Второе пришествие Христа. Евангелие от Елены

Глава4

А Ганимед отвёл его в сторону туалета и заявил:

– Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой.

– Твоя? – удивился Творец. – Так ты тоже у нас герой-любовник, а не клоун в остроносых ботинках с бубенцами смеха, высмеивающих каждый твой шаг?

– Займись Элен! Элли сказочнику больше подходит.

– Ага, то подходит, то опять отходит! Ты же видишь, как она себя ведёт? То подпускает к себе, то отбрасывает к своей подружке!

– Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы давно уже не относились друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, когда она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться.

– «Не мужчина выбирает женщину, а женщина – мужчину», как сказал классик! Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас – просто рвут на части! Классик об этом даже не мечтал!

– Но вчера мне показалось, что Элен тебе нравится!

– Вчера я вспомнил, как впервые увидел её, когда зашел к Ахиллу. Юная нимфа вышла из грота сказать, что сатира нет дома. Показавшись настолько ослепительной, что с порога вошла прямиком в душу! И я тут же понял, что Ахилл реально крут, раз уж у него такая нереально красивая девушка. Надо будет эту нашу встречу обязательно где-нибудь описать. Всенепременно – языком юношеского восторга!

– Вот и займись ею, чтобы было что описывать!

– Да что там теперь описывать? – усмехнулся Творец. – Непримечательный средний лоб, прямой нос, добротные скулы и нордический подбородок, средний рот, светло-русые волосы, голубые слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут!

– Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и выпирает из неё наружу! – возразил Ганимед. – В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде! Не говоря уже об её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду – картины Айвазовского!

– Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить! – усмехнулся Творец.

– Ну или хотя бы – воспользоваться её кувшином с узким горлышком! – подмигнул Ганимед.

Глава5

– Я так мечтаю о кольце с бриллиантом! – прошептала Творцу Креуса. – Пока Элен сияла драгоценностями, я ей так завидовала!

– Нельзя требовать от мужчин слишком многого, иначе они перестанут тебе доверять, – усмехнулся Творец. – Особенно, сразу. Постепенно, другой разговор. По крайней мере, дольше сумеешь продержаться на плаву.

– Да, вижу, ты действительно профи. А я думала, что ты всё врёшь.

– А я и так вру. Врать – не обязательно обманывать. Более точное значение этого термина – входить в доверие. От «врать» – «врата», «приврать» – «привратник».

– А я-то наивно думала, что у нас тут уже давно никто никому не доверяет!

– А никто никогда Никому и не доверял. Для этого ты должна, прежде всего, стать Кем-то – в его глазах. Именно этим я и пользуюсь. Когда никто видит Некто, разве может он устоять перед соблазном не превратиться из ничто в Нечто? Хотя бы для того, чтобы хотя бы попытаться чувствовать себя со мной на равных? Конечно, потом он понимает, что это была всего лишь иллюзия, злая шутка его ума. Но ведь ум для того и создан, чтобы превращать желаемое в действительное!

– Ну, уж я-то тебе о себе больше ничего не расскажу! – отстранилась Креуса. – Даже не надейся!

– От тебя этого и не потребуется, рассказывать я люблю и сам. Проблема обычных рассказчиков в том, что они заняты тем, что наслаждаются своей речью, как дети. Расхваливая себя своей эрудицией, чтобы повысить свою самооценку в глазах слушателей, как рабы на ярмарке своего тщеславия. Чтобы подороже себя продать! Я же, вместо этого, слежу за реакцией собеседника, чтобы ни на секунду не упустить его интерес из тисков разговора. Ведь другого более занимает только то, что хоть как-то пересекается с его личной жизнью, но поданное под более экзотичным соусом. Самая сокровенная его часть, вынесенная за рамки его личности. И разгуливающая в моей речи без штанов! Постепенно, рассказывая параллельные тому, что его так заинтересовало истории, я всё более сужаю круг, пока он, в сердцах, не рассказывает мне, что однажды с ним самим приключилась точно такая же история! «А дело было так…» Ведь когда ты видишь, что кто-то может понять тебя лучше, чем ты сам, невольно приоткрываешь ему больше, чем другим. А тем более тому, кому ты оказываешь услугу. Никому и в голову не взбредёт, что ты сможешь плюнуть в колодец, из которого пьешь. Так я и вытаскиваю из заколдованных колодцев их умов, которые смертные наивно именуют душами, все их драгоценнейшие тайны. Существо ума – весьма самолюбивое животное. Поэтому для него нет ничего хуже, чем потерять уважение своих близких. Стоит эти тайны узнать кому-либо из тех, кто его любит и уважает, как они тот час же потеряют на его счёт все свои иллюзии. А ведь наши иллюзии – это единственное, что ещё хоть как-то держит нас на этом раскалённом до бела от бесконечного вранья свете.

– Так что, у обывателя нет души? – растерялась Креуса.

– Душа – это весьма сложное образование. Врожденно ею обладают только те, кому в одну из своих жизней хотя бы один раз уже удалось её в себе взрастить. И насытить благородными поступками. Обыватели же никогда не ставят над собою опытов и поэтому не способны использовать свой ум для самоизучения. А тем более – для самосовершенствования и становления. Ведь в этом нет выгоды! Наоборот, правдивость невольно заставляет их отказываться от сомнительных сделок. И они считают это твоим недостатком, а не достоинством, потому что правда мешает им наживаться, обманывая других. Они напоминают мне пустоцвет, который вроде бы тоже как цветет, но не способен ни на завязь, ни тем более – на плод.

– Что ещё за плод?

– Плод души. Её аромат ты можешь ощутить лишь подсев ко мне чуть ближе и слегка коснувшись. А вполне ощутить его вкус можно лишь начав заниматься со мною тем, чем ты вместо этого постоянно пыталась заниматься. Не испытывая от этого ничего, кроме разочарования. Ведь пустоцветы не обладают ароматом.

– Но активность личности как раз и проявляется при удовлетворении ими своих потребностей. Причем, так, – покачала она головой с улыбкой, – что они нередко начинают даже пахнуть!

– Пахнуть потом? Проявляя активность стадного, то есть, пардон, социального животного!

– Это звучит более научно!

– Но по сути-то корень у этих слов один – община. Личностью, то есть лицом ты начинаешь обладать только после того, как перестаешь бежать за другими и пытаться их обогнать.

– Пытаясь стать «первым среди равных»! – самовлюбленно подчеркнула она.

– Когда само понятие равенства начинает терять для тебя всякий смысл. И желание стать первым отпадает за ненадобностью. Ведь ты начинаешь ощущать себя более сложным и высокоорганизованным существом. Постепенно убеждаясь в том, что ты уже немного не такой, как другие.

– Гадкий утенок?

– Который начинает осознавать себя лебедем и раскрывать свои слишком длинные, уродливые для обычных утят, крылья. Но это начинает происходить только после того, как на твоём впервые обретённом лице начинают постепенно вырастать глаза. И ты начинаешь замечать то, что реально вокруг тебя происходит. А возникает это только после того, как ты обретаешь способность контролировать свои так воспеваемые тобой потребности. А то и вовсе – пренебрегать ими, сознательно терпя нужду и лишения, если это не согласуется с твоей системой взглядов. Так что нищета есть основное и самое действенное условие эволюции, позволяющее нам, как некоему Богу, попускать в этом мире не только соблазны и искушения, но и лишения и социальную несправедливость. А иногда, в особо запущенных случаях, даже зло. Только и позволяющее обывателю увидеть то, как его примитивность и самонадеянность, соединяясь в его уме в неразлучную пару, приводят его лишь к лишениям и несчастьям. И не только к его собственным, но и – его близких. И он начинает судорожно пытаться этого избежать, усложняя своё поведение и отношение к миру.

– Но нельзя же так, – оторопела Креуса. – В конце концов, обыватель – это тоже личность!

– Личность? Это социальное, то есть стадное животное, которому личностью нужно ещё стать. А это сложный эволюционный процесс. И для некоторых, кто на любую конфликтную или просто сложную жизненную ситуацию реагирует эмоционально, а не интеллектуально, почти бесконечный. Обыватель врожденно обладает лишь тем, что называется «животная душа», эго или инстинктивный ум. Как ты её не назови. И рассудок с его установкой для себя конкретных жизненных правил в процессе жизнедеятельности (и, терпя нужду, жёсткого им следования) есть апофеоз его развития, выше которого, живя обычной жизнью, мы никогда не сможем подняться. Без теоретической подготовки – практического навыка спекулирования полученными знаниями. Поэтому обыватель обречен на то, чтобы им манипулировали другие. Те, кто в отличии от него умеет оперировать полученными знаниями не только для своей пользы, но и – для других. Возводя их посредством умозрительных спекуляций вашими общими интересами в общественные ценности. Поэтому-то обыватели и не могут не поддаваться искушениям, что они ведомы в жизни лишь инстинктами и только и ищут удовлетворения своих потребности. Даже не помышляя ни о чем другом, плывя по волнам комфорта. И негодуют, если у них это плохо получается. Вместо того чтобы принять это как данность и начать задумываться над тем, почему и для чего всё это с ним происходит? Осваивая навык спекуляции.

– Спекуляции? – озадачилась Креуса. – Выходит, что это чуть ли не самое главное в жизни?

– Новые мысли, как возможность создания совершенно новой для себя-прежнего реальности, есть сверх-бытийное начало! То есть то, что и превращает даже плывущего по воле волн обывателя в Творца и демиурга этой вселенной. И тем более – того, кто превратил изменения реальностей других не просто в свое хобби, но в средство выживания и процветания за счёт постоянного изменения своей реальности, подобно чёрной дыре затягивающей в свою центростремительную орбиту реальности всех тех, кто пусть даже случайно оказался в зоне его внимания. И как следствие, влияния! – подмигнул Творец.

– Ну и как же начать спекулировать? – усмехнулась я.

– По-настоящему спекулировать ты начинаешь только после того, как набиваешь ум чужими мыслями! – неохотно ответил Творец.

– Как Страшиле набили голову иголками? – усмехнулась я.

– Научившись именно мыслить, а не молоть языком! Пытаясь эти мысли хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! И когда через пару недель занятий твоему телу все же удастся переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения, твоё тело заставит тебя решить какую-то неотложную проблему. То эта проблема вдруг решится для тебя уже совсем просто! По сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые твой мозг решал, обрабатывая неимоверно сложную информацию. Ты начнёшь этим увлекаться и пытаться решить ещё и ещё одну проблему, ведь это касается качества твоей жизни! Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим. Так тело начинает мыслить!

– Всё понятно! – усмехнулась я. – Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем!

– Перестав быть чайником! – усмехнулся Ганимед, встал и толкнул Творца, который тут же рефлекторно обнял меня и повалил на песок.

– Ты знаешь, для чего этот олух нас столкнул?!

– Для чего?

– Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! – поцеловал он меня в губы. – Только о себе и думает!

И ещё раз меня поцеловал, пока я не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию.

– Почему ты столкнул меня с Лёшей? – напала я на Ганимеда. – Чтобы Креуса сгорела от ревности?

– Потому что ты уговорила её надеть своё платье, как злобная Медея! – засмеялся Ганимед.

– Я решила, что если Креуса будет в платье феи, то тогда она, как сказочный персонаж, больше вам понравится! Я же говорила, что ей нужна встряска!

– Тогда почему ты тоже одела платье феи? – усмехнулся Ганимед.

– Потому что клиент настаивал! А мне очень нужна эта тысяча!

– Соблюдаешь дресс-код? А я уже решил, что тебе тоже нужна встряска! И столкнул две элементарные частицы.

– Обойдусь без вас! Однажды я уже переспала с клиентом, и он решил, что теперь я буду заниматься с его дочерью «по любви». С тех пор я не совмещаю постель с работой. Бизнес есть бизнес, ничего личного!

– Это надо отметить, – усмехнулся Ганимед и стал разливать вино по кубкам, – в твоей учётной карточке!

– Но как ты понял, что это не моё платье? – удивилась Креуса и тряхнула ярко-синими волосами. – Ведь оно сидит на мне идеально!

– Возможно, я нахватался этого у А. П. Чехова. Ведь его, ап-чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные! – покрутил Ганимед пальцем у виска. – И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.

– И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!»9 – засмеялась я.

– Не понимая, что одним только градусником с такими, как вы, уже не обойтись. Но никак не решаясь применить к вам своё «ружьё». И, в итоге, окончательно всех добить. Контрольным в голову читателя!

– Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище! – усмехнулся Творец. – Но разве этот нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен возглавить революцию? Прежде всего – в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия? Для этого Чехову пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы. И Ленин с радостью откликнулся на их колокольный зов, зазывавший его к обедне. Дописал «Детскую болезнь „левизны“ в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и решил вернуться на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой.

– Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку. То и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию! – засмеялся Ганимед. – И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно!

– Так что вагон, в котором Ленин ехал в Россию, пришлось опечатывать. Дабы никто из него не вывалился на полном ходу и не отстал от поезда. И не пошел по миру пешком. Ведь Ленин возвращался домой без копейки денег, под честное слово по приезду тут же раздать долги и заплатить всем сполна.

– За убийство брата!

– И поэтому спал в вагоне на голом энтузиазме, укрывшись лишь пламенными надеждами ехавших с ним боевых товарищей.

– Согревающих ему душу, да, но не тело! Ведь Ленин перед отъездом накинул эту мега-идею прощелыге Парвусу. Тот взял у германского правительства пятьсот тысяч марок на революцию в России, и, как обычно, всех надул.

– И громко лопнул, как воздушный шарик. И исчез, пока все были в шоке. Свято веря, что с такой головой этот трибун и сам справится.

– Тем более что в столице Ленина уже ждал, прибыв на его трубный зов из-за океана, также как и он слегка картавя, его давний друг в клетчатом сюртуке и пенсне. У которого, как чуть позже всем стало известно из «Мастера и Маргариты»: «Одно стекло было треснуто, а другое вообще отсутствовало».10 То есть умевший делать деньги буквально из воздуха!

– Иначе как ещё объяснить биржевые спекуляции тех лет на Уолл-Стрит «зарядивших» его господ, словно обрез?

– Как подшучивали дельцы над обычаем его предков, легко коснувшихся Троцкого кончиком пера в самом нежном возрасте!

– Обрез, из которого Троцкий постоянно стрелял в воздух дуплетом. То есть и в личном общении с рыхлыми творожными массами, буквально пожирая их глазами, и в статьях, осыпая посетителей его «варьете» ворохом обещаний. Тут же, к их немалому удивлению, заменяя их грубые представления на шелковые иллюзии грандиозного будущего!

– Где все они станут шёлковыми!

– Который, как уже опытный в огородных делах консерватор, давно освоивший навык мариновать богатый урожай своих идей в кристально чистых американских банках, захотел выйти за ограду рассудка и возглавить революцию в умах каждого. Перековав в горниле истории свою штыковую лопату в настоящий штык. И используя его столь же точно и решительно, как хирург скальпель.

– И вместе эти два диктатора пролетевшего над гнездом их съехавшей кукушки пролетариата стали торопливо и решительно махая скальпелями, лечить страну. Отрезая «торчащие уши» из их концепции.

– Торчавшие именно потому, что пролетарий, будучи более примитивен, чем светский лев, будет гораздо более жесток, дорвавшись до власти над точно такими же приматами, как и он сам. Ведь он знает их изнутри и не склонен врождённой культурой с детства их жалеть и идеализировать. И «уходить в народ», чтобы постепенно приучить их к мысли, что они и сами смогут осуществлять власть.

– Но так и не уяснив того, что пролетариям всё равно, кто их угнетает, заставляя работать во благо страны, мифический злой дядька с плетью управленца, заставлявший их работать «по щелчку», или же точно такой же холоп, как и они сами, дорвавшийся до власти. Как Хрущёв.

– Но уже – от звонка до звонка! – засмеялась я. – Превращая страну в «Архипелаг Гулаг».11

– Который не обращал внимания на письменно задокументированное недоумение Сталина: «Уймись, дурак!» И выдавал на-гора более всех репрессированных в своём округе. Придавая таким образом игры с народом больше объема и глубины рисунку своей картины мира, независимой от мнений и чаяний большинства. Подчеркнув этой псевдо элитарностью способность проводить в жизнь сугубо свои планы.

– Чтобы его заприметили и взяли в оборот долгоживущие, продвигая во власть наряду с другими врагами собственного народа. Ещё даже более щетинистыми и Ежовыми, чем тот, кто даже на смертном одре жалел только о том, что не успел в своё время расстрелять иглами всех своих обвинителей. Прошивая их своим взглядом к сфабрикованным ранее на них «делам».

– Скорее уж по привычке соблюдать клановые интересы, чем из природной злобности и маниакальной жажды мести, как это тут же преподнесли на блюде СМИ вечно перепуганным народным массам, которым только и дай поохать и поахать! Побуждая их работать исключительно аховыми методами на «Стройках века». Во имя… Превращая рабочее место каждого в окоп трудового фронта.

– Не замечая из этих землянок того, как украинская партийная линия постепенно вытесняла грузинскую, которая всё это время наивно пыталась враждовать с армянской. В то время как украинская у них же на заднем дворе росла, как на дрожжах из-за океана, под крышей Троцкого. Согласно его нео-ветхим заветам. Как и любой нео-пророк, пытавшийся создать революцию в умах во всём мире, но уже на основе не менее фанатичного поклонения экономическим теориям, Золотому Тельцу.

– Которого тут же высмеяли Ильф и Петров, как типичного Остапа Бендера! – засмеялась я. – Потерявшего Золотого Тельца при попытке удрать через границу!

– Но так и не смогли оценить ни всей широты его размаха, ни глубин интеллекта Ленина, этого Кисы Воробьянинова из дворянской семьи. Вынужденно купировав крылышки им обоим, отлучив от отца Фёдора (семинариста Сталина), чтобы хотя бы попытаться втиснуть эту «святую троицу» в мозги обывателей. Как в могильник!

– Завернув эти и до сих пор радиоактивные отходы от истины в полотно своего бессмертного шедевра, как в погребальный саван. Со всеми почестями.

– Намекая своим названием предыдущего бестселлера «Двенадцать стульев» на возведение их в один торговый ряд с двенадцатью апостолами. Как, разумеется, более мелких, чем апостолы, но не менее исторических персонажей!

– Чтобы каждый мог твёрдо усесться на них, освоив всё их творчество – Сталина, Ленина и Троцкого. И только тогда приступить за круглым столом диалога их противоречивых логик к более сакральным блюдам.

– Таким, как извращенное Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом Учение потомственных скотоводов в «Капитал», где «прибавочный продукт» есть часть приплода молодых агнцев, которых можно пустить под нож, а «необходимый продукт» есть часть агнцев, которых необходимо оставить для восстановления поголовья скота. И трансформировали это Учение, где самого лучшего агнца нужно прирезать и зажарить, в формат научно-экономической теории. Публично, якобы, отрекшись от религиозного контекста. Заявив, что: «Религия – опиум для народа».

– Заставив социалистов и капиталистов ещё более фанатично поклоняться «Капиталу» как Золотому Тельцу. Тому самому – лучшему – агнцу! Мол, долой старую религию и да здравствует новая! В которой была своя «святая троица» – Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин, «иконы» которых в принудительном порядке висели в советское время чуть ли не в каждом кабинете.

– Оставивших нам на память о себе не только свои многочисленные тома, но и многочисленные швы буквально по всей планете! Соц. лагеря за колючей проволокой с ожидающими там подъема красного, от крови их жертв, занавеса в конце этой затянувшейся трагикомедии.

– Швы, которые и до сих пор так и не смогли как следует затянуться. Выдохнуть, отбросить фронтовую цигарку и зарасти ковылём, быльём и кованым стихом. Взывая к нам, если смотреть на них из космоса, чёрными провалами пустых, выжженных от избытка их внутренней энергии, глаз.

– Даже не подозревая о том, что это была, есть и будет есть мозг каждому из нас именно медицинская литература про диктатуру пролетариата.

– То есть, как показала их медицинская практика, про диктованный пролетариату бред сумасшедшего о маниакально одержимых утопичной идеей социальной справедливости без царя в голове и во главе.

– Что, конечно же, было всего лишь частным случаем земской практики. Лишь слабыми отголосками стонов из антологии мировой медицины, второпях создаваемой для лечения социальных язв на теле давно уже смертельно больного общества со слабым пульсом именно социальной жизни. Постоянно бьющегося в агонии бесконечных реформ и декретов.

– Многотомный бред которых находил себе выход в творчестве последовавших вслед за этими хирургами дадаистов от социологии и политики по всей Евразии! Которые творчески и с огоньком в глазах, руках и промежностях расторопно устраняли друг друга из очереди за репкой. Пока и их самих не выдернул из грядок висячих садов элиты власти и не поглотил огонь истории во тьме невежества преследователей их талантов.

– О, как я понимаю после этого Брэдбери и его брэдовых пожарных! – усмехнулся Творец. – Адекватно оценивавших антиутопии всех этих социальных фантастов, творивших насилие, как и любой палач, под маской «Непреложных (к лицам обычных граждан) законов исторического развития». Но Брэдбери жил с другой стороны океана и просто физически не мог оттуда услышать нашу пословицу, гласящую в рупор о том, что перо не только гораздо увесистей боевого топора,12 но и, по сути, есть копье, которое можно весело метнуть глубоко-глубоко в будущее, пронзая Вечность! Ловите ж, братья и сестры! Только смотрите, чтобы оно не ударило вам в голову, как шампанское! Аккуратно разделяя вас на до и после. Хотя, кому я это говорю? Я приглашаю вас всех к себе на бал – в литературнэ! Со всеми вашими орудиями пыток и труда по обезоруживанию испытаний трудностями. Дамы с заточенными перьями литературного таланта в шляпках и причёсках приглашают кавалеров с перьями наголо! Хватит стесняться, пора публично обнажаться и творить жизнь по своему образу и бесподобию! Ведь народ должен не только знать, но и публично любить своих героев. Как и завещал Сталин! Читая в метро и на лавочках. Долго и подобострастно! – подмигнул Творец Креусе и коснулся её руки.

И Креуса его поцеловала. Долго и подобострастно.

– Теперь ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя?

– А ты не боишься, что это явление стало для меня настолько затертым, – потупилась Креуса, – что я тебе только всё испорчу?

– Девочка, не будь наивна, именно ты мне и нужна! Так как ты именно поэтому будешь более занята не удовольствием, которое другие привыкли от этого получать, пуская всё на самотёк, плывя «как бревно» по реке страсти, а как раз тем, как именно ты это делаешь. То есть сможешь подойти как свободный художник, получая от этого чистое наслаждение труда! Понимая, таким образом, и саму жизнь не как игру и наслаждение, а как изысканнейшую арабеску, которую мы трепетно наносим на холст бытия «лишь упоением в заворожённой силе»13 мазок за мазком, взяв розовыми перстами вкуса мгновение, как тончайшую в этом мире кисть! Поверь, я умею ценить простые радости, делая их волшебными. Ты занималась этим, наверное, уже тысячи раз, но по-настоящему так и не поняла, чем же ты на самом-то деле занимаешься. Я говорю о чистоте. Чистоте желания! Я убедился в этом ещё на заре своей юности и с тех пор стараюсь не совершать более подобных погрешностей. Одно осознание того, что ты совершаешь это с девушкой в первый и последний раз в жизни уже придает этому особую остроту момента, непроизвольно пробуждая в тебе не только всё твоё мастерство, но и – душу! Или почему, ты думаешь, в первый раз мы совершаем это так, словно это высшее откровение друг перед другом?