Лихо. Игла из серебра

Эту заброшенную церквушку выстроили между северных борожских холмов и давным-давно покинули. На вёрсты вокруг не сыскалось бы ни одного домика: неудивительно, что именно это место Лале выбрал их сегодняшним ночлегом.

Когда Ольжана только увидела покосившееся здание с проваленной крышей и голым дощатым остовом вместо куполка, её даже замутило от тревоги. Над церквушкой, описывая низкие круги, летали стрижи. От укрывавших холмы лесов тянуло прохладой. Сразу вспомнился и озёрный собор Тержвице, и проклятая часовня с мертвецом, где её запирал Йовар, и – отчего-то – мазарьская баня, в которую ломилось чудовище…

Ольжана попереминалась на грязной траве.

– Мне не нравится это место.

– О. – Лале был занят тем, что распрягал Сэдемею. – Полагаю, оно и не должно вам нравиться. Но это – какая-никакая крыша над головой.

Ольжана поняла: он устал спать на земле у кибитки. Только вот время, когда она заботилась о Лале, прошло. Поэтому она заупрямилась, как норовистая лошадь, – впервые за эти бесконечные нудные дни, прошедшие с её прихоти переночевать на постоялом дворе.

– Это выглядит… – подобрала слово помягче. – Зловеще.

– Госпожа Ольжана, мы же тут не месяц гостить собираемся. – Лале обвязал ремень сумки вокруг руки. – Пойдёмте внутрь.

Ольжана тяжело вздохнула.

– Сколько можно? – спросила сухо. – Каждое место, куда вы меня привозите, оказывается безлюднее и страшнее, чем предыдущее.

Лале растерянно приподнял бровь.

– Если вы боитесь новых посланцев от нашего общего знакомого…

– Я не посланцев боюсь, а вас. – Ольжана скрестила руки на груди. Да, она обещала себе, что будет мягче и попытается выведать ценное… Но она так устала в дороге, и её так угнетала мрачная тишь очередного убежища. – Мне неприятно оставаться с вами в глухих местах.

Взгляд Лале похолодел.

– Боюсь, придётся потерпеть.

Ругательства вновь закрутились на языке, но Ольжана велела себе: не смей!

– Госпожа Ольжана. – Лале закинул суму за спину. – Очевидно, вы хотели бы, чтобы мы продолжили останавливаться в корчмах. И чтобы меня разоблачили те, кому за это заплачено.

Ольжану передёрнуло. «А чего мне нужно хотеть? Чтобы ты вышел сухим из воды?»

– Однако, увы, дорогу пока выбираю я. – Свободной ладонью указал на церквушку. – Так что пойдёмте внутрь.

«Сказать, куда тебе следует пойти?» Ольжана прикусила щёку почти до крови. Убедила себя мысленно: молчи, молчи… Она ведь решила, что ей не нужно говорить Лале всё, что у неё на уме, – ради будущего и своей же безопасности. Но сейчас… О, вытерпеть было сложнее, чем когда-либо.

Она не шелохнулась.

Лале обернулся у порога. И так выразительно на неё посмотрел, что Ольжану захлестнула ярость. Подумала: почему бы не развернуться и не уйти? Прямо сейчас, в лес, – навстречу чудовищу, ведь сгущались сумерки, а значит, Сущность из Стоегоста подбиралась всё ближе…

– Госпожа Ольжана, – процедил Лале. – Ну что вы как избалованный ребёнок.

Щёки Ольжаны вспыхнули.

– Это я как ребёнок? – Возмутилась. – Я?! – Указала на церковь. – Из-за твоих дел я чего только не натерпелась! А ты требуешь терпеть ещё, и ещё, и ещё.

Выпалила быстрее, чем поняла: на словах «из-за твоих дел» во рту появился горький привкус. Клятва, которой её связал Лале, напомнила о себе – и хотя Ольжана бросила общую фразу, без подробностей, вязкой слюны стало так много, что она поднесла пальцы к губам. На подушечках осталось чёрное вещество, похожее на смолистую кровь, – то самое, что Ольжана видела в зеркале.

Она отступила. Грязная трава жалобно хлюпнула под ногами.

Мерзавец!..

– Сболтнула лишнего, да? – выпалила Ольжана. Язык саднил, но ворочался. – Замечательно ты придумал. Слова лишнего не скажи.

Снова накатила горечь. Зубы прострелило холодом.

Лале молча смотрел на Ольжану, растирающую чёрную колдовскую жижу по щеке.

В конце концов, госпожа Кажимера неспроста считала, что Ольжана не годилась для тонких игр. Одни Длани знают, как она держалась всё это время. Ольжана пыталась быть расчётливой и спокойной. Она выслушала несколько историй Лале про его жизнь, но видно, мириться с новой действительностью оказалось ей не по силам – эта захудалая церквушка стала последней каплей.

– Можешь спать где хочешь, – проскрежетала Ольжана. – В любом проклятом месте. Только меня не впутывай. – Хотела сказать: «хотя бы в это не впутывай», но испугалась, что клятва не позволит.

Она развернулась. Сделала несколько шагов, ожидая: вот-вот в спину прилетит колдовство.

– Ольжана. – Голос Лале звучал, как железо. – Вы не в себе.

Разумеется. Будь она в себе, никогда бы не стала так себя вести. Прекрасно ведь понимала, на что Лале способен.

Она повязала платок вокруг шеи. Засеменила вниз по склону, даже не зная, чего теперь ждала: то ли того, чтобы её убили чары Лале, то ли – чтобы чудовище выпрыгнуло и разорвало её на клочки. А может, чтобы не случилось ни того, ни другого, и она – в своей слабой оборотничьей форме – неожиданно для всего мира добралась бы до Тержвице.

Стрижи над головой летали совсем низко, к очередному дождю. Лес на соседних холмах шелестел кронами, и за ними зажигалось небо.

Позади раздался шорох звериных лап. Мгновение – и перед Ольжаной возник серый волк, метнулся перед её ногами. Ошарашенная, Ольжана застыла, – (краем глаза заметила: надо же! Волк прихрамывал, и левая передняя лапа у него была темнее других, угольно-чёрная), – но земля оказалась слишком скользкой. Ступня поехала вниз, и Ольжана упала, завалившись на бедро. Ей стало так зло и горько, что впору завыть от досады, – но вместо этого она прежде, чем сумела бы всё осмыслить, закляла розовый закатный свет. Обернула его вокруг запястья и хлестнула им по волку, точно арканом.

Но Лале уже успел оборотиться, и ослепительная солнечная полоса легла ему на пришитое предплечье. Рукав был закатан, и на смуглой коже тотчас вспыхнул малиновый ожог.

Время замедлилось, как во сне.

Вот Лале напротив. Его ладони протянуты к ней, будто в попытке удержать. Взгляд – удивлённый, опущенный на ожог. Между бровями – морщинка.

Ольжана задохнулась. Захотела зажмуриться, но не смогла и так и продолжила смотреть, как лицо Лале начало разглаживаться.

Он подхватил её за локти.

– Длани! – Лале наклонился к ней. Он путался в полах подрясника, заляпанного грязью. – Вы это видели?

Ольжане послышалось восхищение.

Лале помог ей встать.

– А говорите, что учёба бесполезная! – Его глаза просветлели. – Вот как ловко можете!

Ольжана облизнула губы. На них ещё оставался горький вкус.

– Я не хотела.

Она правда не хотела. Чтобы она – и напала на кого-то?..

– Да ладно вам. – Лале отмахнулся. – Если вам от этого станет легче, можете хоть всего меня располосовать. А уж тем более, если это поможет вам в колдовстве.

Он убрал ладони с её локтей, и Ольжана неловко ковыльнула в сторону.

– Ушиблись? – Лале кивком указал на её бедро. – Простите. Не хотел вас ронять. Просто я бы не смог догнать вас человеком.

Ольжана не ответила. Заметила, что рукав испачкался в грязи, и начала с силой его отряхивать. Она принялась глядеть себе под ноги – пустым невыразительным взглядом – и прокручивать в голове: она ведь не сомневалась, что Лале нападёт на неё в ответ.

– Слушайте, я… – Лале поискал слова. Может, ему следовало сказать про погоню в волчьем теле, или про клятву, или ещё про что, но вместо этого он вернулся к началу: – Я бы предложил вам переночевать в кибитке, а не в церкви, но вы же сами всегда радели за безопасность. Чем вы дальше от меня, тем мне сложнее вас защитить. Хоть от чудовища, хоть от душегубов.

Ольжана пробормотала:

– Благородно.

Если Лале и хотел попросить её не ёрничать, то никак этого не выдал.

Не взаимодействовать с ним было намного легче, подумала Ольжана. А так – будто вместо того, чтобы обвязать переломанную конечность и оставить её в покое, тыркаешь её, тыркаешь, прекрасно понимая, что работать, как раньше, она уже не будет. Тогда к чему эти вспышки злости? И может, вся её затея – зря?..

– Идёмте назад. – Ольжана подобрала юбку. На душе было гадко – и от произошедшего, и от себя самой.

Она ещё раз поскребла щёку, надеясь окончательно избавиться от следов клятвы. Развернулась и ушла.

Пользуясь тем, что Лале ещё не успел наложить защитные сглазы на кибитку, Ольжана вытащила из неё мешочек с тканевыми лоскутами. А зайдя в церковь, закляла сырую темень углов и, обернув ею, как платком, бурдюк, принялась охлаждать воду.

– Садитесь, – сказала она прихромавшему Лале. И указала на одну из более-менее крепких скамей, которую пощадили и время, и заезжие воры.

Лале удивился.

– Зачем?

Ей показалось, что это прозвучало с подозрением.

– Я обожгла вам руку, – произнесла без всяких чувств. – Надо обработать.

И отпила из бурдюка. Горечь во рту пропала.

Поразительно, как порой ей было легко читать Лале – время совместного путешествия не прошло даром. Возможно, Ольжана, будучи конченой дурой, и упустила множество звоночков, но сейчас она поняла по его изменившемуся лицу: Лале хотел было сказать, что справится сам, – но передумал.

А ещё она понимала, что он, скорее всего, воспримет её предложение не так, как нужно. Пожалуй, это пойдёт на пользу ей, стремившейся вызнать что-то важное, – Лале решит, что на самом-то деле он не так уж ей и противен; и для неё настоящей это будет как кость в горле.

Попытка облегчить его ожог – не забота. Не нежность. Не вина. Даже не желание понянчить свою отцветшую влюблённость. Просто людей нельзя обжигать со зла – вот и всё. По крайней мере тех, кто не обжигает тебя в ответ.

Как бы Лале ни был ей сейчас неприятен, насилие по отношению к нему – даже случайное – казалось событием из ряда вон.

– Зачем? – повторил Лале. – Я причинил вам вреда гораздо больше, чем один ожог. Даже сейчас вас помучила моя клятва.

Справедливо. В глубине души Ольжана тоже задавала себе этот вопрос. Правда, с собой она боролась совсем недолго.

Может, она и надеялась в будущем причинить Лале боль, вынюхав о его слабостях, – но сейчас у неё было только настоящее. И Ольжана посчитала неприемлемым так себя вести.

– К счастью, – сказала она, обливая ткань водой, – я не вы.

Лале сел на скамью напротив. Протянул ей руку – на коже уже вздулся продолговатый пузырь; Ольжана, собиравшаяся просто промыть ожог холодной водой, засомневалась.

– Сильно задело. – Она повертела руку Лале. – Может, проколоть? Нигде иголки не завалялось?

Взгляд Лале стал каким-то недобрым.

– Что? – Ольжана сжала губы. – Ой, раз не хотите – не буду, я же не заставляю.

Она осторожно полила ожог водой, а потом, положив между лоскутками кусочек прохладной тени, – маленькое, совершенно теремное колдовство, – не в натяг обернула предплечье тканью.

– Пусть будет так, – предложила она.

– Пусть, – повторил Лале. – Почему вы сказали про иглу?

Ольжана посмотрела на него, как на дурака.

– А чем люди волдыри прокалывают? – спросила она в ответ. – Ногтем, что ли? Или зубом?

От пристального взгляда Лале опять сделалось беспокойно.

Ольжана ничего не понимала.

– Да что вы…

– Забудьте, – перебил Лале быстро. – Это неважно. Я не о том подумал.

Он покрутил рукой.

– Спасибо, но не стоило.

Ольжана пожала плечами.

– Я ничего полезного и не сделала.

– Вы попытались, – возразил Лале. – И я тронут. Не ожидал.

Ольжана отвернулась и стала изучать то, что её окружало. В провалившейся крыше виднелось небо. Сама церковь оказалась совершенно пуста, если не считать нескольких скамей: дверь держалась на честном слове, а от алтаря не осталось ничего, кроме углубления алькова. Ставни не были заколочены – задувал ветерок.

Нужно сдвинуть скамьи, подумала Ольжана. Так получится ложе даже шире, чем в кибитке.

– Я за вещами. – Она встала. Понимая, что скоро стемнеет окончательно, предусмотрительно наворожила несколько огней из закатного света – подбросила их на ладони, пустила по воздуху.

Продолжать разговор совершенно не хотелось. Тем более, пришло время готовиться ко сну.

Один из огней потянулся к углу – и что-то там завозилось, запищало; должно быть, мыши. Второй проплыл прямо перед Ольжаниным лицом.

– Погодите. – Лале смочил оставшийся лоскуток, протянул ей. – Держите. Вытрите щёку. Нужно было заранее вас предупредить… Но кажется, вы и сами поняли, как работает клятва.

Ольжана сжала ткань в кулаке.

Конечно. Она ведь уже исследовала, насколько крепки его чары.

– Не играйте с этим, – попросил Лале, и Ольжану передёрнуло. Опять почудилось, будто он знает и про её намерения, и про попытку выложить его тайну своему отражению. – Ничего не говорите. Никому. Даже мне. Даже если рядом никого нет: целее будете. Чем значительнее слова, тем, конечно же, хуже – а если рядом будет кто-то ещё, то вплоть до…

– До чего? – Ольжану взбесила его заминка. – Выбитые зубы? Отнятый язык? Удушье?

– Обычно, – Лале будто её не услышал, – хватит и простого желания посвятить кого-то в мои дела.

Если так будет продолжаться, поняла Ольжана, в следующий раз она не укорит себя за насилие. Что у неё вообще было в голове, раз она решила похлопотать над рукой Лале? Нашлась блаженная.

Ольжана показалась себе ещё большей тупицей, чем раньше.

– Перед тем как я дала эту клятву, – проговорила холодно, – ты обещал, что больше не будет больно.

И выдохнула с разочарованием, которого сама от себя не ожидала:

– Ты лжец.

На удивление, Лале это пробрало. Колдовской огонь приблизился к нему, бросил на кожу алые отсветы, и Лале рассеянно отогнал его ладонью.

– Клятвы не для того, чтобы их нарушали, – сказал он спешно. – И если не…

Он всё ещё сидел, и Ольжана смерила его взглядом сверху вниз.

Лале замолчал.

Потёр лоб кончиками пальцев.

– Полагаю, в ваших глазах падать ниже мне уже некуда. – Повёл плечом. – Заслуженно. Я признаю. Спасибо, что, даже несмотря на это, смогли переступить через себя и вылили эту воду мне на ожог, а не в лицо. – Задумчиво хмыкнул. – И не в еду, предварительно смешав с ядом.

Ольжана подумала: «Я ничего не смыслю в ядах».

– Хотя… – Лале рассеянно повертел рукой. – Кто знает, что ещё будет.

– В каком смысле?

Лале улыбнулся хитроватой грустной улыбкой, от которой раньше у Ольжаны голова пошла бы кругом.

– Бросьте, – сказал мягко. – Уж я-то понимаю, насколько сильно вам хочется мне отомстить.

В груди у Ольжаны снова зашебуршила тревога – нехорошее предчувствие, словно Лале видит её насквозь и даже попытка вмешаться в его игру обречена на провал. Но с другой стороны…

Она хмыкнула. Немного помолчала, изучая, как по полу, танцуя, бликуют две лужицы света и от них рябят тени – мельтешаще-узорные, точно кружево.

– Мы с тобой совершенно разные люди. – Провела мокрой тканью по щеке, стирая колдовской след. – Сказать, чего я действительно хочу? Покоя. И чтобы всё поскорее закончилось. Я хочу, чтобы меня никто не трогал, не обсуждал, не заставлял что-то делать, а что до тебя…

Всё же была мысль гораздо соблазнительнее, чем представлять Лале подвешенным на месте Йовара.

– Я бы хотела тебя поскорее забыть. – Ольжана мяла в руках ткань. – И жить так, словно мы никогда не встречались.

– Всему своё время, госпожа Ольжана. – Лале глянул в потемневшее окно. – Какие ваши годы.

Ольжана отложила лоскуток, двинулась к выходу:

– Ладно, надо уже ложи…

– Стойте, – прервал Лале.

Ольжана нахмурилась.

– Да что опя…

Хлипкая дверь с грохотом слетела с петель.

Всё – как и в прошлые разы. Треск. Рык. Скрежет, с которым когти проскальзывали по дощатому полу. Чудовище ввалилось в церковь, в полпрыжка оказалось на середине зала и легко перемахнуло через ближайшую скамью.

Ноги сковала тяжесть. Ольжана пересилила себя – заставила отступить на шаг, другой, а потом шарахнулась назад, назад, к противоположной стене. Единственная мысль возникла у неё, когда отступать стало уже некуда: почему она была так увлечена глупым разговором, что не услышала приближения Сущности?

Видно, теряет хватку.

Чудовище возвело морду, сверкнуло единственной жёлтой радужиной. Пустая глазница была обращена к Лале – сначала Ольжане показалось, что дело в этом. Сущность пока его не заметила, но вот-вот учует… Однако чудовище обратило на Лале внимания не больше, чем на пылинку, и голодно ощерило пасть.

– Тихо, – рявкнул Лале.

Сгрёб воздух ладонью, потянул на себя.

Чудовище мотнулось к нему, будто бы на привязи. Сшибло скамью, и та завалилась набок, хрустнула.

Ольжана вжалась лопатками в стену. Мимо важно проплыл огонёк, и от близости яркого света заслезились глаза – а может, совсем не от этого.

Лале по-прежнему стискивал кулак, и чудовище распласталось у его ног, как огромная лохматая псина.

– Всё всегда было настолько легко? – У Ольжаны стучали зубы. – Настолько?

В ушах зашумела кровь. Ему нужно было лишь взмахнуть рукой, и не было бы ни колдовской кожи, ни сонного тачератского мёда. Не было бы ни рубцов, ни сломанных костей, ни холодного липкого ужаса, ни ночных кошмаров, которые станут преследовать её до старости.

Не было бы суда в Тержвице, кривотолков и жалостливо-брезгливых взглядов. Постоялых дворов, конюшен, ублюдков с большака – ничего, ничего бы не было.

– Думаю, – сказал Лале сухо, – вам бы не понравилось, если бы мне пришлось наскоро сотворять сложный обряд.

У Ольжаны задрожали губы. Мне бы понравилось, подумала она, если бы тебя на этом же месте поразила молния.

Что-что она думала про месть?..

Ей ужасно хотелось спросить, считал ли Лале, скольких людей убила эта тварь – и помнит ли он вообще, что в этой шкуре спрятан человек? Беривой. Дружинник господаря Нельги. Лале зашил его в волчьи шкуры, Ольжана выхлестнула ему глаз, а пан Авро оторвал костяную маску, некогда закрывавшую ему морду, – и с тех пор на лбу и переносице бугрилось что-то, похожее на засохшую чёрную кровь.

Но Ольжана сегодня и так позволила себе много резких слов. И она была не настолько безрассудна, чтобы продолжать говорить их Лале, удерживающему чудовище невидимыми чарами.

Рука Лале неожиданно разжалась и легла на спину чудовища – (и для этого даже не пришлось наклоняться: шерстяная груда доставала ему почти до пояса). У Ольжаны сердце чуть не оборвалось, но Сущность, наоборот, обмякла и расслабленно перекатилась на бок. Вытянула лапы. Опустила голову на пол.

– Можете называть меня как пожелаете, – сказал Лале. – Но смею надеяться, я что угодно, только не дурак. Я бы не выпустил существо, которым не смог бы управлять. Сонный, ослабленный, пьяный, больной – любой. Да, вы правы. Мне это несложно.

Колдовские огни уплыли в сторону – света не хватало, но Ольжане показалось, что пальцы Лале почти ласково скользнули по шерсти чудовища.

– На это и был расчёт. Я думал, что смогу защитить вас в путешествии.

– Ври, да не завирайся. – Ольжана вытерла нос тыльной стороной ладони. – Ты создал чудовище сильно до того, как стал моим попутчиком. И ты не сам вызвался. Тебя пан Авро направил.

Сущность прикрыла глаз, как в полудрёме.

– И ты не знал, что меня спасут в Стоегосте. Тогда, в первый раз. Когда чудовище ворвалось в хоромы и перепугало Кажимериных учениц. – Ольжана сердито размазала слёзы по лицу. – Ты думал, что меня убьют, да? Сгинет ученица Йовара, из-за которой весь сыр-бор, но чудовище останется – и продолжит бегать по господарствам без разбору.

Лицо Лале в полумраке – как у ожившего мертвеца.

– Я вас тогда не знал.

– А незнакомых, значит, убивать можно. – Ольжана криво усмехнулась. И поняла, что не сможет удержать себя от вопроса: – Ну что? Стоило оно того?

Глаза у Лале – чёрные-чёрные, точно проруби.

– Что – оно?

– Всё. – Ольжана сглотнула. – Всё, что было. Каждая смерть. Страх. Смута. Ты доволен, Чеслав?

Резкая боль прошила рот.

Ольжана согнулась. Сплюнула чёрно-кровавый комочек, а когда выпрямилась, увидела, что и Лале скривился, как от боли.

– Ольжана… – пробормотал он. – Я же вам объяснял…

Про клятву или месть?

– Да что ты мне объяснял? – Ольжана зарылась себе пальцами в волосы. – Что?

Она вдруг отчётливо поняла, как ей следует поступить.

Отдышалась. Набралась храбрости и наконец-то отлепилась от стены.

– Чего ты хочешь? – От сиплого шёпота запершило в горле. – Что тебе ещё нужно?

Она сделала несколько шагов, и из груди чудовища поднялся приглушённый рык; рука Лале глубже погрузилась в его шерсть.

– Что должно произойти, чтобы ты всё закончил?

– Ольжана…

– Что мне надо сделать, чтобы всё прекратить? – Она шла, прижимая ладони к груди. Страшно было так, что аж мутило: ей ли не знать, до чего бывает проворна эта тварь? Мгновение – и вгонит зубы в её мягкую, медленную плоть. – Лале, пожалуйста.

Лале смотрел изумлённо.

– Ольжана, я же говорил… – Пальцы рассеянно гладили волчью шерсть. – Дело совсем не в вас.

Бух! Ольжана бросилась на колени. Не так изящно, как, может быть, ей хотелось – но раз представился случай, неужели она не сделает всё, что возможно?..

– Пожалуйста, – заговорила она быстро, едва чувствуя исколотой клятвой язык, – пожалуйста! Прекрати всё это. Ты же можешь. – Кивок в сторону чудовища. – И уезжай, уезжай… А если хочешь, я поеду с тобой. В Хал-Азар. Или в любое другое место. Ты ведь когда-то спрашивал меня об этом, да?

Пожалуй, это был первый раз на её памяти, когда Лале явно не мог подобрать слова, – но Ольжана не дала ему одуматься.

– Поэтому ты так странно звал меня? Понимал: я неизбежно узнаю, что ты… – Ольжана облизнула пересохшие губы. Поймала себя: осторожно! Скажет «колдун», и клятва опять о себе напомнит; лучше – общие слова. – Но сейчас я уже знаю. Я могу быть твоей ученицей. Или спутницей в путешествии.

Она прожигала его взглядом.

– Или… – Понизила голос. – Не только. – (А сама понимала – даже сейчас, упрашивая его, заливаясь соловьём! – что никуда, конечно, не поедет. Если Лале расколдует Беривоя и ей больше не придётся бояться чудовища, никакая сила не удержит её рядом с ним.) – Или вообще никогда тебя не потревожу, если надоела. Только останови всё это. Умоляю тебя. Лале, Лале, пожалуйста, останови…

Ольжана даже не предполагала, что он может так растеряться.

– Длани, что вы творите? Перестаньте. – Лале шагнул к ней, отрывисто бросил чудовищу: «Лежи!» А потом Ольжане – торопливо, смущённо: – Не хватало вам ещё унижаться передо мной.

Ольжана хотела бы возразить, но Лале стиснул её за плечи, второй раз за вечер помог подняться. Усадил на скамью.

– Бросьте эту глупость. – Его взгляд тотчас поледенел. – Ничего вы не сможете сделать. И я уже – не смогу.

В конце концов, Ольжана всегда знала, что она совсем не из тех женщин, из-за чьей просьбы мужчина мир вверх тормашками поставит.

– И про Хал-Азар бросьте, – велел Лале, отступая. – Я вас звал, потому что позволил себе понадеяться. – Он сощурился, и лицо стало совсем страшным. – Лучше бы вы попробовали меня отравить, чем устраивали это. Так было бы честнее.

А тебе ли, возмутилась Ольжана мысленно, упрекать кого-то в неискренности?

Лале отвернулся.

Повисло молчание.

Ольжана перевела взгляд на дремлющее чудовище. Рядом с Лале звериное проявлялось в нём гораздо больше, чем проклятое, изломанно-человечье, но Ольжана не обманывалась.

Сущность перекатилась на живот, приподняла морду. Полуприкрытую пустую глазницу подчёркивал не огненный свет, а лунный – из дыры в крыше. Ольжана спросила себя: осталось под этой шкурой что-нибудь от Беривоя, кроме ненависти к ней, неумелой ведьме? Осознавал ли он себя – хоть немного, проблесками? Когда хоронился в оврагах, рыскал по ночам, рвал зубами случайных встречных…

– Это создание, – произнёс Лале, прихрамывая к нему, – далеко не такое опасное, как вы можете представлять.

Ольжана красноречиво на него посмотрела. Сбрендил, мол?

– Ага, – выплюнула. – Ты упоминал, что мог создать тварь ещё кровожаднее. И на том спасибо.

Рот опять обожгло. Накатила горечь, и Ольжана выругалась:

– Да чтоб тебя!..

Вытерла почерневшие губы и шумно вздохнула. Только ведь сама себе напомнила…

Лале стрельнул в неё взглядом, но ничего про клятву не сказал.

– Для вас опасное, разумеется, – исправился он. – А на других обычно не нападает – только если страшно голодное или что-то вывело его из себя. Я хотел, чтобы жертв было меньше, но не мог создать совсем безопасную зверушку. Мне нужно было растревожить Драга Ложу, как улей.

Подцепил чудовище под нижнюю челюсть, повернул к Ольжане имеющимся глазом.