Мне нужен герой! I NEED A HERO!

Я напряглась, а потом почувствовала, как щёки предательски заливает жар.

– Я же сказала, что между мной и Глебом ничего нет, – упрямо повторила я, но звучало это уже слабее, чем хотелось бы.

Отец чуть усмехнулся, будто прочитал меня насквозь, и налил ещё вина в мой бокал.

– Я ведь про Глеба уже не спрашиваю.

Я замерла, сжав пальцы на бокале, и поняла, что он прав. Он видел во мне то, о чём я боялась признаться даже самой себе. Видел тень, которая осталась после Марка, и тот свет, который всё ещё горел во мне, когда я о нём думала.

– Просто скажи… у тебя всё хорошо? – внезапно спросил отец.

Я опустила взгляд на бокал. В нём отражались звёзды, мерцание которых казалось волнующе близким.

– Я… – попытка снова вырвалась из меня, но всё ещё срывалась. – Всё сложно…

Он слегка улыбнулся, как будто понимал меня лучше, чем я сама.

– Всегда сложно, – сказал он тихо. – Но иногда именно в этих сложностях мы узнаём, чего на самом деле хотим.

Я почувствовала, как что-то внутри начинает смягчаться. Тот камень, что сжимал сердце с момента ухода Марка, немного сдвинулся. Его слова не требовали ответа, не толкали меня к признанию, но сами по себе были признанием того, что меня видят, понимают и принимают.

Ветер тихо зашелестел в занавесках, волны внизу шептали свою вечную песню, а я впервые за долгое время поняла: можно не спешить, можно просто сидеть и чувствовать. И позволять себе быть честной с самой собой, хотя бы в мыслях, хотя бы на мгновение.

Я отвела взгляд от бокала и глубоко вздохнула, пытаясь собрать мысли. Внутри что-то мягко дрогнуло от его слов, и внезапно возник вопрос, который я долго держала при себе.

– Пап… а у тебя с мамой тоже было всё сложно в начале ваших отношений? – спросила я тихо, почти шёпотом, боясь разрушить хрупкую атмосферу.

Он улыбнулся с лёгкой грустью в глазах, будто это напомнило ему давние дни.

– Да… было сложно, – сказал он тихо. – Знаешь, мы с твоей мамой познакомились случайно. Она… была такой яркой, независимой, а я тогда погружён в свой бизнес, в свои заботы. Кажется, мы сразу почувствовали что-то особенное, но… – он сделал паузу, взгляд потянулся в прошлое, – с самого начала было много недопониманий. Маленькие ссоры, разные взгляды на жизнь… Сначала всё казалось лёгким, романтичным, но потом реальность добавила свои сложности.

Я слушала, ощущая, как его голос становится мягче, словно он снова переживает те моменты.

– Мы жили скорее как соседи. Каждый погрузился в свой бизнес, свои заботы. Мы были вместе, но как будто отдельно. И, я признаю, иногда я ошибался… – он глубоко вздохнул. – Я никогда не рассказывал тебе об этом раньше, но хочу попросить прощения за то, что ушёл.

Я замерла. Слова звучали неожиданно честно, без оправданий, без защиты. Они касались чего-то глубоко личного, чего я никогда раньше не слышала.

– Иногда уход – это не ошибка, а верный выбор, – продолжил он. – Людям свойственно заблуждаться, теряться, делать неправильные шаги. Но иногда именно эти шаги помогают понять, чего ты хочешь на самом деле.

Я ощутила, как слова медленно растапливают лёд, который годами копился между нами. Внутри меня вдруг провисла параллель: между отцом и Марком, который тоже был запутан в начале наших с ним… каких бы то ни было, но отношений.

– Значит, иногда, чтобы понять себя, нужно пройти через… – я не закончила мысль, но отец понял меня без слов.

Он улыбнулся мягко, взгляд тёплый и внимательный.

– Да. Пройти через это, чтобы понять, кого любишь и чего хочешь. Всё это – часть жизни. Мы все теряемся, и только через это приходит понимание.

Я почувствовала, как напряжение внутри медленно отпускает. Тепло, которое он излучал, позволило мне впервые ощутить, что можно быть честной – и не бояться быть понятой. Этот вечер на террасе стал не просто разговором о чувствах, а мостом, который связывал нас снова.

Я тихо улыбнулась.

– Спасибо, пап… за честность.

Он кивнул и поднял бокал.

– За честность, Вероника. И за то, что мы можем говорить друг с другом, даже когда это сложно.

Ветер зашумел в навесе, волны шептали свою вечную песню, и в этом шёпоте было что-то успокаивающее, словно сама ночь одобрила наше маленькое примирение.

Вернувшись домой, я долго крутила в руках телефон, думая о словах отца. Хотела написать Марку, сердце требовало это, но мозг подсказывал – ещё не время. Я не мстительный человек, но, может, стоит и ему немного подумать и ощутить на себе, каково мне было без него?

Следующие несколько дней после ужина прошли спокойно – слишком спокойно, если честно. Отец полностью взял в оборот Глеба: с утра до вечера они сидели над кипой бумаг, в которых я ничего не понимала. Параллельно он обучал его тонкостям бизнеса по просьбе самого Глеба, рассказывал о нюансах управления людьми и проектами, пока я грелась под солнышком на пляже у дома.

Вечерами мы выбирались куда-нибудь поужинать, а днём, когда отец позволял Глебу немного расслабиться, мы проводили время вместе. Легко, без напряжения, как старые друзья, которым наконец позволили выдохнуть.

Он появлялся на пляже, сбросив рубашку на сумку, плюхался на полотенце рядом и с улыбкой дразнил:

– Ну что, сегодня будем нырять или продолжим твой марафон «загореть как местная»?

Мы плавали до ближайших скал, где вода была кристально чистой, а между камнями прятались стайки разноцветных рыб. Глеб оказался удивительно ловким ныряльщиком: исчезал под водой на долгие секунды и выныривал с каким-нибудь «трофеем» – ракушкой, странным камнем или обломком древней керамики.

– Смотри, возможно, это осколок амфоры времён Александра Македонского! – вручил он мне кусочек с торжественным видом. – Или… крышка от оливкового масла. Хм.

Иногда мы брали велосипеды и катались вдоль побережья, останавливаясь в маленьких бухтах, куда не доходили туристы. Глеб смешно ругался на холмы:

– Кто вообще строил дороги на этих проклятых островах?! – он пыхтел, с трудом крутя педали, но упорно обгонял меня, не желая сдаваться.

А иногда я шла к отцу и с хитрой улыбкой выпрашивала у него ключи от джипа.

– Только аккуратнее, дочка, – он качал головой, но глаза его смеялись. – Это не велосипед.

Права у меня, конечно, были – сдала ещё в восемнадцать, со многими моими одноклассниками. Но вот свою машину я никогда не хотела. Искренне считала, что водить – это мужская обязанность. Сидеть на пассажирском сиденье, закинув ноги на торпедо, слушать музыку и смотреть на мелькающие пейзажи было моим маленьким жизненным принципом.

Но видеть удивлённое лицо Глеба, когда я ловко управлялась с огромным внедорожником по узким горным серпантинам, было бесценно.

– Ты… ты где научилась так рулить? – он вжимался в кресло, стараясь не выдать лёгкой паники, когда мы на скорости входили в очередной поворот.

– А что такого? – я делала беззаботное лицо, хотя внутри трепетала от восторга. – Просто чувствую машину.

Однажды он притащил меня в старую деревушку в горах, где мы пробовали «мезе» – двадцать маленьких тарелочек с невероятными вкусами: от запечённого сыра халуми до осьминога в винном соусе.

– Вот это да, – он уставился на баклажаны в гранатовом соусе. – Похоже, твой отец был прав – я ничего не знаю о еде.

Вечерами мы задерживались в маленькой кофейне на набережной. Он заказывал крепкий эспрессо, я – фраппе со льдом, и мы играли в карты, пока солнце не скрывалось за горизонтом.

Но самое удивительное происходило в разговорах «ни о чём». О книгах, которые он вдруг начал читать:

– Ты права, «Когда ты раскаешься» – неплохой роман, заставляет задуматься.

О музыке, которую мы слушали, лёжа на песке:

– Ладно, ладно, твоя Ариана Гранде неплохо читает реп.

И даже о звёздах, которые здесь казались ближе и ярче.

Ни разу за эти дни он не заговорил о прошлом, не проверил телефон с привычной нервозностью, не оглянулся через плечо.

И я ловила себя на мысли: кто этот новый Глеб – настоящий или временный? И чем больше я узнавала его, тем больше вопросов появлялось.

В один из выходных, который мой отец благосклонно выделил Глебу, мы решили прогуляться на ярмарку, которая проходила прямо у пляжа, где-то в центре. Атмосфера была праздничной: повсюду стояли лавки с одеждой, сувенирами и вкусной едой, между ними разбросались аттракционы и палатки с играми. Воздух был пропитан сладким запахом жареного миндаля и карамели, а смех и крики детей сливались в общий шум праздника.

Мы медленно шли между рядами, заглядывая в витрины, а Глеб периодически подбирал что-то любопытное, то потрогав необычную футболку, то пробуя местные сладости. И вдруг я заметила в одном тире огромного белого зайца. Его широкие глаза будто смотрели прямо на меня, а пушистая шёрстка казалась невероятно мягкой.

– Смотри! – воскликнула я, и в тот же момент услышала лёгкий восторг в голосе Глеба. Он почти подпрыгнул от радости.

– О! – сказал он, не отводя взгляд. – Он будет твоим! – с этими словами он целенаправленно направился к палатке.

– В этих автоматах всё подкручено так, чтобы был сбит прицел, так что… – я подбежала к нему вперёд, резко повернулась, выставила руки, сжала пальцы, имитируя пистолеты, и с лёгким смехом сделала «выстрел» – вряд ли у тебя получится.

Парень, явно не ожидавший моего выпада, громко засмеялся. Мы подошли к тиру, где стоял гигантский белый заяц, и Глеб с энтузиазмом схватил пневматическую винтовку. Его движения были уверенными, а в глазах мелькнул тот же лёгкий азарт.

– Смотри, я покажу мастер-класс, – сказал он с улыбкой, наигранно принимая позу стрелка. – Сначала цель, потом точный выстрел.

Я встала рядом, всё ещё держа пальцы как пистолеты, и с любопытством наблюдала. Когда он целился и выстреливал, мишень отскакивала от попадания, а его радость была искренней. И так было десять раз подряд… ДЕСЯТЬ. Ни единого промаха.

– Что за… – не скрывая своей реакции, сказала я.

– Люблю оружие, – сказал он, перезаряжая автомат и глядя на моё удивлённое лицо. – Коллекционирую. Иногда хожу в тир. – Хочешь попробовать? – спросил он, протягивая мне винтовку.

Взяв в руки и почувствовав его тяжесть, я вдруг задумалась: а может быть, он так хорошо владеет оружием не просто ради коллекции или развлечения? Возможно, когда-то умение стрелять было для него способом защитить себя, возможностью оставаться в безопасности. Сердце сжалось от этой мысли, но тут же я отогнала тревогу в сторону, улыбнувшись.

– Ладно, – сказала я, прицеливаясь. – Постараюсь не промахнуться.

Мой выстрел попал в мишень, и я почувствовала неожиданное удовлетворение. Глеб хлопнул в ладоши:

– Отлично! Видишь, есть талант!

Я улыбнулась, но внутри всё ещё крутилось чувство удивления и лёгкой тревоги. Этот маленький тир вдруг открыл что-то новое о нём: силу, скрытую за весёлым и лёгким фасадом.

Мы продолжали идти по набережной, но я не могла отделаться от мысли, что внутри Глеба скрывается что-то большее. Его улыбка оставалась лёгкой, но в глазах мелькала осторожность, будто он видел то, чего я не замечала. Время от времени он оглядывался через плечо, а в голове мелькали вопросы, которые я не решалась спросить.

До конца прогулки я ощущала, что за этой внешней лёгкостью прячется что-то сложное, тревожное… как будто он вовлечён в какую-то крупную проблему, о которой умалчивает. И чем дольше я смотрела на него, тем яснее понимала: он умеет скрывать свои страхи, но скрыть их полностью невозможно.

Позже белого зайца я подарила девочке, которая плакала на песке – она уронила и сломала свой надувной самолётик. И всё же, даже в этом простом моменте радости, мысль о том, что происходит в Глебе, не отпускала меня ни на секунду.

Глава 44 Вероника

Дни складывались в недели, а недели – в месяц. Отпуск, который я наивно планировала всего на пару недель, затянулся куда дольше. С одной стороны, мне нравилось это безмятежное затишье: утренние прогулки по пляжу, тёплое море, ужины с отцом в тёплой семейной обстановке и медленные вечера в тишине и уюте. Всё это больше походило на сказку, чем на жизнь, на рай, но он не мог длиться вечно, тем более, когда меня очень сильно тянуло обратно – в город, в свою крошечную студию, к друзьям и… к нему.

Марк не писал. Он умел ждать и держался с достоинством – не навязывался, не давил. И за это я была ему благодарна. Но всё же в глубине души я всё равно ждала – хотя бы короткой фразы в сообщении, случайного намёка на его страничке «я здесь». Но нет. Я сама лишила его такой возможности. Мысли о том, что нас ждёт дальше, сводили с ума. Стоило лишь вспомнить, что совсем скоро мы снова увидимся, как по телу пробегал жар, а мозг сам подбрасывал воспоминание о той ночи. У меня было много времени, чтобы всё обдумать… и слишком мало смелости, чтобы решиться. Но всё же чувства в купе с тягой и интересом к неизведанному были сильнее, к тому же в таком круговороте мыслей у меня снова начались проблемы со сном. Мне казалось, каждый день моего пребывания здесь отбрасывает меня от него всё дальше и дальше. Ждёт ли он меня так же сильно, как я его ждала? Скучает ли? Я хотела знать и решила, что нужно прекратить эти мучения и возвращаться домой.

Очередной ночью, которая была бессонной, но уже на Кипре (шум моря и волн особо не помогал), я ворочалась, не в силах уснуть. Мне было до ужаса жарко и душно, так что хотелось с себя сорвать коротенькую пижаму, а вместе с ней и кожу. Ночью на Кипре прохлады почти не было, а кондиционер был только в главном зале, поэтому я решила выйти на улицу и искупаться.

Ночной воздух был тёплым, но немного влажным, запах моря смешивался с ароматом ночных цветов. Я тихо открыла дверь на террасу, стараясь не издавать ни звука, но, оказывается, не я одна мучилась от мыслей и не спала.

Там, в полумраке, я заметила Глеба. Он сидел на краю террасы, чуть ссутулившись, уткнувшись в телефон. Свет экрана высвечивал его лицо – чужое, непривычное, задумчивое. В нём не было ни капли той привычной уверенности или лёгкой усмешки, с которой он обычно держался по прилёте сюда. Наоборот: он казался странно уязвимым, словно приоткрылся там, где не должен.

Я замерла, всматриваясь в экран. Сердце кольнуло: на нём было его с Лилей селфи. Зимний парк, сугробы, их улыбки такие простые и настоящие, как будто весь мир замер ради них двоих. Он водил пальцем по снимку, будто боялся случайным движением стереть её образ.

Я осознала, что вторглась в чужую память, в чужую боль. Слишком близко, слишком невежливо, и уже собиралась отступить обратно, раствориться в темноте, пока он не заметил. Но стоило мне сделать шаг назад, как в тишине прозвучал его голос.

– Вероника… – Глеб произнёс это тихо, даже не повернув головы. Будто почувствовал меня спиной, как хищник, который всегда знает, кто рядом.

Это было странно и тревожно: ведь я не издала ни малейшего звука, как он мог меня заметить?

– Не спится? – осторожно спросила я, оставаясь на месте, в полумраке.

– Давно не спится, – выдохнул он тяжело, будто сбросил с плеч груз, но тот всё равно остался. Блики экрана осветили его лицо ещё секунду, и тут же погасли – он заблокировал телефон и сунул его в карман. – Присядешь? Я хотел с тобой поговорить.

Я медленно подошла и опустилась рядом, на краешек деревянной ступени. Подобрала ноги под себя, стараясь не шелохнуться. В груди билось нетерпение – я ждала объяснения, хоть намёка. Но вместо этого он вдруг сказал:

– Ты можешь остаться здесь ещё на месяц?

– Месяц? – слово сорвалось с моих губ с ужасом. В голове уже был чёткий план: домой, к маме, к друзьям, к Марку… а его просьба перечёркивала всё.

– Да. – Он заговорил быстро, как будто боялся, что я сразу откажу. – Я не могу здесь остаться без тебя, но если останешься здесь ты, то твой отец не отправит меня одного назад и продолжит обучать меня бизнесу, думая, что это для меня очень важно.

Что? Я не понимала, о чём он говорит, не понимала, о чём просит. Я думала, что наш разговор уйдёт в сторону моей подруги, но то, что сказал Глеб, немного ошарашило меня. Месяц на Кипре? Зачем? А обучение бизнесу…

– Так это предлог? – я почувствовала, как закипает злость. – Ты просто тянешь время?

Он кивнул.

Но зачем? Я снова была в замешательстве. Получается, мой отец, который раскрывал ему все тонкости и посвящал в это дело, тратил зря своё время? И от этой мысли я начинала злиться на Глеба. Свой вопрос я озвучить не успела.

– Мне нужно было заняться с ним ещё чем-то помимо работы, чтобы показать свою значимость здесь, чтобы он не отправил меня домой так быстро. Ник, пожалуйста, ещё месяц, я не могу сейчас вернуться в город… – он повернулся ко мне, и его взгляд был полон отчаяния. В нём не было ни грамма игры, только голая, жгучая мольба.

Я замерла. Внутри всё смешалось: раздражение, усталость от его постоянных недомолвок и… жалость. Это была моя возможность наконец получить ответы, ведь он зависел от моего решения.

– Ты просишь слишком многого, Глеб, – произнесла я холоднее, чем хотела. – Не день, не неделю… а месяц. Месяц моей жизни, который я хотела провести среди близких людей. Чёрт… у меня же есть своя жизнь, свои планы!

– Я знаю… – его голос дрогнул. – Но, если бы это не было так серьёзно, я бы никогда не попросил.

Я вздохнула. Пальцы ног зарылись в прохладный песок у ступеней, будто ища опору. Что вообще происходит? Чем дальше я узнавала Глеба и чем больше времени проходило, тем больше я замечала в нём метаморфозы. То он спокойный и расслабленный, то напряжённый и удручённый. И среди всего этого – я. Моё чутьё меня не обмануло, что-то действительно происходило, что-то серьёзное, что не давало ему спать и просто наслаждаться жизнью, то, что он не раскрывал и держал глубоко в себе. Это что-то разрушало его, и от этого разрушения были последствия, в которых уже пострадала Лиля.

Это не отпускало меня. В голове металась одна мысль: стоит ли он того? Месяц ради человека, который прячет от меня правду и всё время держит меня на расстоянии? Но что, если ему действительно нужна моя помощь? Может быть, это вопрос жизни и смерти? И если я не помогу ему, то буду корить себя за это всю жизнь? Всё запутывалось ещё сильнее, и тогда я решила пойти на компромисс.

– Я соглашусь, – наконец сказала я, – но только если ты расскажешь всё.

Глеб напрягся. Его пальцы начали теребить ракушку, которую он поднял с песка. Он молчал слишком долго.

– Я не могу рассказать тебе всё… – наконец выдавил он, не поднимая взгляда.

– Опять тайны! – сорвалось у меня. – Ты понимаешь, что я имею полное право оформить нам билеты прямо сейчас и в самые ближайшие дни мы будем уже дома! Скажи ты уже хоть что-нибудь! – я злилась, и от этого моя жестикуляция руками стала активнее.

Он долго молчал. Было заметно, как тяжело даётся ему это решение, но выбора у него нет, раз ему нужна моя помощь – придётся посвятить меня в эту тайну.

– Ладно… – он резко провёл руками по волосам, будто хотел вырвать из головы лишние мысли. Его плечи поникли. – Я вляпался. Серьёзно.

– Это я уже поняла, – отрезала я с сарказмом, хотя внутри сжимался ледяной ком. – Только не говори, что всё это связано с бизнесом моего отца, что кто-то хочет его захватить… или что у тебя долг в миллионы… или, не дай Бог, подпольные бои, как в дешёвых фильмах!

Глеб поднял на меня глаза. В них не было ни тени улыбки.

– Жаль, что мы не в кино, Ник, – произнёс он тихо. – Тогда бы всё однозначно закончилось хэппи-эндом, а сейчас я боюсь, со мной такого не произойдёт.

Он замолчал, глядя куда-то в темноту, словно там стояли его собственные призраки. Я не торопила его, а просто ждала.

– Всё произошло очень давно, когда я был пацаном. Мы с моим дру… – он вдруг запнулся, а затем продолжил, – знакомым вляпались в историю, о которой я до сих пор жалею.

За городом жил один мужчина-коллекционер. Ходили слухи, что в его доме лежали старинные вещи: иконы, книги, монеты, всё в пыли и забвении. Сокровища, в общем, которые стоили уйму денег. В преклонном возрасте он умер, а все свои вещи, которые он собирал всю жизнь, завещал после своей смерти музею. Об этом прознал мой друг и рассказал мне. Он сильно нуждался в деньгах, так как у него не было семьи, нормального образования, а сам он рос в детском доме. Мне идея, в которой я должен стоять на стреме, пока он взламывает замок, сразу не понравилась, но что я мог ему предложить? В то время я только поступил на первый курс, а денег ещё и не видел, отец начал вести бизнес намного позже, мы были бедной семьёй. Друг хорошо умел капать на мозги, мол, зайдём, быстро возьмём пару вещей и смоемся, ведь представители из музея ещё не знали, что хранится в этом доме; они должны были приехать на опись на следующий день. Я подумал, как будет здорово, если у меня будут свои деньги и я смогу проводить свои студенческие будни куда круче. Я мог бы позволить себе купить вещи, которые хочу, и каждой ночью моё желание это сделать усиливалось, а страх отступал. И в назначенный день мы решили рискнуть.

Он провёл рукой по лицу, взгляд упрямо уткнулся в песок, я же не сводила с него глаз.

– Как ты могла понять, всё пошло не так, как мы задумали, с самого начала. Мы были идиотами, раз думали, что просто вломимся, наберём побрякушек и выйдем. Какая же наивная тупость! – он швырнул в море ракушку, которую теребил до этого несколько минут, а я продолжала смотреть и слушать.

– В общем, мы успели только прихватить пару вещей, – начал Глеб, с трудом сдерживая напряжение. – Я взял маленький старинный золотой крестик на цепочке, сразу надел его на себя, и какую-то небольшую шкатулку с монетами внутри, и неожиданно в дом ворвались вооружённые люди и застали меня с шкатулкой в руке и друга с какой-то статуэткой, которая на вид была из золота, и началась заварушка.

Глеб тяжело выдохнул.

– Конечно, в доме стояли камеры, раз нас так быстро засекли. Друг начал в панике отбиваться и этой тяжёлой статуэткой рассек голову сотруднику полиции, я же не сопротивлялся, сразу поднял руки вверх, и вскоре нас повязали. А дальше всё как в тумане… суды, допросы, сумасшествие родителей, которые продавали всё, что было ценным в нашем доме, долги, кредиты – и всё это ради того, чтобы мне дали условное.

– А вещи? – спросила я, давая Глебу немного передохнуть.

– При обыске полиция изъяла всё, конечно же. Но самое страшное… – он замолчал, сжимая кулаки до боли, – я сказал следователю, что зачинщиком был не я. Мой друг заставил меня идти с ним… Мы сделали его виновным. Я подставил его полностью. Мой отец с адвокатом помогли мне подготовить текст, чтобы всё выглядело убедительно. Это было просто, даже отпечатки друга были на замке, плюс он нанёс серьёзную травму полицейскому, что усугубило его положение. Ему дали семь лет тюрьмы, в то время как я отделался условкой. Видела бы ты его глаза тогда в суде, когда объявили приговор… я думал, он сорвётся из-под стражи и убьёт меня.

– О, боже… – только и смогла я сказать.

– На этом всё не закончилось, – он лукаво ухмыльнулся. – В тюрьме мой друг обзавёлся неплохими знакомствами и связями. С их помощью он отправлял мне «подарки» – угрозы и людей, которые могли в любой удобный момент поймать меня и избить.

– Вечные ссадины… – прошептала я, собирая пазл воедино.

– Да… я отбивался как мог и до сих пор отбиваюсь, вот только осенью его срок заканчивается, и он выходит на свободу, – Глеб нервно почесал затылок, а затем резко встал и сделал пару шагов к морю.

Я пыталась всё переосмыслить. Да, я была уверена на девяносто девять процентов, что все его ссадины и синяки – это не просто случайные совпадения или его неуклюжесть. Но я даже не могла подумать, что помощник моего отца связан с криминалом, и не только связан – он в нём участвовал. Я сверлила взглядом спину парня, он молчал. И пусть в моей голове была ещё тонна вопросов, я не стала их задавать, суть мне была уже понятна.

– Допустим, мы останемся здесь до осени, хорошо, – начала спокойно я. – Но он освободится в любом случае, и что ты собираешься делать?

– Не знаю, – он тяжело выдохнул. – Спрячусь, уеду, придумаю что-нибудь, но сейчас я хочу, как можно дольше побыть здесь, в спокойствии, в тишине, возможно, это последний мой месяц… жизни… – он сказал это так просто… как будто уже давно смирился с тем, что ему больше нет места в этой жизни.

– Что ты несешь?! Прекрати! – я резко встала и подошла к нему, со злости толкнула его в плечо, делая попытку вытрясти из него эту дурь.

– Я говорю правду! – он резко повернулся ко мне. – Он придёт за мной! Для него, – продолжил он глухо, – я вор. Я украл его свободу, его жизнь. И теперь у него нет ничего – ни семьи, ни дома, ни будущего. Только ненависть. И если ты или Лиля окажетесь рядом… – он сжал кулаки. – Я этого не прощу себе. Так что после нашего возвращения домой забудь обо мне! Забудь так же, как Лиля…