Жизнесмен 2.0

– И тогда вы начали задумываться о том, чтобы разойтись в бизнесе? – уточнил я, хотя вопрос, кажется, был риторическим.

Я увидел, как Наиль нервно теребил фантик от конфеты, которую он взял к предложенному ему чаю. Такое ощущение, что с каждым словом фантик становился все туже, как узы, сковывающие его мысли.

– Да не тогда, а задолго до этого! Но с тех пор все усугубилось, – продолжил Наиль. – Собрали целую армию консультантов, бухгалтеров, аудиторов. Они сели, как те герои старых фильмов, которые собираются вокруг стола и ищут решение. Все пытаются понять, кто за что ответственный, где чьи деньги. Наиль вздохнул.

– Мы поделили деньги, имущество, но зависли 200 миллионов.

– Двести? – переспросил я.

– Да, 200, – тяжело произнес Наиль. – Я думаю, это те мои инвестиции в его проекты, а Рустам уверен, что это его прибыль. Каждый гнет свое.

Наиль помрачнел и продолжил говорить:

– А самое ужасное в этой истории то, что наш папа очень плох.

Оказалось, что их отец, тот самый человек, с которого началось семейное дело, теперь прикован к кровати. Вместо того чтобы поддерживать его в сложный момент, сыновья ежедневно устраивают психологические бои без правил прямо в его спальне. Они сидят у его постели, словно два стражника, по бокам от его подушки, и спорят.

– Отец лежит, слабый, с потухшим взглядом, а мы – его сыновья – спорим, кто прав. – Наиль опустил взгляд. – Мы тянем его в этот конфликт, как будто он все еще может нас рассудить, как в детстве. Но это уже не детская ссора. Это война за правду, которая, кажется, существует только в наших головах.

Каждый из братьев требует от него подтверждения: сделок, которым три, а то и пять лет, эпизодов, которые он едва ли помнит. Они буквально машут руками над его головой, перебивая друг друга, переходя на крик: «Пап, ну скажи, ты же помнишь, как это было? Ты же знаешь, кто прав!»; «Нет, пап, ты послушай меня! Он все переврал!».

Отец смотрит на них, и в его глазах – усталость. Не та усталость, что приходит к концу дня, а та, что копится годами. Он поднимает руку, слабо машет ею, как будто отгоняя назойливых мух.

– Уходите! – его голос хриплый, но твердый. – Надоели со своими разборками!

– Мы замолкаем, – продолжает историю Наиль, – на мгновение. Но этого хватает, чтобы понять: мы не просто спором изматываем его. Мы рушим последние крохи его покоя. Мы требуем от него того, что он уже не может дать, – памяти, сил, справедливости. И все же мы продолжаем. Потому что где-то в глубине души каждый из нас надеется, что он скажет то самое слово, которое поставит точку в нашем споре. Но он молчит. Или говорит что-то, что мы не хотим слышать.

Наиль нахмурился, явно обдумывая всю ситуацию. Он долго молчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Говорить было мучительно – каждую фразу он пропускал через себя, сжимая кулаки, чтобы не дрогнул голос. Замолкал на мгновение, закрывал глаза, словно искал опору в тишине, и вновь возвращался к рассказу, превозмогая ком в горле.

Внутри него сходились в схватке две силы: холодный меч справедливости, требующий правды, и тёплый свет сыновней преданности, озарявший образ седовласого отца. Два начала, два долга – разрывающих душу, но равно священных. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь звуками с улицы.

– В общем, сейчас мы занимаемся каким-то нелепым шантажом, Мурад. Рустам приезжает на мои базы, говорит, что теперь он начальник. Я приезжаю на его адреса, говорю, чтобы меня слушались, но мы ни к чему в итоге не пришли. Мурад, что делать нам со всем этим?

Он смотрел на меня вопросительно, будто у меня был единственный спасательный круг, который поможет ему выбраться наружу из бушующего океана. Но я не спасатель и не супергерой, я обычный предприниматель, который может поделиться своим опытом, поэтому сказал ему:

– Знаешь, Наиль, есть вопросы, в которых я не разбираюсь, например, что будет завтра с налогами, как через месяц вильнет курс доллара, как отреагирует крипта на китайские санкции в 2026 году и так далее. Но есть один вопрос, ответ на который я знаю точно. Наиль, тебе хватает на жизнь?

Наиль недоуменно пожал плечами, но как-то легко и расслабленно откинулся на кресло. Я заметил, как его напряжение исчезло, как будто наконец он понял, что мяч теперь на моей стороне и все, что ему нужно, – просто слушать.

– Конечно, мне хватает. Бизнес, слава Всевышнему, работает.

– Тогда, Наиль, просто оставь эти деньги. Приди к отцу, когда там будет брат, – я посмотрел прямо в глаза Наилю, – и скажи: «Мой брат, если ты считаешь, что эти деньги твои, то возьми их. Не стоит мне возвращать эту сумму. Живи как считаешь нужным. Просто отдай мне то, что ты считаешь моим. Ради нашего папы я отказываюсь от этих денег, и закончим на этом наши споры».

– Просто отдать? – Наиль растерянно посмотрел на меня.

– Да! Если ты возьмешь эту сумму, ты никогда не сможешь спать спокойно. Ты всегда будешь чувствовать, что забрал у брата, и эта мысль не даст тебе покоя. И самое главное – твой отец, он никогда не забудет, как ты поступил. Ты никогда не забудешь его глаза – растерянные, полные боли. Он готовится к последнему миру, но вместо покоя вынужден быть судьей между сыновьями, которые превратили его слабость в поле битвы. И ты понимаешь: вне зависимости от исхода оба уже проиграли.

Наиль уехал, а я остался, размышляя, что, возможно, я сейчас ставлю точку, а может, только запятую. Спустя время он написал мне и предложил встретиться. На этот раз он выглядел более спокойным и уравновешенным. Мы пили кофе в моем офисе, и он рассказал, как прошла встреча с братом:

– Знаешь, я тут вспомнил, как в детстве на уроке труда мы с папой сделали кораблик. Я долго его мастерил – такой маленький фрегат, с парусами, даже не корвет, а настоящий пиратский корабль, – Наиль широко улыбнулся и показал руками размер корабля. – Однажды мы с Рустамом пошли на пруд. Я иду такой гордый, в резиновых сапогах и с моим кораблем, на улице весна, лед растаял, солнце светит. Рустам начал жалобно просить дать ему поиграть. – Наиль сделал паузу и грустно улыбнулся. – Мне было жалко ему отдавать кораблик, Мурад, я столько сил вложил, кропотливо мастерил его… Но он был готов расплакаться – так ему хотелось поиграть. Я посмотрел на папу и по взгляду понял, что нужно уступить. Я дал ему кораблик, и, конечно, его унесло течением, и он утонул. Сначала я расстроился, но потом говорю: «Ничего страшного, Рустик, ты мне потом другой сделаешь на уроке труда».

Он замолчал, его взгляд стал пустым, словно он смотрел сквозь меня, в какую-то далекую точку прошлого. Я не стал нарушать ход его мыслей вопросами, давая ему побыть наедине с собой. И вдруг по его щекам медленно потекли слезы – не рыдания, не нытье, а тихие мужские слезы, которые он даже не пытался смахнуть. Они лились из-за осознания, что когда-то в детстве с простым бумажным корабликом в руках он мог сделать брата счастливым, а сегодня, имея сотни миллионов, он годами ругался с ним на глазах у отца. Эта мысль как нож резала его душу: он был не тем, кем мог бы быть, не тем, кем был тогда, в те дни, когда счастье измерялось не цифрами, а моментом.

– Столько лет прошло, я и забыл об этом, – продолжил Наиль. – И вот, когда случилась вся эта эпопея с деньгами, я вспомнил.

Наиль рассказал, как он пригласил брата к отцу на разговор. Он знал, что решение, которое он должен был принять, не будет простым. Он буквально чувствовал, как что-то внутри него натянулось, словно струна, готовая вот-вот лопнуть. Он посмотрел на Рустама, а затем на отца, который лежал в постели, и сказал:

– Я решил. Все эти деньги – твои, Рустам. Я ничего не требую обратно. Пусть останется все, как ты считаешь нужным, и больше никаких споров! Я извиняюсь, что не сделал этого раньше. С этой минуты разрешаю тебе поделить все спорное имущество так, как ты посчитаешь нужным. Можешь забрать все, и я обещаю, что ни одной претензии с моей стороны не возникнет. Я заранее принимаю любое твое решение, брат. Отец, прошу прощения за свое поведение, обещаю, больше у твоей головы вопросов о финансовых спорах не возникнет.

На лице отца появилась радость, которая была одновременно выражением глубокого облегчения и гордости. Он приподнялся с трудом и положил руку на плечу Наилю:

– Слава Всевышнему, сын мой. Ты поступил правильно. Я горжусь тобой! – Точно такие же слова он сказал ему как-то давно в детстве, на том самом пруду.

Задержав дыхание, Наиль ощутил, как тяжесть, которая так долго висела на нем, вдруг растворилась.

Рустам тоже ликовал:

– Ну вот, видишь, я же говорил, брат. Все решилось как надо.

Теперь все довольны.

Я видел, что Наиль рассказывает об этом спокойно и с чувством какой-то внутренней гармонии. Наверное, в чем-то Зигмунд Фрейд был прав в своей теории бессознательного: многие события из детства оказывают большое влияние на то, каким вырастет человек, как будет вести себя в сложных и неоднозначных ситуациях.

– Да, ты абсолютно правильно поступил, Наиль.

Здесь можно было поставить жирную точку – красивый финал, где все счастливы, – но нет, это снова оказалась запятая. Через несколько месяцев Рустам, который так настаивал на разделении, снова позвал его на разговор. На этот раз он был растерянным и подавленным: с того дня, как Наиль ушел, он не появлялся на работе, а всю свою команду перевел в другую компанию, оставив брату полное право управлять холдингом. Рустам стоял перед фактом: он получил все, о чем просил, но теперь понимал, что остался один на один с грузом, который не мог нести в одиночку.

– У меня ничего не получается, брат, – голос Рустама дрожал, и в его глазах читалась беспомощность. – Я потерял почти треть всего, что было в компании. И это гораздо больше, чем те деньги, о которых мы спорили. Я был неправ, я ошибся. Помоги мне, прошу.

Наиль молча слушал, но в его голове уже складывалась картина. Он знал, что компания – это не просто цифры и активы. Это ДНК, которую он годами встраивал в каждый процесс, в каждого сотрудника. Он был ее мозгом, ее стержнем. И когда он ушел, все начало рушиться.

Нерадивые сотрудники, которые всегда есть в любой крупной компании, почувствовали слабину. На складах появились недостачи, поставщики перестали отгружать товар, кассовые разрывы росли как снежный ком. Крупные контракты, которые раньше были гордостью компании, теперь уходили к конкурентам. И самое горькое – закупщики, те самые, кому он доверял, сливали их за проценты, которые в десятки раз превышали их честную зарплату.

Рустам стоял перед ним, словно ребенок, который только что осознал, что играл с огнем. Он получил то, о чем просил, но теперь понимал: без Наиля компания – это просто пустая оболочка.

– Ты же знаешь, как это исправить, – тихо сказал Рустам. – Ты всегда знал.

Наиль вздохнул. Он знал. Но вопрос был не в том, как исправить. Вопрос был в том, готов ли он снова взять на себя этот груз.

Он признал свои ошибки и попросил Наиля вернуться, чтобы спасти ситуацию. В итоге Рустам отдал брату 80 % своей компании, а сам отказался от управления. Молча, с тяжким сердцем он признал, что уступить на тот момент оказалось более выгодным, чем продолжать бороться за все. Он понял, что все эти 100 % без управления были ничем по сравнению с тем, что он мог получить, если бы Наиль оставался во главе.

Сейчас у братьев все хорошо. Наиль иногда присылает мне фотографии, делится событиями и часто пишет благодарности.

Я думал после этого разговора, как Всевышний все расставил по своим местам. Спор из-за этой суммы – 200 миллионов – был, скажу так, некритичным. Конечно, это большие деньги. Но у братьев активов на сотни миллионов рублей, больше миллиарда. Материальные блага часто ослепляют людей. Они становятся рабами, как говорят богословы, злата презренного. Они забывают, для чего посланы в этот мир, каковы их обязательства перед родителями, перед близкими.

Если человек делает шаг навстречу Исламу, навстречу Всевышнему, если он ради Него отказываешься от чего-то сиюминутного, наносного, то Всевышний непременно заменит это лучшим.

Вывод:

Бывает так, что самый простой совет, который, казалось бы, не несет в себе никакой глубины, не звучит как нечто мудрое, в нужный момент становится поворотным в жизни человека.

Когда решение на весах, эмоции заслоняют разум, человек начинает мыслить через призму своих принципов, которые, казалось бы, всегда верны. Но порой стоит просто отложить их в сторону и взглянуть шире. Увидеть не отдельные деревья, а целый лес.

Горе от ума

– Знаешь, Ильяс, ты необычный человек. Вот уже сколько времени я наблюдаю за тобой в клубе и каждый раз думаю: «Ну сколько же в тебе знаний!» Иногда ты меня даже пугаешь. Что бы я ни начал обсуждать, ты тут же: «Да, знаю эту методику, читал про подход». Но вот что меня удивляет… Если ты так хорошо все знаешь, почему не делаешь?

Я смотрел на него – вдумчивого, сдержанного, с легкой усмешкой в уголках губ. Ильяс приехал из Пятигорска и был частью той самой «большой волны» предпринимателей, которые нахлынули к нам в клуб после его открытия. Как круги по воде расходятся от брошенного камня, так же и новость о старте нашего клуба разлетелась по всему региону.

Он владел тремя магазинами сантехники, но, судя по его словам, дела в них были плохи. Триста тысяч с каждого магазина – цифра вроде бы солидная, но в глазах Ильяса этот доход напоминал тонкий ручеек, который с трудом подпитывал его амбиции, не давая им разрастись в полноценную реку.

Ильяс производил впечатление вдумчивого человека. Не того, кто кинулся в бизнес, как в холодное море, с мыслью: «Ну, плавать же вроде умею, там разберусь». Нет, он действовал осторожно, даже чересчур.

– Понимаешь, Мурад, прежде чем что-то делать, я анализирую, – начал он медленно, явно подбирая слова. – Вот вспомнишь Майерс-Бриггс или, скажем, Стиглица, Стеминга… Или троица Аджемоглу, Джонсон и Робинсон, нобелевские лауреаты… Их подходы мне близки. Я изучаю, размышляю.

Говорил он неторопливо, с паузами, словно выстраивал логическую цепочку в реальном времени.

– В одном магазине я решил сосредоточиться на увеличении конверсии через внедрение новых скриптов продаж, в другом – занялся продвижением через таргетированную рекламу. Все это, конечно, требует времени. Думаю, может, попробовать новые форматы акций или программы лояльности. Или вот недавно советовали азиатскую систему управления, которая работает на долгосрочную перспективу, лет на десять – двадцать. Все это вроде бы внедряю… А прибыль, Мурад, все такая же.

Слушая его, я видел перед собой не предпринимателя, а чересчур дотошного капитана корабля. В день отплытия он поднимается на борт и оглядывает личный состав.

– Кажется, у вас пуговица плохо держится, – говорит он одному. – Эта небрежность свидетельствует о возможной халатности. Перешейте, потом мне доложите.

Идет дальше, оглядывает рубку, настраивает приборы, проверяет, довольно ли запасено бумаги и чернил. Потом идет в трюм, сверяет груз. Потом его путь лежит в камбуз…

– Капитан, – подходит к нему боцман, – ветер хороший, нам бы выйти хоть из гавани на рейд.

– Подождите, – говорит капитан, – я еще не уверен, хватит ли нам припасов, и не проверил таланты нашего кока. Вдруг окажется, что он никуда не годится, и мы умрем с голоду?

Боцман мнется, но уходит, и долгая, нудная, дотошная проверка продолжается. Вот уже осмотрены и мачты, и руль, и даже кубрик, проверена каждая доска по обоим бортам, и наконец капитан готов дать команду «поднять паруса», да вот беда – ветер стих, все, кто хотел, уже покинули гавань, а со всех сторон идеальный корабль так никуда и не сдвинулся, и бог знает, когда дождется у моря погоды.

– Ильяс, ты говорил мне вчера, что запустил детский образовательный центр, похожий на частный детский сад. Объясни, почему решил открывать новый бизнес, связанный с образованием, вместо того чтобы довести до ума свои магазины с ваннами и душевыми кабинами?

Ильяс пожал плечами с видом философа:

– Ну, нельзя же держать все яйца в одной корзине, правильно?

На первый взгляд в его словах была логика. Магазины работают, убытков нет, почему бы не попробовать что-то новое? Но это только на первый взгляд. Уже на следующий день я отправился в его детский центр и быстро понял, что передо мной не бизнес, а корабль, который только спущен на воду, но уже трещит по швам.

Трехэтажное здание в спальном районе. Снаружи все выглядит прилично, но внутри – хаос. Первый этаж занимают магазинчики, ателье и пункт выдачи заказов. На третьем этаже, в скромном помещении, рассчитанном максимум на 30 человек, Ильяс решил обучать детей. По факту это было, скорее, собрание друзей и родственников. Дети знакомых, родственников, педагогов – они заполняли класс не из-за трафика, а из-за хороших отношений.

Ильяс, похоже, недооценил одну простую вещь: третий этаж – это не место, куда родители будут массово водить своих детей. Особенно если улица вокруг такая тихая, что птицы поют громче, чем шумят машины. Не было ни стратегии продвижения, ни планов по увеличению потока клиентов.

Я смотрел на этот проект и видел, как он поглощает силы и ресурсы Ильяса. Средства едва покрывали аренду и зарплаты, а магазины, которые и без того буксовали, становились донором для этого проекта.

Ильяс был воплощением парадокса знаний. Он понимал системность, читал про западные и азиатские подходы, знал теорию управления, но двигался как слепой, не замечая рытвин под ногами. Его три магазина – маленькая сеть, которая требовала внимания и прозрачности. Но вместо того, чтобы разгребать осевшую в ней грязь, он поднимал пыль, пытаясь внедрить все и сразу. Фраза «Многие знания умножают печали» в его случае звучала иначе: «Многие знания умножают потерянное время». Ильяс так увяз в теориях, что не видел, как его бизнес стоит на месте. Он не понимал важный принцип, что не стоит ждать того момента, когда ты поймешь и просчитаешь все на 100 %. Гораздо важнее и эффективнее для предприятия в кризисе будет понять основные проблемы и пути их решения и немедленно начать действовать.

Многие знания умножают потерянное время».

Да, он мог целый час объяснять, почему выбрал именно это помещение. Используя таблицы, он сравнивал трафик в нем и в здании напротив, и наверняка у него этих таблиц было еще штук десять. Но пока он сверял объем рынка образовательных услуг, рассчитывал прибыль на одного сотрудника, считал стоимость одного лида, он продолжал сидеть на третьем этаже мертвого здания, куда предстояло загонять клиентов, а в его случае – родителей с детьми, на протяжении многих лет. Ильяс никак не понимал, что одна только узкая лестница разбивала вдребезги все его тщательно рассчитанные планы и сжигала дотла все перспективы, напоследок развеивая оставшийся пепел над седым Каспием. Словно Кай в плену у Королевы Теории, он продолжал умножать и делить прибыль, добавлять налоги и комиссию за дополнительные частные уроки, которые продолжали существовать только в его воображении. Если бы он остановился, оглянулся и на мгновение задал себе правильные вопросы, его история могла бы сложиться совсем иначе. Но он продолжал работать, залезая все глубже и глубже в долги по аренде.

Один восточный купец, путешествуя по африканским землям, привез с собой алмаз величиной с голубиное яйцо – камень, что мог бы ослепить взгляд любого ценителя. Однако внутри этого великолепного творения природы скрывалась тонкая трещина, словно тайный шрам, который мог бы разрушить всю его ценность.

Когда купец показал камень ювелиру, тот, не в силах скрыть своего восхищения, тяжело вздохнул и сказал:

– Этот алмаз, без сомнений, можно разделить на две части, из которых можно сделать два камня. Но… один неверный удар – и от него останутся лишь мелкие осколки. Я не возьмусь, риск слишком велик.

Так или иначе, многие мастера отклоняли работу, советуя купцу отправиться в Багдад, где жил старый ювелир, чьи умения были прославлены на всю Восточную империю.

Когда купец наконец явился к старому мастеру, тот с вниманием взглянул на камень, но сразу же предупредил о возможных рисках. Купец, уже не раз слышавший такие слова, ответил:

– Я знаю этот риск. Но если кто и может справиться с задачей, то это вы.

Ювелир задумался на мгновение, затем согласился на работу, назвав цену, которая была весьма высокой, но вполне оправданной для такого сложного дела. Он позвал молодого ученика, и тот, взяв молоток, без малейшего колебания ударил по алмазу.

Камень раскололся на две идеальные половинки.

Потрясенный купец спросил, не веря своим глазам:

– Как долго этот мастер работает у вас?

Ювелир, едва скрывая улыбку, ответил:

– Всего три дня. Он не знает цены этого камня. И потому его рука была твердой. Не зная страха и не взвешивая риски, он действовал без колебаний, как если бы этот камень был всего лишь еще одной задачей.

Отсутствие опыта и глубинного понимания ситуации часто оказывается очень эффективным инструментом.

Ильяс, поглощенный множеством умных, безусловно глубоких книг, был уверен, что его место – не среди рутины повседневного бизнеса, а на высоте, среди стратегических решений и управления людьми. Он твердо верил в классический подход, подобный Гарвардской школе менеджмента: «Ты не должен опускаться в самую гущу операционной деятельности. Твоя роль – быть дирижером, а не музыкантом». Он забывал, что каждый маршал когда-то носил лейтенантские погоны.

Именно так он думал, как бы ни старался я убедить его в обратном. Я говорил ему, что в трудные времена нужно спуститься вниз, к самой основе бизнеса, и принять на себя все рутинные задачи. Только вгрызаясь в эту ежедневную работу, можно вырваться из кризиса.

Ведь победа не приходит через командование издалека, а через действия в самой гуще событий.

Но Ильяс не был одинок в своем подходе. Позднее в своей практике я встретил многих предпринимателей, которые стремились только управлять, избегая погружения в операционку.

Если взглянуть на известные примеры, мое утверждение обретает весомые доказательства. Джек Ма, самый богатый китаец на планете, миллиардер и создатель маркетплейса Alibaba, начал свой путь с простого осознания будущего.

Он увидел, как растет онлайн-торговля, и создал сайт, не зная всех тонкостей бизнес-процессов. Он просто знал одно: будущее в интернете. И вот, без громких титулов и кресел «большого начальника», он сделал первый шаг, рискнув и действуя.

Ингвар Кампрад, основатель IKEA, до самой своей старости продолжал лично объезжать магазины по всему миру, тщательно контролируя операционные процессы на местах. Как говорят его менеджеры, его внимание всегда привлекали даже такие мелочи, как урны в офисах. Он проверял, что выбрасывают сотрудники, как они относятся к имуществу компании. И может, кто-то назовет его скрягой, но для Кампрада это было не скупостью, а проявлением истинного внимания к своему бизнесу, к каждой мелочи, которая влияла на целую систему.

Я не удивился, когда через три месяца узнал, что Ильяс закрыл первый магазин. Потом – второй. И вот остался один, которым управляет его родственница. Та, что пришла к нему после закрытия детского образовательного центра.

Абсурд ситуации Ильяса заключался в том, что он не хотел остановиться, не хотел подумать. Не желал переосмыслить произошедшее. Оставаться в покое, осмысливать ошибки – это то, чего требовало его положение. Но Ильяс не слушал.

Знания без нравственности – это как меч в руках сумасшедшего, как сказал Дмитрий Менделеев, а в этом случае можно было наблюдать нравственность без правильных знаний. Для Ильяса знания стали бездонной ямой, в которой терялся смысл: не было шанса эффективно их применить. Знания требуют капитализации, а успешный предприниматель – это тот, кто умеет превращать теорию в практику, превращать знания в реальную ценность.

Есть много подходов к организации бизнес-команды. Жесткий и мягкий, азиатский, европейский и российский. Ильяса раздирали противоречия. Он все время искал универсальное решение. Поиск помещения, разработка концепции, маркетинг – на все это уходило много времени и сил. Уходила нужная для развития энергия.

В итоге, пока Ильяс терзался сомнениями и размышлял, рынок менялся, проворные конкуренты уводили клиентов. Кто раньше встал – того и тапки.

«Лучше один раз вовремя, чем два раза правильно», – так пишет Максим Батырев в своей книге «45 татуировок менеджера. Правила российского руководителя». Мы с Максимом знакомы, имели удовольствие обмениваться опытом: я читал его книгу, а он – моего «Жизнесмена», и тем приятнее понимать, что в отношении этого тезиса мы с ним абсолютно единодушны.

«Лучше один раз вовремя, чем два раза правильно».