Собиратель бурь

– Это просто вода, очищенная по методу, известному на восточных землях, – объяснял тем временем человек на помосте. – Никаких сложностей, никаких тайн. Просто знание, применённое правильно.

Аммар сделал глоток и замер. Вода была прохладной, свежей, с едва уловимым сладковатым привкусом. Она скользнула по горлу, оставив ощущение чистоты и свежести, о котором он почти забыл.

– Как ты делаешь это? – спросил кто-то из толпы.

– Система фильтров достаточно проста, – ответил мужчина. – Песок определенной крупности, уголь, прокаленный в специальной печи, некоторые минералы, и глиняные цилиндры для финальной очистки. Ничего сверхъестественного. Главное – правильная последовательность и время.

– Сколько стоит твоя вода? – спросил торговец с нижнего рынка.

– Первая проба – бесплатно, – ответил мужчина. – Дальше – по справедливой цене, в зависимости от объема и назначения. Питьевая вода дешевле всего – это базовая потребность каждого. Вода для ремесел, требующая особой чистоты, стоит дороже, но, я думаю, результат того стоит.

Толпа одобрительно загудела. В последние месяцы цены на воду постоянно росли

Толпа одобрительно загудела. В последние месяцы цены на воду постоянно росли, и многие ремесленники не могли позволить себе достаточно качественную воду для работы.

– Меня зовут Мансур, – представился человек. – Я изучал водные системы во многих городах. И убежден, что чистая вода – это не роскошь, а необходимость, доступная каждому.

Он обвел взглядом толпу и, казалось, на мгновение задержался на Аммаре.

– Я вижу среди нас мастеров-ремесленников. Вы знаете лучше других, как качество воды влияет на вашу работу. Для вас я предлагаю специальные условия – пробную партию воды для мастерской, чтобы вы могли убедиться в результате сами.

Аммар почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо. Он обернулся и увидел одного из помощников Мансура – молодого человека с умными глазами.

– Вы ведь кожевенник, не так ли? – спросил он тихо. – Мансур хотел бы поговорить с вами отдельно. После обращения.

– Откуда вы знаете, кто я? – настороженно спросил Аммар.

– Мы навели справки о лучших ремесленниках города, – просто ответил помощник. – Хороший кожевенник сейчас на вес золота. Мастер Мансур верит, что ваше искусство заслуживает лучших материалов.

Чувствуя смесь подозрения и любопытства, Аммар кивнул и остался, когда основная часть толпы начала расходиться. Мансур спустился с помоста и подошел к нему, протягивая руку для приветствия.

– Мастер Аммар, рад познакомиться лично, – его рукопожатие было крепким, но не чрезмерным. – Я слышал о вашей работе. В городе говорят, что ваша кожа была лучшей на рынке. И должна оставаться такой.

– Была – верное слово, – ответил Аммар. – Сейчас я едва свожу концы с концами.

– Из-за воды, – кивнул Мансур с пониманием. – Я видел это во многих городах. Сначала страдают ремесленники, потом торговцы, потом все остальные. Пожалуйста, попробуйте нашу воду для работы.

Он сделал знак помощнику, который принес небольшой кувшин, запечатанный воском.

– Для первой пробы – бесплатно, – повторил Мансур. – Используйте её для самой тонкой работы, для самых капризных красителей. И приходите рассказать о результатах.

Аммар принял кувшин, ощущая его вес в руках. В этом жесте, в этой передаче воды из рук в руки было что-то почти интимное, что-то крайне важное в мире, где вода стала драгоценностью.

– Если эта вода действительно так хороша, как вы утверждаете, – начал Аммар, – то почему до сих пор никто не использовал ваши методы? Почему храм не делает так же?

Мансур посмотрел на него внимательно, словно оценивая, насколько откровенным можно быть.

– Возможно, просто потому, что традиции сильнее инноваций, – сказал он осторожно. – Иногда мы так привыкаем к определенному способу делать вещи, что перестаем искать другие пути. Это не обвинение, просто наблюдение.

Он сделал паузу, позволяя Аммару обдумать его слова, а затем добавил:

– Но я всегда верил, что сам результат говорит громче любых слов. Попробуйте. И решите сами, стоит ли это внимания храма.

– Мастер Аммар, —вдруг продолжил Мансур с неожиданной серьезностью, – я видел, как целые кварталы ремесленников приходили в упадок из-за плохой воды. Кожевенники, красильщики, изготовители бумаги, гончары – все, чье искусство зависит от чистой воды. Вы знаете, что в ваших руках не просто ремесло, а наследие многих поколений. Старые мастера знали секреты, которые сегодня почти забыты.

Аммар кивнул, вспоминая свитки с формулами красителей, которые передал ему отец, а тому – его отец. Записи на пожелтевшей бумаге, хранящиеся в железном ларце в углу мастерской.

– Вода из этого кувшина позволит вам снова использовать эти древние знания, – закончил Мансур. – Потому что именно такой водой пользовались ваши предки.

С кувшином очищенной воды в руках Аммар пошел к своей мастерской. Он не был уверен, что верит этому Мансуру полностью. Было в нем что-то слишком гладкое, слишком отточенное, словно камень, который долго катался в речном потоке. Но вода была прохладной и свежей, он попробовал её сам.

Когда он вернулся в мастерскую, старые инструменты – тупые ножи для мездрения, потрескавшиеся доски для растяжки кожи, стертые сошники для сгонки волоса – казались ему вдруг жалкими свидетелями упадка. Он поставил кувшин на стол и долго смотрел на него, не решаясь открыть. А что, если это просто еще одна пустая надежда? Сколько их уже было?

Он глубоко вдохнул и потянулся за небольшим ломтем чепрака – лучшей, толстой кожи, который он приберегал для особых заказов. Несколько месяцев назад он не стал бы тратить такой материал на эксперимент, но сейчас… Какая разница? Если вода Мансура не работает, он все равно не сможет продолжать дело. А если работает…

Аммар разломил сургучную печать и осторожно открыл кувшин. Вкус был чистым, свежим, с легким минеральным оттенком. Он капнул немного воды на кожу и наблюдал, как она впитывается – быстро, равномерно, без пятен и разводов.

Возможно, именно так и рождается доверие – с одной чистой капли, упавшей в море сомнений.

Глава 2 Аш-Шарх (Трещина)

Тупая боль в пояснице вырвала Фарида из забытья. Он лежал на узкой, жесткой кровати в своей келье и не открывал глаза, оттягивая момент, когда придется встретиться с новым днем. Серый рассвет уже пробивался сквозь узкое окно, вырезанное в толстой каменной стене. Его спина ныла после вчерашнего долгого стояния во время вечернего ритуала.

«Боги могли бы наградить верность менее болезненно», – подумал он с усталой иронией, заставляя себя сесть на кровати.

Пятьдесят лет. Тридцать из них – в храме. Каждое утро начиналось одинаково: боль, холодная вода для умывания, ритуальные одежды, лестница, ведущая в главный зал храма. Одни и те же движения, слова, мысли. Когда-то давно, еще будучи юным послушником, Фарид ощущал трепет перед величием богов. Теперь осталась только рутина.

Вода в умывальном кувшине была мутной и отдавала ржавчиной. Фарид поморщился, но умылся, тщательно стирая следы сна с лица. Осадок собирался по краям кувшина – тонкий сероватый налет, будто сам кристалл постепенно растворялся, переходя в жидкость. Раньше вода струилась чистой как роса, а теперь… Фарид провел пальцем по влажному краю кувшина, и тот покрылся мелкими частицами – соли, пыль, известь.

Он надел белые ритуальные одежды, расшитые синими символами богов воды. Когда-то безупречно белые, теперь они приобрели желтоватый оттенок. Стирать их чаще одного раза в неделю было бы непозволительной роскошью. Фарид расправил складки, повязал на пояс шнур и вышел из кельи.

Лестница к главному залу храма была длинной и крутой. Двести двадцать три ступени. Фарид знал их точное количество, потому что считал каждый день. Когда-то это был способ сосредоточиться на молитве. Теперь – просто привычка, помогающая не думать о бессмысленности происходящего.

«Сто восемьдесят… сто восемьдесят один…» – отсчитывал он, стараясь не обращать внимания на усиливающуюся боль в спине.

Храм был еще пуст. Ранняя заря едва пробивалась сквозь цветные витражи, создавая на мраморном полу бледные разноцветные пятна – воспоминания о былом великолепии. Когда-то эти витражи переливались всеми оттенками синего, наполняя зал небесным светом, который танцевал на поверхности кристалла и отражался от него, заливая всё вокруг сиянием.

Фарид подошел к алтарю. В центре его, за преградой, парил водный кристалл – сердце города, дар богов, источник всей воды в Аль-Мадире. Фарид помнил времена, когда он сиял ярко-голубым цветом, пульсируя энергией, словно живое сердце. Теперь кристалл едва мерцал, испуская тусклое свечение, которое с трудом рассеивало тьму вокруг алтаря.

«Совсем плох», – подумал Фарид.

Он начал ритуал, двигаясь по кругу вокруг алтаря, воздевая руки в традиционных жестах, обращенных к Аль-Мазину, богу воды. Слова древних молитв слетали с его губ автоматически, не затрагивая сознания. Раньше он вкладывал в них всю душу. Теперь повторял, как заученный текст, думая совсем о другом.

Он вспомнил молодого инженера Назира, который несколько месяцев назад осмелился сказать на городской площади, что кристалл умирает, и это необратимо. Стража вывела инженера из зала. Вскоре он исчез из города. Говорили, что ушел в пустыню искать новые источники воды.

«А может, он был прав?» – Фарид покосился на тускнеющий кристалл. – «Что если это просто… камень? Чудесный, древний, но не бесконечный?»

Эта мысль была кощунственной, но она не впервые посещала его. Кристалл угасал, и никакие молитвы не могли остановить этот процесс. Фарид знал это лучше многих, ведь именно он следил за состоянием святыни. Каждый день он фиксировал объем вырабатываемой воды. И каждый день цифры становились все хуже.

«Это просто фаза, цикл», – повторил он про себя, заканчивая круг и склоняясь перед алтарем. – «Боги испытывают нашу веру».

Но эти слова звучали всё слабее даже в его собственных мыслях.

После утреннего ритуала Фарид спустился в подвальное помещение храма, где располагались резервуары для сбора воды, произведенной кристаллом за ночь. Молодые послушники уже были там, наполняя кувшины мутноватой жидкостью для утренней раздачи.

– Восхваляю Текущего-Сквозь-Пальцы, – поприветствовал его старший послушник Джабир, низко склоняясь.

– Восхваляю Дающего-Жизнь, – машинально ответил Фарид, оглядывая помещение.

В центре подвала находился большой каменный бассейн, куда по специальным трубам поступала вода из кристалла. Фарид провел рукой по краю медной трубы, и его пальцы покрылись зеленоватой пылью. Раньше металл был гладок – благословенная вода кристалла веками не вызывала коррозии. Теперь же медь и бронза начали окисляться, придавая воде металлический привкус и ту мутность, что вызывала всё больше недовольства у горожан. Вода в большом бассейне имела странный оттенок – не прозрачно-голубой, как прежде, а с зеленоватой взвесью, медленно кружащейся на поверхности

– Сколько получилось за ночь? – спросил Фарид, хотя заранее знал ответ.

– Пятьсот больших кувшинов, уважаемый, – ответил Джабир, не поднимая глаз. – На три меньше, чем вчера.

Фарид кивнул. Город нуждался в среднем в пятьсот пятидесяти кувшинах воды ежедневно. Последний раз кристалл давал такое количество полгода назад.

– Начинайте раздачу, – сказал он. – По тому же принципу, что и вчера. Семьям с детьми – полный кувшин. Остальным – половина.

– А храмовым служителям? – осторожно спросил Джабир.

Фарид поджал губы. Раньше храмовые служители получали двойную порцию воды – для ритуалов и личных нужд. Теперь это была недопустимая роскошь.

– Как всем. Половина кувшина.

Раздался звон разбитой глины. Фарид обернулся и увидел молодого послушника Тарика, который уронил кувшин. Вода разлилась по каменному полу, быстро впитываясь в пористую поверхность.

– Простите, уважаемый! – в ужасе воскликнул юноша, бросаясь на колени и пытаясь собрать осколки. – Я не хотел! Я…

– Не трать время, – сухо сказал Фарид. – Вода уже впиталась. Займись раздачей.

Тарик поднял на него затравленный взгляд.

– Уважаемый Фарид… это была порция для моей матери. Она больна, ей нужна вода, чтобы принимать лекарства…

– Всем нужна вода, Тарик, – ответил Фарид, чувствуя знакомую усталость. – Твоя мать получит свою долю в общей очереди.

– Но она не может встать с постели! – в глазах юноши блестели слезы. – Я обещал принести ей воду до полудня. Лекарства нужно принимать регулярно, иначе…

Джабир бросил на юношу предостерегающий взгляд, но Тарик был слишком расстроен, чтобы заметить.

Фарид вздохнул. В былые времена подобный разговор был бы немыслим. Храмовые законы строги и неизменны. Но времена изменились.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Возьми один маленький кувшин из моей порции. Только не говори никому.

Лицо Тарика просветлело.

– Благодарю вас, уважаемый! Да благословит вас Аль-Мазин! Моя мать будет молиться за вас день и ночь!

Фарид отвернулся.

«Если боги не возражают против нарушения правил, то почему я должен?» – подумал он.

Он поднялся по лестнице, оставив послушников заниматься раздачей воды. Его ждал еженедельный отчет верховному жрецу Халиду, и он заранее предвкушал неприятный разговор.

Кабинет для еженедельных отчетов находился в восточном крыле храма. В отличие от личных покоев верховного жреца Халида, это было функциональное помещение – просторное, но строгое, с минимумом украшений и большим рабочим столом, заваленным свитками и картами водных артерий города.

Фарид ожидал увидеть там Башира ибн Саида, заместителя верховного жреца. Тот был на двадцать лет моложе Халида и в последние месяцы всё чаще замещал его на совещаниях. Верховный жрец, некогда неутомимый и вездесущий, всё больше замыкался в себе, предпочитая проводить время в личных покоях за изучением древних писаний.

– Хвала Текущему-Сквозь-Пальцы, – произнес Фарид, входя в кабинет.

– Хвала Дающему-Жизнь, – Башир поднял голову от записей. Его гладко выбритое лицо выражало напряженное внимание, словно каждое слово Фарида имело огромное значение. – Каковы сегодняшние цифры?

– Пятьсот кувшинов ровно, уважаемый, – ответил Фарид. – На три меньше, чем вчера.

Башир хмуро кивнул, делая пометку в свитке.

– Недопустимо мало. Верховный жрец будет недоволен.

Фарид внутренне поморщился. Башир говорил так, словно был всего лишь передатчиком воли Халида, не имеющим собственного мнения. Многие в храме шептались, что он нарочно избегает любой личной ответственности, превратившись в тень своего наставника.

– Я понимаю, уважаемый, – ответил Фарид. – Но цифры не лгут. Кристалл угасает быстрее, чем мы предполагали. Вода в цистернах мутнеет день ото дня…

– Это всё из-за недостаточной веры! – перебил его Башир, повторяя слова, которые Фарид слышал от него уже десятки раз. – Верховный жрец Халид ясно объяснил причину. Люди забыли о своём долге перед богами. Они приходят в храм из страха и необходимости, а не из истинной преданности.

Фарид промолчал. Раньше Халид действительно часто говорил о вере народа как об источнике силы кристалла. Но в те времена это звучало иначе – вдохновляюще, а не обвиняюще. Тот Халид был воплощением харизмы, его речи заставляли людей верить в лучшее, даже когда всё указывало на худшее. Нынешний Халид – и тем более его заместитель – не обладали даже десятой частью той силы убеждения.

– Люди отчаялись, уважаемый, – осторожно заметил Фарид. – Они видят, как кристалл тускнеет, как жизнь становится тяжелее с каждым днём…

– Отчаяние – не оправдание для сомнений! – Башир ударил ладонью по столу, имитируя гневные жесты, которые когда-то были фирменным знаком Халида в его лучшие дни. Но у заместителя это выглядело наигранно, словно актёр повторял движения, не понимая их смысла. – Верховный жрец разработал новый план. Мы усилим контроль за распределением воды. Приоритет получат только те, кто регулярно посещает все храмовые службы и приносит пожертвования.

Фарид едва сдержал возражение. Подобные меры лишь усилят недовольство в городе. Он помнил, как настоящий Халид в дни своей славы поступал совсем иначе – в периоды засух он, напротив, делал всё, чтобы облегчить страдания обычных людей, часто жертвуя храмовыми запасами. На публику конечно он произносил упрекающие речи, о том что каждый должен приложить усилие, взять себя в руки. Но это была ругань любящего отца. Мало кто знал об этом, но Фарид знал.

– Я не уверен, что это… мудрое решение, – осторожно произнёс Фарид. – Верховный жрец Халид всегда учил нас, что в трудные времена храм должен быть опорой для народа, а не бременем.

Глаза Башира сузились.

– Ты оспариваешь решение верховного жреца?

– Нет, я лишь хочу убедиться, что это действительно его решение, – Фарид посмотрел прямо в глаза заместителю. – В последнее время Халид редко покидает свои покои. Многие решения принимаются… от его имени.

Лицо Башира окаменело.

– Не забывайся, Фарид. Ты всего лишь хранитель ритуалов. Верховный жрец Халид при всём своём мудром отношении к страданиям народа никогда не потворствовал недостатку веры. Времена изменились. Меры, которые были уместны ранее, сейчас уже неэффективны.

Фарид склонил голову, признавая поражение. Спорить с Баширом было бесполезно – тот видел в любом несогласии угрозу собственному положению.

– Как скажете, уважаемый. Я передам новые инструкции распределителям воды.

– Отлично, – Башир вернулся к своим записям, давая понять, что разговор окончен. – И помни, Фарид, в эти трудные времена храм должен быть единым. Тот, кто сеет сомнения, помогает нашим врагам.

Выходя из кабинета, Фарид думал о том, как изменился храм за последние годы. Говорят, когда-то, при молодом Халиде, здесь царила атмосфера открытости и вдохновения. Жрецы спорили, искали истину, не боялись задавать сложные вопросы. Теперь же на смену этому пришли жёсткая иерархия, слепое подчинение и страх. Какие времена, такие и нравы.

«Настоящий Халид никогда не опустился бы до таких примитивных мер», – думал Фарид, спускаясь по лестнице. – «Он был выше этого. Возможно, именно поэтому он и отстранился от ежедневных дел… не в силах видеть, во что превращается его храм. Или просто потерял надежду сам».

Фарид вспомнил Халида времён своей молодости – высокого, статного мужчину с громовым голосом и пронзительным взглядом. Тогда казалось, что он может одним словом заставить кристалл сиять ярче. Теперь от той харизмы почти ничего не осталось. Халид угасал вместе с кристаллом, превращаясь в тень самого себя, а его место занимали люди, стремящиеся лишь удержать власть любой ценой.

«Если вера людей похожа на мой утренний ритуал, а руководство храма – на этот разговор с Баширом, тогда неудивительно, что мы все обречены», – подумал Фарид с горькой иронией.

Вечером, закончив дневные обязанности, Фарид решил прогуляться по городу. Он часто делал это – менял жреческие одежды на простую тунику и выходил за пределы храма, чтобы своими глазами увидеть, как живут обычные горожане. Халид не одобрял этих прогулок, считая, что жрецы должны держаться отдельно от простолюдинов, но Фарид не мог оставаться в изоляции от реального мира.

Улицы были наполнены вечерней суетой. Люди спешили закончить дела до наступления темноты. Солнечные часы на центральной площади показывали почти шесть – еще три часа до комендантского часа, введенного эмиром месяц назад для экономии масла в уличных фонарях.

Фарид шел неторопливо, наблюдая за жизнью города. Он заметил, как изменились лица людей за последние месяцы. Они стали суше, жестче, с запавшими глазами и потрескавшимися губами. Даже походка горожан изменилась – они двигались медленнее, экономя силы в условиях постоянного недостатка воды.

Возле общественного колодца, как обычно, стояла очередь. Женщины с детьми, старики, усталые работники – все ждали своей порции воды. Стражник с копьем следил за порядком, не подпуская тех, кто пытался влезть без очереди.

– Вчера давали больше! – возмущалась полная женщина с двумя детьми, получив свой кувшин. – Как я должна накормить и напоить семью этим наперстком?

– По распоряжению храма, – безразлично отвечал служитель у колодца. – Норма сокращена из-за уменьшения подачи из главного резервуара.

– А жрецы себе небось не сокращают! – выкрикнул кто-то из очереди. – Моют свои жирные туши в той воде, которая нужна нашим детям!

Служитель сделал вид, что не услышал, но стражник напрягся, сжимая копье. Фарид поспешил пройти мимо, чувствуя смесь стыда и раздражения. Он знал, что жрецы страдают от нехватки воды не меньше, чем простые горожане. Его собственная порция была такой же скудной, как у всех. Но переубеждать разгневанных людей было бесполезно.

Он свернул на Гончарную улицу, где мастерские ещё работали, несмотря на поздний час. Возле одной из них разгорелся спор между продавцом и покупателем.

– Твои горшки стоят как полная цистерна воды, грабитель! – кричал покупатель, размахивая руками. – За такие деньги я мог бы купить дом в оазисе!

– Скоро ты будешь рад хоть горшок воды купить за эти деньги, – устало отвечал гончар, немолодой человек с мозолистыми руками. – Глина дорожает. Вода для замеса дорожает. Всё дорожает. Приходи через неделю – цена будет вдвое выше.

Покупатель выругался, но достал кошелек и отсчитал монеты. Фарид понимал его гнев. Цены в городе росли с каждым днем. Всё, что требовало воды для производства, становилось предметом роскоши.

Проходя мимо кожевенной лавки, Фарид стал свидетелем странной сцены. У дверей мастерской спорила женщина с несколькими соседками. Её голос был звонким и истеричным:

– Скоро Аль-Мазин прилетит на облаке и всех нас превратит в фонтаны! Мы будем течь чистой водой!

Она потрясала каким-то амулетом в форме облака и капель. Женщины пытались её урезонить, но она продолжала убеждённо:

– Мой муж говорит, что я сумасшедшая! Да пусть хоть так! Когда придёт облако Аль-Мазина, я лично буду смеяться над всеми, кто не верил! Вы все будете фонтанами, а я буду самым высоким!

Фарид прошёл мимо, едва сдерживая усталую улыбку и качая головой.

«Вот и это началось… Если люди готовы поверить, что превратятся в фонтаны, значит, дела действительно плохи».

Он ускорил шаг.

«Возможно, превращение в фонтан – не худший исход».

Вернувшись в храм, Фарид сменил простую тунику на жреческое облачение и приготовился к ночному дозору. По традиции, один из старших жрецов всегда оставался в главном зале в ночные часы, охраняя кристалл и поддерживая слабое пламя в светильниках. Сегодня эта обязанность выпала ему.

Храм уже опустел. Послушники разошлись по кельям, дневные служители ушли домой. Только несколько стражников дремали у колонн, охраняя вход в главный зал.

Фарид медленно обошел огромное помещение, зажигая масляные светильники, расставленные в нишах вдоль стен. Когда-то в них горело ароматическое масло, наполнявшее зал благоуханием. Теперь использовали дешевый заменитель, который давал больше дыма, чем света или запаха. Еще одна маленькая деталь упадка, которая каждый день напоминала о том, что былое величие уходит безвозвратно.

Закончив с освещением, Фарид сел на каменную скамью в нескольких шагах от алтаря, на котором стоял кристалл. Отсюда открывался наилучший вид на священный артефакт. В тусклом свете масляных светильников кристалл казался почти прозрачным, с едва заметным голубоватым сиянием в глубине.

Ночное дежурство было самой монотонной из его обязанностей. Восемь часов почти полного одиночества в полутемном зале, наполненном тишиной и воспоминаниями. Фарид знал, что должен проводить это время в молитве и медитации, сосредоточившись на силе и милости богов. Но в последние годы он всё чаще просто сидел, погружённый в собственные мысли, лишь изредка вставая, чтобы поправить фитили в светильниках или проверить, не появились ли посторонние в храме.

Он достал из складок одежды маленькую книжечку в кожаном переплете – свой личный дневник. Халид и особенно Башир не одобрили бы такое занятие во время священного дежурства, но Фарид давно перестал беспокоиться о подобных мелочах. В дневник он записывал свои наблюдения за кристаллом, за храмом, за городом – сухие факты без эмоций и комментариев. Просто хронология медленного угасания.

Он сделал запись о сегодняшнем дне, отметив уменьшение выработки воды, разговор с Баширом и странную сцену с женщиной, верящей в превращение в фонтаны. Затем аккуратно закрыл книжечку и спрятал обратно. Странно, но сам факт записи помогал ему сохранять спокойствие. Как будто, фиксируя события, он как-то контролировал их, делал менее пугающими.

Фарид перевел взгляд на кристалл и попытался сосредоточиться на его тусклом свечении. Когда-то он часами мог смотреть на игру света внутри прозрачной структуры, находя в ней успокоение и вдохновение. Теперь это занятие вызывало лишь тревогу и печаль. Он поймал себя на мысли, что больше не ощущает священного трепета перед артефактом. Вместо этого появилось что-то похожее на сострадание, как к угасающему живому существу.