Неудачник 1

«Запишись в спортзал. Начни диету. Вечером – два часа за компьютером».Виктор пишет коротко, сухо, телеграфным тоном:

Даже не интересно, где он взял мой телефон. Хотя и так ясно.Ни приветствия, ни «как дела».

Купить абонемент это не так просто, оплатить, войти зал, где всё блестит от зеркал и везде накаченые тела и пот. Моя карта, перегруженная долгами, не даёт провести платёж за год, а по месяцам выходит вдвое дороже. Но так как пить я всё равно перестал, так что одно на другое и вышло. Взял себя за горло и пошёл – в «крутой» спортзал, с бассейном и сауной. Как вариант спасения от собственной скуки , от черной депрессии и вечеров дома.

Тела вокруг – мужские, тяжёлые, упорные, рвущие себя ради формы, ради красоты, ради силы. И что удивительно – многие из них старше меня, и это ещё сильнее жгло. А женские тела – они будто говорили без слов: «не весь мир сошелся клином на твоей бывшей». Только я там, среди них, словно тень, обрюзгшая, сползающая вниз под собственным весом. Пока тяну, пока хожу. Но знаю: нужен какой-то волшебный пинок, удар, толчок. Где его взять? Вернее – кто мне его даст?

Диета моя – тоже без вариантов.Сама себя организовала. Приходится экономить. Яйца, куриная грудка, сухая, как моя жизнь, да тунец в банках. Единственное удовольствие – кофе. И то – без сахара. Никаких колбас, никаких сладких йогуртов, никаких сыров, жирных и пахучих, как раньше. Вечером творог – сухой, белый ком, который уже не лезет в горло. В какой-то момент психанул, купил варенье для диабетиков. Ну невозможно же есть этот творог в чистом виде, без вкуса, без радости. Или это я такой?

В бюджете зияет дыра. Протеин, витамины – всё стоит, всё жрёт остатки зарплаты. Хорошо хоть догадался заказать через интернет, выходит чуть дешевле.

Девиз месяца— деньги уходят, а внутри всё то же чувство: сидишь, жуешь свой тунец, глотаешь витамины и всё равно сосешь лапу.

Просыпаюсь в темноте, ещё до звонка будильника. Тяжесть уже давит на грудь. Комната та же, стены те же, стул с брошенной рубашкой – и всё это будто шепчет: «Ты снова здесь. Ты всё тот же».

Иногда думаю: а что, если остановиться? Лечь и больше не тянуть этот канат. Но привычка сильнее. Странно – всего месяц, а уже привычка. Жалко сброшенных килограммов: стоит замедлиться, и они вернутся, будто притаились за углом и ждут. Поэтому снова – тренировка, записи в ноутбуке, шаги, калории. Я, как каторжник, сам себя заковал и боюсь выйти из клетки.Но пока нравится.

Но нельзя тренироваться бесконечно. И вот когда я один .Я всё ещё думаю о ней. О той, что ушла и отвернулась, будто я уже не существую. Эта мысль грызёт сильнее голода. Сны с её смехом – и каждый раз он принадлежит уже не мне. Я не хочу вернуться, но мысль, что рядом с ней теперь другой, рвёт изнутри.

Что ещё спасает? Работа. Шесть смен в неделю. Там хотя бы есть порядок: коллеги, люди рядом. Даже не хочется пробивать карточку и уходить в пустую квартиру.

Иногда думаю: ради чего я всё это? Кому хочу доказать? Ей? Себе? Миру? Я не знаю. Но жму штангу, делаю кардио, пишу строчки в ноутбук – словно кто-то невидимый сидит напротив и взвешивает мои шаги. Я боюсь остановиться, боюсь, что тогда меня просто скрутит тоска и дипресия

А ведь я раздавлен. Всё, что имел, разрушил сам – слабостью, жалостью, сомнением. Даже любовь у меня – не радость, а пытка, огонь, в котором я выгорел до угля. Остались злость и обида.

В зеркале вижу старика. Но нет – это не старик, а уставший мужик, который так и не понял, зачем сражался. Я держусь за работу и спорт только потому, что там есть хоть какая-то дисциплина.

Снова и снова ловлю себя на страхе. Страх тишины. Она раскрывает пустоту, которую я затыкаю железом, белком, таблицами веса. Правда слишком проста: я никому не нужен. Даже детям – у них есть мать и их дом.

Я говорю себе: ещё день, ещё неделя, ещё килограмм. Будет легче. Но я знаю – не будет. Вес уходит, а тяжесть остается. Я тяну камень, камень в душе и его ни каким спортом не сбросить и он всё тот же и там же. Я сам всё тот же. Один. И это убивает.

Я ползу. Только это слово подходит. Не иду, не бегу, а ползу – земля липкая, время вязкое, и каждая секунда требует силы, которой нет. Но всё же ползу. Потому что иначе – смерть. А я пока не готов. Хотя иногда думаю: может, смерть – это и есть тот отдых, которого я никогда не видел.

Сегодня снова минус полкило. Жалкая цифра, но я улыбаюсь ей, как ребёнок конфете. Записываю в ноутбук: «вес снизился». Словно это подвиг. Словно этим я оправдываю своё существование.

Но глубоко внутри я знаю: это не подвиг. Это – просто жизнь.

Две смски.Телефон осветился.

И от Виктора: «Через два дня летим в Москву. Нужен костюм. Купи билет. Встречаемся возле метро Охотный ряд».От старшего: «Как дела, папа?»

И всё.

– Да ты издеваешься! – взвыл я. – Пошёл ты на х…!

Пойду, куплю бутылку.Я бросаю телефон. Забываю ответить сыну. А рука уже тянется к карточке. Я устал.

И на кой он мне сдался, этот Виктор, со своими идиотскими посланиями? Коуч, твою мать…

Глава 5

А утром всё встало колом. Всё, что вчера казалось отложенным, – привычки, планы, этот пресловутый «новый путь» – рухнуло, как будто их никогда и не было. Вместо этого – отвратительное ощущение внутри, липкое, мерзкое. Организм за месяц более-менее очистился, и потому похмелье ударило в полную силу. Не «лёгкая сушнячка», как бывало раньше, а прямо настоящая казнь.Алкоголь помог. Я спал, как младенец. Но только до утра.

Голова трещала, виски сдавило в тисках. Тело ныло, будто я таскал мешки всю ночь. До холодильника я дошёл с трудом, сжал зубы, влил в себя пол-литра воды, добавил протеиновый коктейль. Гадость, но хотя бы немного привёл в чувство.

Дотянул себя до душа. Ледяная вода била по голове, по спину, на плечи В голове мысль: «Зачем? Зачем я вообще это делаю?» Но всё равно тянул время, пока не пришел в себя.

С трудом натянул спортивную форму. Взял сумку, вышел на улицу. Каждый шаг отдавался в висках тупым гулом. В голове пульсировало и кружилась голова.

Когда дошёл до спортзала, казалось, что уже сделал подвиг. Но настоящий ад ждал внутри.

На тренировке всё валилось из рук. Штанга казалась вдвое тяжелее. Гантели скользили из ладоней. Лицо в зеркале – опухшее, красное, с мешками под глазами. Страшное. Я сам себя испугался. Никаких намёков на «новую жизнь». Морда алкаша. И ведь это была моя морда.

Я ненавидел всех вокруг. Всех их.Свежих, бодрых, спортивных. Они улыбались, переговаривались, легко выполняли подходы. Может, я сам накрутил, но было ощущение, что они тоже чувствуют и знают что я сорвался . Что презирают меня, хотя даже не смотрят в мою сторону. Я чувствовал себя грязным, ненужным, чужим в этом сияющем храме здоровья. Глупо. Но это чувство не отпускало. Было жалко месячных усилий перечеркнутым одним срывом.

Я заставил себя сделать все упражнения. Спину ломило, руки дрожали.Постоянно хотелось пить. На беговой дорожке шаги отдавались эхом внутри черепа. Десять минут – и я уже весь мокрый, , сердце колотилось. Захотелось нажать на кнопку стоп и просто уйти. Но что-то держало. Может, страх снова вернуться домой и увидеть пустую комнату.

В раздевалке я сел на скамью, бросил мокрую футболку на пол . Алкоголь дал забыться ночью, но забрал все силы. Память, волю, даже способность терпеть. Я сидел с вонючей формой в сумке и смотрел в одну точку. Хотелось лечь на пол и не вставать.

А рядом смеялись мужики лет тридцати. Мускулистые, сухие, громкие. Им всё легко. Их жизнь ещё впереди. А моя? Мне пятьдесят пять. Я сижу с опухшей рожей и думаю: зачем? Ради кого? Ради чего?

«Билеты купил?»Телефон завибрировал в кармане. Я достал – снова Виктор. Сухое, короткое:

Я выругался так, что пара обернулась. Захотелось швырнуть телефон в стену. Забыл. Твою мать. И сыну не ответил. Помчался спасаться алкоголем – истеричка.

Я дошёл до дома уже на автомате. На кухне валялась пустая бутылка. Я уставился на неё, как на врага. Хотел разбить, но не смог. Просто сел рядом и снова почувствовал – всё, конец.

Я ел холодный творог ложкой прямо из пачки, запивал чёрным кофе, и внутри меня грызло чувство: я проиграл. Всю ночь – впустую. Утро – в муке. Тренировка – в ненависти. День впереди – пустой. И так, по кругу?.

И больше ничего.Я снова взял ноутбук. Написал: «Вес – 106,3. Похмелье. Тренировка через силу. Ненавижу себя».

Закрыл крышку. Сел. Долго сидел. В голове было пусто.

Но если кто-то думает, что это был конец – то нет. Только решил лечь, спрятаться от головной боли и ненависти к себе, забыться сном, как зазвонил телефон.

– Игорь, надо срочно выйти. У нас буйный больной, нужно следить. Жду.Главная медсестра отделения:

Твою мать. Ну вот. Делать нечего. Сам просил смены – ещё вчера мог бы отработать, легко и весело. Лучше, чем дома в четырех стенах. Но сейчас… Хотелось лечь и умереть.

Захожу в отделение. И понимаю: ад был не в спортзале. Ад будет здесь.

Буйный, крики, запах лекарств и пота. Всё сразу навалилось. Тошнило, качало, в висках гудело. Думал: если свалюсь рядом с пациентом – и меня тоже привяжут к койке.

– Пей, очухайся.Коллеги заметили. Один подмигнул, другой сунул в руку кружку с чаем:

Я молча пил. Горячая жидкость обожгла горло, но стало легче. Хоть чуть-чуть.

Работа втянула. Тут некогда думать о себе. Пациенты, назначения, отчёты. Голова забита чужими проблемами, и свои отступают. К концу смены почувствовал, что стою крепче. Ноги уже не ватные.

В перерыве достал телефон. Листал сайты, сам не понимая зачем. И вдруг – билеты. Дешёвые. Москва. Купил, не думая. Словно поставил галочку: будет движение. Не знаю, зачем, но будет.

Билеты до Москвы обычно стоят так, что проще плюнуть и забыть. Но в этот раз – дешёвые. Будто сами подкатились под руку. Купил сразу, не думая. Даже не ради Виктора. Даже не ради встречи. Просто потому, что есть шанс вырваться, сменить картинку, доказать себе: я ещё жив.

И странное чувство пришло – лёгкость. Словно не билет в кармане, а пропуск в какое-то другое состояние.

Работа вымотала, но в тот же день я ещё и выпросил три дня. «Москва. Личные дела». Сказал – и поверили. Работа спасает. Занятость спасает. Не думаешь – не тонешь. Там, в отделении, у буйного пациента, за кипой писанины и выдачи лекарств, не осталось времени на мой алкоголь, на депрессию, на ненависть к себе.

Действие спасает. Даже самое тупое: купить билет, попросить отпуск, выпить чай. Вдруг жизнь снова напомнила, что иногда всё решается не мыслями, а шагом. Пусть кривым, пусть шатким, но шагом.

Отослав Виктору номер рейса и дату вылета, я закрыл переписку даже не глядя. Плевать на его ответ. Честно говоря, я сам не понимаю, зачем это делаю. Какие бы дешёвые билеты ни попались, всё равно это дыра в бюджете. А ведь ещё костюм нужно найти – чёртов костюм. В моём шкафу – только старый костюм, с чужим запахом времени, да и сидит они на мне так, что лучше б и не надевать.

До дома добрался быстро

– Твою мать, – только и подумал я, – совсем забыл.Телефон снова ожил. Звонок от старшего сына.

– Нормально. На работе, – сказал я, и голос у меня прозвучал сухо, будто отрезал разговор на корню.– Привет, папа. Как дела?

Старший… отношения с ним после развода почти сошли на нет. Не то чтобы он меня ненавидел, нет. Любит – по-своему. Но моя предательская история, новая женщина, на несколько лет старше его, скандал, вся эта грязь – он это принял тяжело. Он уже не мальчик, не тот, кому можно сказками замазать реальность. Он мужчина, умный, холодный, со своей собственной жизнью.

И жизнь у него – как из журнала: успешный адвокат в солидной фирме, его ценят и уважают. Два метра роста, блондин с голубыми глазами – для Израиля бомба. Работает, строит карьеру. В прошлом – успешный игрок в баскетбольной лиге. Там, где он входит, люди оборачиваются. Он всегда знал, чего хочет.

И вот он звонит, а между нами пустота. Разговоры свелись почти на нет. «Как дела?», «Всё нормально». И всё. Мы будто чужие. А внутри у меня ком: ведь он мой сын. Моя кровь. Моя гордость – и одновременно напоминание обо всём, что я угробил.

– Папа, я Ротем предложение сделал. Она согласилась, так что готовься.Голос у сына был тёплый, лёгкий, уверенной, без надрывов. Даже странно.

– Нет, – удивился он. – Просто мы в Париже. Я давно хотел. Так что…– Она что, беременна? – выдавил я.

Пауза. Тишина в трубке. И эта тишина ударила сильнее любых слов.

– Ага, – по-мальчишески легко ответил он. – Ну ладно, папа. Мы в ресторане. Я вышел только сказать. Целую.– Сын, это классно, – сказал я и попытался улыбнуться. – Поздравляю. Ротем – отличная девушка. Тебе повезло с ней.

– Люблю тебя.

Щелчок. Связь оборвалась.

Телефон потух. Комната опять стала той же: стены, стул, брошенная рубашка. Я остался сидеть, сжимая его в ладони, словно он мог ожить и снова заговорить. Но нет. Только тишина.

Я встал, прошёлся по комнате. Я радовался за него. По-настоящему. В груди разливалось тепло – гордость, что он сумел. Что у него есть женщина, есть Париж, есть своя жизнь. Он не повторял моих ошибок. Он вырвался. Молодец.

И тут же – холод. Потому что понял: там, где он строит будущее, для меня почти нет места. Может, звонки по праздникам. Может, редкие визиты. Но в его новой жизни я – не основа, а лишь тень.

И эта мысль обожгла сильнее, чем любая боль в спортзале, чем любой голод.

«Нужно быть на высшем уровне. Костюм. Рубашка. Галстук. Короче – всё».Телефон снова мигнул. Сообщение от Виктора:

И всё. Ни точки, ни приветствия, ни объяснений. Сухо. Телеграфно. Как приказ.

Сын только что сказал «люблю», а этот прислал: «Костюм. Галстук. Всё».

Да пошёл ты, Виктор.Я уставился в экран и засмеялся – тихо, глухо.

Глава 6

Полёт начался так себе. Эконом-класс, набитый под завязку. Справа – семья религиозных: дети, женщины в чёрных платьях и париках, мужчины в кипах. Все шумные, все нервные. И чего им в Москве надо? Слева – туристы в шортах и футболках, в шлёпанцах, будто летят не в столицу, а прямо на пляж.

Первые двадцать минут самолёт гудел, как старый холодильник. Дети визжали, женщина в чёрном платке шипела на мужа на иврите, тот отвечал сквозь зубы. Маленький мальчишка яростно бил ногами по спинке моего кресла, проверяя её на прочность.

А посередине – я. Идиот в чёрном костюме, галстуке и ботинках. Чувствовал себя так, будто перепутал рейсы и явился не на свадьбу, а на похороны. Может, я уже слишком «израильтянин»: там костюм надевают только судьи, адвокаты и депутаты. Вспомнил, как до эмиграции у меня было пять костюмов – и это была вторая кожа. Тогда костюм был бронёй. Сейчас – просто латы из чужого времени.

В костюм я влез с трудом. Купил его лет десять назад, когда весил килограммов на десять меньше. Но всё-таки натянул – и после химчистки выглядел он прилично, сидел как корсет на похудевшей, но всё ещё далёкой от идеала тушке.

Сидеть в нём было пыткой. Справа расплылся толстый дядька, заняв половину подлокотника. Слева турист с волосатыми ногами уткнулся в планшет и изредка тыкал меня локтем. Я сидел, как петух на жердочке: сжав ноги, втянув живот. А вокруг – визг ребёнка, запах курицы из подносиков и духота, с которой кондиционеры явно не справлялись.

Я думал: может, я идиот. Может, вся эта Москва, костюм, Виктор – не нужны. Но я уже в самолёте. Костюм на мне. Назад дороги нет. Хуже всё равно не будет. Так я думал.

– Извините, сэр, вам нужно пройти в бизнес-класс.На втором часу полёта, когда казалось, что хуже некуда, ко мне наклонилась стюардесса:

– Вас там ждут.Я уставился на неё: – С чего вдруг?

Я упёрся, но её голос не оставлял сомнений. Поднялся, спина мокрая, галстук криво сбился набок. Соседи тут же уставились: «Ага, этот из эконома идёт к богатым. Сразу видно – не наш».

Бизнес-класс встретил тишиной и прохладой. Широкие кресла, белые пледы, свежие рубашки и лёгкие платья. Один самолёт – два мира.

И тут я понял. Виктор. Он купил два билета. Один – себе. Второй – пустой. Чтобы я сел рядом. Не ради удобства. Не ради компании. А ради контраста. Чтобы я, в своём старом костюме и натирающих ботинках, понял разрыв. Чтобы почувствовал себя нищим рядом с его «состоятельностью».

Это не забота. Это демонстрация. Его способ сказать: «Смотри, я могу. А ты?»

Внутри всё перевернулось. Лучше бы я остался там, среди криков и запаха курицы. Там хотя бы всё честно, без постановки.

Виктор сидел спокойно, с полуулыбкой. Взгляд прямой, в глазах вопрос: «Ну что, какие действия?»

Я сел. Кресло мягкое, удобное, но вместо облегчения почувствовал, как злость расползается по телу. Не радость, не благодарность – именно злость.

Повернул голову. Сзади сидела Ида в наушниках, спала. Почувствовав мой взгляд, открыла глаза и подмигнула: мол, не парься. Я тоже в этой лодке.

– Извини, – спокойно сказал Виктор, будто речь шла о пустяке. – У нас форс-мажор. Друг, специалист по переговорам, заболел. А мне не солидно ехать одному. Нужно выбивать долю – пятьдесят процентов завода. Поэтому пришлось брать Иду – пусть играет секретаршу. А тебя – как советника. Пить будешь?

Я кивнул. Виктор сделал знак стюардессе, дождался, пока принесут вино, поднял тонкий бокал, пил медленно, растягивая паузы. Я отказался от еды – диета, мать её.

– План такой, – продолжил он. – Честно, я хотел просто провести с тобой немного времени. Показать кое-что. Но теперь нужна помощь.

Я едва не расхохотался. Венценосный Виктор Первый – и вдруг просит о помощи? Да в лесу, наверное, все волки передохли, раз уж он снизошёл.

– Вторая степень по экономике. В России работал экономистом, раскручивал небольшую сеть магазинов. Понятно, не мою.– Ты же в экономике и переговорах кое-что понимаешь? – сказал он. Я пожал плечами.

– В Израиле медсёстрам и медбратьям платят лучше. Да и кому тут мой диплом нужен? Тут своих девать некуда.Он посмотрел оценивающе. – А потом стал медбратом?

– Девяностые, да… школа хорошая. Но не суть. Мне явно нужно с тобой сесть и поговорить. Ты полон контрастов, а я слишком мало о тебе знаю.Виктор кивнул. – А как у тебя с переговорами? – Участвовал в сделках по купле-продаже площадей в гипермаркетах, продаже готовых магазинов. Опять же, в девяностые.

– А что ты обо мне вообще знаешь, мистер «зазнайка»?Я хмыкнул.

– Знаешь, а давай так. Расскажи о себе. Не про дипломы, не про то, где работал. Это всё пустое. А ты сам – какой?Виктор поставил бокал на подлокотник, посмотрел прямо, без полуулыбки:

– Именно. Мне нужно знать, с кем я иду на переговоры. Не с дипломом, не с должностью, а с человеком. Ты для меня – тёмная зона. Я вижу только обрывки.Я хмыкнул. – Ты что, интервью у меня берёшь?

– Упрямый. Упрямый до идиотизма. Терпишь боль, потому что боишься остановиться. Тянул семью, пока жена не ушла. Тянул новую семью и снова не то. Тянешь работу, хотя она тебя жрёт. Тянешь спортзал, хотя ненавидишь каждую секунду.– И что ты уже «видишь»? – язвительно спросил я.

– Это не анализ, – спокойно сказал Виктор. – Это факт. Но в переговорах мне нужен человек, который умеет держать лицо, даже когда внутри всё горит. Понимаешь?Я скривился. – Ну спасибо, доктор Фрейд.

– А зачем тебе именно я? Ты ведь можешь купить любого консультанта.Я откинулся в кресле, вздохнул.

– Говорю же: форс-мажор. А ты уже здесь. Советник мне и не нужен – «подставных» в Москве и без нас хватает. Но я хочу знать, как ты поведёшь себя. У тебя нет короны, нет иллюзий, нет лишних сантиментов. Ты прожёг жизнь и выжил. А такие люди – самые интересные в переговорах.Виктор пожал плечами.

Я молчал. Внутри боролось два чувства: послать его к чёрту или всё же рассказать.

– Ну ладно, – сказал я, помедлив. – Хочешь услышать «про себя»? Получай. Я – мужик пятьдесят пяти лет, который умудрился всё потерять и всё равно цепляется за каждый день. Пью, тренируюсь, работаю – как каторжник, потому что иначе провалюсь. Сыновья далеко, женщина ушла, а я тут – между спортзалом и ночными сменами. Я живу на упрямстве и злости.

– Ну всё, – наконец сказал он. – Проплевался ?. А теперь соберись и рассказывай.Виктор кивнул, внимательно слушая. Не перебивал.

– Всё. Как жил, чем занимался, что у тебя за опыт. Не для сочувствия – мне твоё нытьё даром не нужно. Мне нужен человек, на которого можно опереться.

– То есть резюме тебе составить?Я усмехнулся криво:

– Не резюме, – покачал головой Виктор. – Историю. Без приукрашиваний. Как было. Где облажался, где поднялся. Мне нужно знать, какой у тебя позвоночник. Так вроде говорят в Израиле, да?

– Ладно, – сказал я. Налил себе воды, сделал пару глотков. В голове уже крутились воспоминания – тяжёлые, смешные и такие, что лучше бы забыть навсегда. – Ну что ж, слушай. Начнём с самого начала.

…Но рассказ продлился всего пять минут. Я едва успел коснуться своего детства в рабочем квартале Хабаровска, злости на родителей, что не смогли ни направить, ни удержать. Как только благодаря бабушке я не скатился окончательно – Виктор поднял руку и оборвал меня.

Он наклонился ко мне, и даже сквозь очки было видно – глаза сверкнули.

– Ты сейчас где сидишь? И что хочешь сказать? – голос у него был низкий и колючий. – Ты ко мне за сто долларов пришёл и впариваешь, какой ты несчастный? Да ты на пятнадцать лет старше своих родителей, а напорол косяков за три их жизни. У тебя весь мир перед тобой, мощность интернета в руках, а ты как был лапоть, так и остался. И ты сейчас мне втираешь про родителей?

Я молчал. Слова падали как камни.

– Слушай сюда, – он ткнул пальцем в стол. – Ты взрослый мужик, седина в бороде, а рассуждаешь, как обиженный подросток. Сколько можно всё на родителей валить? Хочешь, чтобы в пятьдесят тебя так же жалели?

Он усмехнулся, подался еще вперёд:

– Перед тобой сидит человек, который пять раз поднимался с нуля. Я жил в Набережных Челнах. На дискотеках строем танцевал. В драках каждую неделю падал без сознания. Аттестат получил только потому, что мама – учительница, а директор школы был родственник. Думаешь, меня кто-то жалел? Да он мне и не был нужен. В девяностые троечники и двоечники, кто не зашорился, выходили в мир и делали бизнес. Да, образование нужно. Но кто в семнадцать лет знает, что ему реально нужно? У меня их два. И последнее я получил в тридцать пять. А ты мне про бабушку тут сказки толкаешь?

Он стукнул кулаком :

– Ты знаешь, чем ты опасен? Ты привык жить на минималках. Чуть заработал – уже герой. Чуть похвалили – уже расслабился. Потолок твой – жалкая похвала соседей. Ты не герой своей жизни, ты статист. Фон. Смотришь на тебя – и ясно сразу: рулевой – не ты, а пассажир в плацкарте.

Я сжал зубы. Он не останавливался.

– Уважение хочешь? За что? За то, что выжил? Это не заслуга. Крысы тоже выживают. Тараканы. Заслуга – подняться, когда тебя придавило, и не падать больше. А ты всю жизнь за чьей-то спиной. За родителями. За начальником. За хозяином. Всю жизнь мечтал о деньгах, машинах, свободе… А максимум твой – быть мальчиком на побегушках у того, у кого они есть. Маленький комбик за чужой спиной. Тёплое место, чужие риски. Вот твой максимум.

Он откинулся в кресле, но голос только похолодел:

– Каждый твой день – минус шанс. Ты думаешь, завтра всё изменится. Но завтра ты будешь старее. Слабее. Ты говоришь, что у тебя нет шансов. Знаешь, что страшнее? Они у тебя есть. Но ты их сливаешь. Каждый. День. Осознанно. Каждый день – в минус. И это уже не беда. Это твой выбор.

Воздух загустел. Я сидел, сжав кулаки, чувствуя, что этот хмырь выворачивает меня наизнанку. И тошно становилось оттого, что часть его слов была правдой.

Я шумно выдохнул, будто ржавый гвоздь из груди выдернули.

– Да пошёл ты, Виктор, со своим плацкартом, – процедил я. – Думаешь, я всю жизнь только ныл? Да я, б…ь, учился. Каждый день. На книгах. Потому что в девяностые образование было ни о чем. Лекции пустые, преподы сами не знали, что творится в стране. А я читал, глотал всё подряд – экономику, маркетинг, менеджмент. Применял на ходу. Пусть криво, но работало.

Я плеснул ещё воды, залпом выпил. Дыхание сбивалось, но слова уже рвались сами.

– Я мечтал о бирже. Всегда. Подростком Играть, крутить, рисковать. Только где в Хабаровске в девяностые биржа? Там базар. Там контейнеры. Там жрать нечего. Вот и учил маркетинг по книжкам, а институт пищевой промышленности бросил нахрен – потому что понял: буду инженером-молочником и сдохну бедным.

Виктор смотрел молча.

– Я пошёл в торговлю. Собрал пацанов – друзей, знакомых. Мы рыскали по базам, искали дешёвый товар. Всё подряд. Потом впаривали дороже через свои точки в магазинах. Тогда цены были просто цифры, не имели веса. Сегодня стоило десять, завтра сто. Главное – схватить и провернуть. И мы крутили. Не по-крупному, не миллионы, но жил. Понимаешь? Жил!