Пешка тени

– Значит, я теперь твой наёмник? – голос мой сорвался на хриплый, ядовитый шёпот. – Так и запишем. Ворон, наёмный инструмент. Готовый лезть в самое пекло за обещание ответов, которые, скорее всего, окажутся очередной ложью.

Силуан не моргнул.

– Нет. Ты – единственный, кто может это сделать. И я – единственный, кто может дать тебе эти ответы. Это не наёмничество. Это симбиоз поневоле.

Он наклонился, поднял мою котомку. В его руках Сердце замерло, будто затаившись, его боль притихла, сменившись настороженным, чужим вниманием. Он протянул её мне.

– Моя доля с опала – твоя. Тебе понадобятся ресурсы. Лучшее снаряжение. Информация. Купи всё, что нужно. Ядро Механического Бога охраняется не чарами, а технологией. Это будет другая работа. Ты не должен идти туда неподготовленным.

Я медленно взял котомку. Тяжесть Сердца теперь была иной – не мёртвым грузом, а живой, вибрирующей ношей, чью глухую песню я чувствовал каждой клеткой. Тяжесть Опала рядом с ним казалась ничтожной.

– Сначала я пополню запасы, – буркнул я, поворачиваясь к двери скупщика. Дверь была старой, изъеденной временем, и от неё пахло не просто пылью, а густым, терпким коктейлем из старого металла, высохших трав и глухой, спящей боли тысяч обменянных здесь вещей. – А там посмотрим.

– Я буду ждать, – просто сказал Силуан. – В Старой Цитадели. С двумя ключами.

Я не оглядывался, толкая потрёпанную дверь. За моей спиной тень снова сомкнулась, поглотив его. Но тяжесть его взгляда, груз его расчёта и назойливая вибрация «Сердца» у меня за спиной остались со мной.

ГЛАВА 13. ЛАВКА СПЯЩИХ БОЛЕЙ

Дверь захлопнулась за мной, отрезая от уличного шума. Воздух внутри был густым, спёртым и сладковато-горьким одновременно. Пахло старой пылью, высохшими травами, окисленным металлом и чем-то ещё – словно тысяча чужих воспоминаний выдохнула разом в этом тесном пространстве.

Лавка Слепого Скупщика была не складом, а кладбищем вещей. Они лежали на полках, висели на стенах, громоздились в углах. И каждая – кричала.

Мой дар, обычно приглушённый городским гулом, здесь сдавил виски стальным обручем. Я не просто видел беспорядочное нагромождение хлама – я чувствовал его историю. Треснувшая ваза на верхней полке тихо и бесконечно рыдала о разбитой семье. Инкрустированный кинжал на стене злобно шипел об измене и крови. Стопка пожелтевших писем на прилавке источала тонкую, тоскливую ноту утраченной любви. Это был хор из тысяч обрывков чужих жизней, спрессованных в одном помещении. Глухая, спящая боль, как и предчувствовалось.

За прилавком, в кресле, обитом потертой кожей, сидел хозяин этого царства теней. Старик Кошерд. Его молочно-белые, незрячие глаза были обращены куда-то в пространство над моим плечом, но я знал – он видит меня куда лучше зрячих. Его лицо было испещрено морщинами и свежим синяком под левым глазом. Желтовато-фиолетовый оттенок, едва начавший сходить. Пальцы его, похожие на скрюченные корни, перебирали чётки из тёмного дерева.

– Ворон, – его голос был скрипом сухого сучка. – Пахнешь дымом, болью и гневом. И… чем-то древним. Зелёным и увядающим. Неужели нашёл?

Он уже всё знал. Или чуял.

Я швырнул котомку на прилавок. От удара Сердце в глубине ёмко, недовольно урчануло, заставляя вздрогнуть стопку монет рядом. Рядом с ним я выложил Опал. Холодный, молчаливый, но отчаянно желавший быть проданным.

– Было дело, – буркнул я. – Мне нужно снаряжение. Всё самое лучшее. И информация. И… – я кивнул на его синяк. – Это к тебе гости заходили?

Кошерд медленно потянулся к Опалу. Его пальцы дрожали, но коснувшись камня, стали твёрдыми и точными. Он повертел его, поднёс к носу, словно принюхиваясь, хотя, казалось, видел его насквозь.

– Спрашивали про тебя, – проскрипел он без эмоций. – Люди в плащах с гербом Замогильного. Не столько спрашивали, сколько… убеждали. Вежливо. Настойчиво. Сказали, что если ты появишься – мне стоит быть благоразумным и сообщить. Немедленно.

Он отложил камень.

– Я стар. Мой скелет хрупок. А благоразумие – единственная валюта, которая у меня осталась. – Он повернул своё слепое лицо ко мне. – Но я им ничего не сказал. Потому что ты пахнешь интереснее. Гораздо интереснее. И, кажется, готов потратиться.

– Мне нужны схемы подступов к «Кованому Сердцу», – выдохнул я, называя цитадель Молотоборцев их собственным, помпезным именем.

Слепые глаза Кошерда сузились.

– Схемы? – он хрипло рассмеялся. – Дитя моё, Молотоборцы не разбрасываются своими секретами. Их чертежи сжигаются, а не продаются. То, что у меня есть… это лоскутное одеяло. Обрывки, которые я собирал десятилетиями. Устаревшие планы вентиляционных шахт, по которым давно пустили пар. Наброски внешнего периметра, сделанные пьяными каменщиками. Всё, что удалось выцарапать за огромные деньги. И всё это не стоит того опала, что ты принёс. Это стоит дороже.

– Назови цену.

– Весь опал. И долг. Один долг. В нужный момент я попрошу тебя об одной услуге. Без вопросов.

Я замер. «Без вопросов» от Кошерда могло означать что угодно. Но выбора не было. Я кивнул.

Старик ухмыльнулся беззубым ртом и полез под прилавок. Через мгновение он швырнул на стол пыльный, потрёпанный свиток. Я развернул его. Кошерд не врал. Это был хаос из линий, пометок и вопросов на полях. Но среди этого хаоса угадывалась логика. И дыры. Много дыр.

Пока я изучал карту, он собрал для меня снаряжение. Новые, отлично сбалансированные стрелы. Прочные, бесшумные тросики. И наконец – отремонтированный и настроенный арбалет с новой, упругой тетивой. «Забудь про свой лук для этой вылазки, – буркнул Кошерд, – Стрелы те же, но удар тише, а пробивная сила нужна будет против их кожи. Да и места меньше занимает».

Я молча кивнул, проверяя вес и баланс оружия. Он был прав. Потом он добавил в кучу болты-стрелы, кислоту для металла, дымовые шашки. И – последним – он с почти религиозным благоговением протянул мне пару перчаток.

Они были сплетены из тёмной, грубой кожи, но на ладонях и пальцах были нашиты странные блестящие пластины с микроскопическими крючками.

– Для стен, – пояснил Кошерд. – Не для всех, но для многих. Не идеально, но лучше, чем голые руки. Пользуйся с умом. И помни мои слова: там всё иначе. Не камни и не дерево. Сталь и пар. Твои чувства там могут тебя обмануть.

Я вышел на улицу, закинув за спину уже не пустую котомку. Новый груз стучал по старой ране, но уже не так больно. Теперь это был стук возможностей. И долга.

Следующие несколько дней пролетели в лихорадочной подготовке. Я не просто покупал – я изучал. Я пробирался по крышам вокруг массивного, дымящегося здания «Кованого Сердца», похожего на спящего железного зверя. Смотрел на расписание смен стражей на земле, на мерный шаг часовых у ворот. И на небо – где время от времени с грохотом, похожим на кашель больного дракона, пролетали патрули Молотоборцев на своих дымных реактивных ранцах. Они не парили, как птицы, а тяжело резали воздух, оставляя за собой маслянистый шлейф, а рубиновые линзы их шлемов методично прощупывали лучами света крыши и тени переулков.

Однажды ночью я залёг на крыше напротив и попытался «услышать» одного из механических стражей, замершего у ворот. Я сосредоточился, пытаясь уловить привычную боль металла, память камня… но наткнулся на глухую, безжизненную стену. От существа исходило лишь монотонное, низкочастотное гудение, словно от раскалённого котла. Ни боли, ни ярости, ни страха – ничего. Холодная, пустая, бездушная мощь. Предупреждение Кошерда оказалось пророческим. Здесь я был слеп.

И я видел других. В тени под аркой, ведущей к Сердцу, мелькнуло знакомое движение. Не люди Замогильного – те были грубы и очевидны. Это было иное. Шелестящее, плавное. Фигура в плаще из коры, на мгновение замершая и растворившаяся в воздухе, словно её и не было. Лесовики. Они тоже вели свою игру. И я был в самом её центре.

В итоге я стоял там, где должен был стоять. Напротив циклопических, покрытых сложными механизмами и гравюрами с шестернями ворот «Кованого Сердца». От них исходил низкий, неумолчный гул – биение гигантского механизма внутри. Воздух дрожал и пах раскалённым металлом и паром. Где-то высоко над головой с рёвом пролетел очередной летающий патруль, и я прижался к стене, пока пятно его прожектора скользило по соседним крышам.

Ворота были открыты для очередного патруля. На мгновение я увидел внутренний двор, залитый неестественно ярким светом, и огромную статую Механического Бога с лицом-шестернёй.

Мой план был готов. Моё снаряжение проверено. Мои нервы натянуты до предела.

Я сделал глубокий вдох, пахнущий гарью и чужим прогрессом, и натянул на руки новые перчатки. Крючки зацепились за грубую поверхность стены.

Охота продолжалась. Теперь на трёх уровнях: земля, небо и тень.

ГЛАВА 14. БЕЗ ШЕПОТА, БЕЗ БОЛИ

Ворота с глухим лязгом захлопнулись за спиной ушедшего патруля, но тот образ на секунду впечатался в сетчатку: внутренний двор, залитый неестественным, режущим глаза светом молний, и она – огромная статуя Механического Бога с лицом-шестернёй, взирающая на свое царство бездушным, геометрическим взглядом.

Мой план был дерьмом. Проверенное снаряжение – грудой хлама. Нервы… нервы были оголенным проводом, по которому ползла дикая, животная паника. Я загнал ее глубоко внутрь, превратил в холодный комок в желудке. Привычное дело.

Глубокий вдох. Не воздух, а ядовитая смесь гари, машинного масла и чего-то щелочного, чужого. Прогресс, которым тут так гордятся, вонял химическим потеплением. Кожаные ладони с микроскопическими крючьями заскрипели, сжимаясь в кулаки. Охота продолжалась. Земля, небо, тень. И я был тем, кто охотится в тени, пока другие служат приманкой.

Стена «Кованого Сердца» была не просто преградой. Она была заявлением. Не «уйди», а «ты – ничто». Гладкие, литые стальные плиты, стык в стык, без сучка без задоринки. Я прижал ладонь. Ничего. Ни вспышки, ни отзвука чужой боли. Только мертвая, оглушающая тишина в том месте, где всегда звучал хор мира. Я был слеп. Глух. Обычный жук у подножия исполинской машины.

«Ну что, гений? Платил слепому за карты – теперь получай сполна».

Я с силой оттолкнулся от стены, проверяя крепление катушки с тонким, почти невидимым тросом. Перчатки мягко заскрипели.

Мой путь лежал не через ворота. И не через вентиляцию – эти технократы наверняка начинили свои шахты вращающимися ножами. Нет. Я выбрал слепую зону – сток для конденсата, массивную чугунную трубу, что спускалась с парапета чуть поодаль, дымя и источая едкий химический запах. До нее нужно было добраться.

Якорь с тихим шелестом взлетел вверх, зацепился за какой-то выступ на самом краю стены. Трос натянулся. Я повис на нем, слушая. Ни криков, ни лязга оружия. Только вечный, размеренный гул. Големы на постах не подняли голов. Их оптические сенсоры сканировали запрограммированные сектора. Я был помехой на периферии, сорной веткой.

Я полез. Перебирая трос руками и упираясь ногами в гладкую стену. Перчатки цеплялись за микроскопические неровности, с противным скрежетом царапая сталь. Каждый мускул был напряжен до предела. Я не чувствовал стену. Я не знал, выдержит ли она, не крикнет ли мне в пальцы историей своего литья. Я просто лез, слепо и глупо, надеясь, что купленный у Слепого хлам не подведет.

Сверху, из-за стены, донесся резкий, шипящий звук… Лесовики. Так Силуан не соврал. Началось. Идиоты с дубинами пошли на лобовой штурм. Ладно… мой ход.

Я замер, прижавшись к стене, стараясь слиться с тенью. И услышал другое. Далекий, яростный крик. Человеческий. Но не крик атаки – крик ужаса. Потом послышался треск не дерева, а камня – кладка стены у ворот поползла трещинами, и из них, как черные ядовитые змеи, просочились корни, обвивая ноги стражникам. Воздух наполнился тихим, назойливым шепотом, от которого сводило зубы. Черт бы побрал этих шептунов с их проклятой магией. Они не штурмовали, они травили и душили. Идиоты. Но… удобные идиоты.

Сирена. Пронзительная, лающая, она вспорола монотонный гул цитадели, как нож – глотку. По ту сторону стены загрохотали тяжелые, мерные шаги. Зашипели гидравликой механические стражи, сходя с постов. Где-то глухо хлопнули тяжелые стальные двери. Хаос. Идеальный хаос для крысы.

Я одним рывком добрался до парапета, перекатился через него и приземлился в узком проходе между двумя гигантскими паровыми коллекторами. Отсюда, сверху, «Кованое Сердце» открывалось во всей своей неестественной красе. Не улицы, а коридоры. Не площади, а машинные залы. Повсюду двигались люди в форменной спецовке, с молотами на поясах. Но их было мало. Основную силу составляли они.

Големы. Ростом с двух человек, из полированной бронзы и стали. Их движения были точными, выверенными, лишенными всякой органической плавности. Они строились в ряды, их оптические сенсоры холодно светились голубым, поворачиваясь в сторону ворот, откуда доносился гнев леса и ярость людей Замогильного.

Мой шанс. Пока они отбивали атаку дикарей, я мог просочиться глубже.

Спуск с крыши был делом техники, пота и слепой веры. Дым, клубящийся из труб, скрывал меня. Я двигался от тени к тени, от трубы к балке, чувствуя, как каждая порция мертвого воздуха выжигает мои легкие. Я был ослепший и оглохший, полагаясь на обрывки памяти от купленных карт и на чисто физические ориентиры: настойчивый гул генератора слева, вибрацию под ногами от работающего пресса, теплый поток воздуха из вентиляционной решетки. Я действовал почти наугад в этом чужом, враждебном мире, где каждая тень могла оказаться стальным стражем. Мне нужно было найти командный узел. Пост управления. Архив. Место, где хранятся чертежи этой стальной утробы.

В конце концов, мне повезло. Я нашел его по звуку.

За бронированной дверью с гербом Молотоборцев – перестук клавиш пишущей машинки и властный, резкий голос.

«…усилить давление в магистралях западного крыла! Я не хочу, чтобы хоть капля той грязной органики просочилась к Основному Ядру! Игрища дикарей за стенами – это одно, но чистота Сердца – неприкосновенна!»

Основное Ядро. Вот оно.

Дверь была не для взлома. Но над ней, в потолке, проходила вентиляционная решетка. Не идеально, но лучше, чем ничего. Я вставил крючья перчаток в щели и полез, чувствуя, как дрожат мышцы предплечий. Боль. Яркая, живая, знакомая. Она была почти приятна на фоне этой мертвой тишины.

Я отодвинул решетку и заглянул вниз.

Кабинет. Карты на стенах, испещренные схемами. Посредине – стол, за которым сидел человек с подстриженными седыми усами и в идеально отглаженном мундире. Инженер-командор, не иначе. Перед ним на столе лежал развернутый пергамент – детальный план нижних уровней, с пометками и стрелками.

И он был не один. У стены, неподвижно, как статуя, стоял голем. Не тот, что на улице. Этот был меньше, из черного матового металла, и вместо оптических сенсоров у него была одна-единственная линза по центру «лица», которая медленно поворачивалась, сканируя комнату.

Я замер, стараясь не дышать. Нужно было услышать больше.

«…протокол изоляции активирован, – говорил командор в трубку громофона. – Энергия с внешних периметров перенаправляется к хранилищу. Никто не приблизится к Ядру, пока не стихнет этот адский гам. Да, советую проверить канал охлаждения. Перегрев – единственное, что может вывести систему из строя быстрее, чем эти дремучие идиоты с дубинами».

Канал охлаждения. Перегрев. Ключ.

Линза голема замерла. Медленно, с едва слышным жужжанием сервоприводов, она повернулась вверх. Прямо на меня.

В его стеклянном глазу не было ни любопытства, ни гнева. Только холодная констатация факта: аномалия.

Командор, следуя его «взгляду», резко поднял голову. Наши глаза встретились. Его – широкие от невероятного гнева. Мои – от осознания полного провала.

Я рванулся назад, в узкий лаз, но было поздно.

Голем поднял руку. Не для захвата. Из его запястья с резким пшиком вырвалась сеть из тонких стальных нитей, похожая на паутину механического паука. Она накрыла вентиляционное отверстие, заблокировав его стальными усиками, впившимися в края.

Сирену за стенами кабинета сменила другая – внутренняя, более визгливая, неумолимая. По всему коридору замигал кроваво-красный свет.

Я застрял. В ловушке. В самом сердце стали и ярости.

Но я знал, где Ядро. И я знал, как его взять.

Осталось только выжить.

ГЛАВА 15. РИТМ МАШИНЫ

Красный свет резал глаза, сирена выла прямо в мозг, вышибая все мысли, кроме одной: ДВИГАЙСЯ. Стальная паутина, закупорившая вентиляцию, не поддавалась. Крючья перчаток скользили по тонким, как бритва, нитям. Снизу доносились грубые крики и тяжелые, уверенные шаги. Они уже знали. Я был загнанной крысой в стальной трубе.

Ярость. Не слепая, а холодная, острая, как тот самый нож, что я когда-то подарил Силуану. Она сожгла остатки страха. Эти ублюдки думали, что поймали меня? В своей стерильной, вылизанной цитадели? Они забыли, с кем имеют дело. Не с дикарем-лесовиком и не с солдатом Замогильного. Со мной. С тем, кто вырос в грязи и выжил, потому что был умнее и злее всех.

Я рванул к поясу, где болталась последняя покупка у Кошерда – стеклянная колба с мутной, зеленоватой жидкостью. Кислота. «Съест всё, кроме стекла и твоих рук, если будешь аккуратен», – сказал тот урод. Аккуратность была роскошью.

Я выдернул пробку зубами и плеснул содержимое на стальную сеть. Раздалось шипение, похожее на змеиный смех. Пахнуло жженым металлом и серой. Дым повалил едкий, обжигающий горло. Нити почернели, истончились и с треском лопнули одна за другой.

Не дожидаясь, пока дым рассеется, я вывалился из отверстия вниз, кувыркнулся по кабинету и вскочил на ноги прямо перед ошарашенным командором. Его рука потянулась к кобуре на поясе. Умная мысль. Глупая задержка.

Моя дубинка со свистом опустилась ему на висок. Тупой, влажный звук. Он рухнул на схему, которую так яростно охранял, как тушка на праздничный стол. Прекрасно.

Черный голем сделал шаг ко мне. Его линза зажглась алым. Из запястья уже выдвигалось какое-то орудие. У меня не было времени на дуэль.

Я рванулся к стене, к панели с вентилями и манометрами, которую видел на плане. Там должен быть ручной клапан аварийного сброса давления в системе охлаждения. Голем повернулся, следя за мной. Его металлические ступни гулко стучали по полу.

«Перегрев – единственное, что может вывести систему из строя…»

Я не видел нужной маркировки. Все эти циферблаты и рычаги сливались в единую угрозу. Я полоснул кислотой по панели. Металл взвыл, покоробился. Искры посыпались на пол. Где-то в глубине цитадели что-то глухо ухнуло. Гул машины сменился нарастающим, тревожным воем перегружаемого ядра.

Голем замер. Его алый глаз мигнул, погас, снова зажегся – уже желтым, предупреждающим. Он издал серию резких, щелкающих звуков, повернулся от меня и попятился к двери, выполняя новый приоритет: спасение системы.

Дверь была разблокирована. Путь открыт.

Я выскочил в коридор. Воздух дрожал, с потолка сыпалась пыль и мелкая стружка. Где-то хлестал перегретый пар. Сирена выла уже на одной ноте, сливаясь с общим гулом катастрофы. Я бежал, ориентируясь по памяти на врезавшийся в мозг план. Вниз. Все время вниз.

Ловушки срабатывали сами собой, обезумев от сбоя. Стальные шипы выстреливали в пустоту. Двери хлопали, едва не срезая мне пятки. Электрические барьеры мигали и гасли, не выдерживая перепадов напряжения. Я был не вором, а вирусом, болезнью, которую отчаянно пыталась изгнать эта железная тварь.

Хранилище. Идеально отполированная дверь из сплава, которую не брала никакая кислота. Но рядом – шахта, ведущая прямо к каналу охлаждения. Защитная решетка была расплавлена и отброшена в сторону – работа перегрева. Оттуда валил густой, обжигающий пар.

Я не раздумывал. Нырнул в него.

Боль. Резкая, как удар ножом. Пар обжег лицо, руки, налил легкие кипятком. Я кашлял, слепой, почти безумный от боли, но полз вперед по узкому туннелю, на ощупь. И увидел его.

Оно висело в центре комнаты, на сложной конструкции из штанг и изоляторов. Ядро Механического Бога. Не просто шар. Это была идеальная сфера из темного, почти черного металла, в котором отражались искаженные вспышки аварийных огней. От него исходила тишина. Не отсутствие звука, а его подавление. Оно поглощало вой сирены, гул катастрофы, даже звук моего собственного хрипа. Это был абсолютный порядок в эпицентре хаоса.

До него было метров пять. Под ним – пропасть, уходящая в раскаленное нутро цитадели. Никаких мостков.

«Охотник на трёх уровнях, а?» – просипел я обожженными губами. Снял с плеча арбалет. Последняя шумовая стрела. Прицелился не в Ядро, а в крепление одной из несущих штанг.

Выстрел. Лязг. Искры. Конструкция дрогнула. Ядро качнулось.

Второй выстрел. Обычной стрелой. Еще одно крепление сломалось с визгом рвущегося металла.

Сфера сорвалась с опор и покатилась по полу, все так же беззвучно, с неестественной, пугающей плавностью.

В этот момент в хранилище ворвался он. Тот самый черный голем. Его корпус дымился, линза была покрыта трещинами. Он игнорировал все, кроме Ядра. Он шагнул ко мне, протягивая манипуляторы.

Я бросил арбалет. Он был бесполезен. Вытащил дубинку. Смехотворно.

И тогда я увидел их. Сквозь клубы пара у двери – силуэты. Люди в плащах, израненные, в крови. Люди Замогильного. Они прорвались. Их было трое. С мертвыми глазами и оружием наготове. Они смотрели на меня, на голема, на Ядро. И поняли.

Последняя мысль перед прыжком была не о Силуане, не о сделке, не о Городе. Она была простая, животная: Нет. Это мое.

Я рванулся к Ядру, катящемуся по полу. Голем сделал молниеносный выпад, его стальные пальцы сомкнулись в воздухе в сантиметрах от моего плеча. Я кубарем прокатился по раскаленному полу, обжигая руки, схватил сферу.

Она была… теплой. И невероятно тяжелой. Ее тишина билась в моих ладонях живым пульсом.

Люди Замогильного открыли огонь. Стрелы защелкали по корпусу голема, отскакивая, не причиняя вреда, но отвлекая его. Он развернулся к новой угрозе.

У меня не было выбора. Только один путь. В пропасть за ограждением.

Я вскочил на край, прижал к животу невыносимо тяжелое, безмолвное Ядро и прыгнул вниз, в клубящийся пар и мрак.

Падение казалось вечным. Я ждал удара о раскаленный металл, который превратит меня в пепел.

Вместо этого меня ударил ледяной шок.

Темнота. Холод. Давящая тяжесть. Я бултыхался, захлебываясь грязной, маслянистой водой, пытаясь удержать на поверхности адскую тяжесть в руках. Река. Сточные коллекторы. Я выплюнул воду, отчаянно заработал ногами, выныривая из механического ада прямо в грязные объятия родного Города.

Я был жив. Ободран, обожжен, без арбалета, без кислоты, без сил. Но я был жив. А в моих руках, тяжелая как грех, лежала безмолвная победа.

Где-то над головой, в разрыве тоннеля, полыхалo зарево «Кованого Сердца». Тишины больше не было. Ее разорвали сирены, крики и далекие взрывы. Лесовики отступили, их дикий натиск сломлен техникой. Люди Замогильного… те, кто не сгорел в пламени систем охлаждения, вероятно, добиты. Их хозяин получит еще один счет ко мне.

Я выбрался на затхлый берег, дрожа от холода и истощения, и посмотрел на свое отражение в черной, идеальной поверхности Ядра. Искаженное, избитое, злое лицо чужака смотрело на меня.

Я засмеялся. Хрипло, безрадостно. Это был смех последней крысы, утащившей золотой зуб у спящего льва.

Теперь львы придут за мной по-настоящему. Все сразу.

ГЛАВА 16. ГРЯЗЬ И ТИШИНА

Нести его было все равно что тащить на своем горбу целый мир. Тот самый, который я ненавидел. Ядро не просто тяжелило руки – оно давило на плечи, на позвоночник, впивалось в обожженные ладони ледяной тяжестью. Оно было неестественно гладким, скользким от грязной воды, и я то и дело чуть не ронял его, спотыкаясь о невидимые в темноте камни. Каждый такой момент заставлял сердце бешено колотиться – уронить это? Нет. Это ядро стало моим крестом, моим проклятием и моим единственным оправданием.

Я плыл по воле течения, держась на плаву лишь инстинктом. Вода в коллекторе была ледяной, маслянистой, она затекала под одежду, цеплялась за кожу липкой пленкой, смешивалась с потом и кровью из ссадин. Я чувствовал, как остывает адский жар от пара на моем лице, сменяясь онемением. Хорошо. Пусть немеет. Пусть не болит.

Выбраться было унижением. Я барахтался у ржавой железной лестницы, ведущей к решетке на одном из нижних уровней, пытаясь одной рукой удержать невыносимую тяжесть, другой – ухватиться за скользкие, обледеневшие перекладины. Руки дрожали от напряжения, спина кричала. Я рухнул на мокрый булыжник мостовой, давясь кашлем, выплевывая мерзкую воду. Лежал и смотрел в вечно сумеречное, грязное небо Города, чувствуя, как леденит мокрую одежду ветер.