Осколки нежности

Нашего отца застрелили на улице, когда он выходил из дома. Он только откинулся с очередной ходки, пробыв на воле всего месяц. Но его тело нам не показали. Его дружки похоронили его сами и это было очень странно. Навевало на определенные выводы…

В разгар девяностых, он был бандитом.

А мама его любила.

Бегала с ним по городу, меняя адреса. И кажется, тоже ходила в школу моделей. Десять лет скитаний, а потом в конце двухтысячных родились мы. И он сразу ушел по этапам. Семнадцать лет за решеткой.

И вот на тебе…

– Причем здесь ты и батя?! – Карина демонстративно закатила глаза.

– При том! – крикнула мать, и ее голос звонким эхом разлетелся по лестнице. – Где девки в чем мать родила – ноги, короткие юбки, там и они, бандюганы эти.

– Времена давно изменились! Фу! – сестра зажала рукой нос, поднимаясь по лестнице.

Запашок в подъезде и вправду стоял так себе. И кошками, и рыбой, и мочой и чем-то жирно-жареным. Прелести Франции, одним словом.

– Много ты знаешь! Вон, с сестры пример бери!

Я тоже закатила глаза, зная, чувствуя, что сестра обязательно бросила на меня свой гневный взгляд.

Пререкаться закончили, только когда переступили порог нового дома.

Скорбно помолчали с минуту.

Длинный общий коридор, узкий как кишка, с тусклым светом под потолком. Потолок тот серо-желтый с уже высохшими, растекшимися пятнами от былого потопа. Заваленный вещами и обувью по левую сторону от двери. По правую двери в комнаты, они же типа квартиры. Венчает этот длиннющий коридор проем, видимо на общую кухню, потому как оттуда слышатся голоса и тошнотворный запах тушеной капусты.

– Здравствуйте, – громко сказала мама, опуская чемодан.

Мы не без труда, на последнем издыхании буквально затащили в коридор все свои пожитки и разулись. Уставшие ноги гудели с дороги, а руки дрожали от тяжести. Два чемодана и четыре тюка – вот и все наше нажитое.

Я села на мешок с постельным бельем, Каринка, скривившись, облокотилась о стенку.

Из кухни выглянула голова. В тусклом свете – словно пугало. Рыжая, лохматая. В углу рту торчала сигарета. Женщина затянулась, и красный огонек осветил её одутловатое лицо.

– О, соседи пожаловали! – крикнула она и вышла вся.

В леопардовом халате и тапочках с синим пушком.

– Хорошая женщина! – в надежде прошептала мама.

– Чудачка алкашок! – буркнула Карина. – Поверь, у меня глаз намотан.

– Ну посмотрим, – без энтузиазма добавила я.

– Ну добро пожаловать! – соседка смахнула пепел на дощатый пол. – Ждали, ждали таких отчаянных. Три девицы, да в нашу дыру! Событие года – не иначе! Вон ваша дверь, почти у нее и стоите.

Мы огляделись. Обшарпанная дверь цвета луковой шелухи и вправду была напротив нас.

– Давайте помогу с вещами. Устали! Видно! Сейчас покормлю вас по-соседски, чего уж. Та по рюмашке за знакомство можно. Ну девки какие красивые надо же! Повезло! Всегда мечтала о дочери, а родила сына охламона. Вадька, а ну иди, помоги. Смотри, какие девки пожаловали! А меня Лена зовут, а вас?

В коридоре вдруг стало нечем дышать. Я поправила очки, а Карина ахнула.

Перед нами нарисовался Вадька.

Высокий, широкоплечий, в одних шортах. Крепкий торс даже я отметила… и бесстыдную дорожку волос…Господи, началось!

Его волосы были влажными, а рассеченная бровь кровила максимум с час назад. И смотрел он на нас хмуро и нагло, точно так же, как и на фото с тем самым злюкой Плаховым.

– О, а я тебя час назад видела. На фотках в интернете, – промурлыкала сестра и мама напряженно обернулась.

В ее глазах отразился страх и предчувствие неутешительных перемен.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказала мама и Вадим усмехнулся. Но не успел и слова вымолвить, как за нашей спиной громыхнула дверь и вдруг стало нечем дышать дважды.

Я обернулась и мир замер.

Все как во сне стало медленным и бесцветным.

Стены, пол, потолок смазались, слились в единый серый цвет. Ярким пятном лишь был он. Демид Плахов.

Его мощная фигура появилась в дверном проеме и показалось, что в квартире закончился кислород.

Темноволосый. Почти наголо бритый по бокам. Легкая щетина вокруг красиво очерченных губ. Прямой нос. Глаза – льдинки, что смотрят прямо на меня. И от этого льда меня бросает в жар.

Хватаюсь за лицо, мои щеки полыхают. Облизываю пересохшие губы и пытаюсь отвести взгляд.

Пытаюсь, но не могу! Чертов день! Что за ситуация!

Его губы кривятся в ухмылке, кивает мне издевательское:

– Дыши!

И я возвращаюсь в реальность.

– Вадя, – говорит он другу. – Долго тебя ждать. Погнали, время – деньги.

Вадик уходит одеваться. Плахов своей мощной фигурой продолжает зомбировать присутствующих. Или только меня, не пойму ничего…

Как в замедленном фильме смотрю на его крепкий торс в черной футболке, на джинсы, рваные на коленке, на черные кроссы. Пьяно веду взглядом по татуировкам на руках и шее и снова припадаю к глазам.

Он смотрит лишь на меня.

Ни грамма улыбки, ни тени стеснения.

Холодный, уверенный, сильный. Энергетика у него крышесносная. Мужская. Со стержнем парень – верю.

– Привет! – щебечет Карина, но мама тянет ее вглубь квартиры.

Меня мама не зовет и не тащит с ними. Наивно полагает что я хорошая дочь и со мной проблем не будет. И это так. Было. До этого момента.

Пячусь назад, вяло переставляя ноги. Краснею, полыхаю, дрожу.

Прости мамочка, но кажется, что со мной что-то случилось.

Эти глаза меня погубят, чувствую.

Он уже забрал мой воздух и разбудил спящее в безмолвии сердце.

Отныне, все мои мысли – ОН.

Глава 4

Мебель не перевозили. Мама сказала, что в квартире все есть. И то была правда. Неприглядная, но правда.

Все еще пытаясь восстановить себя после встречи с Плаховым, и собрать себя по осколкам, захожу в нашу квартиру. Замыленным взглядом обвожу стены и мебель.

Смотрю на предметы, а вижу его…

Мотаю головой, прогоняя наваждение.

Зал, что станет маминой комнатой. Большая комната с большим же окном. Польская стенка-шкаф у стены в точности, как и была у нас в старой квартире, коричневый диван, просевший посередине, пыльный палас и старенький телевизор, благо хоть плазма, а не короб.

В нашей с сестрой спальне, что ведет из зала – односпальная кровать на пружинах и небольшой диванчик синего цвета, письменный стол, трюмо и шкаф для одежды. Но здесь обои новые – персикового приятного для глаз цвета и в тон к ним плотные шторы. Не плохо, даже весьма симпатично…

– Жить можно! – я пожала плечами и поставила свой рюкзак на кровать.

Покосилась на сестру-истеричку, она и без того бешеная, а в месячные и подавно. Лучше уж уточнить. Подняла осторожно рюкзак и, обернувшись, спросила: – Ты на кровать или диван? Где спать будешь?

Карина стояла посреди комнаты как статуя и на лице ее отражалась вселенская печаль. Она медленно, словно кукла-робот на почти севших батарейках, стянула с себя желтый свитер, расстегнула юбку, и та упала к ногам. Она переступила через нее, отбросила носком на диван. Дернула чемодан на себя и вытащила оттуда первые попавшиеся джинсы.

– Ты чего? – нахмурилась я. Сестра же натянула джинсы и футболку, а потом траурным голосом сказала:

– На диван. Если он не воняет. Там хоть окно поближе. А то здесь воздуху мне не хватает.

Я снова опустила рюкзак на кровать.

– Хорошо. – Покосилась на нее. Не сдурела ли она разом? Хотя куда уж больше…

Сажусь на кровать, примеряясь. Мягко. Удобно.

Перед глазами вдруг проносится ужасающая картинка: я на этой кровати с Плаховым.

– Господи! – шиплю себе под нос. Вскакиваю, мотая головой.

Кажется, что я до сих пор ощущаю его запах. Он словно поселился здесь вместе с нами. Его одеколон. Его запах…тела.

Манящий. Дразнящий. Преследующий.

– Черт! – ругаюсь, охая. Пожалуй, это самое плохое слово из моего рта за этот месяц. А быть может и год. До чего же я прилежная!

Хмыкаю.

– Вот! – произносит сестра, кивая мне. – Даже ты ругаешься. Мама как обычно все испортила.

– Карина! – одергиваю ее, пытаясь говорить спокойно. Не хочу, чтобы она заметила во мне перемены. И не дай Бог, мама! – Нормальная квартира, успокойся! И мама в априори не может нам ничего испортить! Это же наша мама, она нас родила, вынянчила, она душу и сердце нам отдает. Каждый день и миг она живет нами. Ты не забыла, нет?

– Не забыла! – кривится сестра. Морщится. Поджимает недовольно губы. – Да ты про квартиру подожди, мне привыкнуть надо. Я вообще про Плахова говорить начала.

– Пф-ф! – фыркаю как-то шумно.

Отворачиваюсь. Непослушными руками достаю вещи из рюкзака.

– Он к нам пришел! Сам! Понимаешь? – с придыханием говорит сестра за моей спиной.

– Не к нам, а к другу. – Замечаю.

– Не суть! Пришел, а она нас как детей малых за ручку! Одергивала при нем, позорище!

– Позорище – это виснуть у незнакомца на шее. – Говорю укоризненно, поправляя очки.

– Кто вис? Я даже не успела!

– И хвала всем богам, что тебя остановили! – Говорю громче положенного. Даже представлять не хочу ее и этого…Плевать конечно, но в груди колит неприятным и это меня не радует.

А потом перед глазами опять мутнеет. Я точно переутомилась, потому что то, что я на мгновение вижу, заставляет меня краснеть и гореть: я все в тех же очках, но как говорится на голое тело. А Плахов тоже обнажен, и он тянет ко мне свои руки.

Мотаю головой. Фырчу как лошадь.

Как хорошо, что я приличная. Потому что даже сейчас мой мозг меня не травмирует. Все, что ниже ЕГО пояса – было заблюрено. И дай Бог, чтобы я никогда не увидела его…кхм…достоинство.

– Это просто жесть! – вскрикивает Карина и я, вздрагивая, оборачиваюсь.

Сестра переключается на убранство комнаты, рассматривает все с печальным видом.

– А вдруг тут клопы?

– Мама заказывала уборку. Да и мы не белоручки. Завтра все перемоем. На вид, нормально.

Я шмыгнула носом – идиотская привычка – нервничая я всегда делаю вид, что у меня насморк…

– Я честно, боюсь заходить на кухню. Боюсь в туалет и – о, Боже, в общий душ. Ты вообще представляешь, какой там ад? А если еще тараканы?! – затряслась Карина.

Я выдохнула.

Сестра с детства боялась пауков и тараканов. Я же не боялась ничего. До этого момента, пожалуй.

Сосед и его дружки, которые, наверное, бывают в этом доме часто, спокойствия не вызывают…

И этот Плахов…Надеюсь он здесь не частый гость.

Еще вчера я только себя стеснялась.

И боялась проявляться как-то.

Так и жила в закрытой коробке своих комплексов и сомнений.

А сейчас стесняюсь и боюсь встретиться с его взглядом вновь.

– Пойдем, посмотрим кухню и душ? – зову я. И Карина, не застегивая ремня на джинсах, послушно идет следом.

Снова коридор. Дверь справа в квартиру соседки, слева на общий балкон. С высоты третьего этажа не видно город, тот повяз во мраке и тумане. На пожарной лестнице консервная банка, полная окурков.

– Гадость какая! – сморщила нос Карина, я отвела взгляд и ухмыльнулась. Сестрица иногда строит из себя праведницу, а ведь все вокруг знают, что она уже курит! И пьет. И с парнями у нее было…

– Да нормально! – специально с позитивом отозвалась я и поправила на носу очки. – Жить можно!

– Заладили своё – жить можно! Что ты повторяешь всё за мамой как попугаиха?!

– Кто?

– Попугай! Ты! Своего мнения нет что ли? Это срань, а не дом!

Я цокнула, пропуская сестру вперед.

Заглянули на кухню.

Глаза зарезало от табачного дыма, запаха еды. Тут же тарахтела стиральная машинка «Малютка». Тут же шипело неисправное радио, сквозь помехи которого изредка пробивалась человеческая речь. Общий стол посреди кухни, справа у стены три плиты, справа окно – запотевшее и грязное. Сколько дому лет? Пятьдесят? Вот столько его и не мыли.

– Уродство! – снова выругалась сестра. – Мочой воняет!

– Капустой! – пожала плечами я. – Тушеной. Я бы поела.

– Лучше сдохну! – выплюнула Карина зло. – А где тут туалет?

Она сжала пальчиками хрустящую упаковку бинтов.

– Пойдем, покажу, – раздался за спиной мужской голос, и отнюдь не соседа Вадика, и мы резко обернулись.

Высокий молодой человек в белой майке, шортах и тапках на босу ногу стоял и насмешливо и меж тем с интересом смотрел на нас. После минуты молчания, криво улыбнулся:

– Близняшки. Прикольно. В нашем районе вы первые такие. Вот интереса будет!

Я покраснела, не зная, что сказать. Язык словно отсох.

Каринка же вышла чуть вперед и вытянулась стрункой. Парень улыбнулся, и на его щеках заиграли ямочки.

Тело спортивное, волосы, бритые почти под ноль, на плече татуировка тигра. Ему лет двадцать пять на вид, ну точно старше Вадика.

Ну и соседи! – подумала я и захотела скрыться от его цепкого взгляда подальше.

– Антон. Можно просто Тоха. Ваш сосед. Старший брат Вадима, так понятнее? – Сказал он бархатным голосом и Каринка, судя по широкой улыбке, попалась. – Ну и как вам? Пойдет?

– А Вадим там еще? – она тыкнула пальчиком за его спину.

Он кивнул на ее ремень.

– А ты, я смотрю, чуть из штанов не выпрыгнула при виде него?

– Ой! – Карина громко рассмеялась. – Ну прям уж, мы девушки приличные!

Он отчего-то заржал, а я зашлась кашлем.

– Ну да, жить можно! – радостно сказала сестра и кивнула: – ну покажи, что тут еще у вас есть?

Они свернули к балкону, а оттуда в душ и туалет.

Я осталась стоять на месте.

В животе урчало от голода, и я огляделась на кухне. Нашла сухари на подносе и, стянув парочку, вышла на балкон.

Свежий ночной ветер обдул горящее лицо.

Туман почти рассеялся, и перед взором открылся двор, соседние дома, дорога, по которой пролетела машина и с визгом затормозила, сворачивая в гаражи.

Громкая музыка долетела до крыши и завибрировала в ушах.

– До встречи! – радостно пропищала Карина за моей спиной и, встав рядом, облокотилась о перила. – Мама с соседкой общаются, может подружатся? А то мать вечно одна. Ни подруг, ни друзей. а без общения вредно.

– Ну да, – я кивнула. – Особенно когда ты не общаешься с ней, а только дерзишь!

– Ой, не будь занудой! Не беси меня, мелкая.

– Мы одногодки.

– Не верю! – фыркнула. – Ой, а кто это там, м-м?

Я скосила глаза. Лицо сестры сияет, точно намасленный блин и выглядит она довольной. Вот курица! Одни пацаны на уме!

– Вон он смотри, – пихнула она меня в бок острым локотком. – Друзья приехали. Какая тачка классная. О боже смотри, какие у него друзья симпатичные! Не думала, что такое возможно! А здесь и школа моделей, и парни – отпад! Тоха сказал, что еще и клуб на районе есть – ДК «Лесничества», там каждые выходные дискотеки проходят. Блин, а жизнь налаживается! Ой, Плахов же, да?

Снова тычок в бок. Жмурясь от боли, всматриваюсь.

Из машины вышли трое.

Закурили и заржали на весь двор как кони.

Я поморщилась, тем не менее, напрягая зрение и рассматривая каждого из них. Два высоких блондина в спортивном и крепкий паренек в черной кепке, из-за козырька которой я не вижу его лица.

Но знаю – он!

Его все называют то Дэм, то Плаха. Он отвечает, смеется и голос у него приятный, чуть хрипловатый и грубоватый, но тембр – ласкает как бархат.

Ну я точно переутомилась!

– А Плаха в кепке, пипец классный! – прошептала Карина. – Красавчик!

– Лица не видно! – хмыкнула я…

Он встал напротив горящих фар и что-то поправил под капотом. Прямой нос, чуть полноватые губы, ярко высеченные скулы и подбородок.

– Ну да, что-то в нем есть, – согласилась я, но сестра меня не услышала.

Она поскакала как лошадь в туалет – вата и бинты не справлялись.

А потом двери автомобиля распахнулись и под шум голосов и крики вся троица побежала к дому, напротив.

И тогда я увидела то, что меня приковало к бетонному полу.

От страха парализовало, а из горла вырвался хрип. Я вцепилась пальцами в перила и поддалась вперед, напрягая зрение.

На четвертом этаже дома напротив было открыто окно, и маленький ребенок, лет трех собирался вылезти на карниз.

– Стой! – прокричала я, что есть сил, но малыш уже сделал маленький шаг.

Глава 5

Все вокруг завертелось в бешеной панике.

На мой крик на балкон выбежала мама с соседкой, ахнула за спиной Карина, хлопнули двери квартиры, потом внизу – подъезда.

Все устремились во двор, я же стояла, не шевелясь. От страха, что сковал тело, онемели не только ноги, но и язык.

С бешено стучащим сердцем я смотрела на малыша, который наклонившись, стоял на карнизе и смотрел вниз. При этом он держался руками за боковину окна, но ножки его уже стояли снаружи!

– Где его родители?! – прокричали снизу. Во дворе уже собралось немало народу. Кто-то звонил в полицию, кто-то в службу спасения, но одно было ясно точно – времени выжидать нет.

Плахов с друзьями, наконец, открыли дверь подъезда и скрылись внутри.

Отмерев, я заспешила во двор. И пока бежала по ступенькам, попыталась взять себя в руки и мыслить здраво. Но едва я вышла во двор, как все мое спокойствие улетучилось. Малыша привлекали голоса с улицы, крики и шум и он наклонился больше. А потом его ручки отпустили бетонную стену, и я зажмурила глаза.

Зажала руками рот, зажмурилась до боли. А когда услышала крики вокруг и вовсе, чуть не потеряла от страха сознание.

Раз, два…

Три!

Я распахнула глаза, боясь увидеть ужасное.

Малыш свисал с четвертого этажа, держась ручками за металлический карниз. И плакал.

Его голубые штанишки чуть сползли, с одной ножки слетел носок.

– Долго он так не удержится! Ловите! – прокричала рядом наша мама, когда парни растянули внизу покрывало.

– А этих опять нет дома! Вот алкашка Наташка, опять его одного оставила. А он уже видишь какой ушлый, до окна добрался! – прошипела соседка. – А в квартиру то не попасть, наверное, заперто на ключ.

Окно было распахнуто настежь, шторка развевалась на ветру, в комнате ярко горел свет. Но спасти малыша было некому. Судя по разговорам в толпе, его мать опять загуляла, оставив его дома одного.

Как бы мы бедно не жили раньше, как бы не было плохо, надо отдать должное – наша мама никогда не оставляла нас одних или с кем-то посторонним. Максимум с бабушкой. Бабушка у нас дама оригинальная, конечно и об этом другой разговор, но она родная и на нее всегда можно было положиться.

– Дверь ломают, – кивнул соседке ее сын – нарисовавшийся откуда-то Вадик.

Он покусывал губы, нервно теребя волосы, слушал кого-то по телефону, что зажал ухом и плечом.

– Да пусть выламывают скорей! – процедил он собеседнику и бросился под окно, где ребенка готовились поймать.

Он висел, держась руками вот уже секунд двадцать, а казалось целую вечность.

В толпе ахнули. Закричали.

Я вскинула голову. И обмерла.

В окне на пятом этаже появился парень. Недолго думая, он сел на подоконник, развернулся и перекинулся за окно.

Мои ноги подкосились.

К такому меня жизнь не готовила.

Теперь за окнами весели двое: малыш на четвертом и Демид Плахов на пятом.

Я простонала, кусая губы.

Демид ногами зацепился за створку окна на четвертом и разжал руки, обрушиваясь всем своим весом вниз.

Толпа ахнула. Мой собственный крик потонул в моем же хрипе.

Я дышала рвано, шатаясь от паники, но не осознавала этого. Лишь слышала себя словно со стороны.

Плахов чудом удержался на карнизе четвертого этажа. Малыш ревел громко и одна его ручка соскользнула с карниза, но в это же время за вторую его поймал Демид. Дернул на себя, и они оба рухнули в квартиру.

С подоконника приземлились знатно – штора оборвалась и исчезла в квартире. Но упасть на пол и на асфальт разные вещи…

Все с облегчением заголосили. Вадим и еще один парень бросили натянутое покрывало и рванули в подъезд.

Мама прослезилась и аплодировала сейчас самому отвязному парню района, еще не догадываясь, что совсем скоро испытает по отношению к нему совсем другие эмоции.

Сестра Карина прыгала на парня в кожаной куртке – друга Плахова и тот обнимал ее в ответ.

– Демид – герой! Впрочем, и не удивительно, что именно он спас!

– Плахов – красава!

– Дэм, молодчик!

Доносилось со всех сторон.

Я выдохнула, испытывая искреннее восхищение этим парнем. Разве может быть ужасным человеком, совершая такие поступки? Рискуя собой…Сомневаюсь. Только доброе сердце и бесстрашная душа способны на такие подвиги…

Соседка тетя Галя курила рядом и бурно обсуждала произошедшее. Вторили ей несколько женщин, наших соседок по подъезду. Дамы как на подбор: засаленный халат, тапочки с пушком (разного цвета, но модель одна), и сигаретка в зубах.

Надеюсь наша мама такой не станет. Да ну, даже представить сложно.

Мама хоть и выглядит сейчас не ахти, уставшая и измученная, но в ней всегда читалась грация и стать. Про таких говорят породистая. Вот есть в ней что-то, есть.

Бывало идет домой на обед с работы, аккурат мимо школы, я в окно ее вижу – и гордость за нее берет. Она не идет, а плывёт, возвышаясь над всеми. Высокая стройная. Плечи расправлены, голова поднята, взгляд только вперед. Никогда она под ноги не смотрела. Видимо, в нашей семье так делаю только я – всякий раз, когда стесняюсь…

Я обернулась.

Мама улыбалась, впервые за эти дни, а быть может, недели. Старший сын тети Гали – Антон что-то говорил ей, улыбаясь в ответ. И мама даже шутила. А когда устало провела ладонью по волосам, этот Тоха вдруг взял ее под локоток и что-то сказал на ухо, а потом стянул с себя ветровку и накинул маме на плечи.

Я вытянулась в лице за этот вечер в сотый раз.

Маме сорок. Ему? Ну двадцать пять от силы. И как это? Что это? Я одна это вижу или мне кажется?

Я фыркнула и ревниво возмущенно позвала:

– Мам? Пойдемте домой?

Антон смущённо отступил и бросил на меня насмешливый взгляд. Мама же сделала вид, что все нормально. А может и вправду нормально, а мне просто показалось…Непривычно видеть маму в компании мужчин, даже таких молодых. Особенно молодых.

Сколько ее помню – она всегда одна. Без мужского общества и внимания. С нами, в компании бабушки, с братом. У нее и подруг не водилось, потому как всё свое свободное время она посвящала нам.

– Да, девочки, идем! – Мама бодро хлопнула в ладоши. – Пора бы в душ и спать! Сегодня был очень активный день, а его завершение так и подавно. И слава Богу, что всё обошлось!

– Какой спать, я есть хочу! – буркнула Карина, по-детски надув губы. Подарила прощальную улыбку парню в кожанке и обхватив себя руками направилась к нам.

– В холодильнике есть яйца, – поддакнул Антон. – Давайте, я яичницу сделаю по-соседски, так сказать, а вы пока в душ сходите. Он у нас общий. На троих как раз. Ровно три кабинки. Идемте!

Скомандовал парень и мы с сестрой переглянулись.

– А как там малыш? – спросила она, когда мы вчетвером двинулись к подъезду. – Узнать бы.

– Да Вадик сейчас придет и все расскажет. – Заверил сосед.

– А мальчик который спас малыша, это кто? – спросила мама. – Какой молодец! Ах, как за него сердце у меня заболело. Мог ведь и сам сорваться и малыша не спасти. Отчаянный поступок! Геройский! Свечку за него завтра поставлю. Кто этот мальчик, Антон, ты знаешь?

– Пф, мальчик! – цокнула Карина. – Ма, ну какой мальчик? Ты его видела? Кабан тот еще! Мужик!

– Ну да, Плахова трудно назвать мальчиком, – засмеялся Антон. – Это Демид. Ему двадцать три. Мамы своим дочкам такого жениха не пожелают конечно, но как пацан он четкий. Можно положиться. Свой в доску. Нормальный, короче.

– Почему не пожелают? – почти возмутилась я. Именно этот нюанс вызвал во мне протест и жгучий интерес.

– А лучше не знать! – отмахнулся Тоха, не понимая силы моего любопытства.

Они втроем вошли в подъезд, а я обернулась.

У дома напротив уже стояла карета скорой помощи, полицейский уазик и заезжала машина МЧС. Вовремя, ничего не скажешь.

Я уже собралась отвернуться, но…

Из подъезда появился Плахов. Взъерошил и без того торчащие ежиком волосы, подкурил, улыбаясь друзьям, а потом замер и вдруг вскинул голову. И взгляд его устремился аккурат на меня.

Я свела брови к переносице, прирастая к земле. Очки как назло запотели…или у меня помутилось сознание, но мир стал расплывчатым. Он что-то говорил стоящим рядом с ним парням, а у меня в голове гремел тембр его голоса…

Я вздохнула и ойкнула, когда он направился вместе с Вадиком в мою сторону.

Он же не хочет сейчас прийти в нашу квартиру? Или хочет…

Я в паники дернула дверь на себя, распахивая и забежала в подъезд.

Если так, то мне лучше не выходить на кухню… А там яичница эта. Черт бы ее побрал…желудок от голода сводит…

Но ведь если выйду, тогда я услышу всё из первых уст, и мне не придется довольствоваться обрывками фраз, что буду ловить жадно то тут, то там, собирая эти фрагменты как маньячка воедино.