Неудачник 1

Игорь Пархомюк

Неудачник 1

Глава 1. Бат-Ям. Район Тель-Авива. Пляж. Вечер

Вечер на пляже в Тель-Авиве летом – особое время. Солнце всё ещё печёт, но тепло уже другое: мягкое, как от костра, который догорает и отдаёт последние волны тепла, прежде чем остынет окончательно. Свет в это время странный – он не просто падает на улицы и песок, а будто расползается по воздуху, прячась в дымке, в солёных испарениях моря.На спортивной площадке у песчаной кромки шумно. Кто-то подтягивается на турниках, кто-то боксирует в пустоту,. Кто-то просто сидит, держа руками пластиковый стакан с чем-то холодным и сладким. В воздухе висит тяжёлая смесь: море, запах жареного мяса, крепкий чёрный кофе из кафешек напротив. И ещё – липкая примесь между ароматом травки и сладковатым дымом кальянов, которыми любят баловаться местные. Чуть в стороне подростки сбились в плотную кучку, передают мундштук из рук в руки. Этот запах липнет к коже, раздражает, как пот после тяжёлой работы.Я сижу на скамье у брусьев. Дышу тяжело, будто каждый вдох и выдох дается тяжело . Сто пятнадцать килограммов – мясо и жир, накопленный годами привычек и ошибок. Руки ноют, спина горит – но это не от нагрузки. Это всё я. Мой груз. Моё тело. Моя жизнь.В глаза бьет солнце, а сквозь него – лица. Молодые, сухие, смеющиеся. Двигаются легко, будто их тела живут по другим законам, с другой гравитацией. Моё же тянет вниз – цепко и безжалостно. Оно больше не ищет нагрузки, не тянется к движению. Оно хочет только покоя. Диван. Алкоголь. Забвение.Третья неделя, как я прихожу сюда. Сначала думал – оживу. Что спорт вытащит меня, как когда-то в молодости: разгонит кровь, разбудит мышцы, а за ними и голову. Тогда это работало. Но теперь каждый раз вместо подъёма получаю одно и то же – глухое, вязкое чувство, как мутная вода в стоячем пруду.Разрыв с бывшей всё ещё стоит перед глазами. Как заноза в пальце – уже не колет, но всё так же мешает, напоминая о себе тупой инородностью. К жене я не вернулся. Не смог. Не захотел. Или не смог признать, что проиграл. Да и она не простит – слишком громко мы разводились, слишком много сказано, слишком много гордыни было в моих словах и поступках. Теперь все дороги перекрыты – и вперёд, и назад. Осталось только приходить на эту площадку и изображать, что я ещё чего-то стою.А чего я стою? Есть работа – нелюбимая, но оплачиваемая. Когда-то я считал, что этого хватит. Но развод два года назад, попытка построить жизнь с женщиной на двадцать лет моложе… Сначала желание, потом – полный крах. Развод с женой, с которой я прожил тридцать лет. Беготня между двумя семьями. Финансовый коллапс, депрессия, выгорание, тяга к алкоголю. Пока ещё под контролем, но я знаю, как быстро он может уйти из-под контроля.Проблемы в сексе. Замыкание в себе. Скандалы Упрёки. Потеря желания жить. И разрыв – обоюдный, но от этого не менее глухой и болезненный.Мне пятьдесят. Когда-то казалось – в этом возрасте все уже будет : дети выросли, опыт есть, силы еще остались. Буду там где звезды.Но сейчас я вижу другое.Уже все было Пятьдесят – это когда ты начинаешь понимать, что времени на развороты уже нет. Всё, что ты не сделал, не сказал, не решился – останется в этой корзине «не успел». И чем дальше, тем тяжелее эта корзина тянет вниз.Друзья? Они остались в прошлом. Кто-то уехал, кто-то ушёл, кто-то просто перестал звонить, когда понял, что мои разговоры стали однообразны. Семья? Разорвана, как с письмо – слова ещё читаются, но соединить их обратно уже невозможно. Деньги? Есть на жизнь, но нет на мечту. Тело? Оно всё ещё моё, но каждый день всё меньше слушается.В голове крутится странная, тихая мысль: «А может, уже всё?» Не с криком, не с драмой. Просто – констатация. Как факт, который не требует споров.Я сижу, слушаю шум пляжа, вдыхаю этот липкий, тяжелый воздух и понимаю – я здесь не для того, чтобы тренироваться. Я здесь, чтобы убедить себя, что ещё в игре. И сам же знаю – убедить не получается.Солнце садится, но пляж все еще шумит. Детский визг, удары ракеток о мяч, металлический лязг спортивных снарядов. Всё живое и громкое. И я – как будто пакет на голове: я тут, но мозг не работает. Он ничего не хочет.Пот стекает по шее. В голове медленно крутится мысль, которая последние дни стала почти привычной: «Может, лучше наглотаться таблеток?» Эти слова – не вспышка и не крик. Это тихий, ровный голос, который идёт откуда-то из глубины, голос стареющего мужчины, его подсознание.Я смотрю на руки . В одной руке – бутылка с водой, в другой – телефон. На экране – чёрная пустота. Нет сообщений. Нет звонков. Нет ничего. Ты никому не нужен, и ты никого не хочешь.Ветер с моря приносит солёный запах. И в этом запахе – что-то, что вдруг бьет в память: как я стоял с ней, еще тогда, до всего. Её волосы, пахнущие солнцем. Её смех. И мое тело, легкое, сильное. Всё было другим. Я – был другим.А теперь – вот он я. Человек, который думает, что его проще закопать, чем починить.Я делаю глубокий вдох. Песок скрипит под кроссовкой. Поднимаюсь. Не потому, что хочу продолжить тренировку. А потому, что не могу сидеть. Это как в клетке – чем меньше двигаешься, тем сильнее парализует собственный страх.Вокруг всё ещё много людей. Они смеются, тренируются, флиртуют. Никто не смотрит на меня. И это правильно. На таких, как я, лучше не смотреть. Я иду к брусьям, хватаюсь за холодный металл. Мышцы рук дрожат. Пытаюсь подняться. Раз. Два. Слышу, как хрустит плечо. Делаю третью попытку – и срываюсь. Ладонь соскальзывает, тело падает вниз тяжёлым мешком.Сажусь обратно. Смотрю на море. Оно все еще движется, ему всё равно. Я вытираю ладони о шорты.песок всё ещё горячий от солнца, но в воздухе уже тянет вечерняя прохлада, вперемешку с липкой солёной плёнкой, которая оседает на коже в такие дни. Делаю вдох, гляжу в сторону турников – и замечаю его.

Стоит спокойно, как будто весь этот шум площадки и не про него. Высокий, плечистый. Даже под свободной тёмно-синей футболкой видно, что тело у него рабочее: ни лишнего, ни декоративного. Не надутые банки ради селфи, а мускулатура, которая живёт не ради показухи, а ради задачи.

Волосы короткие, серые, будто сталь, и загар ровный – не от солярия, а от солнца. Лицо спокойное, без привычной морщины усталости, которую я вижу на лицах почти всех мужчин здесь.

На нём всё простое, но качественное. Часы – такие, что на мою зарплату я бы смог купить только ремешок. Кроссовки явно не из спортдисконта. Бутылка с водой – тяжёлое стекло с минеральной этикеткой, как в дорогих фитнес-клубах. Он подтягивается. Чётко, без рывков. Десять. Пятнадцать. Я сбился со счёта. Движения точные, экономные, как у человека, который привык держать под контролем и себя, и всё вокруг. И именно это бесит: он если и младше то не на много – и он сильнее.

Он мог бы быть где угодно: в закрытом клубе с мраморным залом, на собственной вилле с бассейном, в спортзале, где полотенца пахнут дорогим парфюмом. Но он здесь – на бесплатной площадке, среди таких, как я: лишний вес, кредиты, усталость, затянувшаяся апатия. На этом фоне он смотрится, как дорогой костюм на рынке.

Спрыгивает на песок, разворачивается – и ловит мой взгляд.

– Do You speak English?Глаза спокойные, почти равнодушные, но в этом равнодушии есть хищный отблеск сытого волка. Он подходит ближе, уверенной, лёгкой походкой, и бросает короткое:

– A little, – отвечаю автоматически.

– Russian? – уточняет он.

– Говорю.

– хорошо. – Он садится на соседнюю скамью, ставит бутылку на песок. – Сколько потянул?

–четыре, – вырывается у меня. И тут же жалею, что сказал правду.

– Честно. Редко встречается.

– Ты тяжёлый, – говорит спокойно. – сильная нагрузка на тело.Он смотрит на меня так, как смотрят врачи, когда диагноз уже ясен.

Я пожимаю плечами. Мне всё равно. Или делаю вид, что всё равно.

– Живешь здесь давно?Он делает глоток воды, кивает в сторону моря:

– Двадцать лет. А ты?

– Здесь третий год До этого европа. Десять лет назад пришлось уехать быстро. – Пауза. – Молодая жена подставила. Суд. Шум. В общем, обычная история для богатых идиотов. Повезло, что считать умею.

Говорит без горечи, без позы, как если бы читал сводку новостей. Я невольно косо смотрю на его часы, на сухие накаченные руки, на эту тяжёлую стеклянную еще холодную бутылку и понимаю: запас прочности у него из другой лиги.

– И чем сейчас…?

– Коучинг. – Едва заметный пожим плечом. – В России всё разрешилось, но тут… тише. Людей вытаскиваю из ям. Иногда получается.

– Ну да, миллионер-коуч, – думаю с усмешкой. – Понятно, почему тут, клиентов ищешь.

Он усмехается в ответ будто понял

– Успокойся. Коучинг – хобби. Мне до конца жизни денег хватит. Конечно, бесплатно я не работаю, но на мою сессию у тебя точно не хватит.

– В Израиле таких полно, – зло говорю я. – Историй наслушался – конца нет. Русские любят рассказывать, особенно о том, как всех переиграли.Там. Только здесь на уборках да на заводах работают.Но понятно это временно. А скоро …

– Разница только в том, – спокойно пребывает он, – что я говорю это, не чтобы впечатлить, а потому что так есть.

Мы молчим.Да чего я завелся?. ОН точно на таких не похож,

– Хочешь вылезти – или просто пришёл посидеть?Он смотрит прямо, не мигая.

Я глотаю слюну, молчу.

– Тогда начни с простого. Начни с веса. И без геройства.Он чуть поворачивает голову, как будто уже всё понял:

Щелкает брелок —, черный «Майбах». Не новый, но ухоженный так, что в нём каждая деталь блеститОн поднимается, берёт бутылку, кивает коротко, по-деловому и идёт не к турнику, как я ожидал, а в сторону стоянки.

Он садится за руль, не торопясь, как человек, у которого нет проблем с временем. Машина басовито урчит, как большой хищник, которому только что сняли с шеи цепь. Плавно трогается, и уже через пару секунд тёмная громада исчезает за поворотом, оставив после себя только короткое эхо.Что и следовало доказать. Зря я на мужика наехал.

А я сижу на той же скамье, глядя на море, и понимаю, что мало того, что я неудачник, так ещё и хам. поверну в голову я вижу что рядом его полотенце я подымаю и действительно чувствую запах дорого парфюма

встаю и иду в свою конуру завтра на работу

Как ни странно, слова мужика остались в голове. Простые, как рельсы: снижать вес. Но видишь, как кто-то твой ровесник легко подтягивается – и внутри что-то ломается. Толчок. Надо худеть.

Да, с моим ростом метр девяносто лишний вес вроде не бросается в глаза. Но я-то знаю: тело рыхлое, без силы, апатичное. Словно дом, в котором давно никто не жил.

Прошло две недели. первую неделю я я как будто жил на автомате: работа – дом – интернет. Терзал GPT, искал ответы, как будто кто-то напишет за меня инструкцию к новой жизни.Короткие разговоры с детьми и снова поиск – золотой пилюли как похудеть,думаю чат gpt уже устал от меня.

Сначала было тяжело до злости. Дико хотелось есть. Не просто «поужинать» – а жрать, пока не останетсят места в желудке. потом лечь, отключится в сериале, залить пивом пустоту. Пару раз срывался. Особенно ночью, когда работал на смене в больнице:заказывал еду, «на два дня» и сметал её за час. Утром шёл спать, просыпался голодным и злым на себя.

И всё же первая неделя дала минус четыре кило.Прорыв

На второй неделе меня накрыл вирус. Ну а что ещё можно поймать в больнице? Температура, рвота, четыре дня в бреду. Вроде жив, но в голове туман. Лена, хозяйка квартиры, пару раз заглядывала: принесла воды, какой-то бульон. Зашла – и тут же вышла, будто боялась заразиться. А может, просто боялась.Страх короны еще жив в умах.

Лежал, слушал, как в соседней комнате кто-то ходит, а я – один, в своей маленькой клетке, вонючей от пота и лекарств. И вот тогда понял, что боюсь не умереть, а остаться жить вот так – в одиночной камере из привычек и усталости.

Через шесть дней встал на весы – ещё минус четыре. Сто восемь. Таким я был десять лет назад.

В зеркале – бледная рожа, мешки под глазами, щеки осунулись. Красоты – ноль. Но где-то под этим слоем усталости тело начало меняться. Словно в грязи показалась первая сухая трещина – знак, что лёд всё-таки тронулся.

Взгляд упал на его полотенце. Яркое, чужеродное пятно в моей серой комнате, где всё уже давно выцвело и слилось в один унылый фон. Пожал плечами. Ладно. Пойду в душ.

Побрился, натянул кроссовки. Полотенце взял с собой – если встречу хозяина, верну и извинюсь. Хотя какие шансы, что он будет там же? Место-то большое.

Как ни странно, он был там. Стоял на площадке у моря, как будто ждал. Белый костюм, сандалии на босу ногу – высший шик израильской моды. Такая грубовато- небрежная изысканность, которую носят люди, уверенные в себе на сто процентов.

Рядом – молодая женщина в спортивном топе и узких легинсах цвета мокрого асфальта. Кожа – смуглая, но не до черноты, словно она больше проводит время в зале, чем на пляже. Четкая линия плеч, пресс, длинные ноги. Волосы собраны в высокий хвост, пара непослушных прядей. На запястье – фитнес-часы с золотым ободком, блеснувшие в солнце.

Губы подведены, глаза – с лёгкой стрелкой, и при этом всё выглядит будто случайно: «я просто вышла побегать». Но каждый её жест выверен.

Вокруг неё пахнет чем-то цитрусовым, свежим, но пряным, как утренний коктейль в дорогом баре.

Я подошёл ближе. Она заметила меня первой, равнодушно мазнув взглядом отвернулась, продолжая фразу. Он тоже перевел взгляд, кивнул. В глазах – ни удивления, ни вопроса. Как будто он всегда знал, что я вернусь.

– Нашёлся? – сказал он . – подожди я скоро освобожусь

Это была просьба, но прозвучала как команда. Даже не просьба – приказ, В его голосе не было ни тени сомнения, что я могу развернуться и уйти. Не было и попытки меня удержать – просто голая уверенность, что я всё равно останусь.

Опять эта харизма, эта странная смесь спокойствия и власти. Как он это делает? Без крика, без угроз, без давления – и ты уже подстраиваешься под его темп, будто шаги твои становятся в такт его движению.

Я поймал себя на том, что, будь на его месте кто-то другой, я бы, может, и развернулся. Но с ним… нет. Не мог. Не потому что боялся – скорее, потому что в его присутствии ты как будто забываешь про свой обычный арсенал отговорок и привычных «нет».

В любом случае надо было извиниться. Хотя я не привык это делать. Не любил, когда меня ставили в позицию, где я должен оправдываться. Но он… зацепил меня. Не словами, не манерой – самим фактом, что стоял здесь, полностью владея моментом, и в этой картине я был лишь второстепенной фигурой, пришедшей вернуть полотенце.

И эта роль – второстепенного – на виду молодой красивой женщины внезапно показалась мне невыносимой.

– Ты же понимаешь, что я пришла сама, – голос у неё был ровный, но в этой ровности слышался надрыв, как в струне, натянутой на грани разрыва.Я остановился в паре метров, не вмешиваясь, но ухо само ловило слова. Она говорила быстро, сбивчиво, руками рисовала в воздухе целые картины, как будто пыталась уговорить его силой жестов.Настоящий продукт Израиля Она стояла вплотную, но так, чтобы между ними оставалась тонкая, почти ощутимая грань – не преступай.

– Понимаю. – Пауза. – Но это ничего не меняет.Он кивнул – медленно, почти лениво.

– Как ты можешь знать, что это ничего не меняет, если ты даже не дал мне сказать? – она чуть подалась вперёд, как будто хотела поймать его взгляд, и он не отвел глаз – смотрел прямо, спокойно, так, что её слова рассыпались.

– Потому что ты уже говорила. И не раз.

– Раньше ты хотя бы пытался… – она сглотнула, и этот жест показался мне почти болезненным. – Ты слушал. Ты был… другим.В её лице что-то дрогнуло, как тень от пробежавшей облака.

– Может, я просто перестал притворяться, что мне интересно, – ответил он без злобы, но с таким спокойствием, что его слова резали сильнее, чем если бы он кричал.

– Ты думаешь, я не вижу? Ты всё тот же. Просто прячешься за этим своим «мне всё равно».Она чуть качнула головой, и тёмные волосы соскользнули с плеча на грудь.

– А может, мне правда всё равно.Он усмехнулся едва заметно.

– Чушь, – отрезала она. – Я тебя слишком хорошо знаю.

– Я изменилась. Слышишь? Я не та, что была тогда. Я… научилась держать себя, я перестала… – она запнулась, сжала кулаки, – перестала вешаться тебе на шею.На секунду между ними повисла тишина. Я видел, как она делает глубокий вдох, будто собираясь прыгнуть в холодную воду.

– Проблема не в тебе. Проблема в том, что я больше не хочу продолжать наши отношенияОн чуть наклонил голову, глядя на неё с интересом, но без тепла.

– Значит, ты просто откажешься? Вот так?Она опустила глаза, будто эти слова попали точно в больное место. Но быстро подняла взгляд обратно – теперь в нём была злость, не хуже огня.

– Нет, – он пожал плечами. – Я просто не вернусь туда, где мне больше нечего делать.

– А если ты ошибаешься Виктор? – её голос стал тише, но жёстче. – Если то, что тебе нужно, стоит прямо перед тобой?

– Тогда я с этим смирюсь, – сказал он, и в его голосе была ледяная уверенность. – Но не вернусь.

– Ты боишься, – бросила она. – Боишься, что если откроешь дверь, всё снова выйдет из-под контроля.Она подалась ближе ещё на шаг – теперь расстояние между ними было таким, что любой другой мужчина уже бы либо обнял, либо отступил. Но он остался на месте.

– Нет, Ида. Я просто научился держать её закрытой.Он тихо выдохнул, но без смеха.

Я заметил, как у неё дрогнулигубы – так бывает, когда человек вот-вот сорвётся на крик или на слёзы. Но она взяла себя в руки, провела ладонью по волосам, как будто стирая с лица слабость.

– Позвони мне завтра, и мы договоримся, – вдруг сказал он мягче. – Я постараюсь найти время для тебя.

– Но… – начала она, и в этом «но» было столько всего: протест, страх, обида, воспоминания.

– Всё, Ида. Иди. Меня человек ждёт.Он поднял ладонь, будто отсекая её слова.

Она замерла на секунду, потом резко шагнула вперёд, схватила его за шею и чмокнула в губы – быстро, но с таким вызовом, что в этом мгновении чувствовалось больше, чем в их разговоре.

Повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. И да, пока половина спортплощадки смотрела на ее просто завораживащию фигуру, я смотрел на него .На то, что оставила после себя эта сцена: ощущение, что я только что увидел бой, где победитель заранее был известен.

Он остался стоять, глядя на море, будто ничего и не произошло. Её белый «ауди» скрылся за поворотом.

– удивлен? – вдруг услышал я его вопоос

– Да но не сильно – попытался я усмехнуться.Я мотнул головой отбрасывая морок – он стоял, руки в карманах, и смотрел прямо в глаза.

Он улыбнулся.

– Пойдём, – сказал он, кивнув в сторону уличного кафе. – Ты ведь сюда не просто полотенце вернуть пришёл.

Он пошёл через дорогу , не оборачиваясь, как будто и не сомневался, что я пойду за ним.

Глава 2

Бат-Ям. Кафе. Пляж

Мы шли молча. Я держался чуть сбоку, иногда косился на него. Виктор шёл ровно, спокойно, без лишних движений, будто у него внутри метроном, который отмеряет шаги и дыхание. Ни одного лишнего поворота головы, ни взгляда по сторонам – будто всё, что вокруг, не имеет значения.

Я поймал себя на том, что иду за ним как за боссом, и это бесило. Ненавижу чувство быть ведомым. Но шёл.

Кафе оказалось обычным. Не модное, не пафосное, но чистое. Пара столиков у окна, стойка с пирожными, за прилавком девчонка лет двадцати с собранными в хвост волосами. В воздухе – запах кофе, сладкая нотка ванили и что-то ещё, тёплое, как свежая выпечка. Где-то в глубине работала кофемашина, ровно шипела паром, а за соседним столиком сидела пара и тихо смеялась.

Мы сели у стены. Виктор – лицом к залу, я – спиной к двери. Уже это раздражало. Он выбрал место без колебаний, как будто оно всегда ждало только его, а я сел так, что не видел, кто входит.

Он заказал сам: себе – чёрный кофе без сахара, мне – американо и тарелку булочек.

– Ешь, – сказал он, не отрывая взгляда от телефона. – Выглядишь так себе.

Хотел возразить, что не просил булочек, но сдержался. Сказано было так, что прозвучало как команда.

– Расслабься. Сегодня я тебя кормлю. А заодно проверяю.Он поднял глаза:

– Что проверяешь? – я поперхнулся кофе.

– Умение задавать вопросы. Это первый тест.

Он откинулся на спинку стула, поставил локти на стол. Взгляд спокойный, но острый, как у моей учительницы по математике, когда я плыл и знал, что сейчас будет вынос.

– Десять вопросов. Ты должен задать мне десять таких, на которые я не смогу ответить «да» или «нет». Чтобы пришлось думать и раскрыться. Понял?

Я кивнул. Он меня зацепил. Зачем ему эта игра – непонятно, но раз уж он тратит на меня время, значит, и я в неё сыграю.

– Давай, первый.

Я замялся. Голова пустая. Слова крутятся, но все какие-то школьные, банальные. Чтобы потянуть время, отхлебнул кофе.

– Ну… как ты это делаешь с женщинами?

– Харизма. Всё. Девять осталось.Он усмехнулся.

– Я сказал – задавай такие, чтобы я не мог ответить односложно. Это односложно. Следующий.Я чуть не поперхнулся. – Ты сказал…

– Стоп, – он поднял руку. – Если в вопросе уже «как ты…» и дальше идёт общая фраза, значит, ты не подумал. Ты просто ляпнул.Я начал злиться. – Ладно… Как ты…

Я сжал кулаки под столом. Чувствовал, как внутри начинает подниматься злость.

– Давай по-другому, – сказал он. – Представь, что от этих вопросов зависит твоя жизнь. Или жизнь твоего ребёнка. Или ты подписываешь договор на крупную сумму. Ты бы тоже так мямлил?

Грубо. Но верно. Я молчал.

– Второй.

– Что отличает людей, которые вылезают из дна, от тех, кто там и остаётся? – выдал я.

– Уже лучше. Ответ: решают действовать, а не ныть. Всё. Третий.Он посмотрел внимательно.

Второй вопрос был неплох, но ответ – простой и пустой для меня. Пустота в голове. Смотрю в окно – мимо проходит девушка с коляской. Ветер подхватил край её лёгкого платья. И вдруг вспоминаю, как два года назад сидел в кафе с той самой… младше на двадцать лет… и улыбался, готовый отдать всё, лишь бы осталась.

– Да так… вспомнил кое-что, – тихо сказал я. Настроение рухнуло вниз.Виктор заметил, что я выпал. – Ты сейчас где? – спросил он.

– Оставь воспоминания дома. Мы здесь не про сопли. Четвёртый.

Я выдал какой-то корявый вопрос про деньги. Он ответил двумя словами. Пятый – опять в никуда.

– Стоп, – сказал он. – У тебя пока два нормальных вопроса из пяти. Остальное – мусор. Знаешь почему? Ты никогда не тренировался задавать вопросы. Ни себе, ни другим. Живёшь в режиме оправданий и готовых ответов. Вообще не умеешь вытаскивать информацию из мира. А мир, между прочим, охренеть какой жадный. Если не умеешь спросить – он тебе не даст. Ты извиняешься вместо того, чтобы спрашивать. Не бойся выглядеть дураком. Хуже – быть дураком, потому что не спросил и не понял.

Сказал – и уставился на меня. Каменное лицо. Рядом за соседним столиком стукнула ложка о чашку, кто-то засмеялся – и мне показалось, что надо мной.

Я почувствовал, что закипаю. Хотел встать и послать его, но понял – если уйду сейчас, то проиграю даже сам себе.

– Шестой, – сказал он, опуская глаза.

– Как ты понимаешь, что наставник больше не нужен?Я заставил себя спросить:

– Когда ученик перестаёт задавать вопросы и начинает делать без подсказок. Семь.Он на секунду замер.

Я завис.

– Ладно, – сказал он. – Девятый и десятый задам я. Девятый: ты зачем сюда пришёл? Десятый: сколько ты стоишь?К восьмому он уже смотрел на часы.

– Деньги, навыки, связи, здоровье. Всё вместе. Сумма. Сколько?– Что значит…

Я молчал. Не знал, что ответить. Никогда так не считал.

– Вот и всё, – он встал. – Ты даже не знаешь, что у тебя есть. Значит, не знаешь, что можешь потерять. И ты не знаешь, зачем сюда пришёл. Тебя привели, как пуделя.

Он положил купюру на стол и ушёл, даже не посмотрев на меня. Это был плевок. Пренебрежение. Я отвык от того, чтобы со мной так. Мы же только что сидели, говорили… хотя бы намёк на «пока». Но нет. Я был как стул, который отодвинули и ушли.

Булочки стояли нетронутые. Кофе остыл. Шум в голове был громче, чем на улице.

Сколько ты стоишь?

Вопрос застрял, как кость в горле. Никогда в жизни я так не считал. Всегда думал в категориях: «хватит на месяц или нет», «получу премию или нет», «с ней повезло или нет». Никогда – что я стою как человек.

Не то чтобы до развода я жил как король, но после… Много осталось жене и детям. Себе я оставил маленькую квартиру в затрапезном районе пригорода Хайфы – ту самую, что мы когда-то купили вместе с женой, когда строили планы на жизнь. Тогда казалось, что это начало. Стартовая точка, от которой пойдём вверх.

А теперь это стало точкой отсчёта вниз.