Полная версия
– Ой, а я вас сразу не заметил.
– Ничего, ничего. Главное, что я заметил тебя.
– А? Ну да ладно… А сколько надо людей, чтобы автобус отправился?
– Достаточно одного. Но если прибудет одновременно несколько, то поедут, естественно, все.
– То есть, автобус сейчас пойдет?
– Нет.
– Почему нет? Вы же говорите, что для заполнения достаточно одного человека. Вот я здесь стою и готов ехать.
– Автобус отправляется по мере заполнения последующего автобуса. Ты поедешь на этом, как только прибудет следующий пассажир или пассажиры, для которого подадут новый автобус.
– А откуда приедет следующий автобус? Здесь же кругом ничего нет.
– Это тебе только так кажется, поверь мне.
– Ну хорошо. А как быстро прибывает следующий пассажир?
– Незадолго до тебя прибыли двое. Судя по их виду, торопились они очень. И им, по правде сказать, повезло, что следом за ними сразу явился ты. А в основном сюда годами никто не приходит.
– Годами?!
– Да. Автобус-то отсюда идет только в одном направлении, да и оно не пользуется популярностью. А так, некоторые дожидаются уже в канаве за остановкой, кормя будущих мух.
Паша увидел за остановкой несколько истлевших тел, над одним из которых еще продолжали кружиться мухи. «Теперь понятно, откуда такой смрад», – подумал Паша. Он сплюнул на землю и обратился к замолкшему старику.
– Может, пешком можно добраться?
– Нет, ещё дольше, чем ждать.
– А куда идёт автобус?
– Никто не знает. Тех, кто туда попадает, больше никто не видел. Даже пассажиров водитель высаживает за несколько километров до конечной остановки. Поначалу водителям было положено довозить пассажиров до остановки, как это и водится. Но после того, как первые двое водителей не вернулись, пассажиров стали оставлять, не доезжая до остановки. Учитывая, что мы в степи, её далеко видно.
– И можно последний вопрос?
– Валяй, парень, ты и так уже задал слишком много.
– Сколько стоит билет?
– Билет до туда – твоё ожидание здесь. Я, как кондуктор, это всем говорю. И да, тебе не мешало бы показаться врачу. С учётом твоей походки, можно предположить, что ты где-то ногу повредил, и если у тебя там раны, то в этих краях можно легко подхватить столбняк. Если, конечно, прививки нет.
– А?
– А где врач, да? Врач в городе, за этой остановкой, метрах в трехстах.
Паша ещё раз осмотрелся, но, насколько он мог верить своим глазам, вокруг была только голая степь. Подросток с удивлением посмотрел на старика, который, щурясь, смотрел на солнце и ехидно улыбался.
– Проблема, как ты понимаешь, заключается в том, чтобы увидеть этот город. Без этого в него невозможно попасть. А увидеть его можно тогда, когда увидишь отражение света в окнах домов. Да вот только стёкол в них всё меньше и меньше становится. Но ты можешь попытаться. Ты первый на очереди на отправку, так что без тебя автобус не пойдет. И говорят, что там есть один старик, который знает и другую дорогу к тому месту, куда поедет автобус. С учётом того, что тем двоим, которые прибыли до тебя, пассажиру пришлось ждать долго, как ты уже понял, тебе придётся ещё дольше.
Паша поблагодарил старика и пошёл за остановку, туда, где, по его словам, был город, понимая, что он здорово влип.
Со всех сторон Павлика окружала бесконечная гладь степи, над которой во всю мощь светило солнце. Тихий ветер неспешно колыхал ковыль, где-то прощебетала птичка, дополняя поскрипывание проржавевшей вывески на стоянке, и вдруг всё пространство наполнилось гортанным «Ы-Ы-Ы-Ы», а земля под ногами затряслась. Вой и шум грохота раздавались за спиной, и сколько бы Павел ни поворачивался назад, он никак не мог увидеть то, что издает такие звуки. Это что-то приближалось к нему со всех сторон, и наконец он увидел перед собой огромного ребёнка, который, судя по словам отца Вадима, хотел его убить. На этот раз пальцы на руках были целые, и великан бежал на Пашу явно с намерением схватить его маленькое тело и раздавить. Безумие читалось в огромных глазах гигантского малыша. Бежать было бессмысленно, и Павел просто врос от страха и предчувствия грядущей смерти в то место, на котором стоял. С каждым скачком великан всё больше загораживал собой небо, стремительно приближаясь к Паше. Вой великана был настолько ужасен, что Павел, больше не в силах переносить его, закрыл руками уши и, зажмурившись от разрезающей барабанные перепонки боли, повалился на траву. С каждой секундой земля содрогалась всё сильнее и сильней, вой нарастал, и ему даже казалось, что великан уже склонился над ним. В этот момент Павлик не думал ни о мужчине и его спутнице, которых он преследовал, ни о таинственной остановке, где все пропадают. Он даже не думал про блики солнца на остатках стекол невидимого города. Обо всём этом он просто забыл, так как решил, что это его конец…
Новости, а тем более криминальные, распространяются быстро. Уже на следующий день, благодаря хорошо налаженной работе журналистов, в школе все знали, что по наводке Паши полицейские проверили подвал под строящимся многопрофильным медицинским центром и нашли в земле несколько могил, в которых были захоронены тела мальчиков и девочек, у которых хирургическим путем была удалена часть внутренних органов. Печень и сердце были просто вырваны. Если бы не последнее обстоятельство, а также то, что мозг также был удален хирургическим путем, то всё бесспорно указывало бы на криминальное извлечение органов для трансплантации. Теперь же перед сотрудниками правопорядка стояла проблема: решить, что это было – изощренное ритуальное убийство, трансплантация органов или извлечение их для опытов. Попытка задержания Вадима Филиппова закончилась неудачей на одном из мостов. После оказания сопротивления сотрудникам полиции пришлось разрядить в него два магазина патронов из пистолета Макарова, прежде чем он перестал бушевать и, перевалившись через перила, упал в реку, недавно освободившуюся ото льда. Тело его так и не было обнаружено. Родителей Вадима не смогли найти, они как сквозь землю провалились. Удивляло блюстителей порядка и журналистов ещё одно обстоятельство. Несмотря на то что в Вадима выпустили шестнадцать пуль, никаких следов крови на месте происшествия обнаружено не было. Возможно, конечно, из-за пуховой куртки и толстых штанов, которые были на нём, но факт оставался фактом.
Паша понимал, что из-за него, по понятиям его одноклассников, погиб их товарищ, пусть и недавно появившийся в классе, но сумевший завязать дружбу с остальными верзилами. Из-за этого теперь ему не дадут никакого житья. Это он понял по разбитой губе, которую обработала ему молодая медсестра в школьном медпункте. Конечно, его могли перевести и в другую школу, но слухи распространяются быстрее эпидемии, а к «стукачам», в школьном понимании, отношение везде одинаковое. И если раньше каждый день в школе был испытанием на прочность его воли и характера, то теперь школьные годы станут для него сущим адом, где издевательства, плевки и побои станут обычным режимом дня. Во всей этой ситуации Пашу успокаивало только одно – что всё это сон, дурной и страшный сон, который заканчивался каждую ночь, как только он просыпался в настоящем мире.
Вот и сейчас, открыв глаза и вспомнив ночной кошмар о том, что одноклассники разбили ему губу, он понял, что задремал на кушетке в старом медицинском кабинете, стены которого были покрыты плесенью и паутиной, а стекла окон выбиты. Проснувшись, он увидел, что к нему спиной стояла сексуального вида медсестра и готовила какой-то раствор для внутримышечной инъекции, и если бы он случайно не увидел, как она тайком вставляет линзы на место сияющих желтых глаз, то дал бы сделать себе укол. Но сейчас, взяв украдкой упаковку одноразового шприца и тихо достав из нее иглу, он был готов защитить себя…
«Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги»
Артур Шопенгауэр
Глава 6
СЛЕЗЫ ЛЮБВИ В МОРЕ ПЕЧАЛИ
«О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!»
Фёдор Тютчев
Прищурив глаза, Надежда замерла в оборонительной позиции и пристально впилась взглядом в глаза Славе. Адреналин, выброшенный за несколько минут до этого в кровь и сгоревший в предыдущей схватке, вновь разжигал её сердце, заставляя грудь всё чаще подниматься от учащённого дыхания. Пальцы Нади, дрожа от возбуждения, сжимались в кулаки и тут же разжимались. В эти моменты Слава мог видеть кровь на её ногтях. Это была его кровь, а также частички кожи, которые остались под её ногтями после того, как она несколько раз удачно (не для него, естественно) от всей души прошлась по его шее и плечам. Свежие раны от содранной кожи обжигали болью. Нет, скорее даже болезненно ныли, проявляясь на белой коже налитыми каплями крови, пробуждая в Славе ярость и желание причинить Наде боль.
Оскалив зубы и сжав кулаки, он сделал резкий шаг ей навстречу. Нервы Надежды, натянутые до предела, как тетива лука, не выдержали и сорвались от этого движения, пуская Надю, как стрелу, с разрезающим воздух рыком прямо в грудь Славе. Обхватив его бёдра ногами, Надя, работая машинально правой рукой, раздирала кожу на его плече. Левой рукой она схватила его за волосы и резко дёрнула. Острая боль, о которой он уже позабыл, пронзила сознание Славы и наполнила его глаза слезами. Застонав, он несколько раз ударил Надежду кулаком по правому плечу. Она, как кошка, уцепившись за загривок, запрыгнула Славе на грудь и навалилась всем весом на него. Слава поддался этому выпаду и повалился на пол, увлекая за собой Надю. Ещё в падении она вцепилась зубами в его плечо, и когда они вместе рухнули на твёрдый паркет, её челюсти сжались до предела. Слава не выдержал этой дикой боли и, схватив Надю израненными руками за её хрупкую шею, стал медленно сжимать пальцы, округляя её зрачки и окрашивая щёки в красный цвет, постепенно придавая ему бордовый оттенок. Надежда сдалась, как сдавалась всегда перед грубой мужской силой – единственным джокером в руках мужчины, который она не могла побить всеми своими козырными тузами. Она разжала зубы, выпрямила пальцы и расслабила мышцы тела. Слава, ослабив поначалу хватку, убрал руки от её шеи, как только убедился, что Надя сдалась окончательно. Сделав свободный и глубокий вздох, она соскользнула на пол и легла рядом с ним, тяжело дыша.
От прерывистого дыхания бешено работающее сердце продолжало ещё несколько минут резко поднимать и опускать её грудь, пока Надежда не успокоилась совсем. Слава, расслабленный, лежал рядом и наслаждался смешанным чувством удовольствия оттого, что наконец-то всё прекратилось, и от той боли, которую причинила ему Надя.
– Давно такого не испытывал, – сказал он, переведя дыхание.
– Давно не виделись, – поправила его Надя.
– Что правда, то правда, – подтвердил Слава. – Сколько времени прошло с нашей последней встречи?
– Не помню, – быстро ответила Надя. – Ты тогда так неожиданно исчез. Ни звонка, ни объяснений. Сначала я ждала тебя каждый день, надеясь, что ты вернёшься, а когда поняла, что ты бросил меня, то так возненавидела тебя, что… даже не знаю. В общем, я так была зла на тебя.
– А сейчас? – Слава посмотрел на неё.
– Не знаю. Я всё ещё сержусь, – больше для виду сказала Надя.
– Ну прости меня, Надюша, – Слава взял её руку. – Я сожалею, что так поступил.
– Не верю, – театрально сказала Надя и резко освободила свою руку от прикосновений его пальцев.
– Честно, Надя. Я раскаиваюсь, что так поступил. Поверь мне, пожалуйста. Я хочу быть с тобой. Поэтому я и вернулся, – с мольбой в голосе сказал он.
– Я не верю в раскаяние, – ответила Надя. – Это лишь слова, чтобы не отвечать за свои поступки.
– Кто не верит в раскаяние, тот не сможет простить, – печально выдохнул он после небольшой паузы.
– Тебя я прощаю, – улыбнулась Надя. – Я очень хочу, чтобы ты был со мной. Где ты был всё это время?
– По большей части в разных местах, подолгу нигде не задерживался, – ответил он ей, набирая полные лёгкие воздуха. – Хорошо встретились?
– Бесспорно. Всё, что накипело, всё выплеснула разом. И как-то сразу легче стало, – сказала Надежда, рассмеявшись.
В только что закончившейся схватке она выпустила всю свою злость, накопившуюся за время, проведённое без него. Давая волю чувствам и действиям в те десять или пятнадцать минут, которые продолжалась потасовка, она освободила своё сердце от осадка воспоминаний, чтобы наполнить его любовью. Никакие слова не могли бы заменить ей этой животной агрессии.
– Боль – это доказательство жизни, – подумав немного, сказал Слава. – Предлагаю кофе и пышки, как в старые добрые времена.
– И букет диких роз! – восторженно и одновременно с мольбой в голосе прокричала Надя, быстро вставая и упираясь локтями в грудь Славе, растворив свой полный любви взгляд в его глазах.
– И букет диких роз, – сдавленно ответил Слава, откашливаясь, – хотя таких сейчас уже не найдёшь.
– Настоящий мужчина всегда сможет найти то, что хочет женщина, – показав Славе кончик языка и состроив гримасу, Надя снова легла рядом с ним, крепко сжав его руку.
– Ах так, – подыгрывая Наде, сказал Слава раздражённым голосом, – тогда, маленькая леди, прошу со мной в дикое поле голой скалы.
Оба лежали на полу и смотрели в потолок, молча наслаждаясь близостью друг друга. От переполнявших их чувств они почувствовали, что их тела начали растворяться в атмосфере комнаты и становиться лёгкими, словно облака. Надежда и Слава оторвались от пола и стали медленно подниматься в верх. Продолжая держаться за руки, они парили посреди комнаты. Подарив друг другу улыбки, они взмахнули руками, как птицы крыльями, и, легко заскользив в воздухе, устремились через длинный мрачный коридор Надиной квартиры туда, где раздавался густой и сладкий аромат кофе. Сев за столик в углу маленького ресторана, они заказали себе по чашке кофе: Слава – чёрного и без сахара, Надя – с молоком и сахаром и густой молочной пенкой, которую украшало сердце из ароматной корицы. Надя хотела сесть в центре зала, желая привлечь к себе внимание случайных посетителей. Столик благо был свободен. Но Слава наотрез отказался от этого и, опустив глаза, сквозь зубы процедил: «Нет». Не смотря по сторонам, он сразу направился к дальнему столику в тёмном углу, оставив Надю у кассы.
Пока им готовили то, что каждый для себя заказал, Надя обиженно смотрела на Славу. Он отказал ей в маленькой просьбе, в желании быть центром всеобщего внимания и приковывать к себе взгляды завсегдатаев. Губы её были сомкнуты и неподвижны, но глаза полны красноречивого негодования. Напряжение между ними нарастало и отдавалось неприятным потрескиванием в ушах. Слава, понимая причину молчания Нади, сжал плотно губы, поднял глаза и бросил на неё резкий взгляд, который разбился о её холодную стену немой претензии. Держа руки под столом, Слава сжал кулаки, понимая, что поступил глупо, но тем не менее продолжал злиться на Надежду за непонимание того, почему она так реагировала на его отказ. Лампочка над их столом стала раскаляться. Она как будто вбирала в себя всё то напряжение, которое разрасталось вокруг Нади и Славы и, не выдержав накала, ярко вспыхнула, преодолев один-единственный раз барьер своей возможности, после чего тут же погасла, напугав всех резким хлопком, разрядившим напряжение между ней и ним. От неожиданности Надежда вскрикнула, и на мгновение воцарилась тишина, полная всеобщей заинтересованности. Все присутствующие обернулись и посмотрели на спину Славы и закрытые глаза Нади. Не увидев ничего интересного, посетители вновь заполнили помещение кафе своим гулом.
Поняв, что они никому не интересны и осознавая критичность момента, Слава протянул Надежде руки и сказал: «Хорошо, давай сделаем, как хотела ты». Для неё это было уже не важно. Момент, когда он мог сделать ей приятно, был упущен, но выбора не было. Над их столиком было темно, а ей хотелось к свету. Слишком долго она бродила одна в полумраке своего серого коридора. Теперь ей хотелось чувствовать каждую секунду тепло света, пусть даже искусственного. Она покорно встала и, глядя в пол, пошла за Славой, который гордо смотрел вперёд, не желая видеть случайных взглядов окружающих. Присев рядом с ней за стол, он накрыл своими тёплыми руками её ладони и, подышав на них сквозь пальцы, нежно произнес: «Прости меня, моя девочка». Она подняла на него глаза и увидела в них безграничную любовь, верность и надежду на прощение. Этот взгляд согрел её сильнее всех солнц во вселенной, всех костров на Земле, и улыбка вновь расцвела на её губах. Слава достал из внутреннего кармана букет из трёх диких роз и, поцеловав ей руку, исполнил её желание. Глаза Нади раскрылись от удивления и восторга.
– Но Слава, как и … когда ты успел? – задыхаясь от счастья, спросила она.
– Надюша, всё для тебя, моя любимая. Ты захотела, и я сделал, просто не знал, как подарить. А сейчас, мне кажется, самый лучший момент, – ответил он абсолютно честно.
Слава смотрел на то, как искренне радуется Надя тому, что он сделал. Она вновь была счастлива, и свет жизни вновь заструился из её глаз, как тогда, когда они лежали на жёстком полу. Он смотрел на неё и укорял себя за то, что обидел её из-за такого мелочного поступка. Слава смотрел в глаза Наде и понимал, что любит её, любит сильнее всех и всего на свете. Любит так сильно, что силы хватило бы обнять и поднять Землю. Любовь заглушила в нём чувство вины, и он поклялся самому себе, что больше никогда не обидит эту женщину. Он думал об этом без всякого лукавства.
– Надюша, – обратился он к ней.
– Да? – уже довольная и без тени обиды ответила она, отрывая взгляд от цветов и смотря с восторгом на Славу.
– Я смотрю на твою улыбку и хочу дарить тебе её каждый день. Я тебя люблю, – с теплотой в голосе произнес Слава.
Надежда ничего не ответила. Она смотрела на своего героя и так же, как и он, а может, и ещё сильнее, любила его. Когда каждый увидел в зрачках другого отражение собственных глаз, улыбка радости озарила их лица. Официантка принесла им кофе, поставила чашки напротив каждого и удалилась, оставляя их наедине со словами любви и верности друг к другу. Надя обмакнула губы в молочную пенку, и у неё на лице осталось сердечко из корицы. Она перегнулась через стол и, обхватив Славу руками за затылок, нечаянно столкнула его кружку с кофе со стола. Пока она летела, Надя, не обращая на это внимания и не слыша звон разбивающейся кружки, прижалась губами к губам Славы, даря ему своё сердце. В кафе вновь воцарилось молчание, и все посмотрели на влюбленных. Время для них остановилось, и казалось, что поцелуй длится целую вечность, не теряя своей сладости. Сквозь поцелуй Слава прошептал ей, что они разбили кружку и разлили кофе. Вместе они опустили взгляд на белый пол, залитый опрокинутым кофе, и увидели отражённый свет электрических ламп, похожий на звёзды. Когда последняя белизна обернулась черной гладью, стало казаться, что они смотрят в отражение ночного неба, усыпанного россыпью звёзд на море.
Надежда и Слава посмотрели вверх и увидели, что ночь раскинула над ними своё бескрайнее покрывало. Неразборчивые разговоры в кафе и приглушённый шум моторов от пролетавших по улице машин сменились грохотом разбивающихся о скалы волн. Слава и Надя сидели на каменных глыбах небольшого утеса, со всех сторон окружённого бурными водами моря. Их окутала ночная мгла, чёрная, как кофе, который остался на полу в кафе, и только звёзды освещали их обнажённые тела.
Волны, встречаясь со скалистым берегом, разлетались на миллиарды пенных капель, брызгами накрывая тела влюбленных, на которых ещё были свежи нанесённые друг другу раны. Соль разъедала их, причиняя боль и одновременно возбуждая влечение, о котором ни он, ни она не знали до этого момента. Очередная волна разбилась у их ног, и на губах осталась лишь соль – капли, всё сжигающей жажды. Их тела горели от морской соли и стремились встретиться, желая утолить бушующий огонь чувств. Надя и Слава, тяжело дыша и с трудом сдерживаясь, посмотрели друг другу в глаза. И когда каждый увидел в них отражение луны, заполнившей оба зрачка, кровь из ран на их телах стала каплями стекать по коже. Одна за другой они падали с возбужденных тел на поверхность утеса и, чувствуя близость крови другого, стали двигаться навстречу друг другу, притягиваемые силой желания и чувств. И чем меньше становилось между ними расстояние, тем больше разгоралась их страсть слиться вместе, не видя перед собой ничего.
Соединившись телами, Надя и Слава стали одним целым, и когда капли их крови встретились друг с другом на разгорячённом утёсе и слились в едином танце, мир перестал существовать для них. Они закрыли глаза от охватившего их наслаждения. Надя прикусила губу, и в этот момент ночное небо разрезала медленно падающая звезда, оставляя за собой длинный шлейф огня. Она скрылась в море, на мгновение озарив его поверхность ослепительной вспышкой. Надя прижалась к Славе и за последние несколько лет чувствовала себя по-настоящему счастливой, желая продлить это чувство до бесконечности. Она захотела остановить это мгновение и пожелать, чтобы оно продлилось вечность. Посмотрев на Славу, она поняла, что он думает о том же.
Лежа на утесе, они наслаждались близостью своих тел. Надежда посмотрела на Славу и поцеловала его в шею, в одну из ран, оставленных ею.
– Как бы ты описал любовь? – спросила его Надя.
– Любовь…хм. Дай подумать, – ответил Слава.
– Подумай, подумай, – игриво сказала она.
– Любовь! Я бы сравнил её с корридой, – решительно бросил Слава.
– С корридой? – удивленно переспросила Надя.
– Ну да, с корридой. Матадор, бык и всё остальное, – так же решительно ответил Слава. – Процесс такой же.
– Я имела в виду любовь, как чувство, а не как то, чем мы сейчас… ну-у, ты понимаешь, – засмеялась Надя.
– А-а. Понятно. А то я подумал, что ты имела в виду именно это, – уже спокойно сказал Слава.
– Нет, глупый, не это, – улыбнулась она. – Что же ты теперь скажешь о том, что такое любовь?
– Ну… Любовь – это рассвет, раскрывающий бутоны роз, на лепестках которых дрожат капли утренней росы от растворившегося в лучах восходящего солнца тумана, – закрыв глаза, сказал Слава.
– Очень красиво. Спасибо, – поцеловала его ещё раз Надя.
– А для тебя что такое любовь? – спросил ее Слава.
– Я не знаю… Мне нравится твое описание любви, – рассеянно сказала Надя. – Хотя, знаешь, для меня любовь – это уверенность в том, что мой мужчина мне верен и всегда со мной, вот!
– Я тебе верен и всегда буду с тобой, – поцелуем в шею ответил ей Слава.
Надя взяла Славу за руку, и они оба посмотрели в ночное небо. Их молчание идеально дополняло шум моря и сияние давно потухших звезд. Таких минут в жизни каждого человека бывает меньше, чем загаданных желаний при падающей звезде. И поэтому они ценятся дороже, чем всё золото мира, и оберегаются сильнее, чем первые лица государств.
– А когда ты сравнил любовь, в смысле физическом, с корридой, ты что имел в виду? – спросила его Надя, приподнявшись на локте.
– В любви, в таком понимании, всё как в корриде. Публика – это женщина, которую матадору необходимо удовлетворить своим мастерством. Матадор – это, естественно, мужчина, который и ублажает публику, показывая разные приёмы с быком. Рапира, или estoque, – это та часть, которой матадор, в нашем случае мужчина, убивает быка. В отношении любви, ты понимаешь, да, что я имею в виду под «убийством»? – спросил Слава с хитрецой в глазах, посмотрев на Надю.
– Понимаю, понимаю, – ответила она. – А что символизирует бык?
– Бык – это та маленькая часть всей корриды, с которой матадор играет, доставляя публике удовольствие, а затем, убив её, приводит публику в экстаз от наслаждения, – рассмеялся Слава.
– Фу, фу, фу, какой кошмар, – толкнула Надя Славу в плечо.
– Да, и самое главное. Если матадор сломает рапиру в самом начале, то, как ты понимаешь, публика его освистает и прогонит с арены, – не успокаивался Слава.
– Ну всё, хватит. Прекрати, – Надя закрывала ему руками рот.
– Хорошо, хорошо, умолкаю, – сказал Слава, – но ты же сама просила.
– Я поняла. Для моих нежных ушек этого вполне достаточно, – закончила Надя.
Слава поцеловал её в ухо, и они уснули сладким сном.
Влюбленные проснулись оттого, что нежное тепло утреннего солнца превратилось в палящие лучи полуденной жары, обжигающие плечи. Слава встал спиной к солнцу, закрыв своей тенью Надежду. Ещё не зажившие раны, разъеденные морской солью и обожжённые лучами одной из вселенских звёзд, начинали болеть. Боль приходила с каждым неловким поворотом, с каждым незначительным движением Нади.
– Что будем делать? – спросила его Надя. – Долго ты так не простоишь, да и мне не комфортно постоянно скрываться за твоей спиной.
– Будем плыть к берегу. Надо двигаться к твердой почве, там, где можно чувствовать себя в безопасности, – ответил он ей.