Полная версия
– В какой стороне берег? – огляделась по сторонам Надя. – Я ничего не вижу.
– Берег с любой стороны, куда бы мы ни поплыли, – сказал Слава.
– И что ты предлагаешь? – обратилась она к нему.
Слава приложил ладонь ко лбу и обернулся вокруг себя, не давая солнцу коснуться нежной кожи Надежды. Далеко впереди, на ровной глади моря, он увидел пенные барашки, похожие на те, которые крутились около их утёса. Это означало, что где-то там есть такой же утес, а может, и начало той стабильной почвы, к которой они стремились, как и любая пара, желающая уверенно стоять на ногах, не опасаясь невзгод природы и при этом сохранить свою любовь. Слава показал Надежде рукой на ту пенящуюся часть моря, которую он увидел, и сказал, что, вероятно, это ещё один утёс, и нужно плыть к нему. Надя прищурила глаза и, увидев то, на что показывал Слава, согласилась с ним.
Вместе они бросились в темные воды, окружавшие ту небольшую опору, на которой они провели то недолгое время, пока были вместе. Силы быстро оставили Надежду, и она чуть не утонула. Слава, обхватив её одной рукой, грёб второй, попеременно меняя их. Когда солнце стало уходить из зенита, они увидели на горизонте прогулочный корабль, на котором гордо развивался еле различимый государственный флаг. До них с борта корабля даже доносились отдельные крики, смех и музыка. Надя и Слава звали на помощь и размахивали руками до тех пор, пока корабль не скрылся из виду. Тщетны были все их попытки привлечь к себе внимание. В этом бескрайнем море на таком расстоянии трудно было заметить двух жаждущих спасения с высоты борта стремительно идущего вперед лайнера, пассажиры которого наслаждались жизнью, а не пытались выжить. Наде и Славе ничего не оставалось, как плыть дальше.
Никто из них не знал, сколько они плыли. И она, и он – оба выбились из сил. Они достигли утёса, когда солнце уже окунулось в лиловую бездну, а ночь становилась полноправной хозяйкой на небе. Загорающиеся звёзды были холодны и надменны. Лишь догорающий закат освещал тёмную поверхность моря, не давая сбиться с пути.
Ободрав кожу на ногах и животе об утёс, на который он с трудом вскарабкался, выбираясь из воды, Слава помог Надежде подняться на камни, не дав испытать ей того же, что выпало ему. Оказавшись на твёрдой поверхности, они почувствовали голод, скрутивший им животы, но он не успел завладеть их сознанием. Усталость одержала победу первой и свалила их в царство тревожного сна.
Утром Слава встал позже Нади и увидел, что она сидит на краю утёса и напевает песенку, слова которой он слышал когда-то давно, в детстве, от мамы, когда был ещё совсем маленьким. Подойдя к Наде, он сел рядом с ней.
– Что это за песня? – поинтересовался он.
– Это колыбельная, – тихо ответила Надя.
– Кому? – спросил Слава.
– Нашему малышу, – с отсутствующим взглядом сказала Надя.
Слава приметил вдали ещё один утёс и, посмотрев на Надю, только сейчас обратил внимание, что она беременна. Её слова застали его врасплох, и он не нашёлся, что сказать в такой ситуации. Надежда продолжала тихо напевать песню, никак не реагируя на молчание Славы. Он сел рядом с ней и поцеловал в щеку, думая о том, как поступать в сложившейся ситуации, имея кучу проблем за спиной. «Что теперь делать?» – спросил он её.
– Я не хочу туда плыть, – без сил проговорила она.
– А куда ты хочешь? – со злостью спросил её Слава.
– Я не знаю, я никуда не хочу плыть, мне надоело плыть. Я хочу на берег, – заходясь слезами, ответила Надя.
– Берег где-то там, Надя, и, сидя здесь, вот здесь, на этом проклятом камне, ты не приблизишь его одним своим желанием. Ты понимаешь это? – яростно начав, сухо закончил Слава.
– Да, я всё понимаю, – сказала она, отпуская эмоции после его тона.
На исходе дня, когда они уже доплыли до следующего утёса, беда пришла неожиданно и застала их врасплох. Чёрный плавник, разрезая волны, стремительно атаковал Надежду. Слава к тому моменту уже успел выбраться на камни и ждал, когда Надя подплывёт ближе, чтобы взять её за руки и помочь выбраться из воды. Из-за сгущающихся сумерек Слава вовремя не разглядел угрозу. Когда он увидел её, было уже поздно. Надя поняла, что что-то не так, по округлившимся глазам Славы и ужасу, отразившемуся в них. Слава что есть силы резко дёрнул Надю за руки на себя. Она вылетела из воды, и если бы Слава заметил опасность секундой раньше, то всё бы обошлось благополучно. Но именно этой секунды и не хватило Наде, чтобы уберечь себя. Выпрыгнув из чёрной бездны, острые зубы хладнокровного противника вскользь зацепили голень правой ноги и, как скальпелем, отсекли часть ступни. Нечеловеческий крик разлетелся над морем.
Когда небосвод стал бледнеть и звёзды меркнуть, Надя, поджав колени к груди, наконец-то забылась во сне, вздрагивая каждую минуту. Слава посмотрел на неё, на ставший ещё больше живот, в котором, вздрагивая вместе с матерью, спал их ребёнок, и на изуродованную ногу Нади. Последнее обстоятельство беспокоило его больше всего, а на него наматывались все остальные сложности. С такой ногой они не смогут проплыть и метра. Кровоточащая нога, как магнит, мгновенно притянет к себе новые беды. Посмотрев на тревожный сон Нади, Слава понял, что дальше плыть она не сможет. Он так же понимал, что им вместе, в том положении, в котором они оказались, придётся остаться на этих голых камнях, пока Надя не поправится. Судя же по её состоянию, о скором выздоровлении не могло идти и речи. Ситуация усугублялась беременностью.
Слава посмотрел на спящую Надю и подумал, что весь последний период он только и делал, что поддерживал и тянул её за собой. Тянул, несмотря ни на что. Её капризы, нервные срывы, недовольство всем и, в первую очередь, им, и многое другое, он пропускал мимо, стараясь не обращать на это внимания. А что он получал в ответ? Ничего. То немногое, что радужным светом сияло в его памяти о Наде, чёрными тучами заволокло за последние дни так, что он даже забыл, почему он захотел быть с ней. О любви речи уже и не шло. Он забыл, что когда-то любил её. Слава продолжал смотреть на Надю и осознал, что ничего, кроме злости и внезапно пробудившейся ненависти, он ничего не чувствует по отношению к этой женщине. Слава понимал, что с Надей, учитывая её теперешнее состояние и положение, у него нет шансов выплыть на сушу. Он уже было сделал шаг в сторону от неё, но обернулся и посмотрел на живот, туда, где она носила ребёнка, их ребёнка. Слава на мгновение задумался, что будет с Надей и ребёнком, если тот родится, но, вспомнив о себе, отбросил эту мысль, взглянул на лицо Нади и бросился с головой в бурные воды навстречу новому рассвету.
Когда Надя проснулась тёплым зимним днём, закутанная в плед, в своей маленькой квартирке, за окнами большими хлопьями медленно падал снег. В комнате, из-за наполовину открытых штор, было тускло. На столике перед кроватью стояла кружка уже остывшего чая, который она собиралась выпить перед сном. В квартире было тихо. После того как Слава исчез из её жизни, она осталась одна, если не считать ребенка, которого она носила под сердцем. Надя уже не вспоминала тех ужасных дней, которые ей пришлось пережить после того, как Слава бросил её на произвол судьбы. Память о чёрной яме, из которой ей пришлось выкарабкиваться, буквально цепляясь ногтями и зубами за жизнь без чьей-либо помощи, была завалена новыми проблемами, как только она выползла на свет. Предательство Славы, пошатнувшееся здоровье, отсутствие средств и одиночество питали растущее сомнение в том, что ей хватит сил одной вырастить ребёнка, и солёная слеза смочила её щеку, пока ещё свободную от морщин. Тишина своим молчаливым безумием с каждым днём всё больше и больше погружала Надежду в депрессию. Наде немедленно захотелось выйти на улицу и вдохнуть полной грудью свежий, холодный воздух. Сделав глоток чая, она оделась и вышла на улицу.
По аллеям сада гуляли люди, лица которых светились радостью и счастьем. Чёрные ветки деревьев скрипели под тяжёлыми шапками белого снега. Этот белый снег говорил о том, что всегда есть возможность начать всё сначала, с чистого листа. Рядом с Надей прошёл мужчина в черном пальто и широкополой шляпе, держа в руке огромное количество разноцветных воздушных шаров. Пройдя немного вперед, по направлению к скверу, он остановился и обернулся к Наде.
– Хотите шар? – спросил он задорно, скрывая часть лица полями шляпы.
– Нет, спасибо, – отказалась она.
– Зря, в такой период их яркий цвет дарит людям улыбки и надежду. Может, передумаете? – он широко улыбнулся.
– Нет, нет, спасибо большое, – слегка улыбаясь, ответила она.
– Смотрите сами, никогда не поздно принять другое решение, – сказал мужчина, ещё раз улыбнувшись. – Мне почему-то кажется, что ваш отец хороший человек и многим помог принять правильное решение, сделав их счастливее.
Мужчина поверг её в недоумение и, не дав ничего ответить, быстро повернулся к ней спиной и стал удаляться, приближаясь к опрятно одетой девочке лет пяти-шести и молодой паре, по-видимому, её родителям, которые стояли около разукрашенного пони. Девочка прыгала вокруг него, давая всем понять, что хочет взобраться на маленькую лошадку. Подойдя к девочке, мужчина протянул ей один воздушный шар, взяв который, она стала медленно подниматься вверх, смеясь от восторга и радости. Шар поднял девочку до уровня седла, после чего она стала вращаться над спиной маленькой лошадки. Румяные щечки девочки светились здоровьем. Её родители помогли ей сесть на пони и, подарив друг другу улыбки, пошли по тропинке, придерживая дочь по разные стороны седла.
К мужчине с шарами подбежала вторая девочка, примерно того же возраста, что и первая. Одежда её была грязной и потрепанной, а землистый цвет лица выдавал её болезненное хроническое состояние. Девочка о чем-то спросила мужчину, посмотрев на воздушные шары. Мужчина рассмеялся и дал ей всю связку шаров. Схватив их, её ноги тут же оторвались от земли, и она, увлекаемая шарами, устремилась в небеса. Крик девочки поднял в воздух стаи ворон, сидевших на ветках в парке. Когда её сапожки оказались на уровне вытянутой руки мужчины, он поймал её за ногу и посмотрел ей в лицо. В нём читались страх, отчаяние и мольба о помощи. Нога девочки выскользнула из сапожка, за который держал её мужчина, и она плавно полетела вверх. Спустя несколько минут на сером небе было видно лишь большое яркое пятно воздушных шаров, от которых во все стороны разносился детский крик. Надя, взглянув последний раз на небо, пошла туда, где её ждала тишина.
Войдя в квартиру и посмотрев на пустые стены, Надю посетили мрачные мысли. «Что она ОДНА может дать своему ребёнку? У неё нет ничего, чем бы она могла обеспечить его первые шаги в этой суровой жизни. У неё нет никого, кто мог бы помочь ей и ребенку. Её бросил мужчина, как только столкнулся с первой по-настоящему сложной задачей, которую он даже не пытался решить. Её здоровье, как ей казалось, медленно угасало. Она одна и слаба. И как при всём этом, она могла оставить на произвол судьбы своего ребёнка, если с ней что-нибудь случится?» Она не верила ни в себя, ни в свои силы. Надя боялась растить ребёнка в течение нескольких лет без какой-либо веры в завтрашний день. Решение, которое она приняла, было мучительным и далось ей с трудом, но казалось единственно верным и благим как для неё, так и для того, кто был у нее под сердцем.
Пройдя в отцовскую комнату, которая когда-то служила ему кабинетом, она села за его стол и достала из выдвижного ящика старый револьвер. Вместе с ним в ящике она увидела целую кучу отстрелянных гильз, которые покатились к ней, когда она дернула за ручку. Наде был нужен только револьвер, а эти катящиеся гильзы дополнит в скором времени ещё одна, если не дрогнет её рука. Её отец умер около года назад, но его оружие осталось дома. Сколько Надя себя помнила, каждое утро, уходя на работу, отец брал его с собой, а возвращаясь, приносил ещё шесть отстрелянных гильз. Когда она была подростком, он часто брал её с собой на работу – в здание, где сияющая белизна халатов сотрудников ослепляла её и где её отец каждый день приводил в исполнение смертные приговоры, которые посетители выносили сами. Надя видела, как отец обращается с револьвером, поэтому она могла всё сделать сама: принять решение и сама же его исполнить.
Зайдя в туалет, она села на стульчак и проверила барабан револьвера. Как всегда, он был заряжен. Взведя курок, она приставила дуло к животу, как к виску, и от волнения задержала дыхание. Приняв решение, она всё же колебалась. Дверь туалета была открыта, и ей открывалась часть коридора. Обои со стен были содраны – Слава обещал заменить старые на новые, более яркие. Теперь же не было ни старых, ни новых обоев, а только стена, серая, как жизнь Нади. У самого плинтуса Надя увидела кусочек старых, пусть и выцветших, но обоев, с рисунком цветов. Она ухватилась взглядом за этот кусочек на стене и уже готова была встать, как к нему бросился её кот Маркиз, черный, как ночь. Поиграв с ним несколько секунд, он оторвал его зубами и убежал, преградив Надежде путь. Она закрыла глаза и нажала на спусковой крючок. Выстрел в маленьком помещении оглушил её. Она выронила из рук револьвер и упала на пол. Смыв был полон крови, крови её неродившегося ребенка. Надя нажала на рычаг смывного бачка, и вода с шумом унесла части того, что было плодом её любви. Превозмогая боль, Надя поползла в комнату. Ей казалось, что она ползла целую жизнь, оставляя за собой кровавый след. С трудом добравшись до комнаты, она легла в кровать и посмотрела в окно.
На улице светило весеннее солнце, и слышались детские радостные крики. В квартире Нади по-прежнему было тихо, она по-прежнему была одна. Только сейчас, прожив пустую жизнь, она понимала, что никакие препятствия и невзгоды не могут быть причиной того, чтобы мать своими руками задушила рождающуюся в ней жизнь. Она раскаивалась в том, что совершила. Она искренне раскаивалась в этом. Впервые в жизни она почувствовала, что такое настоящее раскаяние. Это были не просто слова, чтобы избежать ответственности за совершённое. Ничто не могло отвратить наказания, но не оно пугало её. Каждую секунду, чувствуя свою вину и каждую секунду, ощущая душевную боль, она страдала от того, что никогда не сможет заглянуть в глаза той жизни, которую она отняла. Она никогда не сможет попросить прощения, потому что никогда не будет того, кто бы мог услышать и простить её. И ей не нужен был кто-нибудь, кто бы мог принять её раскаяние. Она раскаивалась не для людей. Теперь она знала, что человек раскаивается сам перед собой. И если бы можно было всё вернуть и изменить, то Надя непременно поступила бы по-другому. Но правда жизни заключалась в том, что уже ничего нельзя было вернуть, и она ничего не могла изменить. Только соленые слезы, скатившиеся по её лицу, на котором время оставило глубокие морщины, разделяли окружающую её тишину. Это были слезы любви по её ребенку, который мог бы с ней быть в этом бескрайнем море печали.
«Боль всегда была инструментом пробуждения сознания;
мы реально умеем ценить только те вещи, которые однажды потеряли»
Хорхе Анхель Ливрага
Глава 7
ОГОНЬ, РОЖДАЮЩИЙ ТЬМУ
«Немного страсти обостряет ум, много – его подавляет»
Мари-Анри Бейль (Стендаль)
Опустив руку в карман пиджака, Дмитрий Колесников нашёл в нём записку, которая сыграет роковую роль в его жизни. Он достал из кармана квадратный лист бумаги красного цвета. На нём аккуратным красивым почерком был написан номер мобильного телефона и имя «Анжелика». Среди его знакомых девушки с таким именем не было.
Дима сразу подумал, что записку ему могли незаметно положить в карман, когда он уходил накануне с вечеринки из клуба «Грибоедов». Вот только как он ни пытался, ни одной девушки по имени Анжелика, с которой он познакомился вчера, вспомнить не мог. «Может, я ей понравился, но она постеснялась подойти, – подумал Дима, – или с парнем была, тогда, конечно, не вариант знакомиться». Находясь на рабочем месте в офисе на Невском проспекте, Дима держал в руках записку и раздумывал о том, позвонить или нет. Последний рабочий день недели и первые июньские выходные, рисовали в его голове разные образы. Редкое и красивое имя Анжелика, а также загадочность самой ситуации интриговали его всё больше и больше. Наконец выбор был сделан, и, набрав номер незнакомки, он стал ждать, когда длинные гудки сменятся таинственным «Да».
– Да, – томно ответил ему женский голос.
– З-здравствуйте, это Дима. Я ваш номер у себя в пиджаке нашёл. Точнее, записку с номером. Вы Анжелика? – спросил Дима, приглаживая русые волосы и ругая себя за то, что так сплоховал при ответе.
– Да, я Анжелика, – медленно и нежно ответила ему собеседница.
– Я вчера в «Грибоедове» был, а сегодня нашёл записку. Вот и решил позвонить, – сказал Дима, явно не зная, что сказать в такой ситуации, чтобы не спугнуть незнакомку и одновременно произвести впечатление.
– Рада познакомиться, Дима. Я вчера тоже в этом месте с друзьями была и обратила внимание на тебя. Не знала, правда, как тебя зовут. Ты мне очень понравился, Дима. Подходить было не удобно, я с молодым человеком была, поэтому и записку положила тебе в карман, – ровным и обворожительным голосом сказала Анжелика.
– Польщён, – откинувшись в кресле, ответил Дима, уже довольный собой, и решил сразу перейти в наступление: – Когда мы сможем встретиться?
– Мой друг уехал сегодня утром в командировку на неделю, так что можешь прийти ко мне, – заманчиво ответила Анжелика, так что у Димы спина покрылась испариной.
– Отлично, куда и во сколько? – самодовольно спросил Дима.
– В семь вечера, Казначейская улица, 11. Это рядом с метро «Сенная площадь», я думаю, ты сможешь найти. Когда подойдешь к воротам, посмотри наверх, моя квартира на последнем этаже, окно прямо над аркой. Я брошу тебе ключи, – интригующе сказала Анжелика.
– Хорошо, до вечера, Анжелика, – попрощался Дима.
– Буду ждать тебя с нетерпением, – закончила Анжелика и прервала связь.
Дима даже подпрыгнул в кресле. Радости не было предела. Незнакомка приглашает к себе, её парень уезжает на неделю. Ситуация щекотливая, но устоять невозможно. Дима уже представлял, как он проведёт эти выходные. Он посмотрел на себя в зеркало в рабочем кабинете и подумал: «Чем, интересно, я привлёк её? Рост средний, фигура обычная, нос и подбородок не выдающиеся. Наверное, обаянием и улыбкой. Точно, обаянием».
Время до назначенного часа тянулось невыносимо долго. Мысли были далеки от дел на работе, и на месте не сиделось. Кровь кипела, кончики пальцев дрожали от нетерпения, Дима был весь во власти таинственного приглашения Анжелики.
Когда часы показывали без двадцати семи вечера, Дима вышел из станции метро «Сенная площадь», перешел через Сенной пешеходный мост и прошёл по набережной канала Грибоедова, до пересечения со Столярным переулком. Пройдя по нему, Дима повернул на Казначейскую улицу и увидел перед собой заветный дом. Особого впечатления он не производил: четыре этажа, стены грязно-розового цвета, черная металлическая решетка. «Главное не то, какой дом, а кто в нём ждёт тебя», – подумал Дима и посмотрел на окно, о котором говорила Анжелика. Оно было закрыто, и в нём никого не было. Подойдя к металлическим воротам, он увидел на пешеходной дорожке отрубленную кисть левой мужской руки. Из запястья на тротуар вытекала кровь. Начало романтического вечера было шокирующим. От увиденного Дима растерялся и не знал, что делать. На какое-то время он даже забыл про Анжелику и встречу. Из прохожих рядом никого не было. Дима машинально стал искать мобильный телефон и судорожно вспоминать, какой номер надо набрать, чтобы позвонить в службу спасения. В этот момент по улице проехала машина дорожно-патрульной службы. Дима закричал вслед сотрудникам. Машина остановилась, и старший лейтенант, находившийся на месте пассажира, спросил Диму: «Что случилось?».
– Там рука, точнее кисть.
– Какая кисть?
– Мужская кисть… на тротуаре.
Сотрудники переглянулись и быстро вышли из машины.
– Где? – спросил старший лейтенант.
– Там, – Дима показал рукой направление и повел сотрудников правоохраны за собой.
Когда они увидели отрубленную кисть, то оба присвистнули, и старший лейтенант попросил своего напарника сообщить о случае в дежурную часть и вызвать оперативно-следственную группу.
– Чья кисть? – обратился сотрудник к Диме.
– Не знаю, я на встречу шёл и вот увидел, – ответил Дима.
– К кому шли? – продолжал спрашивать представитель правопорядка.
– К девушке, она вон там живёт, – Дима вспомнил про Анжелику и посмотрел на окно на последнем этаже под аркой.
Из окна выглядывала девушка. Дима не успел её рассмотреть, единственное, что бросилось ему в глаза, – это её длинные темные волосы. Кто-то сзади обхватил девушку рукой за плечи и втолкнул в квартиру. «Это она», – крикнул Дима.
В этот момент из двора к воротам подошла пожилая женщина в старом потёртом плаще. На голове у неё был повязан серый платок, глаза закрывали черные очки. Она открыла ворота и вышла на улицу. Дима бросился к воротам и, оттолкнув их рукой, забежал во двор. В след Диме раздавались крики старшего лейтенанта с требованием остановиться. Но он уже подбежал к парадной, в которой, судя по расположению, должна была находиться квартира Анжелики. Дверь в парадную была открыта. Дима за секунды взбежал на последний этаж. На всех дверях, кроме одной, висели навесные замки. Только в одной из квартир, судя по внешнему виду двери, могли жить люди. Дима бросился стучать в дверь. Прекратив стук, он обнаружил, что дверь не заперта и от силы его ударов слегка приоткрылась.
Дима тихо отворил дверь и осторожно ступил на порог, ведущий в длинный коридор. Его рукава расходились на право и на лево из небольшой прихожей. И в той, и в другой части коридора старели отполированные временем двери. Он насторожился. Сердце билось учащённо, дыхание было тяжёлым. По спине стекал пот. Осмотревшись, Дима увидел, что квартира была в полном запустении. Краска на дощатом полу облупилась, обои выцвели и пожелтели от времени. В углах висела паутина, и кругом клубилась пыль. В эту стариковскую обстановку никак не вписывалась новая ручная бензопила, лежавшая на полу в прихожей. Никаких звуков в квартире по-прежнему не раздавалось. Дима сделал первый шаг. Половица скрипнула под его ногой. Дыхание перехватило, капельки пота, раздражая, стекли по лбу. Он насторожился, но его, как и раньше, окружала мёртвая тишина, как вдруг справа одна из дверей быстро скрипнула, и в коридоре показалась дырявая бордовая кофта, растянутая на массивной спине пожилой женщины. Та медленно удалилась в конец коридора, держа в руке скалку, и исчезла, как предположил Дима, на кухне. Он не ошибся, и через секунды услышал характерный звук от раскатывания теста на столе.
Осторожно ступая, Дима пошёл следом за женщиной. Пройдя немного, он увидел, что справа чернеет пустотой отсутствующей двери, один из дверных проёмов. Из прихожей его не было видно. Дима подошёл к нему и на мгновение ощутил детский страх. Проём вёл в ещё один коридор, на этот раз узкий и, по-видимому, без дверей, но такой же длинный. Абсолютная темнота властвовала в нём, и лишь надеждой светился проём с другой стороны. Дима вспомнил, как мальчишкой, когда ночью он просыпался в туалет, ему надо было пройти по такому же длинному тёмному коридору, и как он, от страха задержав дыхание, не проходил, а пролетал тот участок от комнаты до туалета, реально ощущая присутствие монстров. Вот и сейчас это давно забытое ощущение затаившегося в темноте зла нахлынуло на него. Дима отмахнулся от него, понимая, что это всего лишь детские страхи, но решил всё-таки как можно быстрее подойти к женщине на кухне.
Проходя рядом с дверью, из которой появилась женщина, Дима, как бы между прочим, медленно потянул за ручку. Дойдя до половины хода, петли скрипнули, от чего его зрачки судорожно забегали. Дима замер, не решаясь ни закрыть, ни продолжать открывать дверь. Тихо выдохнув и громко сглотнув, как ему самому показалось, он наконец-то услышал всё тот же монотонный стук скалки о тесто на столе и посмотрел, куда ведёт полуоткрытая дверь. Удивлению его не было конца. Дверь вела фактически в никуда, точнее, к обычному двустворчатому окну, которым заканчивалась каморка за дверью. Каморка эта была чуть шире самого окна и длиной не больше полуметра. «Неужели кто-то продолжил стену в коридоре, в котором была ниша с окном, и поставил дверь? – подумал Дима. – Но зачем?» «А бабка эта что тут делала? – ещё больше удивился он. – Неужели скалку тут держит? Ерунда какая-то». Ничего, говорившего, что тут держат кухонные приборы или вообще что-то держат, не было. Только оконная рама со стеклом. Дима посмотрел через приоткрытую дверь. В окне были видны лишь почерневшие стены дома, уходящие вдаль. «Должно быть, стены от соседних комнат», – решил Дима, взглянув на двери слева и справа от открытой им. Всё так же не решаясь переступить через порог и посмотреть, что находится под окном и дальше во дворе, он сантиметр за сантиметром закрыл дверь, которая, к его облегчённому выдоху, не подвела предательским скрипом. Дима сделал ещё несколько осторожных шагов под монотонный стук скалки и зашёл на кухню.