Спящее пламя Ферверна

– Не боишься, что я его тебе откушу? – хмыкнула я.

– Единственное, чего я боюсь, Ятта – так это того, что ты не сможешь говорить после того, как я оттрахаю тебя в рот.

Глава 22

Вэйд

Последний раз так паршиво он чувствовал себя пять лет назад. В Мэйстоне. Когда даже разговор с Гертой не помог, разве что все усугубил. Она говорила, что с этим надо было разобраться сразу, но он не послушал. Подумал, что сможет справиться с тем, что в его жизни не будет Ятты Ландерстерг. Одной девчонкой больше, одной меньше, она не первая, она не последняя. И все-таки она оказалась первой и последней из тех, кто не выходил из его мыслей даже спустя столько лет. Сначала казалось, что это просто его личные заморочки, наваждение, его привязанность к Ятте. Точнее, мысли о ней. Он считал, что думает о ней, потому что она была девушкой Роа, и покоя не дает именно мерзкое саднящее чувство вины.

Потом он понял, что срать он хотел на Роа. В смысле… хорошим его поступок не становился ни разу, но в тот момент, когда они с Яттой переспали, они с Роа не были парой. Это потом тот говорил, что она его простила, что у них все налаживается. И чем больше он об этом говорил, тем больше Вэйду хотелось уронить его мордой в ковер и основательно по нему повозить. Он понимал, что это ненормально, что ревновать девчонку, от которой сам отказался – бессмысленно. Но с каким-то мазохистским упоением продолжал его слушать.

Потому что, по сути, о ней он мог узнать только через Вайдхэна. Несмотря на то, что Ятта была дочерью дракона номер один, к известности она не стремилась, о ней писали только то, что она учится в ХГУ, писали о завершении ее спортивной карьеры и о том, скоро ли ждать помолвки с Роарханом Вайдхэном. Но, познакомившись с ней в Мэйстоне, Вэйд сразу же уловил, что Ятта Хеллирия Ландерстерг – это гораздо большее, чем весь этот благопристойный фасад, за которым скрывался взрывной темперамент, яркие чувства. Она столько всего любила и стольким горела, но он, к наблам, просрал все, когда от нее отказался. Хотя мог бы разделить все это с ней.

Вайдхэн рассказывал о том, что она в восторге и от виара, которого он ей подарил – и Вэйд представлял, как горят ее глаза, когда она играет с виаренком. Почему-то ему было очень легко представить, как Ятта валяется с ним на ковре, позволяя на себя прыгать, или бросает ему игрушку, за которой тот взмывает в воздух.

Он представлял, как она кружится на катке Ферверна, хотя сейчас это было больше из разряда фантастики – Роа говорил, что она отдала все коньки тем, кто не мог их себе позволить и выставила все наряды на благотворительный аукцион. Известные фигуристки по всему миру с радостью их скупили, а средства пошли в Мировой фонд, заботящийся о драконятах, осиротевших по вине браконьеров, и в фервернские детские дома.

– Она все время учится, – говорил Вайдхэн.

И такой Вэйд тоже легко мог ее представить. Как она сидит за столом в своей комнате, подвернув под себя ногу, и готовится к занятиям. Как закусив губу, постукивает стилусом по экрану, и волосы у нее собраны в такой небрежный пучок, из-за чего видна стройная шея. Он представлял ее в уютных свитерах и пижамах, в легких платьях и в тех платьях, в которых она выходила на интервью. Без платьев тоже представлял, если уж быть честным, и это выходило настолько возбуждающе, что девицы, которые в этот момент были рядом, выползали из его постели затраханными.

Да, трахать он мог кого угодно, но кто угодно никогда не станет Яттой. Это он понял в тот момент, когда чудом не швырнул Роа в бассейн. Они встречались в Зингсприде, и тот решил поделиться, что у них с Яттой было буквально на неделе. Ятта уже вернулась, а Роа решил задержаться, и Вэйд согласился с ним пересечься. Лучше бы не соглашался, честное слово, потому что представлять, что ее касается Вайдхэн, было сродни пытке.

Пытке, которую он заслужил.

Когда Вайдхэн позвонил и попросил спеть на их помолвке, Вэйд отказался. Отказался, потому что знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мысли о ней до сих пор сводили с ума. А потом передумал, потому что понял, что не сможет жить, если не узнает, что это значило для нее. Если она выйдет за Вайдхэна, если она станет его по-настоящему (тот факт, что за все это время так и не стала, тоже был своеобразным вызовом самому себе), все будет кончено. Навсегда. Каждый раз, когда он «небрежно» интересовался, как у них дела с Яттой, он старался не думать, что Роа может рассказать про их «первый раз». Но первого раза не было, такое Вайдхэн точно не стал бы скрывать, а он чувствовал себя набловым сталкером, подглядывающим за лучшим другом и желанной женщиной в замочную скважину.

Но Ятта совершенно точно не была к нему равнодушна, и сейчас, несмотря на всю паршивость ситуации в целом, это придавало ему сил. Потому что даже сквозь мерзкое разрушающее чувство вины Вэйд понимал, что она его не забыла. А может быть, и не забывала ни на минуту. В точности так же, как он ее.

– Я хочу жениться на вашей дочери, – заявил он совершенно охреневшему Ландерстергу, который смотрел на него так, как будто не против был превратить в ледяную глыбу на месте. Судя по выражению его лица, отца Ятты сдерживали только дипломатические последствия.

– Не думал, что безумие – это наследственное, – выдал Ландерстерг совершенно недипломатично.

– Я тоже никогда не сказал бы, что Ятта ваша родная дочь, – ввернул Вэйд.

После чего, собственно, Ландерстерг забыл о дипломатии, и они слегка подрались. Бить отца Ятты было стремно, но дрался он на удивление хорошо, поэтому Ятта увидела то, что увидела. И услышала то, что услышала. Она смотрела на отца так, как будто видела его впервые.

А Вэйд смотрел на нее и не мог насмотреться. Потому что увидеть ее в ближайшее время ему не грозило – возле его двери возникли мергхандары сразу же, как только он вернулся к себе. Сейчас же один из них заглянул к нему, чтобы сказать:

– Через полчаса состоится открытие телепорта. Собирайтесь.

Они хотели выбросить его из резиденции и из ее жизни, между тем как он только сейчас осознал, что не собирается отступать. И уступать ее Вайдхэну тоже не собирается. Твою мать, если она до сих пор с ним не спала, значит, у нее банально на него не стоит. И надо быть рукорылым наблом, чтобы этого не понимать. Что у них получится, помимо пламени? Да и получится ли это самое пламя, если он ее вообще не возбуждает?

Одной из причин отказаться от нее тогда было это наблово пламя. Пламя, которое в мире иртханов, для иртханов значит безумно много. Он даже не представлял, каково это жить – и его не чувствовать. Совсем. Но тогда Вэйд не спросил об этом Ятту – а чего хочет она. Тогда он не спросил, а будет ли она счастлива с Роа. Теперь мять яйца по этому поводу уже не было смысла.

Но и сдаваться так просто тоже повода не было.

– Я хочу поговорить с Торнгером Ландерстергом, – произнес он.

– Ферн Ландерстерг не готов с вами разговаривать.

– Так пусть подготовится. Или я буду с ним разговаривать через журналистов.

На лице мергхандара отразился сложный вычислительный процесс. Правда, что он там вычислил, Вэйд так и не понял, потому что его обожгло. Со всей дури, со всей силы, как будто кто-то внутри подкрутил пламя на полную, выпуская его не в кровь, а между внутренностями.

Ятта

Это совершенно не тот Роа, которого я знала. Уж точно не знакомый парень, с которым мы в детстве бегали вдоль бассейна, и хотя нам запрещали прыгать в него с разбегу, мы это делали. На спор, кто поднимет больше брызг. Выигрывала всегда Риа, я не представляю, как у нее это получалось, но у нее получалось. Она растопыривала руки и ноги так, как вообще запрещено делать, и все время побеждала. Фонтанчики у нее выходили знатные. Эрвер в наших соревнованиях не участвовал, за что Риа называла его душнилой.

Все это сейчас стирается из памяти, потому что мужчину, сидящего в кресле, я вижу впервые. Вот это вот все было не с ним. Точно. Потому что тот Роа никогда бы со мной так не поступил и уж точно никогда бы такое мне не сказал.

– Сначала ты удалишь все то, что у тебя там записано, – говорю я.

– Не-а. Сначала ты сделаешь все, о чем я попрошу, – он смотрит на меня в упор. – И ты не в том положении, чтобы диктовать мне какие-то условия, Ятта.

Пламени в его глазах теперь столько, что мне становится трудно дышать. Я, кажется, никогда в жизни не видела и не чувствовала столько пламени, сколько чувствую сейчас, при том, что я выросла среди сильнейших иртханов: мама, отец, отец Роа… и не только. Правда, в их компании у меня никогда не возникало чувства, что я упала в костер в защитной оболочке, и пламя сейчас облизывает меня со всех сторон. Точнее, капсулу, в которой я пока нахожусь, но она уже начинает лопаться.

– Так переговоры не ведутся, Роа, – сообщаю я ему.

– А кто сказал, что у нас с тобой переговоры? Иди сюда, Ятта.

У меня странное чувство: я не привыкла ощущать себя маленькой и беззащитной хотя бы потому, что стоит мне выскочить в этот коридор и заорать, я буду окружена мергхандарами в считаные минуты. Но почему-то именно сейчас я себя такой чувствую. Я в ловушке собственного желания сделать все правильно.

Или нет?

Да и что такое правильно, на самом деле?

Все эти мысли посещают меня в тот момент, пока я смотрю на этого мужчину. Иртхана. Дракона. У меня, мне кажется, больше никогда не получится назвать его по имени, потому что это имя – из нашего с ним прошлого. Которого больше нет.

– Ты собираешься шантажировать меня моей семьей вечно? – спрашиваю я.

– Нет. Я вообще тебя не шантажирую, ты можешь уйти. Все мы тут просто несем ответственность за свои действия.

– Шантаж – это…

– Довольно разговоров, Ятта, – грубо перебивает он, – иди сюда. Немедленно. Или уходи.

Часть меня кричит о том, что нужно уйти и устроить международный скандал, другая – о том, что я и так уже зашла достаточно далеко, чтобы сейчас просто сдаться. И пламя, которое в его глазах набирало силу, становится мощнее, когда я подхожу. Это вообще ни капельки не нормально, и я понимаю, что мне надо было бежать, потому что сейчас моя капсула трескается, пламя вливается в меня, я вижу, как он перекатывает его сквозь пальцы. Черные змейки, совершенно не похожие на то, что среди людей принято считать огнем.

Он смотрит на меня и ждет. Молча.

Наверное, если бы он попытался на меня надавить, кивнул вниз или сделал что-то еще, я бы все-таки развернулась и сбежала. Но сейчас – это какая-то дикая первобытная власть. Сила, перед которой склоняются и драконы, и люди, и я.

Когда я опускаюсь на колени между его разведенных бедер, у меня темнеет перед глазами. Правда, я уже не отдаю себе отчет – это из-за пламени, которое, кажется, впиталось в каждую клеточку моего тела, или из-за самой ситуации.

Даже пальцы у меня не дрожат, когда я расстегиваю ремень, и да, я уже видела его член раньше: тогда, в Зингсприде. Правда, тогда все было по-другому, и я не чувствовала и сотой доли того, что происходит во мне сейчас. Это какой-то убойный коктейль из ярости, злости и… возбуждения. Которое я не могла почувствовать к Роа, но к этому мужчине почему-то могу.

Он что, прав, и меня возбуждают те, кто хочет меня поиметь и выкинуть за ненадобностью?

При мысли о Вэйде все только чудом не падает – у меня, и я с какой-то звериной яростью беру напряженный ствол в рот. Впрочем, на этом моя единственная инициатива и заканчивается, потому что этот не-Роа (как его называть, я еще не решила) подается ко мне, сгребая мои волосы в горсть и насаживает на себя.

От неожиданности я только чудом не поперхиваюсь, но инстинкт самосохранения срабатывает отлично, и у меня получается его в себя принять. Он настолько большой, что его слова про невозможность разговаривать после сего действа кажутся пророческими. То, что между нами происходит сейчас – это вообще не похоже на секс, хотя он грубо и сильно трахает меня в рот, продолжая смотреть мне в глаза.

В его взгляде – не меньше злости, чем во мне, и уж точно не меньше ярости. Если честно, сейчас я не понимаю, в ком из нас этого больше, и где мои чувства, а где его, потому что они перемешались, как перемешалась моя кровь с хлещущего сквозь его пальцы пламенем.

Я это чувствую: его ладонь жжет с той же силой, с которой обжигает губы и горло на каждом рывке. Он не отпускает моего взгляда, а я вцепилась в его бедра пальцами с такой силой, что, как мне кажется, даже брюки не спасут его от моих ногтей. От резких рывков ярости и жара становится больше, я чувствую, как он сначала становится чуть ли не каменным, а потом пульсирует.

Мне бы отодвинуться, но он не позволяет, в итоге, когда тугая струя бьет мне в рот, в губы и в лицо, я только оторопело моргаю, в каком-то странном оцепенении. Горло саднит и жжет, и в точности так же жжет все тело, как будто не я упала в костер, а костер в меня. Эти ощущения даже не успевают схлынуть, когда меня вздергивают на ноги. Подтаскивают к зеркалу, и я вижу себя с расширенными зрачками, в которых искрит – впервые за все время искрит черное пламя. И перламутр, стекающий по моему лицу.

Его ладонь ложится на мой подбородок, а сама я оказываюсь прижата к сильной груди. Так, что вырваться не получится при всем желании.

В глазах Роа уже не просто пламя, а какой-то пламенный смерч, я пытаюсь отвернуться, но он мне не позволяет. Это в принципе очень сложно сделать, когда твоя голова прижата к его плечу, а пальцы давят на подбородок. Горло саднит, а приоткрытые губы блестят от моей слюны и его спермы. Они выглядят так, как будто я только что увеличила их на пару размеров, и в сочетании с остальным все это смотрится…

– Запомни эту картинку, Ятта, – перебивает он мои мысли. – Запомни хорошо, потому что ты – только моя, и ничья больше.

Мне бы, по-хорошему, ответить. Или по-плохому, но меня трясет от заряда пламени, который я получила. Никогда не думала, что это будет так, то есть вот именно так, как сейчас, когда мысли путаются, в ушах шумит, сердце колотится как безумное, а по телу растекается то, о чем я мечтала всю жизнь.

Это не похоже на крылья, но это они и есть. Мои крылья, моя сила, мое пламя. Ощущение свободного падения в пропасть, когда исчезают все представления о том, что ты знала раньше и чувствовала раньше. Я моргаю, глядя на наше отражение, облизываю губы, и это выглядит та-ак пошло… Потому что Роа снова меняется в лице. У него вертикальный зрачок, драконий, радужка искрится, как у меня.

Я только-только успеваю вздохнуть, когда он перехватывает мои руки, заставляя опереться о столик у зеркала.

Столику конец.

Не знаю почему мне приходит в голову эта мысль, возможно, потому что в мои бедра упирается снова твердеющий ствол. Или потому, что пламя, текущее теперь уже с наших ладоней, оплетает мебель, пока еще не заставляя ее дымиться, но…

– Пусти…

Начинаю было я, но Роа только сильнее вжимает меня в свое тело. Почему я раньше не чувствовала этой силы? И того, насколько он большой, сильный и мощный?

– Я еще только начал, Ятта, – одна моя рука, когда он отпускает ее, оказывается свободной, и я вцепляюсь ногтями в его запястье. Но все равно не успеваю его остановить – его ладонь уже под пижамными брюками, под моим бельем, там, где я каким-то образом уже вся влажная.

– А-а-а-а! – Это даже не стон, это крик, который отдает болью в горле, когда его пальцы оказываются внутри меня. И нет, это не больно, это так совершенно и невыносимо хорошо, что на щеках загораются алые пятна стыда. Во-первых, потому что я не привыкла так орать перед ним, во-вторых – потому что я пришла сюда благодаря его шантажу, чем бы он это ни называл, и мне не положено всего этого испытывать, чувствовать, и уж тем более сгорать от желания насадиться на его пальцы, которые сейчас медленно двигаются во мне.

Не просто насадиться, сжаться, вдавить самое чувствительное местечко между моих ног в его ладонь, до искр перед глазами, не тех, которые от черного пламени, а которые от удовольствия.

– Громче, Ятта, – хрипло сообщает он мне прямо в ухо, – мне нравится, когда ты такая. Когда ты от меня течешь.

Надо было действительно откусить ему член! А лучше – язык, чтобы он перестал это говорить. Но я действительно влажная, иначе пальцам внутри не было бы так свободно, а мне не было бы этого так мало. Так мало, как никогда раньше. Я никогда не считала себя сексуальной. Точнее, я не считала, что мне нужен секс… вот так. По большому счету, все мое время было занято сначала фигурным катанием и учебой, потом – учебой, да, у меня были потребности, как и у любой девушки, и я научилась справляться с ними сама, но это… это же напоминало какое-то помешательство.

Я, наверное, сошла с ума от перенапряжения.

Просто рехнулась. Если хочу, чтобы он меня сейчас трахнул. После всего.

Еще и это проклятое зеркало! Оно не во всю стену, но заканчивается аккурат там, где начинается достаточно низкий столик, то есть там, где его пальцы двигаются во мне под брюками и бельем. Тот факт, что я не вижу эту картину, так сказать, без прикрытия, совершенно ничего не меняет.

Я все равно такая же красная, задыхающаяся, возбужденная, с расширенными зрачками, и движения его руки, отражающиеся в зеркале, могу представить очень хорошо. Очень-очень хорошо. Вот никогда не жаловалась на фантазию, а сейчас хочется.

– Давай, Ятта, – произносит он, снова насаживая меня на пальцы. – Скажи это.

Сказать – что? От пламени внутри все плавится. Или от его движений.

Мне же должно быть больно, или хотя бы неприятно, у меня никого не было так долго, и я ничего в себя не совала. Даже пальцы. Предпочитая обходиться ласками попроще.

– Попроси меня тебя трахнуть.

– Обойдешься, – цежу я.

– Тогда ты тоже обойдешься, – его пальцы выныривают из меня, оставляя после себя абсолютную пустоту и разочарование.

Я никогда не верила в то, что нельзя удержать контроль над собственным телом. Никогда не думала, что мое тело может превратиться в сгусток похоти и наслаждения, в одно-единственное желание получить разрядку. После движений внутри, его ладонь снаружи кажется каким-то подводным перышком. Потому что я почти ничего не чувствую, это так слабо по сравнению со всем, что было до, что хочется застонать от разочарования.

– Пусти, – вместо этого пытаюсь его оттолкнуть. – Я сказала: пусти! Если у тебя не хватает сил меня нормально оттрахать!

Роа прищуривается, болезненным щипком сдавливая мой клитор. Тело пронзает такими ощущениями, что у меня даже крика не получается. Так, сдавленное сипение.

– Осторожнее со словами, Ятта. Все, что тебе надо – это просто меня попросить. Вежливо.

«Скажи, что ты моя, огненная Льдинка».

Эти слова Вэйда пришли в голову очень не вовремя. Или наоборот, очень вовремя, потому что я дернулась вниз, в сторону, а потом развернулась и с силой толкнула Роа ладонями в грудь. Меня продолжало шатать и жечь, такое чувство, что пламя, текущее сквозь меня, вознамерилось превратить меня в горстку пепла.

– Никогда. Не стану. Просить. Ни о чем.

Я выдернула из стоящей на столике коробки с салфетками одну и вытерла лицо. Которое мне надо было держать, но держать его совершенно не получалось. В голове стоял шум, тело превратилось в сгусток пламени, и я вылетела за дверь, чувствуя, что сердце вот-вот пробьет грудную клетку и выскочит наружу. Впрочем, далеко я не убежала.

– А-а-а… – С губ сорвался стон, когда я поняла, что мое тело просто ломается, как будто в нем не осталось ни единой целой кости.

И, хотя оборот не должен был так проходить, я поняла, что это именно он. По жару. По струящемуся по телу огню. По косвенным признакам, которых были десятки, и я бросилась в сторону ближайшего коридора, ведущего во внутренний двор.

Оборот, если он случится здесь, разрушит полдома. Пострадать может кто угодно, а я не хотела, чтобы кто-то пострадал из-за меня. Краем ускользающего сознания я еще уловила эту мысль, но, стоило мне вылететь на мороз, как сдерживающие меня оковы окончательно порвались.

По телу прошла дрожь, человеческое зрение уловило чешую и… выключилось. Осталось драконье. Сферическое, острое, способное улавливать малейшие детали даже на расстоянии. Оттолкнувшись, я взмыла ввысь и стрелой полетела над лесом туда, куда меня звало сердце. Инстинкты. Словно на невидимом аркане меня тянуло к ледяным берегам Ферверна – туда, где жили такие, как я. Я летела, расправив крылья, черные, сверкающие на морозном солнце синевой, и мне не было холодно. Мне больше не было горячо. Жар, плавящий мое тело несколько минут назад, растворился, словно его не было. Точнее, жар был, но мне с ним было комфортно, и с холодом мне тоже было комфортно. Я никогда раньше не чувствовала себя настолько свободной и настолько живой.

Из моей груди вырвался рык, и черное пламя, прокатившись по лесу, оставило внизу выжженую полосу. Оплавляясь, шипел снег, брызги и искры полетели вверх, и я зарычала снова. Мелькающие внизу пейзажи оставались позади с такой скоростью, что не оставалось ни малейшего сомнения: я больше не Ятта Хеллирия Ландерстерг. Я – драконесса. Глубоководная фервернская, и я должна найти своих.

Долгожданный берег показался впереди, покрытый льдом и пенными ледяными прогалинами, и я выдохнула в лед пламя, превратившее его в пузырящуюся воду. После чего с силой обрушилась вниз, уходя в ледяные волны, способные убить любого человека или иртхана, которые в них окажутся, шоком. Шоком, который может остановить сердце, заставить кровь в жилах замерзнуть.

Нет, иртхана, пожалуй, не убьет… Наверное, не сразу.

Я погружалась все глубже и глубже, удаляясь все дальше от берега, и жабры, прикрытые чешуей, позволяли мне свободно дышать под водой. Мир, который я оставила, становился маленьким и незначительным, а передо мной раскинулся иной. Совершенно другой. Прекрасный.

Свинцовая тяжесть воды совершенно на меня не давила, напротив, я чувствовала себя так, как будто всю жизнь ждала этого дня. Здесь мне не надо было даже рычать, я словно стала эхолокатором, звучащим на тысячи километров, и на мой зов откликнулись. Или я откликнулась на их зов?

Сначала их было не более десяти, потом – двадцать, тридцать, сотня…

Подводные глубины, темные, как ночь – сюда уже не проникал свет, насчитывали столько моих сородичей, что я сбилась со счета. Я? Кто я? В голове зазвучал шум, ни на что не похожий, разве что на какие-то радиоволны.

Радиоволны? Что это?

«Мы ждали тебя очень долго, Ятта Хеллирия Ландерстерг».

Я моргнула. Дракон, вырвавшийся вперед, смотрел на меня. Огромный, мощный, с шипами размером с полный рост моего отца на крыльях. Да, он именно смотрел, и я поняла, что я перевожу то, что он передает мне, на язык людей. Иртханов.

«Язык иртханов и есть язык людей», – прозвучало у меня в голове.

Что? Что?

Почему именно меня?

«Потому что только ты сможешь слышать нас. Понимать нас. И не умереть».

Пока только я. В мире есть множество иртханов с черным пламенем, мои родители, Вайдхэны…

«Других не будет».

Что это значит?

«Это значит, что вы вернете то, что забрали у нас много лет назад».

Что?

«Наши земли. Наше пламя. Ты передашь наше послание иртханам и людям, Ятта Хеллирия Ландерстерг. Когда вспомнишь. Но тебе лучше поторопиться».

В голове снова зашумело, и под этот шум привычный мне мир окончательно стерся. А вместе с ним стерлась и я.

Глава 23

Роа

Гранхарсен тер грудь через рубашку, как будто не мог дышать. Лучше бы он к наблам сдох на месте, потому что при одном взгляде на него Роа испытывал безотчетную, неконтролируемую ярость.

Он, мать его, притворялся его другом. И трахал его женщину.

Его. Женщину!

И да, сейчас было точно не время вспоминать ее губы на своем члене и думать о том, что произошло, пока Ландерстерг отдавал приказы.

– Что между вами произошло? – шепнула Риа. Она стояла рядом с ним, накручивая волосы на палец: верный признак того, что сестра нервничает.

– А что обычно происходит между взрослыми людьми после помолвки?

Риа округлила глаза.

– Так это… из-за тебя у нее проснулось пламя?

В глазах сестры явно читалось «Как ты мог отпустить ее, если все это видел?!»

– Не из-за кого другого оно у нее проснуться не могло, – процедил Роа.

– Да что с тобой?! Ты психанутый, потому что Ятта обернулась, или есть другая причина?

– А ты решила меня доставать именно сейчас, потому что тебе нехрен делать, или есть другая причина?

Риа показала ему средний палец и отошла. К матери, которая сейчас взволнованно смотрела на отца, говорящего с Ландерстергом и Лаурой. Все произошло слишком быстро: Ятта вылетела из резиденции, обернулась и улетела с такой скоростью, какую не мог развить даже боевой флайс. Она обернулась после первого всплеска пламени, такие случаи не просто редки… их не существовало.