Мне нужен герой! I NEED A HERO!

И я его сделала.

Как только первые струны проигрыша коснулись воздуха, я закинула руку ему на шею и, подтянувшись к нему, прижалась губами к его губам. Это был не поцелуй – это был акт отчаяния, доверия, прощения и вызова, брошенного самой себе.

Страстно, неистово, без тени стеснения, я целовала его, словно пыталась за один миг передать всё, что копилось все эти долгие дни.

Вокруг нас на секунду воцарилась тишина, а затем толпа взорвалась аплодисментами, свистом, одобрительными криками. Это был не просто шум – это был ликующий гром, салют в честь нашего нового начала.

Марк, спустя несколько секунд ошеломлённой неподвижности, словно ожил. Его руки нежно коснулись моего лица и с лёгким порывом притянули к своим губам. Он начал отвечать – так же отчаянно, так же жадно, с той же громадной, невысказанной болью и тоской, что жила и в моём сердце.

Мы целовались под оглушительные аплодисменты незнакомцев, под финальные аккорды песни о перерождении. И тут случилось то, что сделало этот момент по-настоящему волшебным. С самого потолка, из скрытых конфети-пушек, внезапно посыпались тысячи серебристых прямоугольников из тончайшей фольги. Они кружились в воздухе, подобно металлическому дождю, отражая мириады разноцветных неоновых лучей и вспышек софитов.

Каждый блестящий прямоугольник, падая, превращался в крошечное зеркальце, умножая и без того ослепительное сияние момента. Казалось, сама вселенная подхватила наш порыв и осыпала нас звёздной пылью.

И это было… волшебно.

Я оторвалась от его губ, запрокинула голову и засмеялась, и этот смех рвался из самой глубины души – лёгкий, освобождённый, настоящий. И Марк поддержал меня, с нескрываемым удивлением он также смотрел по сторонам, держа меня в своих крепких руках и улыбаясь. А вокруг… Вокруг творилось что-то невероятное. Люди не просто аплодировали – они сияли, улыбались, кричали что-то одобрительное, и их восторг был таким же искренним, как и мой. Краем глаза я заметила, как парочка неподалёку, вдохновлённая нами, тоже поцеловалась, а потом ещё одна и еще одна. Это было заразно, это было прекрасно – словно наше личное счастье разлилось по всему клубу, задевая всех.

И тогда я увидела их. Лиля стояла чуть поодаль, и её лицо расплылось в самой широкой и счастливой улыбке, какую я только видела. Она поймала мой взгляд и твёрдо, одобрительно кивнула, словно говорила: «Да. Именно так. Ты всё сделала правильно».

А рядом Даня… мой всегда невозмутимый Даня… вытирал тыльной стороной ладони предательские слёзы, катящиеся по его щекам. Но он не прятал их – он улыбался своей самой доброй, самой радостной улыбкой, и в его взгляде читалось столько любви и поддержки, что у меня снова перехватило дыхание.

Я снова обняла Марка, прижалась к его груди, слушая знакомый стук его сердца, и подумала: как же мне повезло со всем этим. С ними. С ним. И я не хочу, чтобы это разрушилось…

Не хочу.

Глава 48 Марк

Музыка звучала где-то позади, как будто она стала лишь фоном для нашего дыхания. Всё остальное просто перестало существовать. Остались только её губы – мягкие, тёплые, такие желанные, что каждый миг этого поцелуя обжигал меня сильнее любого огня.

Я ждал этого слишком долго. Каждый день, проведённый без неё, был пыткой. Я привык носить маску, быть холодным, сдержанным, собранным… но внутри всё это время меня разрывало на части от тоски. Я ловил себя на том, что ищу её взгляд в толпе, что в каждом смехе девушек слышу отголосок её голоса, и ненавидел себя за это бессилие.

И вот она здесь. Настоящая. Моя.

Я сжал её крепче за талию, будто боялся, что стоит отпустить – и она снова исчезнет. Вкус её губ смешался с горечью воспоминаний: бессонные ночи, пустая квартира, сменяющийся алкоголь в руках, застывший экран телефона, где я всё ждал сообщения от неё… Я скучал до боли, до безумия, до того самого момента, когда сам себе переставал верить. А теперь она в моих руках. И этот поцелуй – как дыхание после долгого утопления, как жизнь, вернувшаяся в грудь.

Я не мог остановиться. Внутри всё дрожало от переполняющих чувств: жадность, нежность, страх, восторг. Всё смешалось. Я целовал её, и в каждой секунде был весь я – со своей болью, скукой, жаждой и любовью.

«Боже… Ника…», – только и смог прошептать я между поцелуями, прижимая её ближе к себе, будто растворяясь в ней под эти звуки музыки, что теперь стали нашим общим ритмом. Я едва отрывался от её губ, чтобы перевести дух. Моё сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть и остаться у неё в груди.

– Хочешь… сбежать отсюда? Прямо сейчас.

Я почувствовал, как она улыбнулась в поцелуе, и это было всё, что мне нужно было знать. Взяв её за руку, я начал прокладывать путь через толпу, которая всё ещё аплодировала и улыбалась нам. Музыка сменилась на что-то быстрое и ритмичное, но для нас она уже стала просто шумом.

Мы почти достигли выхода, как вдруг перед нами возник Ярик. Он стоял, прислонившись к стене плечом, засунув руки в карманы, с самой довольной ухмылкой на лице.

– Красиво получилось, – кивнул он на серебристые блёстки, всё ещё медленно оседающие вокруг. – Словно всё было подстроено.

Я не мог не ухмыльнуться, чувствуя, как напряжение наконец-то покидает мои плечи. В целом, он был прав. Если бы Сизова не отправила мне текст, в котором большими буквами было написано «КЛУБ BOGEMA, РОВНО В 00:00, ЭТО СРОЧНО», всего бы этого не случилось, но я рад, что её подруга взяла на себя обязанности купидона, ведь вышло действительно как в фильме.

– Вероника, это Ярослав. Мой… назовём его голос разума, который иногда оказывается прав. Ярик, это Вероника.

Друг сделал небольшой, почти театральный поклон.

– Очень рад наконец познакомиться с той, которая заставила самого Марка Викторовича забыть все свои конспекты и правила приличия. Вы творите чудеса.

Вероника засмеялась, и этот звук снова задел что-то глубоко внутри меня.

В этот момент к нам подлетела Лиля, её глаза сияли от возбуждения. Ярик обернулся к ней, и его ухмылка стала ещё шире.

– О, а вы, должно быть, Лилия, – заявил он с уверенностью знатока.

– А это кто? – Лиля бросила оценивающий взгляд на моего друга, подчеркнуто игнорируя его присутствие и обращаясь к Веронике. В её тоне звенела лёгкая, наигранная холодность.

Мы с Вероникой переглянулись, уже готовые вмешаться, но Ярик опередил нас. Он нервно провёл рукой по волосам, снова взъерошив их, но его голос прозвучал на удивление уверенно и даже с вызовом:

– Ярослав, друг Марка, к вашим услугам.

– А я в ваших услугах не нуждаюсь, – отчеканила Лиля и вновь вернула свой взгляд к Веронике, явно намереваясь что-то сказать, но не успела.

– Как же такая девушка и не нуждается? – не сдавался Ярик, пытаясь придать голосу профессиональную лёгкость. – У вас явно есть какие-то пожелания, и, возможно, я смогу их исполнить. Я, кстати, в звукозаписывающей студии работаю. Может, записать вам демку? Или свести трек?

Лиля медленно повернулась к нему, в её глазах вспыхнул холодный, отточенный азарт.

– В звукозаписывающей студии? – она произнесла с лёгкой насмешкой. – О, как вовремя. Я как раз репетирую Сороковую Моцарта. – Она сделала паузу, наслаждаясь его вниманием. – Но мой рояль сегодня не в настроении. Может, вы его настроите? Камертон с собой принесли, Ярослав?

Ярик на секунду замер, но потом лицо его озарилось надеждой. Он же профессионал!

– Камертон? – он с вызовом ухмыльнулся. – У меня абсолютный слух. Могу и без него. И вообще, Моцарт – это хорошо, но сейчас в тренде…

– Ах, в тренде? – Лиля мягко перебила его, поднимая руку. – Милый вы мой, Моцарт всегда в тренде. Он – эталон. Как, впрочем, и я. – Она обвела его взглядом, и её улыбка стала острее. – А вы вот… смотритесь как экспериментальный трек. Много шума, много амбиций, но маловато гармонии.

Ярик открыл рот, чтобы парировать, но Лиля была быстрее.

– И знаете, что самое обидное? – она наклонилась к нему чуть ближе, понизив голос до конспиративного шёпота. – У вас явно есть потенциал. Слышно же, что аппаратура хорошая. Но вот программное обеспечение… – она многозначительно постучала пальцем по своему виску, – …требует обновления. Сильно устарело.

Ярослав замер с открытым ртом, полностью обезоруженный. Он явно привык к тому, что фраза «я работаю в звукозаписывающей студии» производит впечатление. Но не на ту, кто с детства явно разбирается в нотах лучше, чем в куклах.

Я смотрел на своего друга и чувствовал, как по моей спине ползёт знакомый, леденящий стыд. Так нелепо ещё никто не подкатывал к девушке. Неловкость ситуации усугублялась в геометрической прогрессии от осознания, что она – студентка, я – её преподаватель, а он – мой лучший друг, который сейчас на глазах у половины клуба пытается впечатлить её… абсолютным слухом и работой в звукозаписи.

Боже. Ярик. Мой великий, неповторимый, социально неловкий Ярик. Он редко флиртовал, и когда пытался, это напоминало попытку собрать мебель по инструкции на неизвестном языке – вроде все детали на месте, а получается стул на трёх ножках, который развалится, если на него посмотреть. Мы с друзьями до сих пор вспоминаем, как он на выпускном, пытаясь сделать комплимент девушке-диджею, выдал: «У тебя сведение такое… ровное. Прям как линия горизонта. Без искажений». Её лицо в тот момент было шедевром немого кино.

И вот он снова в своей стихии. Я мысленно готовился к худшему. К тому, что он сейчас начнёт рассуждать о динамическом диапазоне её голоса или предложит «засемплировать её смех».

Но то, что сделала Лиля, превзошло все мои самые страшные ожидания. Она не просто отвергла его – она провела над ним виртуозную хирургическую операцию своим остроумием, аккуратно извлекла его мужскую уверенность, показала всем присутствующим и положила обратно уже в смятом виде.

Когда она постучала пальцем у виска, намекая на его «устаревшее программное обеспечение», я почувствовал, как сжимается всё внутри. Это был не просто провал. Это было фиаско с капитуляцией. Ярик стоял с открытым ртом, и по его лицу было видно, что его внутренний компьютер как раз и выдал синий экран смерти.

В глазах Вероники я прочитал смесь восхищения и ужаса. Она прикрыла рот рукой, но по дрожащим уголкам губ было ясно – она изо всех сил старается не рассмеяться. И не над ним. Над ситуацией. Над тем, как безнадёжно и комично столкнулись два этих мира – её безупречная, острая подруга и мой техно-медведь с золотым сердцем, но деревянным языком. Ярик молчал. Но впервые за всё время знакомства с ним я увидел в его глазах очарование.

Я лишь тихо вздохнул, поймал взгляд Вероники и едва заметно мотнул головой в сторону выхода. Наше присутствие здесь только усугубляло пытку. Лучшее, что мы могли сделать – это дать им закончить этот… диалог наедине. Или чтобы Ярик хотя бы сохранил остатки своего достоинства, когда мы отвернёмся.

Тяжёлая дверь клуба закрылась за нами, отсекая от нас лишних людей и позволяя остаться нам наконец наедине. Мы шли за руку на парковку к моей машине. Но даже здесь, сквозь глухие стены клуба пробивался ровный, навязчивый гул басов. Он отдавался в висках, смешиваясь с бешеным ритмом собственного сердца. Я шёл, не отпуская её руки, и краем глаза рассматривал её профиль в тусклом свете уличных фонарей. Растрёпанные ветром волосы, размазанная помада, счастливое, немного потерянное выражение лица. Она была прекрасна в этом лёгком хаосе.

– Ты невероятно красивая, – вырвалось у меня, голос прозвучал низко и с хрипотцой. Сказать, что без платья она выглядит намного лучше, я, конечно, не посмел, но мысль настойчиво крутилась в голове, добавляя жару в кровь.

– Я надеюсь, Лиля не обидится на меня за то, что я ушла и оставила её там с Ярославом, ведь мы отмечали её день рождения, – Вероника наконец нарушила тишину, и в её голосе звучала лёгкая, счастливая усталость. – Твой друг… необычный, – она сказала это с примесью смеха. – Надеюсь, он не загрузит её, иначе ему не поздоровится.

Я фыркнул, проводя большим пальцем по её костяшкам.

– Ярик у нас дотошный технарь, но в случае с Сизовой, это она его или доведёт до белого каления, или… переформатирует под себя. Второе, пожалуй, страшнее.

Мы подошли к машине. Я открыл ей дверь, и она скользнула на пассажирское сиденье так естественно, словно это место было всегда её. Заведя двигатель, мы выехали на ночную дорогу, которая простиралась мимо леса. Окна были опущены, и тёплый ветер, врываясь в салон, трепал волосы.

Я старался смотреть исключительно на дорогу, но всё моё внимание было приковано к другому. К тому, как пышная бордовая юбка её платья вздымалась от порывов ветра, обнажая стройные загорелые ноги. Сначала она пыталась её придерживать, потом сдалась, откинулась на сиденье и зажмурилась, подставив лицо ветру.

Это было выше моих сил.

Я резко свернул в первый же съезд, ведущий в лес, глухо ударил по тормозам и, подняв стекла, заглушил двигатель. Внезапно наступившая тишина оглушила. Слышен был только ветер за окном и наше неровное дыхание.

– Я не могу больше терпеть, – с отчаяньем сказал я ей, поворачиваясь к ней. В её глазах мелькнуло удивление, но не испуг.

Я не стал ждать ответа. Мои пальцы вцепились в её волосы, а губы грубо прижались к её губам. Этот поцелуй не имел ничего общего с театральным жестом в клубе. Он был диким, жадным, полным отчаяния и долгожданного разрешения.

Я чувствовал вкус её помады, сладкой текилы и чего-то неуловимого, что было сугубо ею. Одной рукой я продолжал держать её за затылок, а другой скользнул по её ноге, подбираясь под вздымающуюся от ветра ткань платья.

Она ответила мне с той же страстью, впиваясь пальцами в мои плечи, её дыхание срывалось на короткие, прерывистые вздохи.

– Марк… – прошептала она, отрываясь на секунду, и её голос звучал хрипло и непривычно низко.

Я не дал ей договорить, снова захватив её рот своим, более нежно теперь, но с не меньшей настойчивостью. Мои пальцы рисовали круги на её коже выше колена, и я чувствовал, как она вздрагивает от каждого прикосновения.

Отстегнув ремень безопасности, я одним движением отодвинул своё кресло как можно дальше назад. Пространства стало чуть больше.

– Иди сюда, – голос сорвался на низкий, тёмный шёпот. Я взял её за талию и легко приподнял, пересаживая к себе на колени лицом ко мне. Пышная юбка платья распласталась вокруг нас, как лепестки тёмного цветка.

Она оказалась так близко, что я чувствовал тепло её тела сквозь тонкую ткань своей футболки, слышал каждый её прерывистый вздох. Я притянул её к себе, ощущая, как её бёдра прижимаются ко мне.

– Я надеюсь, я правильно истолковал твой поцелуй в клубе, – прошептал я, касаясь губами её виска, затем мочки уха. Мои пальцы медленно скользили по её спине, ощущая под тонкой тканью каждый позвонок. – Это значит «да»?

Она запрокинула голову, обнажив шею, и её голос прозвучал глухо, со стоном.

– Ты всё правильно понял… Это было «да» с самого начала. Я твоя.

Этих слов было достаточно. Я снова накрыл её рот своим, продолжая целовать, исследовать, вкушать, вспоминать и заново узнавать. Одной рукой я поддерживал её за шею, а другой медленно, почти благоговейно, стянул бретельку платья с её плеча.

Кожа на её ключице была удивительно нежной, бархатистой. Я прикоснулся к ней губами, чувствуя, как учащённо пульсирует кровь в её венах.

– Я столько раз представлял этот момент, – признался я, перемещаясь к другой бретельке. – Но реальность… в тысячу раз лучше.

– А я думала, что ты разочаруешься, – её пальцы вцепились в мои волосы. – Подумаешь, что я глупая, незрелая девчонка, которая не понимает…

– Ты – совершенство, – перебил я её, отводя лицо и заглядывая прямо в глаза. В них плескалось тёмное море, полное тайных желаний и отданной себя. – Я хочу, чтобы ты ещё раз повторила, что моя.

Она не ответила словами. Вместо этого она сама нашла мои губы и поцеловала с такой стремительной нежностью, что у меня перехватило дыхание. Её руки потянулись к ремню на моих брюках, и каждое её нетерпеливое движение заставляло кровь бежать быстрее.

Ветер гудел за стеклом, но его звук тонул в нашем общем дыхании, в шёпоте кожи, в тихом скрежете молнии, которую я медленно отпускал на её платье. Всё исчезло, кроме пространства салона автомобиля и тепла наших тел.

Бретельки её платья сползли вниз, полностью обнажив хрупкие ключицы и гладкую, загорелую кожу. Я видел, как под ней проступают тонкие голубые сосуды, как учащённо бьётся её сердце. Оно было похоже на испуганную птицу, попавшую в ладони.

– Ты дрожишь, – прошептал я, касаясь губами её плеча.

– Не от страха, – она вцепилась пальцами в мои волосы, прижимая меня ближе. – Никогда не от страха рядом с тобой.

Разделавшись с ремнём, Вероника принялась расстёгивать пуговицу на брюках. Её пальчики были торопливыми и от этого немного нервными, у неё никак не получалось довести дело до конца, и я решил ей помочь. Мои пальцы закончили путь с молнией, а затем я достал из органайзера защиту. Я немного откинул её на руль, и в свете одинокого уличного фонаря её тело казалось высеченным из мрамора и тёплого мёда. Совершенным.

– Ты так прекрасна, что больно смотреть, – вырвалось у меня, и это была чистая правда.

Я не спешил. Каждое прикосновение было ритуалом, каждое открытие – откровением. Я исследовал изгибы её талии, плоский живот, упругие бёдра, словно впервые видя и познавая её заново. Она отвечала мне тем же – её руки срывали с меня футболку, а её ладони жгли кожу, оставляя невидимые следы. Затем, медленно, я приподнял её бёдра и, отодвинув в сторону трусики, вошёл в неё.

Когда мы слились, это было не стремительное падение, а возвращение домой. Долгое, глубокое, выстраданное. Она вскрикнула, коротко и глухо, вжавшись в меня, и её ногти впились мне в спину, но это была не боль – а якорь, удерживающий меня в реальности.

– Девочка моя, – я прикрыл её рот своим, поглощая звук, чувствуя, как её губы растягиваются в счастливой, беззубой улыбке под моим поцелуем.

Мы двигались в унисон, подчиняясь древнему, как мир, ритму. Стекло запотевало от нашего дыхания, скрывая нас от всего мира. Я смотрел в её глаза, тёмные, расширенные от наслаждения, и видел в них всё: прощение, тоску, боль и ту самую любовь, в которой я уже не смел признаваться сам себе.

А потом я увидел нечто новое – чистое, бездонное блаженство. Её тело не просто принимало меня – оно цвело под моими прикосновениями. Лёгкая дрожь пробегала по её коже, когда мои пальцы скользили по рёбрам, и она издавала тихие, сдавленные вздохи, когда я погружался в неё глубже.

Её бёдра сами находили нужный угол, её руки тянулись ко мне, прижимая так близко, как будто хотела впитать меня в себя. На её лице не было ни капли сомнения или страха – только полная, абсолютная отдача. Она была как море в штиль – безмятежная, глубокая, принимающая в свои объятия без остатка.

– Я твоя, – выдохнула она, и это прозвучало обескураживающе и так… долгожданно. Голос её был хриплым, низким от наслаждения. – Всё это время… с самой первой встречи я была уже твоей.

И в эти слова она вложила не просто признание – а всю ту беззащитную радость, что переполняла её сейчас. Ту радость, что заставляла её глаза сиять даже в полумраке, а губы расплываться в блаженной, немного потерянной улыбке, когда волна наслаждения накрывала её с головой.

Я замедлил ритм, желая растянуть каждое мгновение, каждый вздох. Это было слишком ценно, чтобы спешить. Мои губы не отпускали её шею, оставляя влажные, горячие следы на её горькой от парфюма коже, а пальцы скользили по её спине, вырисовывая невидимые узоры преданности и поклонения.

– Марк… – моё имя на её устах звучало как молитва, прерывисто и гортанно. – Пожалуйста…

Но я не ускорялся. Я хотел, чтобы она забыла всё – клуб, музыку, прошедшие месяцы разлуки. Чтобы помнила только это: тесноту салона, запах кожи и её духов, смешавшийся с нашим общим возбуждением, моё имя, сорвавшееся с её губ в такт каждому движению.

Её глаза были закрыты, голова запрокинута, а губы приоткрыты в беззвучном стоне. Свет луны, пробивавшийся через запотевшее стекло, озарял её грудь, и я не удержался, склонившись к ней, чтобы принять в рот её упругую грудь. Она вскрикнула, её пальцы впились в мои волосы, не отпуская, а лишь прижимая ближе.

– Ты так прекрасна, когда теряешь контроль, – прошептал я против её кожи, чувствуя, как учащённо бьётся её сердце.

Мы двигались медленно, почти лениво, растягивая наслаждение до предела. Каждое движение было наполнено такой нежностью, что у меня самого перехватывало дыхание. Я чувствовал, как внутри неё всё сжимается вокруг меня, волна за волной, и с каждым разом её стоны становились всё громче, отчаяннее.

– Я не могу… так долго… – она задыхалась, её тело напряглось, готовое сорваться в бездну.

– И не надо, – я притянул её к себе, чтобы почувствовать её дыхание на своих губах.

И тогда она позволила себе отпустить. Её тело затрепетало у меня на руках, беззвучный крик замер на её раскрытых губах, а глаза наполнились такой чистотой и удивлением, будто она впервые испытала что-то подобное. Это зрелище стало для меня кульминацией. С последним, глубоким толчком я погрузился в неё до конца, и мир взорвался тихим, бесконечным катарсисом.

Мы замерли, сплетённые воедино, пытаясь перевести дух. Её лоб упал мне на плечо, а губы прижались к моей коже в немом, благодарном поцелуе.

В салоне пахло ночью, чёрной орхидеей, кожей сидений и нами – нашими желаниями, нашими страхами, нашим наконец-то обретённым миром.

Глава 49 Вероника

Каждый из нас по-разному интерпретирует это чувство. Чувство наслаждения. Кто-то разбивается на осколки или атомы, кто-то видит салют… У меня же было ощущение, что меня разобрали. Я перестала быть целой – я рассыпалась на тысячу деталей, каждая из которых вибрировала от чистейшего, неразбавленного наслаждения.

Это длилось вечность и мгновение одновременно. А потом… потом началось обратное стягивание. Медленно, неотвратимо, как прилив. Кусочки, напоминавшие детальки Лего, потянулись друг к другу, собираясь в новую, иную форму.

Сначала вернулось тепло – густое, бархатное, разлившееся по венам вместо крови. Потом – лёгкость, будто кости стали полыми, а кожа – невесомой. В последнюю очередь – звук: его прерывистое дыхание над ухом, бешеный стук двух сердец, слившихся в один ритм, и далёкий гул ветра за стеклом.

Я открыла глаза. Марк смотрел на меня, и в его взгляде читался тот же благоговейный ужас и восторг. Мы только что пережили маленькую смерть и возрождение – вместе.

– Всё в порядке? – его голос прозвучал хрипло, и в нём слышалась тревога.

Я не смогла ответить. Только кивнула, прижимаясь губами к его мокрому от пота плечу. Как можно было объяснить, что я только что заново родилась? Что прежней меня больше не существует? На её месте теперь – он и я, сплавленные в одно целое в тесном салоне машины.

Это было прекраснее, чем я могла представить. Не просто секс, а алхимия. Он разобрал меня по частям и собрал заново – уже под себя. И я позволила. Более того – я жаждала этого.

Я сидела на его коленях ещё несколько бесконечных минут, пока дыхание не выровнялось, а сердцебиение не перестало оглушать.

Первым заговорил он.

– Поехали? Ко мне.

В этих двух словах не было вопроса – только тихая уверенность и обещание. Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Осторожно, будто боясь разбить хрупкую реальность, он помог мне вернуться на пассажирское сиденье, уверенным движением щёлкнул мой ремень безопасности, завёл двигатель, и мир за окном снова пришёл в движение. Мы ехали по ночным улицам, и молчание между нами было уже не неловким, а наполненным – общими воспоминаниями, облегчением, тихим шоком от произошедшего.

Через двадцать минут он остановил машину у неприметного подъезда в незнакомом мне районе. Высокий дом с тёмными окнами. Он вышел, обошёл машину и открыл мне дверь, протянув руку. Я вспомнила, как в первый раз он сделал этот жест, когда приехал с извинениями. На мой вопрос, стал ли он джентльменом, он ответил отрицанием, и всё-таки он им был. Доехав на лифте до шестого этажа, Марк аккуратно повёл меня по тёмному тамбуру к своей квартире, достал ключи и открыл дверь.

– Добро пожаловать, – тихо сказал он, впуская меня внутрь.

Дверь бесшумно закрылась, отсекая внешний мир. Щелчок замка прозвучал как окончательная точка в одном жизненном этапе и начало другого. В темноте было тихо, пахло кофе, старой бумагой и едва уловимым, но уже знакомым запахом его парфюма.

– Позволь, – его голос прозвучал прямо над ухом, глухо и тепло.

Он потянулся к стене, и с тихим щелчком залил прихожую мягким, тёплым светом бра. Свет был неярким, рассеянным, он не резал глаза, а лишь обрисовывал контуры пространства, создавая интимный, почти сакральный полумрак.