Мне нужен герой! I NEED A HERO!

Я снова перевела взгляд на Марка – он едва заметно кивнул, и в этом движении было что-то тихо одобряющее, почти интимное. Я нагнулась, медленно расстегнула ремешки босоножек прямо в машине и, оставив их на коврике, вышла наружу. Песок сразу обхватил мои босые ступни – мягкий, прохладный, живой, он будто принял меня в свои ладони. Я сделала несколько шагов вперёд, к самой кромке воды, ощущая, как ветер нежно треплет мои волосы, а солёные брызги, сорвавшиеся с гребня волны, едва касаются кожи, оставляя прохладные поцелуи.

Позади раздался глухой хлопок багажника. Я обернулась и увидела, как Марк достал большой клетчатый плед, легко встряхнул его и расстелил на песке неподалёку от меня. Затем он вернулся к машине, опустил стекло со стороны водителя, чтобы радио, которое продолжало играть, доходило до нас. Из динамиков зазвучала тихая, тёплая мелодия – как шёпот, от которого внутри разливается тепло. Я почувствовала, как по спине пробежала дрожь, не только от ночного ветра, но и от неожиданно яркой, почти дерзкой мысли, родившейся в голове.

В этот момент он подошёл ближе и встал за моей спиной, так близко, что я ощутила его дыхание у виска.

– Тебе нравится? – тихо спросил он, не касаясь меня, просто стоя позади.

– Очень… – выдохнула я, чувствуя, как тело само покрывается мурашками. – Мой отец часто возил меня на море, но даже ночью все пляжи были переполнены людьми, а здесь… – я огляделась вокруг. – Как ты нашёл это место?

Он слегка усмехнулся и, прищурив глаза, а затем смотря куда-то вдаль, начал свой рассказ.

– Когда я был студентом, как ты, – в его голосе прозвучала тёплая нота воспоминаний, – мы с друзьями отмечали… да чёрт его знает, что именно. В то время поводы для праздника сами нас находили. Приехали на пляж в самый разгар лета, и там было столько людей, что яблоку негде упасть. Мы бродили вдоль моря, пока вдруг не пошёл дождь. Прятаться было негде, да нам и не хотелось – мы ждали его так долго, что радовались, как дети. Просто бежали. Бежали, пока не наткнулись на это место. Видишь вон там, дальше, тёмный силуэт?

– Да, – кивнула я.

В нескольких десятках метров виднелось что-то чёрное, расплывчатое в лунном свете, словно куча камней.

– Когда-то это был рыбацкий домик. Мы забились туда всей компанией, и он укрыл нас от ливня. Но в прошлом году ураган снёс его почти полностью – он и так был старый, никому не нужный. – Его голос стал тише, и в нём появилось что-то задумчивое.

Я слушала его и невольно пыталась представить, каким он был тогда – озорным, беспечным, в непривычной для меня одежде, далёкий от образа строгого преподавателя, каким я знала его сейчас.

– Ты замёрзла? – спросил он, видимо почувствовав, как я дрожу.

– Нет, – я повернулась к нему лицом, и он смог увидеть, что в моих глазах нет ни капли лжи.

Мне действительно не было холодно. Наоборот, внутри всё пылало, и этот огонь разгорался с каждым его взглядом, каждым прикосновением. Мурашки бежали не от ветра – они появлялись от осознания, что он рядом, такой близкий, такой запретный, мой преподаватель… и причина всех моих перепутанных чувств.

Он будто уловил мои мысли.

– Не хочу, чтобы между нами снова были недомолвки, – тихо произнёс Марк, глядя прямо в мои глаза. – Я расскажу тебе всё, что ты захочешь знать… и сделаю всё, чтобы заслужить твоё прощение и доверие.

Я грустно улыбнулась. Сейчас в моей голове была только одна мысль, и она полностью разрезала моё сердце. Он ещё не знал, он даже не догадывался, о чём я думаю и о том, что, возможно, я не смогу его простить и принять. Не потому что ничего не чувствую, а потому что во мне теперь будет жить постоянный страх. Страх того, что он снова исчезнет или влюбится в очередную студентку. От этого стало очень горько и тяжело, но сейчас, находясь у моря, я решила не думать об этом. Марк не знал, что завтра меня здесь уже не будет, а я не знала, будет ли у нас ещё одна такая ночь, поэтому я решила отдаться ей полностью.

– Давай искупаемся, – предложила я с наигранной наивностью.

– Принесу полотенце, – ответил он и направился в сторону машины.

Я, отвернувшись, быстро расстегнула сбоку топа маленькую тоненькую молнию, и он упал на песок. Под ним ничего не было. Затем расстегнула все пуговицы на джинсовых шортах и, оставшись только в нижнем белье, пошла к воде. Тёплые волны мягко обхватили мои ступни, ласкали кожу, поднимались всё выше. Я прикрыла глаза, позволяя этому теплу растечься по телу.

Когда я снова открыла их, Марк уже шёл ко мне с обнажённым торсом, в одних боксерах. Я шла дальше, пока вода не закрыла мою грудь, а потом и шею, а он следовал за мной. Его волосы уже намокли, тяжёлая чёлка падала на лоб. Моё внимание привлекла одна очень занимательная деталь, а именно на левой руке, на внутренней стороне предплечья у него была… татуировка. За одеждой в университете он умело скрывал её за рубашками из плотной ткани, но сейчас он был обнажён передо мной, и я видела то, что заставило меня улыбнуться. Стало интересно, почему он набил именно небольшое изображение чёрного воздушного китайского змея. Я, не удержавшись, дотронулась до его руки и посмотрела на него.

– Это… – начала я, но Марк меня перебил.

– Последствия юности, – усмехнулся он, переводя взгляд со своей руки на моё лицо.

Мы покачивались на волнах, глядя друг на друга в молчаливой тишине. Я первая сделала шаг навстречу к нему, от чего на его лице появилось лёгкое удивление, но вскоре оно сменилось блаженством, когда я коснулась его солёных губ. Медленно, невесомо, я вкладывала в каждое моё прикосновение к нему боль и тягу. Любовь и ненависть.

Сильные руки под водой обхватили меня, прижали к себе, и он жадно, с дикой страстью принялся отвечать мне. Из-за разницы в росте это было неудобно, но Марк легко подхватил меня за бёдра и приподнял, заставив обвить его ногами. Теперь я была на нём, а он держал меня, словно я ничего не весила.

Его руки были заняты, поэтому я, взяв на себя всю смелость и ответственность, ласкала его подкачанный торс, спину, твёрдые мышцы рук, исследуя его тело даже под водой. Волна, летящая на нас, накрыла нас с головой так неожиданно, что мы, целующиеся, даже не расцепили губ. Мы вынырнули, мокрые, солёные, и засмеялись одновременно – легко, почти безумно. Он закружил меня в воде, я целовала его снова и снова, так, как целуют только влюблённые, боясь, что это исчезнет.

Наши языки сплетались без стеснения. Марк скользил губами по моей шее, жадно, как человек, слишком долго лишённый этой близости. Он приподнял меня чуть выше, и лунный свет осветил мою грудь. Его губы коснулись ложбинки, и я запрокинула голову, отдаваясь этому без остатка. Он целовал её, клеймил, жадно, страстно, безжалостно.

Внутреннюю сторону бедра коснулось что-то твёрдое. Я открыла глаза. Его дыхание было тяжёлым, плечи ритмично поднимались и опускались. Он заметил мой взгляд, но ничего не сказал. Он посмотрел на мои губы, видимо, они были уже синеватого оттенка, хотя я не чувствовала холода, но всё же, держа меня в руках, он вышел из воды и положил на расстеленный им плед. Рядом лежало полотенце, которым он заботливо укрыл меня, а сам сел рядом. Капли с его волос падали на мою кожу, а по торсу струились тонкие ручейки. Мы молчали максимум минуту, не разрывая зрительного контакта.

«Последняя ночь» – пронеслось в голове, и я, скинув с себя полотенце и мешающее стеснение, резко притянула его к свои губам, встав на колени. Марк среагировал молниеносно. Всего секунда – и я уже под ним, прижатая к мягкому пледу, а его руки и губы вновь возносят меня к небесам, доводя до состояния, когда дыхание сбивается, а мысли перестают существовать.

Каково это – стать единым целым с другим человеком? Слиться не только телом, но и душой? С кем-то, кто способен прочитать тебя с одного взгляда, почувствовать твоё сердце, как своё собственное? Раньше я думала об этом, но не могла представить того, с кем хотела бы испытать это чувство. А сейчас, в его руках, под его взглядом, под его теплом – я знала. Я хотела этого. Хотела его.

– Марк… – я оторвалась от его губ, ощущая, как тяжёлое, тёплое дыхание касается моей щеки. – Я…

– Я помню, – ответил он тихо, мягко касаясь ладонью моей щеки. Его пальцы были тёплыми, почти ласковыми до дрожи. – Не бойся. Я не сделаю ничего, пока ты сама не попросишь.

– Я хочу попросить… – начала я, и в тот же миг заметила, как его глаза чуть расширились, а рука замерла на моём лице.

– Нам не обязательно делать это сейчас, – сказал он, и голос его был спокойным, но я чувствовала – под этой внешней сдержанностью скрывается сильное, с трудом сдерживаемое желание. Его тело, прижатое к моему, говорило громче любых слов. И моё – отвечало ему.

– Я хочу… – прошептала я так тихо, что это было только для него. – Ты же мой преподаватель… Так научи меня, – прищурившись с улыбкой, произнесла я.

Это была попытка пошутить, разрядить напряжение, но в его глазах оставалась серьёзность, глубина, в которой я почти тонула. Лишь уголки губ дрогнули, выдавая сдержанную усмешку.

– Это… большая ответственность, – произнёс он как факт, всё ещё глядя прямо в мои глаза.

– Пожалуйста, – я глубоко вдохнула. – Я хочу, чтобы это произошло сегодня. С тобой.

– Уверена?

– Да…

Он замер, словно проверяя, насколько я уверена в своих словах. Несколько долгих секунд – и он коснулся моих волос губами, легко, почти мимолётно, поцеловал в висок. Затем поднялся и пошёл к машине.

Я осталась сидеть, чувствуя, как в груди разрастается волнение. Мысли переплетались с нервным ожиданием. Сегодня я хочу отдать ему всю себя, а затем исчезнуть из его жизни так же, как поступил он. Смогу ли я после этого спокойно жить с этим? Смогу ли я таким образом не привязаться к нему, а наоборот, поставить точку в том, что было между нами, но что сложно было назвать одним словом. Я начала невольно кусать губу, прокручивая все возможные сценарии, как вдруг рядом оказался Марк с маленькой серебристой упаковкой в руках.

Глава 41 Марк

Оказавшись в машине, я сразу открыл органайзер, встроенный в подлокотник. Туда я складывал всякие мелочи: визитки, чеки и прочую ерунду, которая хранится на всякий случай, хотя вряд ли когда-нибудь пригодится. Там же лежала и маленькая упаковка презервативов. Я помнил тот день, когда купил их – как раз перед первым отказом Ангелины. Тогда я ещё думал, что это временное явление, но оказалось, это стало постоянной практикой. Эта коробка пролежала в прикроватной тумбе несколько недель, а после очередной ссоры, убедившись в её ненадобности и нежелании Ангелины быть со мной в интиме, я так распсиховался, что схватил её, чтобы выбросить, но почему-то не сделал этого. Помню, оставил её здесь, похороненную среди ненужных вещей в этом ящике. Зато сейчас они были очень кстати, и срок годности ещё не истёк.

Я достал один и вышел из машины. Посмотрел на Веронику и увидел, как она сидит, поджав к себе колени и слегка раскачиваясь, а руки вцепились в ноги так, что ногти впились в кожу. Чтобы хоть немного отвлечь её от переживаний и расслабить, я наклонился в открытое окно с водительского места и прибавил громкости на магнитоле, но не сильно – просто чтобы Вероника услышала медленный, расслабляющий мотив песни Aleah – «My Will».

Она сильно нервничала, и это была нормальная реакция человека, который боится новых ощущений. Конечно, это не сравнится с моим первым разом, да и вообще считаю глупым сравнивать такое между мужчиной и женщиной – мы устроены по-разному. Это не значит, что я не волновался в первый раз, нет, просто для меня это не имело такого значения, как для любой другой девушки. И если у нас это происходит чаще всего по пьяни и сумбурно, как у меня в мой восемнадцатый день рождение на вечеринке, которую устроили мне мои друзья, то девушки готовятся к этому куда ответственнее. Но сейчас, стоя перед Вероникой, я тоже ощущал лёгкое, но всё-таки волнение.

Я опустился рядом с её ногами, а пачку с защитой положил под край пледа. Она смотрела на меня так обеспокоенно и в то же время с ожиданием, и я не стал томить. Моя рука легко коснулась её щиколотки, и я, не отрывая взгляда, провёл пальцами по ноге, медленно поднимаясь выше. Она обхватила себя руками, пытаясь спрятать свою наготу, снова застеснявшись, будто я не целовал её грудь несколько минут назад.

Я аккуратно взял её за руку и потянул к себе, отчего ей пришлось подчиниться и снова открыться. Пальцы её дрожали, хотя я видел, как она старается взять себя в руки и не выдавать беспокойство. Я взял её другую руку и так же медленно убрал, чтобы она не стеснялась, и, когда она снова была полностью открыта, на её лице появился румянец.

Восхитительная, невинная, она доверяла себя мне, хотя я должен был это ещё заслужить. Но чувства были сильны, а время не играло нам на руку. С ней я никогда не был уверен, когда мы увидимся в следующий раз и увидимся ли вообще, поэтому упускать эту ночь было бы преступлением.

Я положил её маленькие ручки себе на шею, она сцепила их в замок, и после недолгого зрительного контакта мы снова слились в поцелуе. Долгожданном, самом нежном, том, что намекает на неизбежное. Подавшись на неё, она, притягивая меня к себе, плавно легла на спину, увлекая за собой, и вскоре я оказался над ней. Она была невероятно миниатюрной и по сравнению с моим телом такой хрупкой, что казалось, каждое излишне сильное движение оставит на её коже синяк. Поэтому я опирался на руки, чтобы не раздавить её и не причинить боль.

Под музыку, лившуюся из машины, я целовал каждый сантиметр её тела, вдыхая солёный запах моря и собирая оставшиеся капельки воды своими губами. Она медленно, но всё же расслаблялась. Её руки зарылись в моих волосах, а я спускался ниже, туда, где была единственная ткань на её теле. Когда я подцепил пальцами маленькие белые кружевные трусики и потянул их вниз, она открыла глаза и посмотрела на меня с тем же волнением, что и в начале, а её ноги сами начали сгибаться в коленях, словно уже знали, что её ожидает. Отложив бельё в сторону, я накрыл её бёдра своими руками и устроился между ног, а она смотрела на меня своими большими зелёными глазами.

– Просто расслабься, – прошептал я, и мои пальцы ласково провели по её интимной нежности, ощущая её трепет.

Вероника громко, судорожно выдохнула и запрокинула голову назад, сдавленно кивнув. И тогда я склонился к ней. Возможно, признание, что для меня то, что я сейчас собираюсь сделать, – тоже впервые, помогло бы ей расслабиться. Или, наоборот, заставило бы волноваться сильнее. Но я почти был уверен – такая искренность смягчила бы её и придала уверенности. Первое прикосновение моих губ заставило её резко напрячься, её пальцы впились в мои плечи. Но я не торопился, я был терпелив и нежен. Я ласкал её только губами, бесконечно медленно и бережно, как будто касался самого хрупкого цветка. И постепенно её тело начало отвечать. Напряжение сменилось глубокой, почти томной дрожью. Её спина изящно выгнулась, и из её губ вырвался тихий, срывающийся стон – звук чистейшего, ничем не затемнённого ощущения.

Она полностью отдалась чувству, её руки ослабили хватку и просто лежали на мне, а её бёдра начали едва заметно двигаться в такт моим ласкам. Это был знак. Я прикоснулся к ней пальцем, ища вход, и был встречен влажным теплом. Она снова замерла на секунду, но уже не из-за страха, а от предвкушения. Когда я медленно, миллиметр за миллиметром, погружался в неё, её губы приоткрылись в беззвучном крике, а глаза наполнились слезами – не только от боли, но и от переполнявших её чувств.

Я остановился, дав ей привыкнуть, целуя её веки, шепча слова утешения.

– Доверься мне, – сказал я, и она кивнула, снова открыв глаза и глядя на меня с бездонной глубиной.

Это был идеальный момент, чтобы подготовить её к дальнейшему, и я аккуратно начал вводить в неё свой указательный палец. Стон с губ Вероники сорвался куда громче, чем обычно, а она напряглась как струна ещё сильнее. Её оголённая грудь тяжело вздымалась, а соски стали чуть больше и твёрже. Ей было хорошо и тяжело одновременно – так же, как и мне, ведь я сдерживал порыв просто наброситься на неё и наконец погрузиться в этот омут с головой, но я заботился о ней. Медленно погружал и вынимал палец, наблюдая, как она мечется в агонии возбуждения и вожделения. Страсть. Желание. Принятие. Она закусила губу, когда я добавил ещё один: медленно, не давя, очень естественно. И когда я почувствовал, как с моих пальцев сочится её влага, я понял – она готова.

Отстранившись от неё, я снял боксеры и, взяв защиту, принялся надевать её, а она пробежалась взглядом по моему телу и снова закусила губу. Плавно я снова устроился между её ног и, целуя её мочку уха, начал входить в неё. Я делал это медленно, не забывая при этом ласкать губами её шею, ключицу, подбородок, и когда упёрся в её невинность, она резко открыла глаза.

– Тш-ш-ш, – я коснулся её щеки, а её ресницы на закрытых глазах бешено задрожали.

Я подался назад, а затем снова вперёд, но уже сильнее, и когда снова коснулся преграды, она слегка зажмурилась от боли. Я остановился. Взял в свои руки её лицо и, поглаживая порозовевшие щёчки, сказал:

– Посмотри на меня, Вероника, не закрывай глаза.

Она послушалась. Я снова медленно подался назад и поцеловал её нежно, но требовательно, касаясь своим языком её. Она немного отвлеклась, и это было то, что мне было нужно. Углубив поцелуй, я резко одним толчком вошёл в неё, минуя преграду, и продолжил вводить себя глубже.

Вероника, явно неожидавшая такой резкости, напряглась и вскрикнула, а открытые глаза заблестели от слёз, навернувшихся от боли. Её ногти впились в мою спину так, что, казалось, ещё немного – и она проткнёт кожу насквозь, но мне было всё равно, ведь мы стали единым целым.

Шумно выдохнув, я опустил голову и зарылся в её пепельные волосы. Она сжимала меня там внутри своими мышцами, и я готов был взорваться от удовольствия прямо сейчас. Долгое отсутствие сексуальной жизни тоже давало о себе знать, но я держался.

– Моя… – выдохнул я, когда полностью погрузился в неё, и её губы дрогнули в лёгкой, почти невесомой улыбке.

А потом начался танец – медленный, неспешный, полный благоговения. Каждое движение было обоюдным открытием. Её тело училось отвечать мне, её тихие стоны сливались с рокотом волн в единую симфонию. В её глазах я видел не боль, а удивление, восторг и полную самоотдачу. Это не было просто сексом, это было слиянием тел и душ, безмолвным обещанием, данным друг другу. Я был её первым в интимном плане, она была моим первым чувством, которое, словно опоздав, пришло только к двадцати восьми, но мне было плевать, ведь в конечном счёте мы нашли друг друга.

Вероника дарила мне себя, а я дарил ей наслаждение, которое она принимала с улыбкой. Когда волна нахлынула на меня, я, обессиленный, опустил голову на её грудь, чувствуя под щекой учащённый стук её сердца. Мы лежали сплетённые несколько минут. Её пальцы бессознательно перебирали мои волосы, лаская и успокаивая. Я закрыл глаза, погрузившись в эту тишину, но внутреннее знание не давало мне покоя – я понимал, что, поглощённый её нежностью и своими чувствами, не подарил ей полноту наслаждения.

Отстранившись, я нежно коснулся её губ, задерживаясь в поцелуе чуть дольше, и встретил её влажный, полный доверия взгляд. В её зелёных глазах плескалась целая вселенная – смущение, уязвимость и тёплое послесвечение близости. Я видел вопрос в её приподнятых бровях, когда мягко опустился между её ног, но не как завоеватель, а как проситель, жаждущий отдать ей всё своё внимание.

Я не стал говорить, позволив ласкам говорить за меня.

Она вздохнула – резко, сдавленно, и её пальцы вцепились в мои волосы не с силой, а с немым вопросом, смешанным с потрясением. Сначала её тело ответило лёгким, почти нервным смешком, но он быстро растворился в прерывистом, глубоком дыхании. Под моими ласками смех превратился в тихие, прерывистые стоны, которые тонули в рокоте прибоя. Каждый звук, каждый вздох, каждый трепет её кожи был для меня откровением.

– Марк… – вырвалось у неё, и голос дрожал от переполнявших её чувств, от невозможности выразить всё, что происходило внутри.

Я чувствовал, как её тело меняется под моими губами: сначала робкое, затем всё более отзывчивое, потом – томное и плавное, а под конец – напряжённое, как тетива лука. Её ноги мягко обвили мои плечи не для контроля, а в поиске опоры в этом головокружительном падении. Я прикоснулся ладонями к её бёдрам, чувствуя, как под тонкой кожей бегут мурашки, и удерживал её не для того, чтобы ограничить, а, чтобы быть с ней в этом парении.

И тогда это случилось. Её тело выгнулось в тихом, но всепоглощающем экстазе. Не крик, а сдавленный, душераздирающий стон вырвался из её груди, и её пальцы судорожно сжались в моих волосах. Это была не боль, а высшая точка ощущения, которую она, казалось, не могла вместить. Я чувствовал, как внутренняя дрожь постепенно стихает, сменяясь глубоким, блаженным расслаблением.

Я медленно, нежно поднялся, осыпая поцелуями её внутреннюю сторону бёдер, трепещущий живот, нежные изгибы груди, трепетную шею, как бы запечатывая каждую частицу её существа в своей памяти. И когда я, наконец, вернулся к её губам, я поцеловал её глубоко и нежно, позволив ей почувствовать на вкус наше общее счастье.

Она всё ещё была молчалива и задумчива. Быть может, я накручивал себя, но мне показалось, что что-то не так, что после нашего воссоединения она должна быть куда более разговорчивой и счастливой, но было иначе. Или, может, это нормальная реакция на её первый опыт? Я надеялся, что это так.

– Голодна? – спросил я, прижимая её к себе за плечи.

– Безумно, – ответила она, посмотрев на меня с какой-то лёгкой грустью.

– Только что звезда упала, значит, твоё желание сбудется, – рассмеялся я, вставая и направляясь за раскиданной одеждой.

Натянув штаны и накинув рубашку, я подошёл к машине. Песок приятно холодил ступни, а в голове уже складывалась картинка – как огонь будет плясать в её глазах.

Открыв багажник, я вытащил вязанку дров и пакет с розжигом.

– Ты что, готовился? – донёсся до меня её голос, тёплый, но с ноткой любопытства.

– Это всё осталось с последнего пикника с друзьями, – усмехнулся я, ставя дрова на землю.

Я сложил их в небольшую пирамидку, плеснул розжиг и чиркнул зажигалкой. Пламя жадно лизнуло сухие щепки, зашипело, и вскоре над костром потянулся тонкий дым, отдающий смолой. Я смотрел, как огонь набирает силу, расползаясь тёплыми отблесками по песку, и только тогда вернулся к машине. Достал из багажника тот самый бумажный пакет и подошёл к Веронике. Внутри были два бургера и две холодные колы. Мы устроились рядом, чувствуя, как тепло костра и простая еда становятся идеальным моментом для разговора, но почему-то она его не начинала.

– Я готов к допросу с пристрастием, – нарушил тишину я, пытаясь разрядить странное напряжение, витавшее в каждом её движении.

Но она продолжила молча жевать, глядя на огонь, и тогда я действительно заволновался.

– Я сделал что-то не так? Сильно обидел тебя сейчас? Причинил слишком много боли?

– Нет… я просто задумалась, – ответила она, откладывая наполовину съеденный бургер назад в пакет.

– Скажи, о чём. Сейчас самое время, чтобы обо всём поговорить, – я придвинулся к ней ближе и поправил плед на её плечах.

– Почему я? – тихо спросила Вероника, почти шёпотом. – То есть… ты старше меня, а я просто девятнадцатилетняя девчонка… студентка, каких ты видишь каждый год десятками. Что во мне такого особенного? Как я могу довериться тебе и быть уверенной, что в следующем году ты не встретишь кого-то лучше и не… – она замялась, но всё же договорила, – не влюбишься в неё? Если человек изменил однажды, он изменит и во второй… – её слова прозвучали холодно, почти как приговор, и теперь я понял, о чём её мысли и за что она переживает.

– Ты права, – спустя минуту произнёс я. – Ты умная, и этим сильно отличаешься от большинства девушек твоего возраста. Иногда люди теряются в отношениях или браке, – начал я, глядя на море и погружаясь в воспоминания, – забывают о себе, о своих желаниях… или остаются с теми, с кем просто удобно. У всех по-разному.

Я замолчал на мгновение, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил, открывая ей свою историю.

– Когда я потерял мать, мне было четырнадцать. Мои сверстники гуляли, впервые влюблялись, пробовали жизнь на вкус, а я сидел в своей комнате и думал о том, как всё это не имеет значения, когда рядом смерть. О том, что каждый из нас рано или поздно потеряет не только ценные вещи или привычки, но и самых близких, дорогих людей. Мальчик, которому было четырнадцать, думал о таких вещах, понимаешь? Человек не должен зацикливаться на этом в таком хрупком возрасте, это очень влияет на психику. Но я не мог остановиться, я словно помешался. Мама была тем, кто всегда понимал меня, направлял, давал совет. С её уходом я потерял ориентир.