяжело, с прищуром. Преподаватель выкладывал на стол учебные материалы.