Лихо. Игла из серебра

– И уж простите, – сказал сухо, – но я бы ещё поспорил, в каком обличии этот дружинник причинил больше вреда. Он был очень словоохотлив, когда лежал на моём столе.

Ольжана не знала, нарочно ли Лале подгадал, чтобы ему попался именно Беривой с его дурной славой, – мол, лютует по приказу господаря, а иногда и без приказа, по прихоти… Но дела это не меняло.

Всё равно, заметила она, Лале многое рассчитал удивительно точно. Если бы он не подозвал чудовище, никто бы и не догадался, что перед ним – его создатель. Сущность его нарочно не замечала: наверное, это Лале устроил на случай, если бы столкнулся с чудовищем, когда окажется не один.

Луна разгорелась ярче. Два огонька всё ещё бестолково кружили по церкви, отбрасывая мельтешащие блики. Сущность лежала, наполовину выбеленная серебряным светом, и Лале возвышался над ней, как жрец над капищем. До сих пор пугало: один его жест – и чудовище поднимется, оскалится…

Ольжана вцепилась в край скамьи.

– Не думайте, – продолжал Лале, – что сегодняшняя встреча тоже подстроена. С тех пор, как я вернул себе колдовскую силу, я отгоняю создание на расстоянии. Но пока я его не вижу, мои возможности ограничены. Я не могу вечно сбивать его с пути – поэтому иногда случается такое.

Ольжана молчала.

– Зато теперь вы видите, что при мне оно не опаснее дворового пса. – Будто по заказу, чудовище ткнулось носом Лале в ладонь. – И я уже не в первый раз отгоняю его от вас. Тогда, в бане, я припозднился… – Большим пальцем бережно мазнул под пустой глазницей. – Но вы молодец и справились сами, а я только не позволил ему вернуться.

– Ты и в последний раз припозднился, – заметила Ольжана желчно. – Чудовище успело ободрать мне спину.

Лале помедлил.

– Да, – признался он. – Я думал, что могу защитить вас лучше. Давно стоило вам рассказать, чтобы больше не прятаться. Но я испытывал к вам слабость и не хотел, чтобы всё менялось. – Невесело усмехнулся. – Зато пан Авро подсобил.

Он выпустил морду чудовища, и то опять устроилось у его ног.

– Как бы там ни было, – сказал Лале тихо, – скоро правда всё закончится.

– «Скоро», – сказала Ольжана, – понятие растяжимое. Драга Ложа всегда не торопится.

Лале развёл руками.

– Как уж сложится. – Он повёл пальцами по воздуху, и между ними заклубилась волшба. – Раньше них я эту партию не доиграю. Сейчас ход за ними.

И что это означало?

– Я прогоню его сейчас. – Лале дотронулся до чудовища. – Не бойтесь. – И указал на дверь.

Сущность встала. Приподнялась на задние лапы, и вид её стойки – может, послушает Лале, а может, набросится, как раньше… – вызвал у Ольжаны дурные воспоминания.

Жёлтый глаз медленно повернулся в её сторону.

– Ступай, – сказал Лале.

Ногтями одной руки Ольжана впилась себе в ладонь другой.

В отражении пылающей радужины она видела себя, разодранную от горла до пупа, переломанную в крошево.

– Ступай, – повторил Лале с лёгким нажимом.

Чудовище рухнуло на передние лапы и покорное, как домашняя животина, перепрыгнуло через сорванную дверь. Шмыгнуло в ночной мрак.

Ольжана сгорбилась. Заправила за ухо мешающуюся короткую прядь.

– Вот и всё. – Лале подошёл, сел напротив. – Но я побуду здесь ещё немного, прежде чем пойду в кибитку за вещами. Хочу удостовериться, что оно ушло достаточно далеко.

Ольжана не ответила.

Лале изучающе посмотрел на дыру в крыше. Чуть приподнял руку, и вокруг его кисти закружился поток воздуха.

– Что ты делаешь? – спросила Ольжана резко.

– Хочу смыть следы чудовища. – Воздух вокруг руки Лале уплотнился, посерел и набряк. – И притупить для него ваш запах – чтобы не было соблазна вернуться.

В небе, ровнёхонько над дырой в крыше, вспыхнула молния.

– И мы будем спать в луже?

Лале пожал плечами.

– Думаете?

Раскатился гром.

Дождь хлынул, как если бы из исполинской почки выбили дно, но Ольжана ощутила лишь волну прохлады. На её лице и волосах осела взвесь крохотных капель, а вот ливень – не достал.

Струи дождя обрушивались в церковный зал, однако невидимая преграда ограждала участок под крышей от остального пространства. Ольжана смотрела, как пузырилась и бурлила вода, соприкасаясь с этой прозрачной стеной, и как тёмно-синее небо над ними ещё несколько раз прорезали лиловато-белые молнии.

Лале отпил из бурдюка.

– За ночь вода до крыши достанет, – заметила Ольжана. Она была разочарована и устала, но всё равно призвала недюжинные силы, чтобы не показать, как её впечатлило колдовство.

– Не достанет, – отозвался Лале. – В землю уйдёт.

Ольжана кивнула. Обычное дело, мол, – заколдовать и небо, и церковь, и землю под ней.

– А вещи теперь под ливнем забирать?

– Я принесу. – Лале отставил бурдюк. – Отдыхайте.

Ольжана прикрыла глаза, вслушиваясь в шуршание дождя за колдовской стеной. Это «отдыхайте» – как эхо прошлого, в котором было бы совершенно невозможно всё то, что произошло за сегодняшний вечер.

Глупая ссора. Ожог. Чудовище. Её мольбы, приправленные самой отъявленной ложью, – всё что угодно, лишь бы Лале согласился.

Но не согласился.

Ольжана глянула себе на руку. Потёрла саднящую бороздку от собственных ногтей. Подумала отрешённо, без злобы или страха: ну что ж. Значит, будет так.

Значит, точно висеть ему на месте Йовара.

Глава V

Следующий ход

Больше всего мазарьский пан-воевода, отец Ляйды, любил две вещи: рассуждать о славном прошлом Вольных господарств и жениться. Поэтому мачех Ляйда повидала много. Одна из них, белокурая красавица, презрительно говорила: Ляйда пронырлива и, если ей понадобится, залезет хоть в игольное ушко.

Похоже, не ошиблась.

Кто из других чародеев мог похвастаться тем, что попал в самое сердце Горестного замка? В подземные пещеры рядом с кузнями, где ученики Грацека заклинали огонь, самоцветы и металлы.

Пещеры оказались просторными и совершенно сказочными. По каменным стенам шла узорная резьба, как вышивка – по исполинскому отрезу ткани. Отсветы пламени вспыхивали и затихали, никогда не потухая до конца и, на взгляд Ляйды, подражая ритму дыхания неведомого подгорного чудовища. Повсюду скользили тени: длинные, кинжально-тонкие – от Грацека и его учеников. Единственная прямоугольная – от каменного погребального короба.

Рядом с Ляйдой возникла Элико, одна из воспитанниц Грацека. Строгая кубретка с заострённым неласковым лицом. Волосы её были собраны в гладкий узел на макушке, а со лба до носа ниспадала короткая полупрозрачная вуаль, чёрная, как и кафтан.

– Не ходи дальше, – предупредила Элико. – Стой у дверей. Если почувствуешь, что тебе дурно, просто выйди.

Если бы к ней так обратилась любая из стоегостских девушек, Ляйда бы огрызнулась. Но здесь просто промолчала.

– Кто там стоит? – Она указала на других людей у стены. Видимо, им тоже велели не заходить вглубь зала.

– Тётка и брат Баргата. – Элико отшагнула назад, и на её поясе звякнули бронзовые бляшки. – Ничего не говори. Не вмешивайся. Не привлекай к себе внимание и, разумеется, не колдуй. Тебе ясно?

Ляйда слегка закатила глаза.

Кивнула.

Элико прошла вдоль стены – поближе к другим ученикам.

Ляйда ждала речей или слёзных прощаний, но ничего не было. Грацек лишь угрюмо сказал, что они возвращают в огонь Баргата, чародея Горного двора, – и в коробе жадно зашипело. Всполохи закружили под куполом, и Ляйда, вытянувшись на цыпочках, посмотрела на завёрнутое в саван тело. Лицо Баргата тоже закрывала белая ткань, а на глазах лежали две тяжёлые бронзовые монеты. Бедный парень, подумала Ляйда с несвойственной для себя жалостью. Должно быть, тому, кто готовил его к погребению, пришлось постараться. Надо было так туго и плотно замотать саван, чтобы тело казалось похожим на тело, а не на изломанные куски, оставшиеся после когтей Сущности из Стоегоста.

Жар стал нарастать.

Всполохи заметались быстрее. От короба начали постреливать искры, повалил сухой чёрный дым. Боги, отметила Ляйда: получалось, что Баргат в погребальном коробе – как на огромной жаровне.

Ляйда потянула тугой ворот. Душно. Хотелось то ли закашляться, то ли – скинуть с себя верхний слой одежды, как лишнюю кожу. Но Ляйда не собиралась сдаваться так рано и, чтобы отвлечься, подняла глаза к потолку. Как глубоко в горе она сейчас находилась?

До того как Ляйду запустили в зал, та же Элико сдержанно пояснила: тело чародея Горного двора полагалось сжечь до пепла, саркофаг с прахом закрыть и переместить ещё ниже, в замковую крипту. Вероятно, там было много любопытного, – но Ляйда сомневалась, что её пустят в такое важное место. В крипте наверняка покоились и господин Вепхо, отец Грацека, и его мать, и та женщина, которая родила Кетеву, – Ляйда не знала, была ли та женой Грацека.